Сборник повестей

Татьяна Чебатуркина

«Любовь – как дерево: она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».Виктор Мари ГюгоЧасть текста ранее была опубликована отдельной книгой.

Глава 4. Открытие

Молоденький тракторист Максим, ровесник Ярослава, рыжеволосый, скуластый, веснушчатый, с невозможно синими глазами, широкоплечий крепыш, изредка оглядываясь на неровную полосу вспаханной плугом заросшей низины вдоль дороги, надрывал горло, чтобы пересилить шум двигателя, и болтал, как заведенный. Выложил историю жизни своей многочисленной родни и свою заветную мечту попасть после призыва в октябре в летную часть и обязательно окончить летное училище:

— Тут на земле ползаешь как муравей среди этих гигантских деревьев, неба не видно в глухомани болотной, а с вертолета такой обзор открывается, и ты, как великан, можешь верхушки лиственниц погладить. И петь от свободы начинаешь.

По поводу нападения на Александра Соснина он выложил свою версию, которую обсуждали в их деревне:

— На участке Александра Владимировича — приличная по площади заповедная зона кедрача. А это — чистые деньги в урожайные годы. Бригады со всех сторон туда, как пчелы на мед, слетаются, локтями толкаются. Больно далекое место от райцентра, от начальства, правда, и дорог нормальных нет. Но за сезон спокойно можно озолотиться на сборе кедровых орехов. И сам Александр Владимирович в наших краях именно с такой бригадой появился несколько лет назад. Мой папка говорит, по всему видно, что человек городской, начитанный, образованный. Остался на заимке, жил бобылем. Но охотник классный был.

Ярослав не удержался, спросил про сожительницу:

— Председатель совета сказал, что какая-то женщина забрала из городской больницы Соснина и увезла в неизвестном направлении. Она ничего плохого ему не сделает?

Паренек оживился:

— Это Ирина Пушкина. Ты что, пройдоха еще та! С кем только не путалась, пока на Александра Владимировича не вышла. Можешь представить, незамужняя баба весь сезон сбора орехов или потом в сезон охоты поварихой в бригаде среди пяти — десяти мужиков живет в лесу? Если с бригадиром спит, то другие только облизываются. А если у бригадира жена воинствующая, то тут за сезон спокойно эта стерва может по очереди всех желающих обслужить, причем, по несколько раз за сутки.

Ярослав смущенно потупился:

— Не понимаю, как это можно, зная всю подноготную женщины, жить с ней и собирать всю грязь после неизвестных мужиков? Разврат какой-то. Что, у вас в селах приличных, свободных женщин нет?

— Приличных сразу разбирают замуж, или они сами в города уезжают, чтобы не засохнуть здесь. А такие, как это дерьмо, всегда на поверхности плавают. Не переживай, вылечит Ирина Пушкина твоего дядьку и явится с ним под ручку в качестве законной жены. Это местечко денежное они никому не уступят. Хотя, моя мать говорит, что эта лиса могла спокойно быть наводчицей у бандитов. Выгребла заранее все денежки у дяди Саши, пока он с шофером отпускные обмывал, и скрылась. Знала, наверное, где у него тайник был. А грабителям ничего не досталось, вот они и озверели. Женщинам нельзя верить. И нужно от них подальше держаться.

Остановились на развилке двух дорог: одна резко сворачивала с косогора налево, а другая плавно переходила в широкую, ныряющую в непроходимые заросли тропу, на которой две машины при встрече вряд ли бы сумели разминуться.

— Слушай, Максим, ты мне нарисуй типа карты на листке, чтобы я мимо заимки не прошел, — попросил Ярослав нового знакомого. — Если честно, никогда в настоящем лесу не был. Но попробую не потеряться.

Максим махнул беспечно рукой:

— Станет паршиво, или харчи закончатся, ты к нам в деревню перебирайся. У нас поживешь, родители чужому человеку только рады будут. Не дрейфь, друг! И еще: у Александра Владимировича мотоцикл «Урал» с коляской был. Если его не прикончили гады, поищи у него в огороде, там канистра была с бензином закопана. Сразу всю территорию освоишь. И переложи сейчас часть продуктов из сумки в рюкзак, а то все руки оборвешь. Удачи тебе!

Дребезжанье, грохот всех железных деталей, подпрыгивание и болтанка на кочках, смрад от дизельного топлива в узкой кабине трактора заставляли разговаривать все время на повышенных тонах. Но, когда нагруженный как верблюд Ярослав прошел метров десять по широкой тропе, все звуки человеческого прогресса внезапно пропали, словно ему в уши натолкали толстые ватные шарики.

И он оказался в плену роскошного летнего солнечного дня, который проглядывал осторожно сквозь многометровые деревья откуда-то сверху, просеиваясь случайными любопытными лучами. Пели неизвестные, невидимые птахи, редкие травинки пытались пробиться сквозь малозаметные следы шин на утоптанной земле.

И этот марш-бросок с полной выкладкой немногих вещей и осенней куртки в спортивной сумке, банок тушенки, сгущенки, трех буханок хлеба и многочисленных пакетов с будущими кашами и супами в рюкзаке на предполагаемом десятке километров затормозил невольно сознание только на упорном рассмотрении дороги под ногами при ходьбе.

Пару раз делал десятиминутные остановки, снимал рюкзак и вытягивался на мягкой подстилке из прошлогодних сосновых иголок, но обязательно какая-то коряга втыкалась в бок или спину, и приходилось уговаривать, даже заставлять себя встать и тащиться дальше. Потом перестал снимать рюкзак, по туристическим законам просто прислоняясь уставшей спиной к шершавой коре мощного ствола.

И, когда по болотистой низинке, растревожив полчища комаров, вдруг выбрался из сумрака чащобы на высотку открывшегося редколесья, то ахнул от непередаваемого великолепия воистину шишкинского пейзажа. На высоком берегу реки, на опушке леса в некотором отдалении маячила небольшая изба, срубленная из бревен, несколько построек, прилепившихся к ней, которые угрюмо и отстраненно, словно с опаской, рассматривали появившегося незваного гостя.

И это преломление в сознании распахнувшегося дня, готовящегося к скорому закату солнца, и угрюмого недоверия пугающей чащи настораживало, напрягало. Потому что не покидало чувство, что тебя кто-то постоянно «пасет», идет за тобой незримо, караулит каждый твой шаг, выжидает какой-то необъяснимый момент, когда ты вдруг покажешь свою слабину, неуверенность, просто споткнешься. А что будет потом — неизвестно.

Дверь избушки была подперта старой штыковой лопатой и опечатана бумажной полоской, видимо, побывавшим здесь следователем или участковым.

Нужно было обживать эту чужую территорию, раз сгоряча напросился на работу. И ведь даже не спросили, сколько полных лет. Глянул председатель совета на рослого парня и не стал размазывать бюрократию: «Парню деньги нужны на дальнюю дорогу домой, пусть поработает». И все так просто и реально, по-человечески.

И тут сквозь тысячи километров, роуминги прорвался звонок деда:

— Ярослав, ты куда пропал, почему не звонишь? Бабушке операцию сделали нормально, уже потихоньку с кровати встает. Что у тебя новенького? Смотри, чтобы не было поводов нас огорчать!

Проговорил бодро:

— Дед, не беспокойтесь, я в городе, в маршрутке. Перезвоню, как освобожусь.

Заряд батарейки телефона нужно было беречь. И напал зверский голод. Отдыхая на широкой лавке, не утерпел, отломил краюху темного хлеба, намазал джемом расхваленной фирмы из экономной пластиковой упаковки, не решаясь почему-то сделать несколько шагов к коряжистым ступенькам старого крыльца.

Захотелось горячего чая с крутой заваркой. И, чтобы оттянуть минуты непонятного страха от осмотра того места, где убивали человека в темноте ночи, достал из сумки пачку спичек и начал разжигать старенькую кирпичную печку под деревянным навесом, рядом с дощатым крепким столом.

Эта начавшаяся жизнь в роли новоявленного Робинзона с полным рюкзаком продуктов обещала относительное благополучие во дворе обжитого дома, хозяин которого вполне мог появиться в любой момент. У вспаханного, но не засеянного огорода был вырыт колодец внутри небольшого сарайчика с закрывающимися створками и с пронзительно вкусной водой. Сварил гречневую кашу в чугунке, не пожалел банки говяжьей тушенки. Соль стояла тут же в литровой банке из-под кофе.

И опять не смог заставить себя войти в дом. Пошел на берег реки. И через час простого созерцания течения беспокойной воды, стремительно убегающей от склонившихся крон мощных деревьев, понял, почему этот его несостоявшийся отец променял бродячую жизнь геолога, не сложившуюся семейную жизнь на вот это уединение от суеты обычной городской жизни.

Решительным шагом пересек двор и заглянул в соседний с домом сарай. Бесподобный запах недавно скошенного и высушенного разнотравья, свернутое в тугой рулон байковое одеяло, большая деревенская подушка — этого было достаточно Ярославу, чтобы притащить сюда свои вещи и продукты, осмотреть с фонариком грузила, крючки и поплавки на складных удочках в углу, положить рядом с подушкой массивный топор. И, не раздеваясь, упасть на душистое ложе. Никакого запора на двери не было. Но это была последняя уплывающая вместе с ним в сон мысль.