Душа-потемки

Татьяна Степанова, 2011

Капитан милиции Екатерина Петровская быстро спускалась по лестнице. Ржавые перила, ржавые ступеньки… Только теперь она поняла, что сделала ужасную, непростительную ошибку: не сказала полковнику Гущину, где она и что собирается предпринять. А что она собирается предпринять? Проникнуть в закрытый, сданный на охрану универмаг, полный товаров, ночью, негласно, уже после того, как убийца пойман, изобличен уликами и сам признался в содеянном. Но как же тогда быть с тем призывом о помощи? «Ее еще можно спасти!» Кате было очень страшно. Одна, в огромном магазине, где произошло столько убийств… Катя продвигалась тихо и осторожно. Она должна выяснить: какое зло таится здесь с тех самых пор, как оно осталось безнаказанным и неудовлетворенным…

Глава 4

ЧТО-ТО НЕ ТАК

Есть места в Москве, которые не меняются со временем. И даже бешеный строительный бум последних лет не в силах что-то сделать там, что-то испортить, что-то сломать. Словно руки у кого-то не доходят или, наоборот, не поднимается рука. Вроде никому ничего не жалко уже, и самый центр столицы, и деньги найдутся, инвесторы… А вот нет перемен в декорациях. Так, всего лишь легкая поверхностная косметика — фасадов, стен, тротуаров. Сияющие рекламные панно где-то там, наверху, троллейбусные остановки в стиле хай-тек с прозрачными антивандальными козырьками, очаровательные скамейки, новый асфальт каждой весной. И конечно, припаркованные во дворах машины — престижных и дорогих моделей. Ведь тут самый центр, и вокруг уже сплошь офисы, банки, кафе, рестораны.

А здесь, на этом самом месте, — на площади Замоскворецкого универмага, все, все как и прежде. За исключением той самой поверхностной косметики.

Александровские казармы за стеной, их до сих пор все так и зовут Кремлевскими.

Серый монолит зданий за высоким глухим забором — территория Монетного двора. Все очень похоже на крепость, на форт, не подверженный никаким штурмам и осадам.

И жилые дома — целый квартал от Александровской улицы сплошь до Мытной и Большой Серпуховской. И все постройки тридцатых годов. Некоторые, как прокисшее заплесневевшее блюдо, приправленные спешно проведенным капитальным ремонтом, а другие — мрачные, серые, но крепкие, как скалы, выстроенные по замысловатому проекту гениального архитектора, который когда-то именно в этом квартале для тогдашней сталинской элиты, удаленной от Дома на набережной, создавал новый советский город — вопреки окружавшему этот район купеческому, старинному, уютному Замоскворечью.

И этот диссонанс сохранился до сих пор. Сколько лет прошло, сколько поколений жильцов сменилось в этих старых домах. Как будто назло всем купеческим ампирам — пузатым колоннам, нелепым гипсовым львам, кудрявым «коринфским» карнизам, назло тем самым знаменитым московским дворикам, затененным липами, тут все строили из серого бетона в стиле кубизма.

И только Замоскворецкий универмаг гениальный архитектор отчего-то построил в стиле арт-деко.

Сколько лет…

Целый век…

И никаких глобальных перемен.

Особенно ночью, в самый глухой час…

Когда до рассвета еще много минут…

И нет уже сил ждать утра в щемящей тоске…

Последний троллейбус — номер первый, тот, что ходит через весь центр от Варшавки — по Тверской до Боткинской больницы и обратно тем же маршрутом — через Каменный мост, мимо кинотеатра «Ударник», по Полянке, по Люсиновской, а потом и по Александровской улице — мимо Замоскворецкого универмага…

Последний «первый» троллейбус в парк давно-давно прошел.

И машин совсем нет. Этой июльской ночью в три часа совсем нет машин — ни на площади, ни на перекрестке к рынку.

Тихо, как тихо в огромном городе. Когда Москва спит или притворяется, что спит, и не желает подходить к окнам и смотреть, что творится на темных улицах. Поворачивается на бок, зарывается в подушку, натягивает одеяло, несмотря на тридцатиградусную жару… Или же спешно мчит на дачи в пятницу вечером — подальше от смога, от шума, от всего… От всего, что может случиться ночью.

Порой ведь так трудно признаться самому себе, что ты стал свидетелем чего-то такого… Проснувшись, как от толчка, среди ночи, в самый глухой беспросветный час, подойдя к окну из совершенно необъяснимого глупейшего любопытства и увидев…

Нет, только услышав…

Ночью как-то все воспринимается совсем по-иному.

И звуки…

Звуки ночи в большом городе…

Бесполезно кому-то рассказывать об этом, все равно не поверят. Скажут — приснилось. Ну, конечно же, приснилось. Ну а если не спали? Если точно проснулись и встали с постели и подошли, словно какая-то сила увлекла к окну, отдернули штору и услышали…

Бесполезно кому-то говорить об этом. Не поверят.

А если тому, что произошло ночью, были еще свидетели?

Время — три часа семь минут. По Александровской улице к зданию Замоскворецкого универмага подъехал милицейский «Форд» вневедомственной охраны, и в нем, как положено, экипаж из двух человек. Рация шипит, что-то со связью, сейчас наладится.

Мимо витрин универмага, залитых светом. Витрины совсем недавно оформили заново. Не так уж и много сейчас в столице найдется торговых центров, где столько внимания уделяется внешнему виду витрин.

Огни уличных фонарей, зеленый глазок светофора на перекрестке. Время три часа восемь минут, через две минуты, как и положено по инструкции, к универмагу подъедет машина частного охранного предприятия «Щит», по договору осуществляющего внешнюю охрану здания.

Патрульная машина остановилась у входа. Сияющие серебристые буквы — когда-то они были оранжевыми, но световую рекламу давно заменили, и теперь тут серебряный итальянский светодизайн, а вывеска все прежняя: «ЗАМОСКВОРЕЦКИЙ».

В серебристом свете все как-то выглядит особо, даже самая обычная патрульная машина «Форд» — синие сполохи «мигалки», желтый свет фонарей, красный огонек светофора, и все это смешивается, сливается и одновременно существует раздельно — каждый источник света в своем измерении.

Патрульный-водитель закурил сигарету.

— Сейчас приедут.

— А вон и они, — ответил его напарник.

С противоположной стороны площади подрулил старенький внедорожник, тоже остановился у входа. Из него вышли двое охранников в черной форме.

— Привет, дядя Миша, ой, и Морозов с тобой? Давно из отпуска? — один из сотрудников вневедомственной охраны тоже вышел (водитель остался за рулем, поздоровавшись с чоповцами, как со старыми знакомыми).

В ЧОПе «Щит» трудились бывшие сотрудники милиции, вышедшие на пенсию. И все в этом районе отлично друг друга знали.

— Все отгулял, сегодня первое дежурство вот, — чоповец Морозов зевнул. — Ночь какая-то сегодня… то ли давление… то ли перепили вчера с ребятами… Весь отпуск на Плесе… Скажу вам, ну и порыбачили мы там. Вот такие… нет, вот такие сазаны попадались!

— Ну да, киты-полосатики, — хмыкнул патрульный. — И я бы не отказался махнуть туда, на Плес, у меня отпуск с десятого числа. У тебя там родня?

— Полно родни — деревня вся и друзья, о чем речь — договорюсь, примут как родного. Надумаешь — позвони денька за два перед отпуском.

— Спасибо. Ну что, пошли обойдем?

— Сначала центральный вход, как и положено по инструкции, — чоповец Морозов поднялся по ступенькам к дверям.

Раздвижные, современные (одна из немногих новых деталей фасада) двери заперты.

— Сигнализация в норме, датчики просканировали, — патрульный в «Форде» высунулся в окно машины. — Все в порядке, даю сигнал на пульт.

Его напарник поднял голову — окна верхних этажей. В свете фонарей стекла отливали черным глянцем. Фасад Замоскворецкого универмага — выпуклый, округлый — нависал над перекрестком, заслоняя небо.

И с окнами все в норме. И так каждую ночь патрульного обхода по периметру. Что там на прошлой неделе сменщики болтали? Пацаны… набирают сейчас в патрульную службу абы кого… пацаны зеленые, воображение еще как у школьников… вот и мерещится…

— Датчики на витринах в норме, даю сигнал на пульт, — доложил водитель из «Форда».

Электроника электроникой, а проверить положено по инструкции. Витрины… Тусклый свет идет изнутри. Чоповцы прошли сначала вдоль витрин до продуктового магазина, плотно примыкавшего к зданию универмага. Странно, обычно магазин работает круглосуточно, а сегодня закрыт. В чем дело? Продавцы все на больничном или хозяин этой лавчонки поменялся?

Тусклый какой свет изнутри, из этих витрин… неживой…

А вывеска на фасаде сияет.

Вернулись к центральному входу и потом медленно, не торопясь, двинулись вдоль витрин, смотрящих на Александровскую улицу. Все в порядке, все в целости. Манекены — словно щегольски одетые утопленники в аквариуме… выглядит все стильно, но как-то хреново… И это пианино на витрине — старое с пожелтевшими клавишами, ретростиль… итальянские зонты, раскрытые навстречу уличным зевакам… Ретростиль… Кому пришла идея украсить витрину старым пианино? И что там на прошлой неделе болтали сменщики?.. померещится же такое на штатном дежурстве… И кто сказал, что раскрытый зонт в доме — это к беде?

Но это не дом, это всего лишь универмаг.

Освещенный фасад Замоскворецкого кончился — со стороны Александровской улицы сразу же за универмагом — узкий как ущелье двор и восьмиэтажный серый дом, прозванный «генеральским». Если свернуть во двор, то идти надо вдоль бетонного забора, окружающего торговое чрево универмага, — это то, что раньше именовалось «прилегающей хозтерриторией». И здесь света мало, здесь нужны карманные фонари.

Но свернуть за угол они не успели.

ЗВУК…

Они услышали его все. Совершенно неописуемый… странный… жуткий… Донесшийся из глубин пустого здания. И ночь, городская ночь стала темнее, окружая их со всех сторон.

— Слышали, мужики?

— Черт, что это было?

— Вроде кричал кто-то… там, внутри…

— Так люди не кричат.

И тут звук повторился — на тихой, сонной Александровской улице он возник из темноты.

Не крик и не зов, а может, и то и другое — вой, глухое рычание…

Словно где-то там, внутри, за стенами, бродит опасный хищник, ищет выход наружу и пока еще не может найти.

— Вот черт, — чоповец отпрянул от витрины.

— Ты слышал? — спросил напарник водителя «Форда».

— Я слышал, датчики все в норме, сигнализация работает, внешнего проникновения нет.

Что-то заскрипело — там, наверху, пятна карманных фонарей взметнулись. Крона старой липы, фасад «генеральского» дома, окнами смотрящего на универмаг. На пятом этаже на одном из балконов открылась дверь. Кто-то из жильцов проснулся и вышел.

Пятна фонарей уперлись в…

— Погасите, погасите скорее, — голос, донесшийся с балкона, старческий, дребезжащий, но громкий — на этой впавшей в летаргию темной улице. — Вы тоже слышали? И не говорите потом, что это вам показалось. У меня окна сюда, и я ночами часто не сплю… Я слышу. Оно там, внутри. Заперто. Не выпускайте его оттуда.