Драконы ночи

Татьяна Степанова, 2008

Сон… Явь… Во сне ли… наяву… Маруся Петровна видела ЭТО шестьдесят лет назад и потом помнила всю жизнь. Все, кому она пыталась рассказать то, чему она, восьмилетняя девочка, стала свидетелем в ночь убийства знаменитого иллюзиониста, гипнотизера Симона Валенти и его ассистентки Аси Мордашовой, гастролировавших в их городе, не верили ей. Нездоровые фантазии ребенка – так говорили тогда, бред сумасшедшей старухи – так говорят теперь. Жуткая была история. А за несколько месяцев до этого двойного убийства пропали дети Мордашовой, мальчик и девочка. И вот спустя столько лет кошмар, похоже, возвращается. Что здесь делает внучатый племянник Симона Валенти? Зачем поселился в глухом провинциальном Двуреченске? Что ищет? И снова, как тогда, пропал мальчик Миша Уткин, а Дашенька, внучка ее, Маруси Петровны, получила страшный рисунок, предвещающий смерть…

Глава 2

«ЕСТЬ УБИЙСТВО И УБИЙСТВО»

Сентябрь 200… г.

В мире нет ничего более суетного, реального и приземленного, чем железная дорога. И вместе с тем в мире нет ничего более причудливого, фантасмагоричного и иррационального, чем железная дорога. Вокзал, перрон, поезд, купе. Гудок тепловоза. Относительность движения. Что движется, а что стоит? Кто отправляется в путь, а кто остается на месте? Поезд трогается, уплывает перрон, тает в тумане вокзал, распадается на атомы толпа провожающих, а вы сидите себе, смотрите в окно. Вы никуда не едете, и поезд ваш стоит на месте, это все остальные, весь окружающий мир, вся вселенная сдвигаются с насиженного места, отправляясь в путь навстречу неизвестному.

–…Нет, ну согласитесь, все-таки на железной дороге в последние годы стало гораздо больше порядка.

— Особенно после того, как пустили под откос «Невский экспресс».

— И комфорта, и комфорта стало больше. И дизайн современный. Билеты по Интернету можно заказать.

— А этих подрывников экспресса, кажется, так до сих пор и не нашли. Или уже арестовали?

Подавали реплики от соседнего столика вагона-ресторана. Катя Петровская, по мужу Кравченко, особенно-то и не прислушивалась. Но «Невский экспресс» под откосом» задел-таки ее за живое. Каково, а? И зачем про такие вещи вспоминать, когда вы сами в дороге, когда вы не что иное, как просто беззащитные пассажиры, отданные коварному железнодорожному Молоху на съедение.

Поезд был новехоньким серебристым «Северо-Западным экспрессом». И мчалась в нем Катя дождливой сентябрьской ночью мимо лесов, деревень и городов не совсем даже и по своей воле и желанию, а вынужденная к такому путешествию стечением обстоятельств, главным из которых был нежданный-негаданный звонок от ее закадычной подруги Анфисы Берг.

— Катя, все кончено. Он уехал. Бросил меня. Я, наверное, умру.

Попробуйте услышьте такое тишайшим вечером в вашей собственной спальне при свете ночника, подняв трубку телефона в полной уверенности, что это какой-то недотепа перепил и просто ошибся номером. А на том конце голос вашей подруги Анфисы, плачущей навзрыд.

Муж Кати Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.», нахмурился: «Это кто там еще? Какого, понимаете, хрена надо ночью?»

— Это Анфиса, — шепнула Катя.

— Так она ж отдыхает с этим своим, как там его…

Правильно. Все дело и было в том, что сияющая Анфиса всего неделю назад уехала отдыхать со своим мужем Константином Лесоповаловым. «Мой муж», «мы с мужем» — это она так называла его всегда и везде, видимо, искренне считая его таковым. Увы, в реальности все обстояло по-другому. Константин Лесоповалов официально был мужем чужим и вроде бы подавать на развод не собирался. Катя знала его по работе. Ей, криминальному обозревателю Пресс-центра Московского областного ГУВД, не раз приходилось общаться с начальником отдела милиции капитаном Лесоповаловым. Парень он был бравый, геройский, здоровенный, как шкаф. Спортсмен и штангист, ревностно подражавший великому Арнольду Шварценеггеру. Анфиса втюрилась в него, как признавалась сама, с первого взгляда и любила его без памяти. А он…

Нет, Катя была свидетелем, что Лесоповалов к Анфисе относился очень хорошо. И тоже, кажется, любил, но… У него была и весьма крепкая официальная семья — жена, дочка, старики родители. Влюбленной Анфисе он внушал, что не может бросить семью из-за дочери. В основном из-за дочери, которая еще мала. А старики родители слабы здоровьем, и развод может их убить. А жена его… Ну, они давно уже друг другу посторонние… В общем, год за годом он вешал Анфисе на уши эту всеобщую мужскую лапшу, а она верила. Терпела и прощала. Ждала.

Лесоповалов был для нее светом в окошке. Анфиса страшно комплексовала из-за своего избыточного веса. Она и правда была толстой. Ужасно милой, доброй, отзывчивой, преданной и верной. Но, по современным стандартам, некрасивой — толстой. Когда такой молодец, как капитан Лесоповалов, внезапно стал оказывать ей знаки внимания, а потом и настойчиво ухаживать, она сначала не поверила, растерялась, а затем влюбилась в него так, что Кате даже стало боязно за ее дальнейшую судьбу.

Анфиса была весьма успешным и модным столичным фотографом. Трудилась для глянцевых журналов, выставлялась в продвинутых галереях, продавала свои работы за рубеж. Зарабатывала она в три раза больше, чем начальник отдела милиции. Лесоповалов приезжал к ней, оставался ночевать, иногда даже зависал на несколько дней. Как уж он там объяснялся со своей официальной половиной, Катя только дивилась. Но, видно, умел изыскивать увертки, потому как такое половинчатое двоеженство с его стороны длилось не один год.

Нет, если уж быть до конца откровенной, то Анфиса ему действительно нравилась. В том числе и фигурой своей богатой. Атлет Лесоповалов предпочитал толстушек. Анфиса же его обожала. Они постоянно планировали, что вот как-нибудь утрясут все дела и проблемы и махнут вместе на отдых. Анфиса накопила денег. Она готова была отправиться со своим Костей куда угодно — в средиземноморский круиз, в Таиланд, на Канары. Но Лесоповалов, человек небогатый, однако гордый, от таких подарков с ее стороны наотрез отказался. Выбрали обоюдно более скромный вариант — Валдай. Анфиса перед отъездом звонила Кате — безмерно счастливая. Они уезжали в частный пансионат. Катя даже адрес записала на всякий случай: городок Двуреченск, «Валдайские дали».

Раньше чем через три недели Катя ее и не ждала в Москву. И вот этот Анфисин звонок.

— Да что стряслось-то у вас? — спросила она, включая «громкую связь», чтобы и «Драгоценный» был в курсе.

— Он меня бросил. Вернулся к жене. К семье. Собрался и уехал, — Анфиса продолжала рыдать.

— Вы что, поссорились?

— Нет. Просто он не выдержал со мной. Это все, Катя. Это конец всему.

— Ты возвращаешься? Анфиса, ты едешь в Москву?

— Зачем? Катя, мне нечем и незачем больше жить. Я, наверное, умру.

— Анфиса!

— Я хочу умереть!

«Ту-ту-ту» — отбой. Катя бросилась звонить ей на мобильный. Он был отключен.

— Мрак какой-то. — Катя села на постель. Они с «Драгоценным» спать собирались, у «Драгоценного» вид был до звонка такой томный, многозначительный. Он даже побрился на ночь. А тут нате вам — такой ночной концерт.

— Вадик, что делать-то?

— Ты меня спрашиваешь?

— А кого же мне еще спрашивать? Ты у нас всему голова.

— По-моему, дело житейское. Поссорились, помирятся. — Кравченко улыбался.

— Он бросил ее там, ты же слышал.

— Где там?

— Ну, в этом пансионате или гостинице. В «Валдайских далях». Сбежал.

— Может, еще и не сбежал.

— Слушай, я боюсь за нее. Анфиска же нормальная во всем, но что касается этого дурака… Вбила себе в голову, что она уродина, а он весь такой из себя принц прекрасный. Знаешь, она вполне может это самое…

— Чего?

— Ну, из-за него что-то сделать с собой. Натворит беды.

— Где эти «Валдайские дали»?

— Где-то на Валдае. У меня адрес записан. Вот, какой-то Двуреченск.

— Кинь ноутбук. — Кравченко поудобнее уселся в подушках. — Щас глянем. Двуреченск — есть такой. Четыреста километров от столицы. Ехать через Тверь, Торжок. Ну-ка, какие туда поезда бегают?

— Поезда? — насторожилась Катя.

— Анфиса там совсем одна? — спросил Кравченко.

— Она говорила, что этот пансионат держит какая-то ее знакомая, она ей с рекламой помогла, ну и теперь они дружат.

— Это деловые отношения. Компании, значит, там у нее подходящей нет.

— Конечно, нет. А ты слышал, какой у нее голос был? Я боюсь, что…

— Слышал. Вот поезд есть, — Кравченко погрузился с головой в Интернет, — завтра. «Северо-Западный экспресс», ничего, подходящий. Отправление в 0.30, ночь в пути, к семи утра уже там.

— Ты предлагаешь мне ехать?

— Я предлагаю? — Кравченко изумился. — Анфиса чья подруга, моя или твоя?

— Она вполне может натворить с собой беды из-за этого идиота. А ты что, не будешь против, если я рвану к ней?

Кравченко вперился в потолок. Обычно он закатывал скандал, даже если Катя робко заикалась о том, что едет по служебным делам в подмосковный Дмитров. А тут… надо же… Разгадка была проста. Кравченко уважал и ценил Анфису. И дорожил их с Катей дружбой.

Он заказал Кате по Интернету билет, проводил ее на вокзал и посадил в поезд.

— Ты оттуда не рвись, — сказал он. — Все равно у тебя дни от отпуска остались. Если Анфиса захочет в Москву, бери ее в охапку и вези, а не захочет — побудь там с ней. Глядишь, и выправится ситуация помаленьку, потихоньку. Все ж таки красотища — природа, реки, озера. Ей отдых нужен сейчас, а не здешняя нервотрепка и выяснение отношений с этим ее охламоном.

— И ты совсем-совсем не будешь злиться, психовать, если я там с ней задержусь?

— Я вас обеих порву на куски, — пообещал Кравченко. — Потом. Не волнуйся, зайчик, за мной не заржавеет.

И все же провести целую ночь без сна, пусть и в комфортабельном «Северо-Западном экспрессе», счастье было невеликое. Катя сначала изучила от корки до корки журнал мод, потом пялилась в захваченный с собой в дорогу DVD-плеер, зарядив фильмы Хичкока. Однако ночь брала свое. Глаза слипались, и она решила пойти в вагон-ресторан выпить кофе.

Ресторан был полна коробочка. Многие пассажиры коротали время до своей остановки именно здесь. Пили, естественно, не только кофе, но и кое-что покрепче. Оживленный треп за столиками касался самых разных тем. Например, того же злосчастного «Невского экспресса».

Чур, чур меня, не к ночи он будь помянут!

–…Поймите вы, Москва ваша живет как заповедник. Не может столица жить так, а вся страна, огромная страна, совсем иначе. Вот она, страна, за окном, неужели не видите разницы?

— При чем тут Москва? Важна инициатива на местах. Развитие, инновации…

С этими за угловым столиком все понятно.

–…Алло! Алло! Алик? Это Гриша. Поздно? Ничего не поздно, я с поезда звоню. С по-е-зда! Деньги на счет должны прийти в понедельник, максимум во вторник. Платежка у меня на руках.

С этим, охрипшим, сросшимся со своим мобильником, тоже все ясно.

–…Вер, смотрела «Иронию судьбы — 2»?

— Ну?

— Правда, Хабенский там лапочка?

— А который там Хабенский?

И с этими тоже все понятно. Вот скукотища-то!

–…Понимаешь, есть убийство и убийство. Разница большая. Там же из самого дела, которое я в архиве смотрел, из самих протоколов осмотра уже масса вопросов вытекает. Одно то уже, что само дело в том же сорок восьмом году забрали из Двуреченска. И потом все эти годы хранилось оно в архиве на Лубянке.

Двуреченск был той самой станцией, где Катя должна сойти с поезда. Естественно, она заинтересовалась. Разговаривали за столиком позади нее. Она обернулась украдкой — молодые парни. Один с модной бородкой, как у диджея, другой с косыми височками, в очочках. Ну-ка, включаем интуицию, кто они могут быть по профессии?

— И ты надеешься из всего этого старья наскрести на сюжет?

— На полноценный репортаж. Твое дело снимать, мое дело разговаривать с людьми.

— Шестьдесят лет прошло. Сдурел? Кто что может помнить?

— Найдем тех, кто помнит, — старух каких-нибудь, ветеранов. Там долго слухи про это дело не затихали, так что не волнуйся, материала нам на месте хватит.

Так, ясненько, господа журналисты. Катя вздохнула. Эту публику можно узнать и с закрытыми глазами. А о чем они толкуют? Про какое еще убийство в этом самом Двуреченске, где сейчас Анфиса одна-одинешенька?

Тут она отвлеклась, обратившись мыслями к Анфисе. Как она там? Вон сколько времени уже с ее звонка прошло. Телефон ее сотовый по-прежнему недоступен. Но это ничего не значит. Она просто не желает общаться с внешним миром. А вот не стряслось ли там с ней что-то похуже? Может быть, она от отчаяния уже таблеток снотворных наглоталась? Катю бросило в жар от этой мысли. Вообще вряд ли Анфиса брала с собой снотворное, она ведь никогда прежде им не пользовалась. А если не снотворное, то что еще может представлять угрозу? Там река, озера. Вот черт, полно там воды, на этом Валдае. А что, если Анфиска решила с горя утопиться? Мамочка моя…

Но тут Катя, к великому своему облегчению, вспомнила, как они с Анфисой ездили на Красное море в Эйлат. Как толстушка Анфиса ложилась в воде на спину и качалась на волнах, как поплавок. «Жир потонуть мне не даст, — вздыхала она. — Знаешь, почему пингвины не тонут? Потому что они, как я».

Катя в душе благословила и пингвинов, и лишний жир. От сердца у нее отлегло.

–…Там уже в самом протоколе осмотра ерунда какая-то наружу выплывает, — репортер с бородкой облокотился на скатерть. — Дверь входная взломана. Так и записано. Но взломана снизу.

— Как это снизу?

— Ну, пролом сделан от пола до уровня замочной скважины. Дыра в двери зияет под дверной ручкой — доски вывернуты, расщеплены, дерматин, которым дверь была обита снаружи, вспорот, вата клоками.

— А чем взламывали — топором или ломом?

— Следствие тогда так и не установило. Там рапорт сохранился участкового, корявый такой, малограмотный. Так он написал, что «в двери прогрыз».

— Что за бред? — Собеседник репортера с бородкой закурил. — Какой еще прогрыз?

— Он, видно, так воспринял эти повреждения. Дыра от пола до дверной ручки вот на таком уровне, — репортер с бородкой показал жестом. — И тот, кто проник в дом через это отверстие, забраться мог только ползком, на четвереньках. Ну как какое-то животное.

— Но там же, ты сам говорил, рапорт сохранился о задержании какого-то типа. Он признался в убийстве Валенти и его сожительницы?

Катя слушала вполуха, пила кофе. Любопытно, конечно, какое-то старое убийство господа журналисты раскопали для телепередачи. Но ничего, увы, не понятно. А спроси она их, так они ей и выложили. Это ж их хлеб с маслом репортерский. Так что лучше и не спрашивать. Надо допить кофе и вернуться к себе, смотреть фильм Хичкока. Однако странно, они говорят про взломанную дверь. Зачем же ее именно так взламывать, ведь проникать действительно неудобно — ползком, на четвереньках…

— Задержали какого-то пьянчугу. И он во всем сознался. Я думаю, его чекисты так обработали, что он убийство мамаши родной взял бы на себя, не то что этого гипнотизера Валенти с его ассистенткой, — репортер с бородкой усмехнулся.

— А почему чекисты?

— Я же сказал тебе: дело уже летом 1948 года было затребовано в Москву в МГБ. И не только потому, что Симон Валенти был известный на всю страну цирковой артист. Их тогда трое цирковых было, чьи имена после войны гремели по стране — Бугримова, клоун Карандаш и он — Валенти, фокусник и гипнотизер.

— Я думал, Кио-отец…

— При чем тут Кио? Валенти еще до него был бешено популярен. Все тридцатые, сороковые. Его способностями гипнотизера НКВД перед войной весьма интересовалось, и скорей всего его завербовали.

— Постой, это твои догадки или же…

— Слушай, он дружил с Абакумовым. И к Берии его возили несколько раз. И в Кремль. А с Абакумовым он был вообще очень близок. Я думаю, что тогда, в сорок восьмом году, в Москве что-то произошло. Эти поспешные гастроли Валенти в провинцию, в глубинку были похожи… ну не знаю, на ссылку или на бегство. А возможно, была еще какая-то для этого причина. Короче, он уехал из Москвы вместе с этой своей Мордашовой, ассистенткой, и двумя ее детьми от первого брака. Они гастролировали с цирком и приехали в Двуреченск. 1 мая 1948 года Валенти и его ассистентка были зверски убиты в доме, который снимали. Протокол осмотра тел читать тошно — кровавая неразбериха, кошмарные детали.

Катя не выдержала и оглянулась на своих словоохотливых соседей. Боже мой, неужели в ночном поезде за чашкой кофе, за рюмкой коньяка нет других более веселых, жизнерадостных тем?

Кровавая неразбериха… Имя артиста цирка Валенти ей ничего не говорило. Скорее всего, это звучный псевдоним. В то время модно было брать разные там иностранные фамилии для манежа. Но история, кажется, довольно интересная, жаль, что только в обрывках. Ну, сделают репортаж, фильм в стиле ретро, типа «Следствие вели», покажут по телику, вот и узнаем подробности.

— А ты детей этой его ассистентки упоминал. Они что, тоже были убиты? — спросил репортера с бородкой его собеседник, как поняла Катя, видимо, нанятый в поездку оператор.

— Дети бесследно исчезли за четыре месяца до убийства — в декабре. Их искали всем городом. Но тогда зимой и весной сорок восьмого так и не нашли.

Раздался резкий гудок электровоза. За окном вагона-ресторана замелькали огни встречного поезда. На дне Катиной чашки темнел толстый слой кофейной гущи.