Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни

Татьяна Нефёдова, 2018

Живописная деревня на юго-западе Франции, наши дни. Москвич Никита Шереметев ищет средство от хандры, но находит, кажется, лишь новые проблемы. В старинном доме на вершине холма Никита видит странные сны – вместе с англичанином Эдвардом он оказывается то в эпохе римских завоеваний, то в Средневековье, то в Ренессансе. Очевидные параллели с судьбой Эдварда заставляют Никиту иначе взглянуть на собственную жизнь. У него пока еще остается возможность избежать фатальных ошибок… Все персонажи и события книги вымышлены, все совпадения с реально живущими и жившими людьми являются случайными.

Второй день

Первое, что он увидел следующим утром — пронзительно голубое небо. План сработал — солнце разбудило его, и это было лучшее пробуждение на свете. Он еще лежал в постели, блаженно глядя в окно, когда в голове всплыл вопрос: «Дед так и спит на диване?»

Но ведь дивана в доме не было!

Перед глазами замелькали картины из сна. Никита резко сел на кровати. Он вспомнил все в мельчайших деталях, как будто в реальности пережил эту встречу и действительно побывал в гостях в собственном доме. На мгновение он представил, что сейчас спустится вниз и застанет Деда на балконе с чашкой кофе в руке — старик из сна казался реальным человеком.

Некоторое время Никита сидел не шевелясь. Память восстанавливала грустные монологи Деда и его собственные хулиганские выходки — Никите становилось то горько и страшно, то весело и неловко.

Постепенно проявился фон ночных приключений: большая уютная комната, освещенная углями в камине и пламенем свечей на столе. Никита мысленно двигался по гостиной от одного предмета к другому, пересматривал рисунки и гравюры на стенах. И тут его осенило, что сон принес ему неожиданный, ценный бонус — он увидел и, главное, отлично запомнил готовое решение для интерьера. Больше ничего не надо было придумывать. Дед раскрыл формулу старого дома, и Никита с готовностью принял ее на вооружение.

Окрыленный, он вскочил с кровати и подошел к окну. Теперь, помимо неба, ему стали видны разбегающиеся в стороны холмы. Он вновь завис перед этой картиной, но тут же встряхнулся.

— Интересно, сколько часов вы еще проведете глядя вдаль, молодой человек? — как обычно, вслух спросил он. Засмеялся, вспомнив ночные разговоры Деда с самим собой, и пошел в ванную.

Он долго и тщательно, как учила жена, чистил зубы, одновременно смотрел по сторонам и составлял план ремонта. «Эх, жалко, Дед не показал ванную комнату, — подумал Никита, когда взгляд остановился на люстре. — Такая люстра была бы вполне в духе старого затейника».

Голод отвлек его от мыслей о старике. В животе урчало, и очень хотелось чаю.

В кухне все еще было темно. Процесс открывания ставен состоял из длинной цепочки действий. Никита по очереди отворил оба окна, раздвинул и закрепил специальными крюками ставни, для чего был вынужден по пояс высунуться на залитую утренним солнцем улицу. После этого вновь закрыл оконные створки и твердо решил без необходимости не трогать ставни.

Воду для чая пришлось греть в микроволновке в новой фаянсовой кружке, а электрический чайник возглавил виртуальный список первоочередных покупок. И с хлебом приключилась неприятность: хрустящий багет за сутки окаменел. Перспектива начать утро с поездки в супермаркет голодному Никите не улыбалась. Он обошелся пачкой печенья, сыром и абрикосовым конфитюром.

Мимо окон прошел человек, потом в прихожей что-то упало. Озадаченный Никита выглянул из кухни и увидел разлетевшиеся по полу конверты и цветные листочки — открытые ставни послужили сигналом для разносчика рекламы, который бросил листовки в щель для почты.

Никита вскипятил воду для второй чашки чая и принялся изучать, чем пытались завлечь его местные рекламодатели. Листовки были простые, без претензий на мощный креатив, зато информативные и весьма полезные. Супермаркет предлагал скидки на замороженное мясо, свежие фрукты и дачную мебель. Мэрия оповещала о празднике на деревенской площади в ближайшую субботу. Мобильный оператор рекламировал телефоны с предустановленными тарифами. Последний буклет оказался самым интересным. В нем шла речь о подключении Интернета и спутникового телевидения. Телефон с французской сим-картой у Никиты имелся давно, а вот идея насчет спутниковой антенны до сих пор не приходила ему в голову. Потребности в телевизоре он не чувствовал, зато Интернет для более тесного общения с семьей был бы очень и очень полезен.

— Бонжур, чем я могу вам помочь? — Молодой женский голос на другом конце провода прозвучал неожиданно весело.

— Бонжур, мадам. Я хотел бы заказать установку антенны для телевидения и Интернета. — Никита с удовольствием подхватил настроение жизнерадостной спутниковой феи. — Сколько времени это займет?

— Ближайший возможный срок установки — через две недели.

Девушка, похоже, не считала двухнедельное ожидание проблемой, но Никиту такой ответ не устраивал. За время, пока он набирал номер телефона и ждал ответа, в его голове сложился, как ему казалось, беспроигрышный план: они с женой ежедневно устраивают видеосеансы, он знакомит ее с домом, она стремительно оттаивает, не в силах устоять перед очарованием старых стен. Все просто. Он верил, что через две недели Ольга приедет, хотя до последнего дня на все уговоры она отвечала твердым «нет».

Никита создал в воображении свою новую реальность и должен был немедленно приступить к ее воплощению. И в такой момент на его пути оказалась никуда не спешившая веселая француженка.

Препятствие Никиту раззадорило.

В его боевом арсенале хранилась сотня нестандартных способов преодоления трудностей.

— О нет! Я не выдержу две недели в разлуке с любимой женщиной! Мне срочно нужен Интернет! Мадмуазель, от вас зависит вся моя жизнь!

Неожиданный напор, любовная тема, драматическая интонация — у юной феи не было ни малейшего шанса.

Ошеломленная француженка пару секунд приходила в себя, а затем серьезно, без тени прежнего веселья, сказала:

— Назовите адрес, пожалуйста. Я посмотрю, что мы сможем для вас сделать. Лантерн? Подождите, пожалуйста, месье.

Несколько минут слышалось цоканье клавиатуры и неясные переговоры.

Затем в трубке вновь заискрился радостный голос:

— Вам очень повезло, месье. У нас запланирован монтаж оборудования в Лантерн послезавтра. Бригада может взять еще один заказ.

Фея выдержала победную паузу, а Никита охотно заполнил ее бурными восторгами и благодарностями. Потребовалось еще некоторое время для оформления заказа и уточнения технических деталей, после чего они сердечно распрощались, чрезвычайно довольные друг другом.

Способности к лицедейству часто выводили Никиту из сложных ситуаций, особенно когда дело касалось женщин. Он разыгрывал комедии или трагедии, в зависимости от требования момента, и мог растопить не только ледяное, но даже каменное сердце. Он удивлял, смешил, брал за живое и почти всегда добивался своего. Находил подход к усталым теткам в учреждениях и к напористым бизнесменшам на переговорах. Случались, конечно, проколы, когда объект манипуляций выходил из себя или поднимал его на смех, но Никита о таком искренне и безвозвратно забывал. Ольга прекрасно знала все его приемы, но и она всякий раз сдавалась, не в силах противостоять очередному спектаклю. Так было всегда, кроме случая с покупкой старого дома, когда ни шутки, ни серьезные разговоры не сломили ее сопротивления.

Пока Никита совмещал приятное с полезным, разыгрывая лирическую тему перед француженкой, в их московской квартире его жена не находила себе места.

Ольга до сих пор не могла поверить в то, что он уехал. Вызвал такси, взял чемодан, поцеловал ее, как ни в чем не бывало, и вышел за дверь.

«Я все сделала своими руками, — с горечью думала она. — Сама предложила поехать во Францию, опять отпустила слоняться одного неизвестно где. Хотя… что-то подобное все равно случилось бы. Раз ему потребовалась такая свобода…»

В голову лезли ужасные мысли.

«А может, он поехал не один? Может, с другой?..»

Рациональный ум возражал: «Он же до последнего звал тебя с собой. Нет там никакой женщины».

Следом захлестывало негодование: «Он ни с кем не считается! Использует меня как прислугу! И до сына ему нет никакого дела!»

Затем во всей чудовищной безысходности вставал вопрос: «Что теперь делать?..»

И так по кругу, отнимая силы и убивая надежду: «А вдруг он сейчас не один?.. Эгоист!.. Что же мне делать?..»

Адская воронка затягивала Ольгу все сильнее.

В противоположность жене, Никита находился в прекрасном расположении духа. Пора было браться за дело.

А любое дело, как известно, должно начинаться с плана.

Дорожная сумка по-прежнему валялась у двери в кухню. Он достал из нее планшет и расположился за столом. Лист под названием «Помывочная» заполнили краны, сантехника и эскизы стен для расчета количества керамической плитки. Дважды пришлось ходить на второй этаж, чтобы сделать замеры в ванной. Спальни третьего этажа он решил пока не трогать. За неимением рулетки Никита пользовался правой рукой как циркулем — между кончиками большого пальца и мизинца было ровно двадцать сантиметров.

Этот факт он установил случайно много лет назад, когда с ближайшими соратниками обмывал в офисе агентства выигранный тендер. На третьей бутылке коньяка начался традиционный в таких случаях турнир по армрестлингу. Как обычно, всех победил двухметровый Паша, директор по работе с клиентами, которого со времен баскетбольной юности неоригинально звали Малышом. В его чудовищного размера пятерне терялась рука любого соперника.

Неизвестно, кому первому пришла в голову мысль снять мерки с малышовой ладони, но вслед за этим пьяного Пашу уложили на пол и измерили в мельчайших подробностях с ног до головы. Он, надо отметить, нисколько не возражал, а был даже польщен всеобщим вниманием к своему долговязому телу. Потом все принялись обмерять себя и друг друга. Коллеги Никиты были людьми довольно образованными, поэтому сверяли полученные данные с пропорциями витрувианского человека Леонардо да Винчи, пытались найти в результатах замеров новые соответствия золотому сечению и одновременно ржали до слез над замечаниями Малыша, которые носили преимущественно эротический характер. В угаре той ночи Никита, как и все, что-то измерял и подсчитывал, пил коньяк, смеялся и, как позже выяснилось, запомнил одно полезное число — двадцать сантиметров между мизинцем и большим пальцем правой руки.

Римский архитектор и ученый-энциклопедист Витрувий (Vitruvius) жил в I веке до нашей эры и в ту пору знаменитостью не был. Зато пятнадцать веков спустя, в эпоху Возрождения, его трактат «Десять книг об архитектуре» дал толчок для повторного открытия математических закономерностей в пропорциях человеческого тела.

Витрувианский человек — знаменитый рисунок Леонардо да Винчи. Он был создан в качестве иллюстрации к книге, посвященной работам Витрувия. Изображение фигуры обнаженного мужчины, вписанной в круг и квадрат, с различными положениями рук и ног, великий Леонардо сопроводил описанием канонических пропорций человеческого тела по Витрувию: к примеру, античный мыслитель утверждал, что рост человека равен размаху его рук и составляет длину четырех его локтей или двадцать четыре длины ладони. И так далее, всего семнадцать формул. Леонардо да Винчи развил идеи Витрувия и применил понятие золотого сечения к строению человека: «Если мы человеческую фигуру — самое совершенное творение Вселенной — перевяжем поясом и отмерим потом расстояние от пояса до ступней, то эта величина будет относиться к расстоянию от того же пояса до макушки, как весь рост человека относится к длине от пояса до ступней».

Существует мнение, что в среднем мужская фигура ближе к золотому сечению, чем женская, однако в реальности пропорции большинства человеческих тел, конечно же, не совпадают с математическим идеалом.

Закончив с ванной, на втором листе, в таблице под заголовком «Гостиная», Никита переписал всю мебель и интерьерные штучки, которые помнил из сна. К его радости, это оказалось несложно.

Третий лист назывался «Разное». В него вошел расширенный список продуктов, а также кухонная утварь, которая пришла на ум, включая электрический чайник, бумажные полотенца и салфетки.

Приоритеты определились в два счета. Никита жаждал быстрого результата, поэтому сантехнику отложил до тех пор, когда найдется рабочий для ремонта ванной.

— Они должны где-то покупать мебель. Где?

За неимением Интернета имело смысл поговорить с кем-нибудь из местных, например, с соседями или с Пьером, владельцем бара на площади.

Никита поставил планшет на зарядку, вышел на пустынную улицу и только в этот момент понял, что для визита к соседям слишком рано. И бар, скорее всего, был еще закрыт, хотя последнее предположение следовало проверить.

Утреннее солнце не успело раскалить дома и мостовую, из тенистых углов тянуло ночной прохладой — идти по солнечной стороне улицы было одно удовольствие. На площади ему встретилось несколько туристов, фотографировавших фахверковый домик, церковь и бетонный арт-объект. Разумеется, питейные заведения еще не работали. Открыт был только туристический офис. Туда Никита и нацелился.

— Почему бы и нет? — подбодрил он себя, переступая порог. — Им не привыкать к странным вопросам.

В небольшом зале было тесновато от стеллажей с книгами, буклетами и сувенирами. Около одного из них пожилой мужчина с серьезным лицом перебирал магниты для холодильника с гербом Лантерн.

При виде Никиты миниатюрная девушка за стойкой обворожительно улыбнулась.

— Бонжур! Чем я могу вам помочь?

— Бонжур! Я уверен, вы знаете все, поэтому надеюсь, что вы меня спасете. — Никита облокотился о стойку, аккуратно начиная устанавливать контакт. — Я не турист. Я недавно купил здесь дом и теперь мне нужна мебель. Вы живете неподалеку? Куда бы вы поехали на моем месте?

— Я живу в Каоре. — Удивить сотрудницу туристического офиса и вправду было сложно. Ее прекрасное лицо оставалось приветливым и безмятежным. — Все зависит от того, какая мебель вам нужна, месье.

Примерно в ста километрах к северу от территории современной Тулузы в кельтскую эпоху жили кадурки (Cadurci) — древнее племя, которое упоминается в описаниях Юлия Цезаря. Их земли назывались Cadurcinum. Позже название трансформировалось в Caturcinus, затем в Caerci. От него родилось современное имя французского региона Quercy — Керси. Одно из своих укрепленных поселений, Divona Cadurcorum, кадурки посвятили богине священного источника Дивоне. В период владычества Римской империи на месте этих укреплений вырос город, который получил имя Cahors — Каор.

В Средние века Каор стал одним из крупнейших финансовых центров Европы, а в глазах католической церкви — олицетворением тяжкого греха, ростовщичества. В «Божественной комедии» Данте, в описании шестого круга Ада, рядом упомянуты два «греховных» города, Каор и Содом. Первый — как символ стяжательства, второй — как символ разврата. Но в то время Каор был известен не только банкирами и ломбардами. В Средневековье здесь находился университет, не менее знаменитый, чем университеты Парижа и Тулузы. А священный источник, которому когда-то поклонялись кельты, существует в окрестностях Каора до сих пор.

— Меня зовут Никита. А вас? — Это был следующий, более смелый шаг к сближению.

Специалист по туризму не смутилась и протянула сложенную лодочкой ладонь:

— Изабель.

Никита осторожно пожал тонкие пальцы, Он не рискнул поцеловать ее руку. При других обстоятельствах он именно так и поступил бы, но жест француженки выглядел очень деловым. С современными девушками приходилось вести себя осторожно, чтобы чрезмерная галантность не показалась попыткой домогательства. Было бы обидно из-за пустяка испортить хорошее начало.

— Мне нужен удобный диван, стол, стулья и большой буфет, желательно старинный. И еще — большая люстра и телевизор. И много красивых гравюр. Одним словом, у меня есть огромная пустая комната, из которой надо сделать уютную гостиную.

Никита широко улыбнулся. Утратив на мгновение безмятежность, Изабель в ответ дрогнула ресницами и порозовела.

Улыбка была смертельным оружием Никиты Шереметева. В ней светились теплота и понимание, искренняя заинтересованность и юношеский восторг. Она заставляла женщин забывать предубеждения и обиды, сбивала их с толку и лишала воли.

Природа наделила Никиту ничем не примечательной внешностью среднестатистического славянина и не слишком высоким ростом. Несмотря на это, с ранней юности он пользовался исключительным успехом у девушек. Зрелые годы сделали его лишь интереснее — нахальный взгляд теперь подкрепляли очевидные свидетельства жизненного успеха. Нерегулярных занятий в спортзале Никите хватало, чтобы держать в тонусе поджарый живот и крепкую спину. Даже с таким минимальным набором он мог собирать урожай заинтересованных женских взглядов в любых обстоятельствах. Но улыбка, подкупающая и в то же время бессовестная, озаряла его лицо таким магическим светом, который заставлял женские сердца рваться в клочья. Пользуясь этой властью, Никита получал желаемое и двигался дальше. А позади очередная жертва оставалась баюкать воспоминание о мужчине ее мечты, который опять прошел мимо.

— На въезде в Каор есть торговый центр, а в нем — несколько мебельных салонов. Думаю, там вы найдете диван и, может быть, что-то еще для гостиной. — Изабель привычным движением развернула карту и отметила кружком место, где находился торговый центр. — Кажется, там есть и люстры, и телевизоры. Если вас интересует винтажная мебель, дешевле всего покупать на аукционах. Только имейте в виду — чем крупнее город, тем выше цены. Если не охотитесь за музейными экспонатами, можно попытать счастья на деревенских аукционах. Там встречаются исключительно интересные вещи за очень разумные деньги. Или другой вариант — антикварные магазины. Если нет опыта, такой путь гораздо практичнее.

Все это было сказано плавно, без запинки, как будто помощь в поисках винтажной мебели входила в круг ее ежедневных обязанностей. Девушка уже справилась со смущением и вернулась к привычной роли.

Никита был поражен. Он и не мечтал получить с первой попытки такую развернутую консультацию.

— Мерси, Изабель! Вы необыкновенная! Вы работаете здесь каждый день? — Нечаянное знакомство стоило закрепить.

— Я здесь пять дней в неделю, но график меняется.

— Отлично! И последний вопрос. Может быть, вы знаете, где в ближайшее время планируются аукционы?

— Не знаю, но могу выяснить. Зайдите завтра утром, Никита. До свидания, — тем же ровным тоном сказала Изабель и обратилась к пожилому мужчине. Тот уже некоторое время стоял за спиной Никиты с сувенирным магнитиком в руке. — Прошу вас, месье.

— До свидания, Изабель. Благодарю вас. — Он шутливо поклонился терпеливому французу.

Никита ликовал. Все складывалось удачно.

Пока он любезничал с новой знакомой, на площади прибавилось народу. Никита направился было в сторону дома, но его перехватила пара молодых французов.

— Не могли бы вы нас сфотографировать? — Парень держал в руках приличную фотокамеру. — Надо только нажать вот на эту кнопку.

— Конечно! С удовольствием!

Никита терпеть не мог фотографии в стиле «это мы — на фоне — чего бы то ни было» и в другое время постарался бы увернуться от подобной просьбы. Но после разговора с Изабель он готов был простить миру его глупое несовершенство.

Никита взял в руки камеру и с трудом сдержал смех: на ней был установлен автоматический режим съемки. «Вот дикари! Стоило покупать хороший аппарат за такие деньги, чтобы снимать на автомате», — проворчал он про себя.

Парочка уже встала в позу: парень обнял подругу за талию, она прислонилась к его груди и подняла руку, изобразив двумя пальцами букву V. Оба сосредоточенно смотрели на Никиту явно в ожидании команды улыбнуться. А он залюбовался фахверковым фасадом за их спиной. Освещение было идеальным, без резких теней. Бурый каркас из старых балок, розоватые кирпичи, шершавые серые камни. Красная герань в цветочных ящиках, белая кошка на подоконнике. Красивый постановочный кадр.

Картинку портил лишний элемент — на переднем плане изнывала парочка в ожидании съемки. По их унылому виду Никита понял, что пауза затянулась. Он крикнул: «Ч-и-и-з» — и нажал на кнопку. Парень и девушка принялись озираться в поисках следующего достойного объекта, однако человеколюбие Никиты имело пределы. Он поспешно вернул фотоаппарат разочарованным туристам и помчался домой. Эти ребята нечаянно, но кстати напомнили, что в его дорожной сумке лежала камера ничуть не хуже, чем у них.

Желание фотографировать обострялось у Никиты в моменты эмоционального подъема. Он делал сотни, тысячи снимков, и затем большую часть самокритично удалял. Понемногу, даже несмотря на строгий отбор, у него образовался обширный фотобанк, к которому он никого не подпускал.

Никита вернулся домой и вскоре снова вышел на улицу, упакованный самым необходимым. В сумке лежала фотокамера и к ней пара объективов, а еще планшет, навигатор, мобильный телефон, портмоне, карта региона с пометкой Изабель, и в отдельном кармашке — ушастый ключ от входной двери.

К выезду из деревни Никита пробирался на машине очень медленно. Многочисленные царапины на углах домов служили недвусмысленным предупреждением неопытному водителю, не имеющему сноровки для езды по тесным переулкам. Так же аккуратно он преодолел крутые повороты на спуске с холма. Дальше дело пошло веселее.

Навигатор вел Никиту по пустому шоссе между холмами. Он ехал не спеша, с открытыми окнами, наслаждался ароматным ветром и поглядывал по сторонам. Виноградники сменялись фруктовыми фермами и полями подсолнухов. Через некоторое время извилистая дорога начала уходить вверх, все выше и выше. Вокруг появился лес, запахи стали гуще. Редкие встречные машины проносились мимо по серпантину с такой скоростью, что душа Никиты норовила расстаться с телом. То и дело на поворотах открывались умопомрачительные виды, но вместо того, чтобы припарковаться и расчехлить фотокамеру, он лишь восхищенно вздыхал. Уж очень небезопасными казались крошечные площадки для остановки на краю обрыва.

— В другой раз, старик, — примиряюще повторял он себе, — все только начинается.

Дорога опять спустилась в долину. С правой стороны, на макушке одного из холмов, показался небольшой городок с высокой башней в центре.

Никита миновал дорожный указатель с названием городка — Монкюк. Вообще, по-французски правильно было бы читать «монкю», что на слух звучало смешно и не слишком прилично — «моя задница». В действительности же город назывался Монкюк, что на окситанском языке означало «гора, высота». По другой версии, название имело латинское происхождение и переводилось как «кукушкина гора». Никита посмеялся про себя над топографическим каламбуром и проследовал дальше.

Окситанские диалекты были распространены на территории современной Южной Франции, Каталонии, Монако и в некоторых регионах Северной Италии. В наши дни на них говорят около двух миллионов человек. А в Средние века окситанский был языком трубадуров — поэтов-певцов, произведения которых распространялись практически по всей Европе.

Через полчаса Никита подъехал к большому торговому центру в окрестностях Каора, отмеченному на карте рукой Изабель.

Он быстро нашел несколько мебельных салонов, которые, к его великой радости, располагались на одном этаже. Образцов в них было выставлено немного. Никита с трудом вытерпел подробный просмотр каталогов в первом салоне. В следующем он с порога озадачил консультантов перечнем того, что искал. Несмотря на все старания, им не удалось его заинтересовать.

Раздосадованный Никита заглянул в третий магазин, и там — о чудо! — прямо напротив входа стоял диван из его сна. Большой, старомодный, с чехлами цвета кофе с молоком. Никита ворвался внутрь, мгновенно взял в оборот пухлую брюнетку-продавщицу и через несколько минут уже сидел в кресле с чашкой кофе в руках.

Такого клиента здесь еще не видели. Он наотрез отказался смотреть буклеты, купил диван прямо из торгового зала и потребовал, чтобы покупку доставили через день — ни раньше, ни позже. Более того, он оплатил второй такой же диван, хранившийся на складе. Брюнетка не верила своему счастью: модель была дорогая и не слишком популярная.

Пока продавщица оформляла заказ и оплату, Никита пристроил чашку с нетронутым кофе за монитором компьютера и принялся ощупывать кресло под собой. Оно было потрясающе удобным. Хотелось пристроить голову в изгибе высокой спинки, прикрыть глаза и для полноты удовольствия вытянуть ноги.

— Есть ли у вас подходящая скамейка для ног к этому креслу, мадам? Я бы и его с удовольствием купил.

Брюнетка схватилась за каталог:

— Это кресло для посетителей, оно не продается, месье. Но я могу подобрать вам что-нибудь похожее, и скамеечку тоже.

— Нет, спасибо, мадам, не сегодня.

Никита не собирался задерживаться, азарт гнал его дальше.

Уходя, сам не зная зачем, он спросил:

— А диваны, которые я купил, раскладываются?

Продавщица несколько секунд молча смотрела на Никиту. «Сумасшедший иностранец! — было написано на ее лице. — А сначала показался симпатичным… Покупает за бешеные деньги допотопный диван, да еще второй такой же… Пытается купить кресло для посетителей… А теперь задает идиотский вопрос: раскладываются ли эти диваны?»

Как бы там ни было, вопрос клиента требовал ответа:

— К сожалению, нет, не раскладываются. Это дорогие диваны для гостиной, месье. На них не спят. Здесь, во Франции, люди предпочитают спать в кроватях. — Брюнетка разочаровалась в Никите, однако в ее глазах он все еще оставался перспективным покупателем. — Если хотите, я могу предложить замечательные кровати… На выбор…

Никита отказался от кроватей, попрощался и вышел.

— Понимала бы ты что-нибудь в диванах! — проворчал он беззлобно.

Пятнадцать лет назад первой вещью, которую Никита с Ольгой купили для своей первой квартиры, был диван. Он занимал почти половину их единственной комнаты, и на нем молодая семья проводила большую часть совместной жизни. На диване они не только спали. На нем ужинали, читали, смотрели кино, возились с маленьким Алексом и принимали гостей.

Через три года Никита смог купить жилье поприличнее. В новых интерьерах для старого дивана места не нашлось, и он был отправлен доживать век на родительскую дачу. Никита с Ольгой ночевали у родителей нечасто и заметили любопытную закономерность: на знакомом диване у них случались особенно бурные ночи.

По касательной прошелестела мысль: если бы Ольга была здесь, она изучила бы каталоги во всех мебельных салонах в округе и постаралась бы удержать его от спонтанных покупок. Ведь речь шла о серьезном предмете — мебели. Никита ощутил новый прилив эмоций, как мальчишка на празднике непослушания. Раз уж оставили ребенка без присмотра, пеняйте на себя.

Никита направился к магазину электроники, занимавшему половину второго этажа торгового центра.

На выбор телевизора ушли считанные минуты — пару месяцев назад он подарил точно такой же своей матери. Последним аккордом в стремительном шопинге стала телевизионная тумба.

Никита оформил доставку покупок на послезавтра, одновременно с диванами и спутниковой антенной.

— Придется денек посидеть дома. Надо подумать, чем себя занять.

Он попытался сосредоточиться на этой мысли и понял, что выдохся. Часы показывали время ланча. Никита настроил в навигаторе поиск парковок и помчался в сторону исторического центра Каора.

Река Лот огибает город Каор, образуя полуостров. В XIV веке к западу от города через реку был построен большой каменный мост Валентре. Он стал третьим городским мостом (два более ранних не сохранились). Шесть готических арок и три высокие башни — из-за грандиозных для тех времен размеров и сложного инженерного решения этот мост стал в глазах обывателей дьявольским творением.

Легенда гласит, что архитектор, нанятый для строительства моста, заключил сделку с дьяволом, чтобы окончить строительство вовремя. В обмен на бессмертную душу архитектора дьявол пообещал стать его помощником. Но была оговорка: в случае отказа дьявола выполнить какую-либо работу контракт терял силу. В конце стройки архитектор ради спасения души решил воспользоваться лазейкой в договоре. Он дал дьяволу сито и велел натаскать воды. Дьявол понял, что его обвели округ пальца и ушел ни с чем. По другой версии, архитектор увильнул от расплаты, отказавшись уложить последний камень. Таким образом, строительство осталось незавершенным, а контракт с дьяволом — несостоявшимся.

При современной реконструкции моста в память об этой легенде на одной из башен появилась маленькая фигурка черта. Мост Валентре является объектом культурного наследия ЮНЕСКО.

Никита оставил машину на стоянке, нашел свободный столик на летней террасе ближайшего ресторана и, почти не глядя, заказал комплексный обед и бокал местного красного вина. Времени на капризы не оставалось: ланч приближался к концу. За соседним столиком две английские леди в годах вели неторопливую беседу. Возле них крутились чистенькие дворняги, по одной на каждую старушку. Собаки неотрывно следили глазами за движениями хозяек и, судя по их упитанным бокам, старались не впустую.

— Успокойся, Принцесса, ты и так толстая, — строго сказала своей рыжей собачке красивая, холеная дама лет семидесяти.

Через мгновение ее лицо расплылось в улыбке. Принцесса думала, что виляла хвостом, но в реальности ей приходилось комично извиваться всем бочкообразным телом, чтобы заставить хвост шевелиться. Самыми подвижными были лохматые уши, которые мгновенно реагировали на настроение хозяйки. Собака то с виноватым видом их прижимала, то радостно поднимала торчком, почуяв, что на нее не сердятся.

— Смотри, Тоби, твоя подруга Принцесса тоже на диете.

Вторая леди была постарше, хотя, как и ее собеседница, выглядела великолепно. Она нежно потрепала своего дряхлого пса по сутулой спине. Престарелый Тоби не очень интересовался Принцессой. Масляное печенье на блюдце привлекало его куда больше. Он водил коричневым носом и подслеповато косился на хрупкие руки хозяйки, надеясь, что она все-таки сжалится над старым товарищем.

Но леди уже сменила тему:

— Ты поедешь в Англию на Рождество, Сильвия? Или останешься здесь, в пансионе?

— Пока не знаю, дорогая. Я бы очень хотела повидаться с внуками… Но, Эмили, ты же знаешь моего сына… Все будет так, как скажет его жена, а мы с ней не очень-то ладим.

Сухонькая Эмили сочувственно вздохнула и покачала головой.

Никита задумался. Возможно, его мама тоже иногда говорила подругам нечто подобное. Не так больно называть сына подкаблучником, как признаваться, что он к тебе невнимателен.

Пользуясь тем, что хозяйка отвлеклась, предприимчивая Принцесса начала дрейфовать в сторону гамбургера на соседнем столике и беззастенчиво строить глазки пожилому джентльмену.

— Стыдись, Принцесса! Сидеть! — Кажется, в этот раз Сильвия рассердилась всерьез. — Извините, месье! Она такая попрошайка! — Это было сказано по-французски.

— О, ничего страшного. Она очень милая! — ответил мужчина по-английски. — Я люблю животных. В Англии у меня было три собаки и несколько кошек — целый зверинец. Но однажды утром я проснулся и сказал себе: «Джон, на пенсии надо жить там, где много солнца». И я переехал сюда. Вы давно во Франции, мадам?

Пожилой джентльмен выказывал явное предпочтение красотке Сильвии.

Эмили поглядывала на них и сдержанно улыбалась, поглаживая Тоби.

Никита с восторгом наблюдал за флиртом пенсионеров. Седовласый ухажер разошелся — смеялся, тормошил собак и панибратски называл новых знакомых девочками.

Никита готов был поспорить, что старина Джон и пожилые английские леди принадлежали к разным социальным слоям. На родине их пути вряд ли могли пересечься, поэтому снисходительное внимание Эмили и Сильвии льстило простоватому Джону.

Из их разговора стало понятно, что англичанки жили в дорогих пансионах для пожилых людей, которых в здешних местах было довольно много. Раз в месяц дамы встречались, чтобы поболтать. Двусмысленно подмигнув, Джон сообщил Сильвии, что живет в собственном доме недалеко от Каора и в настоящий момент одинок. Дамы переглянулись и тут же попросили счет. Их кавалер попытался продолжить разговор, однако быстро понял, что упустил инициативу, и вернулся к недопитому бокалу.

Никита закончил обедать, но не перестал исподтишка подглядывать за Джоном. Тот не выглядел расстроенным, хотя пожилые леди демонстративно покинули ресторан, таща на поводках своих упирающихся питомцев. «Интересно, как повела бы себя с Джоном каждая из них в отдельности? — подумал Никита. — Его ухаживания были им явно приятны. Возможно, один на один у него было бы больше шансов. А может быть, он и не искал шансов. Может, хотел всего лишь поболтать и покрасоваться?»

Никита потягивал терпкое каорское вино и любовался его чернильным цветом. Он не взялся бы дать определение послевкусию. То ли фрукты, то ли пряности — откровенно говоря, он не был тонким ценителем. Просто это вино ему нравилось.

История виноградников в регионе Керси насчитывает более двух тысяч лет, и не всегда их судьба была счастливой. Римляне высадили здесь лозу раньше, чем где бы то ни было на территории современной Франции. Однако растущее население империи требовало все больше зерна, и со временем площади виноградников стали постепенно сокращаться. Только в III веке нашей эры римский император Пробус принял решение восстановить производство вина в регионе, чем завоевал вечную благодарность виноделов.

Во второй половине XIX века огромные площади виноградников во Франции были уничтожены насекомыми-вредителями. Менее чем через столетие, в 1956 году, необычайно морозная зима вновь нанесла урон виноградникам региона Керси, и производство «черного» вина Каора сократилось до минимума. С 1971 года началось восстановление винной славы региона. Однако до сих пор вина Каора непросто найти за пределами Франции: площадь местных виноградников составляет всего четыре тысячи гектаров.

«Черные» каорские вина поставлялись к русскому царскому двору. Говорят, Петр Первый считал вино из Каора отличным лекарством от язвы желудка. Название крепленого вина Кагор, которое используется в России в православных церковных обрядах, произошло от каорских вин, но его сладкий вкус не имеет с ними ничего общего. Буква h в названии Cahors, которая не произносится по правилам чтения французского языка, в русском языке получила звучание. Каорские вина привлекли священнослужителей прежде всего темно-красным цветом, символизирующим Кровь Христову и сохраняющимся даже после разведения водой. Однако православные больше привыкли к сладкому вкусу греческого вина, которое первоначально использовалось в церкви. Поэтому со временем, когда технологию производства вина освоили на юге России и в Молдавии, отечественный аналог стал заметно слаще французского эталона.

Никита не рискнул садиться за руль сразу после обеда, хотя один-два бокала вина во Франции вполне укладывались в разрешенные для водителей нормы. Он отлично помнил и серпантин по дороге в Каор, и узкие улочки Лантерн — не хотелось слишком напрягаться по дороге домой. Большинство магазинов было еще закрыто на ланч, поэтому он прихватил из машины фотокамеру и отправился на прогулку, выветривать хмель.

Городок оказался симпатичным. Никита неспешно брел по центральной улице, Бульвару Гамбетты, как вдруг инстинктивно отпрянул от непонятной железки под ногами. При ближайшем рассмотрении она оказалась плоской ракушкой из серого металла размером с ладонь, вмурованной в каменную кладку мостовой. Через сотню метров попалась еще одна. Затем он увидел похожее изображение на керамическом медальоне у какой-то двери.

Никита достал фотоаппарат и сделал несколько снимков. «Это неспроста! — сказал он себе. — Завтра спрошу Изабель».

Изабель ведь из Каора… Никита попытался представить себе, в каком из окружающих домов могла бы жить эта необыкновенная девушка.

Как-то сам собой начался воображаемый разговор:

— Видишь, дорогая, окна на верхнем этаже? Оттуда наверняка прекрасный вид на бульвар. Платаны закрывают фасад от солнца, в квартире должно быть прохладно даже в жару. У этого окна ты могла бы стоять по утрам с чашкой кофе перед тем, как ехать к нам в Лантерн на работу. Хотя нет. Не подходит. На этой улице слишком много машин. Давай поищем что-нибудь получше.

Никита увлекся игрой. Он шел по бульвару, глазел по сторонам и мысленно беседовал с Изабель:

— Дорогая, а вот еще красивый дом в переулке справа, в стороне от бульвара. Нет, прости. Это место тебе тоже не подойдет. На первом этаже бар, здесь по вечерам шумно.

Он миновал еще пару кварталов и остановился напротив трехэтажного особняка с резной деревянной дверью, прекрасной лепниной на фасаде и арочными окнами. Внизу располагался безобидный офис мобильного оператора и агентство недвижимости, а на втором этаже, за ажурной решеткой большого балкона, выстроились в шеренгу горшки с круглыми вечнозелеными кустами.

— Вот этот подойдет! — обрадовался Никита.

Он представил себе Изабель на фоне развевающихся занавесок в проеме балконной двери и уже почти разместил рядом с ней себя самого в небрежной позе, одетого в льняные брюки и легкую рубашку. В этот момент на балконе появился старый, сгорбленный человек с абсолютно белыми волосами. Он остановился между зелеными шарами растений и замер, глядя вниз, на тротуар. Старческие пальцы на перилах были похожи на крючковатые когти большой птицы, морщинистое лицо не выражало эмоций. Никита мгновенно забыл об Изабель. Старик выглядел существом, уже наполовину покинувшим этот мир, тенью себя самого. Легкомысленная атмосфера летнего дня лишь усиливала драматизм его согбенной фигуры.

Никита спрятался в тени платана и припал к видоискателю. Он старался не привлекать к себе внимания: ему не следовало фотографировать человека практически в упор без его согласия. Никита испытывал неловкость, тайком вторгаясь в чужую жизнь, но все же сделал несколько снимков. Уж очень перспективным казался сюжет.

Через несколько минут старик зашевелился, оторвал руки от перил, приветствуя кого-то, и зашаркал в дом. Никита едва успел разглядеть пожилую женщину, которая с усилием открыла богатую входную дверь особняка и скрылась внутри. Это могла быть жена, или даже дочь, или помощница по хозяйству, или сотрудница социальной службы — неважно. Было приятно думать, что старик встретился с той, которую ждал.

Тайная фотосессия разожгла творческий азарт. Никите требовалось продолжение.

Городские указатели повели его с бульвара в сторону средневековых кварталов. Он останавливался на каждом шагу, чтобы сделать снимок, хотя фотографировать в тесных улочках было сущим наказанием: то глубокая тень, то ослепительно яркое солнце, то припаркованные автомобили, то фонарные столбы. Городской кафедральный собор был так плотно зажат окружающими зданиями, что снять готические фасады не получилось даже специальным объективом. Удача поджидала внутри собора, который оказался неожиданно просторным. Никита застрял здесь минут на двадцать, снимая лучи света, которые били сквозь цветные витражные окна.

На пути домой он пребывал в благодушном настроении. Никита испытывал нежность к городку, подарившему столько приятных впечатлений всего за несколько часов. А возможно, дело было в том, что где-то здесь жила Изабель?

Солнце постепенно опускалось к вершинам холмов. Роскошные виды на крутых поворотах серпантина стали еще прекраснее в косых вечерних лучах. В этот раз Никита рискнул остановиться на узкой площадке у края дороги, над самым обрывом, и сделал несколько многообещающих снимков.

Супермаркет встретил его прохладой и богатым ассортиментом. С планшетником наперевес и списком под заголовком «Разное» он отправился в путь вдоль изобильных полок. Никита быстро справился с покупками, мимоходом очаровал кассиршу и совсем скоро уже открывал замок входной двери, который стал совсем ручным.

Он бросил пакеты из супермаркета посередине кухни, рядом с раскрытой дорожной сумкой и разлетевшимися по полу рекламными буклетами. Беспорядок ему не мешал. По крайней мер, пока.

Оказавшись наедине с собой, Никита почувствовал беспокойство и вспомнил, что за весь длинный день ни разу не позвонил жене.

Он вынес стул на балкон, уселся и задрал уставшие ноги на перила.

— Здравствуй, моя красавица.

Он старался, чтобы голос звучал как можно непринужденнее, но пару заискивающих нот все же пропустил.

— Привет, — буркнула Ольга. Она не собиралась ему подыгрывать.

Никита притворился, что не чувствует напряжения и начал рассказ о скором подключении Интернета, о живописной дороге в Каор и городке с неприличным названием, о покупке диванов и об английских пенсионерах. При других обстоятельствах уже через минуту Ольга хохотала бы вместе с ним и ругала бы за неразумные траты. Однако в этот раз она слушала его молча.

Без обратной связи монолог быстро завял.

— Как наш сын?

Никита на ходу сменил тему, но, судя по реакции жены, не слишком удачно.

— Наш сын?! — В голосе Ольги что-то звякнуло. — Ты правда хочешь знать, как дела у нашего сына? Тебя это действительно волнует?

Никита опешил. Он любил сына и готов был сделать для него все что угодно. По крайней мере, сам он думал именно так. В следующем году Алекс заканчивал выпускной класс и должен был ехать в Лондон. Никита сам выбрал для него университет, поскольку ребенок, по его мнению, не мог определиться самостоятельно.

Алекс учился хорошо, катался на горном велосипеде летом и на сноуборде зимой и, как сын, достойный своего отца, пользовался бешеным успехом у девушек. Как-то незаметно для Никиты Алекс окончил художественную школу. По всеобщему мнению, он неплохо рисовал. В последние годы Алекс не на шутку увлекся граффити, но отец не воспринимал его занятия всерьез. Никита видел сына финансистом, и во имя этой идеи тот уже целый год безропотно занимался с репетитором математикой и совершенствовал английский.

Никита представлял сына свободным человеком, который в любой стране мира чувствует себя как дома. Наверное, подсознательно он хотел этого с того момента, когда узнал, что у него будет ребенок, потому с младенчества придумал для сына, названного Александром, универсальное имя Алекс. Только бабушка, мама Никиты, не приняла заморской манеры и, вопреки всем, звала внука Сашенькой.

— Конечно, меня волнует, как дела у нашего сына. Странный вопрос! — Робкая попытка возмутиться осталась незамеченной. — Что случилось, Олюш?

— Слава богу, пока ничего! Но нашему сыну плохо! Он ненавидит математику и не хочет уезжать в Англию. Он пытается заслужить твое одобрение, поэтому делает все, как ты хочешь. А ты?! Ты ничего не видишь и не слышишь! Тебе ни до кого нет дела!

Ольга разрыдалась.

Пожалуй, впервые Никита испытал облегчение от слез жены. Она плакала крайне редко. Как всегда в подобных случаях, он разрывался от жалости, но плачущая Ольга была ему понятней, чем упрямая и непреклонная. Обычно Никита мог быстро ее успокоить: наговорить глупостей, растормошить, зацеловать и превратить проблему в очередную хохму. Благодаря этому они никогда надолго не ссорились. Но, во-первых, его метод не работал на расстоянии, а во-вторых, нынешняя ситуация кардинально отличалась от привычной размолвки.

Пришлось импровизировать.

— Олюш, пожалуйста, поговори со мной про Алекса! Я не понимаю. Мне казалось, мы с ним все решили и он доволен. Это же очень крутой университет, отличное образование!

— Вы решили?! Ты, как всегда, сам придумал историю и всем приказал в нее верить.

За Ольгой водилась склонность к обидным обобщениям. В другое время Никита поспорил бы насчет «всегда» и «приказал», но сейчас момент был неподходящий. В голосе жены все еще звучали слезы.

— Почему ты решила, что он не хочет ехать в Англию? Он сам тебе сказал?

— Практически под пытками — да, сказал. Он боится тебя разочаровать, поэтому подыгрывает, а сам страдает.

Рассказ о страданиях сына напомнил Ольге о собственных обидах, и она опять разрыдалась.

«Ну, вот опять!!!» — с досадой подумал Никита, а вслух потребовал, стараясь не терять тепло в голосе:

— Давай по порядку. Что стряслось?

— Я случайно увидела у него в комнате карандашный рисунок, гипсовую голову. Очень удивилась: понимаешь, художественной школы у него больше нет, гипсы рисовать незачем, а если вспомнить про его граффити, это было совсем непонятно. Спросила. Он заерзал, попытался увильнуть — как-то странно себя повел. Понимаешь, я забеспокоилась, хотя вроде бы предмет безобидный. Но если ребенок что-то скрывает, конечно, я волнуюсь.

Ольга постепенно успокаивалась, хотя продолжала хлюпать носом и говорила будто через силу. Никита хорошо представлял себе, как она выглядела в этот момент. От слез ее лицо покрывалось красными пятнами, а нос краснел, опухал и переставал дышать. Из ухоженной, уверенной в себе женщины Ольга превращалась в несчастную, некрасивую девочку. Иногда Никите казалось, что именно эта косметическая проблема была корнем Ольгиной бесконфликтности. Он цинично допускал, что она приучила себя избегать ссор, чтобы не расстраиваться и, значит, не плакать.

— Я приставала к Алексу, пока он не признался. Оказалось, он уже несколько месяцев берет уроки рисования у подруги твоей мамы. Помнишь Тамару Николаевну, соседку по даче? У них участок с соснами и дом с зеленой крышей? У нее еще дочь в Америке замуж вышла…

— Помню, помню… И что Алекс? — Никита аккуратно вернул разговор в потерянное русло.

— Тамара Николаевна — преподаватель рисования, профессионал, старая школа — сейчас на пенсии, но берет учеников. Алекс начал с ней заниматься еще весной, бабушка договорилась. Не спрашивай, на каких условиях, не знаю. Он клянется, что бесплатно. Рисует гипсы, натюрморты, параллельно читает книги по истории искусств, которые она ему рекомендует. Понятно, книг мы с тобой у него не видели — все есть в Интернете.

Никита был ошарашен, но мимоходом отметил сказанное женой «мы с тобой» и посчитал это хорошим знаком.

— Ты разговаривала с мамой? Почему она нам ничего не сказала? — По правде, Никита заранее знал, что услышит.

— С твоей мамой?! Конечно, нет!

Две самых близких для Никиты женщины много лет находились в состоянии тихой, подковерной войны. Мама подозрительно отнеслась к Ольге с первой минуты и с годами еще больше укрепилась в своей нелюбви. Невестка была из провинции, слишком броская для приличной девушки, а главное, Никита влюбился в нее без памяти. Они встречались четыре года. Когда Ольга училась на последнем курсе, Никита сделал предложение, опустив предварительные консультации с родителями — просто поставил семью перед фактом предстоящей женитьбы. Мать смирилась, но не простила и, разумеется, во всем винила невестку. Даже после рождения обожаемого внука отношения не улучшились. Наоборот, появились дополнительные поводы для претензий. Ольга отвечала свекрови такой же искренней неприязнью и не прикладывала усилий, чтобы улучшить ситуацию. Патент на ее сговорчивость распространялся только на отношения с мужем.

— Хорошо, Олюш, я ей позвоню. Давай все-таки про Алекса. Что он говорит?

— Хочет быть креативным дизайнером и работать в рекламе. Хочет поступать в Художественно-промышленную академию и совершенно не рвется в Англию. Потом, после окончания учебы здесь, он поехал бы куда-нибудь продолжить образование, но это точно не экономика и не финансы.

В первый момент Никита готов был взорваться, но вовремя осекся — побоялся загубить слабые ростки примирения с женой.

Он выдержал паузу и как можно спокойнее спросил:

— Почему он мне ничего не сказал?

— Он уверен, что ты будешь против. Давно выучил наизусть все твои аргументы. Ты же сто раз говорил, что работа в рекламе — кромешный ад и последнее, чего ты желаешь своему ребенку.

Жена говорила правду. Никита отлично знал цену выжигающего душу креативного труда. В его недавнем прошлом остались неблагодарные заказчики, вкусовщина в оценке работ, сорванные сроки, бессонные ночи и неоплаченные счета. Он действительно не хотел такой жизни для Алекса. Однако там же, в прошлом, были моменты триумфа, восторг от удачной идеи и упоительный процесс ее воплощения. Там были клиенты, которые становились друзьями, призы на рекламных фестивалях и гордость от того, что результаты усилий его команды видели миллионы людей — по телевизору, в журналах, на билбордах и в Интернете.

Бунт Алекса, истерика жены и собственные воспоминания выбили Никиту из колеи. Он слушал Ольгу, но уже не вникал в слова, а только периодически мычал для поддержания разговора. Она продолжала в лицах пересказывать разговор с сыном и абсолютно успокоилась. На фоне проблем с единственным ребенком разногласия с мужем отошли на второй план.

— Никита, что ты молчишь?

— Я думаю, Олюш, — соврал Никита. — Мне надо все это переварить. Спокойной ночи, любимая. Позвоню завтра.

Ему и правда требовалось время на осмысление.

Он чувствовал себя обманутым и одиноким, внутри клокотала злость.

Никита сделал несколько нервных кругов по гостиной и рванул вверх по лестнице. К третьему этажу скорость пришлось сбавить — сердце колотилось где-то в ушах.

Задыхаясь, он вошел в одну из пустых верхних спален и остановился напротив круглых окон. Отсюда, с высоты, сумеречная долина внизу была не видна совсем. Зато в объективах оконных проемов пылало красками вечернее небо.

— Красиво… — Никита матерно выругался.

Полегчало, ярость начала утихать. Он повернулся, чтобы уйти, и в этот момент обратил внимание на бронзовую дверную ручку. Она смахивала на антикварную или это была удачная имитация. Он недавно слышал что-то на эту тему. Только где?

Его осенило:

— Дед хвалился дверными ручками. И как раз на третьем этаже.

Совпадения уже не казались Никите забавными. Он постоял в прострации еще несколько минут и побрел вниз, на кухню.

На полу все еще лежали неразобранные пакеты из супермаркета — продукты, кое-какая посуда, бумажные полотенца и прочая ерунда. Он выудил из завала кастрюлю, бутылку красного вина и пачку спагетти — надо было срочно поправить настроение и все обдумать.

Пока закипала вода, Никита заставил себя убрать скоропортящиеся продукты в холодильник, а остальное, не разбирая, сунул в необъятный встроенный шкаф прямо в пакетах.

Приглядывая за кастрюлей, он вспомнил рассказ Ольгиной американской подруги о том, как в ее семье было принято проверять готовность спагетти. Мать подруги бросала вареную макаронину в потолок. Если прилипла — готова, если сразу отвалилась — не доварена. Или наоборот — Никита не запомнил. На вопрос изумленной публики, что же происходило дальше с макаронами на потолке, подруга невозмутимо отвечала: «Их смахивали шваброй». Она тогда не поняла, почему так смеялись ее русские друзья.

Никита посмотрел на четырехметровые потолки и покачал головой:

— Не долетит.

Только взяв с плиты кастрюлю с готовыми спагетти, он сообразил, что не подумал про дуршлаг. Пришлось сливать кипяток через край. В результате в кастрюле осталась вода, а спагетти частично ускользнули в раковину.

— Главное, старик, что у нас есть штопор, — утешился Никита.

Он вынес на балкон еще пару стульев и устроился с максимально доступным комфортом.

К этому моменту совсем стемнело, но ему все равно хотелось посидеть под звездным небом. Балконы соседних домов были пусты, освещенные окна безмолвны. Никто не нарушал его уединения.

Вино из керамической кружки и большая тарелка спагетти быстро сделали свое благое дело. Первые эмоции улеглись — Никита обрел способность рассуждать и даже иронизировать.

— И как ты до этого докатился, старик? — с насмешкой спросил он сам себя. — Тебя все послали. Жена, сын и даже мать. Похоже, все считают тебя идиотом.

Чувствовать себя идиотом было неприятно.

В Никите проснулся внутренний оппонент:

— Бабы — дуры! Всю жизнь пилили: «Где шатаешься?», «Пьянь», «Псих», а теперь парня толкают туда же. Есть логика?!

Воспоминания наползали волнами. Про изматывающую работу над проектами. Про ночи в агентстве — пьяные и небезгрешные. Про ссоры с женой — иногда лопалось даже ее бесконечное терпение.

По мере того, как пустела бутылка, эмоциональный фон менялся. Никите вспомнился кайф от совместной работы в команде, где все понимали друг друга без слов. Он заново умилялся нелепым ошибкам, которые потом превращались в анекдоты. Перебирал самые яркие эпизоды и заново переживал всплески адреналина. В те годы он жил так, будто жизнь была бесконечна, а сам он — бессмертен.

— Хорошие были деньки, — грустно признался он вслух. — Жалко, что все закончилось.

Глядя со стороны, можно было сказать, что все закончилось прекрасно. Продажа бизнеса принесла ему деньги. Никита рассчитывал, что, отряхнувшись от ежедневных обязанностей, заживет для себя. Сможет делать то, что хочется, и то, на что раньше не хватало времени и сил. Ольга тоже рассчитывала на перемены в мужнином образе жизни.

Они оба обманулись. То, что Никита в шутку называл «проклятым ярмом», успело стать частью его самого. Пространство, где раньше была работа, заняли фантомные боли. Свобода не принесла освобождения.

А начался этот забег двадцать лет назад. Тогда Никита, недавний студент, работал в небольшой производственной компании и ничего не знал о рекламе. Как-то работодатель Никиты принял решение о размещении рекламного объявления в газете «Известия». Просто потому, что в ней уже в течение нескольких месяцев выходила реклама их главных конкурентов. Никто не знал, как это делается. В разведку отправили самого молодого и нахального — Никиту. По итогам коротких переговоров с коммерческим директором он получил технические требования к тексту объявления и счет со скидкой в тридцать процентов.

Годы спустя, уже работая в рекламе, он вспоминал этот эпизод и удивлялся. Скидку он получил по тем временам небывалую.

А в тот день Никита возвращался на метро из редакции «Известий» в свою контору и думал: «Как же, наверное, интересно работать в рекламе! Как бы я хотел этим заниматься!»

Прошло еще два года, он поменял работу. Мечты о рекламном бизнесе оставались несбыточными. И вот однажды судьба дала ему шанс.

На дне рождения отца, когда все уже прилично выпили, Никита краем уха уловил разговор гостей, бывших батиных сослуживцев.

— Черт его разберет, пришли какие-то ребята. Давай, говорят, мы будем продвигать твой бизнес. Рекламное агентство, понимаешь. Складно так излагают, паршивцы, только боюсь я им деньги давать. Сумма приличная, понимаешь. Практически все, что есть на сберкнижке.

Мужиковатый с виду Николай Алексеич был блестящим инженером и автором нескольких изобретений. А еще, как показало время, прозорливым бизнесменом. Заказчики, которых он знал по проектному институту, нуждались в современном оснащении для новых мясоперерабатывающих цехов. Николай Алексеич частным порядком спроектировал оборудование по их требованиям, организовал производство на умирающем заводике во Владимирской области и готов был уволиться с основной работы, если б знал, как найти новых клиентов. Неисповедимыми путями, видимо, по наводке благодарных заказчиков, на него вышло рекламное агентство. Их предложение заинтриговало Николая Алексеича и одновременно насторожило.

— Николай Алексеич, — встрял в разговор Никита, — я на работе раньше занимался рекламой. Если хотите, могу посмотреть, что они вам предложили.

— Ты, Никитос? — изумленно переспросил тот. — Ну, посмотри! — Николай Алексеич хохотнул и дружески огрел Никиту по спине. — Деятель вырос, понимаешь! Помню, как пешком под стол ходил…

Ничего не значащий разговор стал поворотным в жизни Никиты. Наглость, природное легкомыслие и редкая удача в тот раз уберегли его от провала. Начинающему рекламисту даже удалось заработать. Взяв за основу готовое предложение рекламного агентства, он обзвонил коммерческие отделы выбранных его специалистами газет и журналов. Интуитивно манипулируя, Никита мотал на ус все, что говорили их сотрудники о планировании рекламной кампании вообще и о своих конкурентах в частности. Сопоставив полученную из разных источников информацию, он создал для Николая Алексеича медиаплан. Из пяти печатных изданий в нем осталась одна массовая газета и два специализированных журнала. Аппетиты агентств тогда были ничем не ограничены — дикие времена! — поэтому в новой версии плана общая стоимость рекламной кампании сократилась почти в десять раз.

Аргументация Никиты произвела сильное впечатление на Николая Алексеича. К медиаплану прилагались счета издательских домов, которые тот оплатил после недельных раздумий. Свою скромную комиссию Никита получил от него наличными. К счастью, Николай Алексеич сохранил их совместную авантюру в тайне почти до самого ее успешного завершения. Иначе отец Никиты придушил бы затею на корню. Конечно, он наорал на сына, когда обо всем узнал. Однако судить победителей не представлялось возможным: к Николаю Алексеичу повалили заказчики.

В том, что происходило с Алексом, просматривались очевидные параллели с событиями его собственной юности. Никита почувствовал уважение к сыну. В открытую против отца тот, может, и не пошел, но все же не сдался.

— А бабушка-то какова!

Не то чтобы Никиту очень удивили интриги матери. Происходящее было вполне в ее духе. Просто до этого момента она интриговала в пользу сына, а не против него.

— Все будет хорошо, — убежденно произнес Никита. — Все наладится. И Оля приедет.

Плавно, чтобы не потерять душевное равновесие, он поднялся. Стулья вместе с грязной посудой занес в комнату, закрыл балконные двери, погасил свет на первом этаже и отправился наверх. Спать.

Похождения прошлой ночи выветрились из головы, и он не рассчитывал на их продолжение. Но незваный сон пришел снова.

Дед хлопотал на кухне. В духовке золотился ростбиф, который наполнял дом чудесным ароматом. Старик увлеченно разговаривал сам с собой и крупно, по-мужски нарезал картошку и морковь.

— Отличная работа, молодой человек! Еще несколько минут — и мы отправим все это в духовку вместе с мясом. Хочу как следует угостить моего друга Олли. Он обещал прийти сегодня на ужин. Гости всегда хвалят мою стряпню, а уж мой соус к мясу — это бомба! Все спрашивают рецепт, а я помалкиваю, что варю соус из полуфабрикатов, из порошка в пакетиках, который привез из Англии. — Старик хитро подмигнул невидимому собеседнику.

Время от времени он делал хороший глоток вина из стеклянного стакана.

Никита стоял совсем близко и с уважением наблюдал за уверенными движениями Деда. Ему стало интересно: получится ли у него что-нибудь съесть? И заметит ли старик?

Для начала требовалось проверить свой статус человека-невидимки.

— Угостишь меня ужином сегодня? — негромко спросил Никита.

Не получив реакции, он отважно потянулся за кружком моркови. На полпути рука замерла — вокруг них внезапно что-то изменилось.

Вначале появились странные звуки. Негромкое позвякивание.

Дед тоже застыл и начал прислушиваться.

Через мгновение у Никиты появилось ощущение, что, кроме них, в кухне есть кто-то еще.

Они с Дедом одновременно обернулись и застыли в изумлении. Крупный мужик с задубевшим от солнца лицом растерянно топтался в дверях. Его грудь и спину прикрывал панцирь из толстой кожи с нашитыми на него металлическими бляхами, а ниже спускалось что-то вроде короткой кожаной юбки из клиньев. Из-под юбки торчала мятая темно-красная рубаха до колен. Шлем с козырьком и защитными пластинами на шее, короткий меч в сильных руках — по всем внешним признакам это был римский воин. Несмотря на абсурдность ситуации, гость не выглядел ряженым. Он смотрелся вполне правдоподобно в своих пыльных сандалиях на босу ногу. Только богато украшенный цветными камнями кинжал в роскошных серебряных ножнах плохо вязался с походным облачением.

Дед и его нежданный гость некоторое время таращились друг на друга.

Пока длилась немая сцена, Никита непроизвольно передвинулся к окну, подальше от незнакомца.

Римлянин опомнился первым. Он был как минимум на две тысячи лет старше Деда и явно устойчивей к стрессу. Воин насупился, крепче сжал в руке меч, угрожающе подался вперед и… испарился так же неожиданно, как возник.

«Сигнал нестабильный», — промелькнула в голове у Никиты бредовая мысль. К счастью, римлянин исчез именно в тот момент, когда неловкая ситуация могла перерасти в неравный бой. Старик помотал головой, отгоняя наваждение.

Он выплеснул в раковину остатки вина из недопитого стакана и убрал бутылку в холодильник.

— Я люблю гостей, — пробормотал он себе под нос. — Но я сам решаю, кого приглашать, а кого нет. У меня есть право на частную жизнь, в конце концов!

Дед глубоко вздохнул и вынул из духовки горячий сотейник. Высыпал на свободное место нарезанную картошку с морковью, полил ростбиф шипящей подливкой и с грохотом зашвырнул все назад в печь. Возможно, он и тяготился иногда одиночеством, но непрошеных гостей точно не любил.

— Да, Дед, ты готовишь лучше, чем я, — попытался утешить его Никита, вспомнив спагетти в раковине.

Тот все еще оставался под впечатлением от миража — растерянно прошелся по кухне, зачем-то опять заглянул в духовку и, шаркая, побрел в гостиную. Никита, как тень, следовал за ним.

Рассеянно взглянув на камин, старик встрепенулся:

— О, молодой человек, надо принести дрова! Чем вы собираетесь топить камин?

Похоже, практическая задача дала ему почву под ногами. Дед повеселел и уже через минуту бодро затопал по лестнице в подвал. Никита остался ждать в коридоре.

Прошло несколько минут, Дед не возвращался. Подвал был громадный, метров шесть в глубину. В нем имелось нечто вроде антресолей, почти дополнительный этаж. Похоже, в прошлом это была пещера в скале, над которой затем построили дом. Вниз вела узкая и очень крутая лестница с двумя промежуточными площадками.

Никита подождал еще немного и на всякий случай огляделся, чтобы удостовериться: это все еще сон или он проснулся и просто шатается ночью по дому. Обстановка не поменялась. Значит, сон продолжается…

Он подошел к открытой дверце, ведущей в подвал, и прислушался. Снизу раздавались негромкие голоса и другие, пока непонятные звуки.

Никита колебался недолго.

— Надо спасать старика, — обосновал он свои последующие неразумные действия.

Медленно и осторожно он спустился на один пролет. Звуки становились громче, снизу шел яркий свет. Развернувшись на первой площадке, Никита увидел Деда. Опершись на перила, тот стоял спиной к нему у ограждения подвальных антресолей и смотрел вниз. С замирающим сердцем Никита преодолел оставшиеся ступени и встал рядом. Дед немного подвинулся, будто освобождая место. Удивиться Никита не успел. Зрелище, которое открылось перед ним, поразило его гораздо сильнее.

На месте пустого и гулкого подвала было жилое помещение с грубо обтесанными каменными стенами. От улицы его отделяли занавеси из телячьих шкур, сейчас раздвинутые и перевязанные ремнями. У порога пылал огонь в открытом очаге, сложенном из крупных камней. Около очага сидели двое мужчин. Еще четверо расположились на тюфяках, покрытых тряпьем.

Никита с опаской покосился на нижний пролет лестницы. Ступеньки исчезали чуть ниже площадки, где стояли они с Дедом. Дальше была пустота, которая таинственным образом перетекала в пространство пещеры. Это его успокоило — прямого сообщения между двумя реальностями он не увидел, а к своим ночным похождениям уже начал привыкать.

Перед ними была казарма или караульное помещение. Вдоль одной стены размещалось старинное оружие: мечи, копья, большие луки, колчаны со стрелами и высокие щиты, собранные из деревянных дощечек. Дальний угол пещеры занимала кухня. Там были полки с глиняной посудой, на вбитых в каменную стену железных крюках висели мешки с припасами и пучки сушеных трав. На полу стояли большие амфоры, горшки и корзины с фруктами. Хозяйство в этом солдатском жилище содержалось в образцовом порядке.

Старик с интересом разглядывал пещеру и ее обитателей.

— Не боишься, Дед? Молодец, мужик!

Никиту осенило:

— А может, ты тоже спишь? Ты видишь сон про римлян. А я вижу сон про твой сон — про римлян.

Не поворачивая головы, Дед пожал плечами. Это могло означать что угодно.

Никита оставил старика в покое и переключился на то, что происходило в пещере.

— Оп-па! Это же наш гость! Смотри, Дед!

Никита узнал недавнего посетителя по нарядному кинжалу на поясе. Тот был уже без доспехов, в одной красной рубахе, а вместо меча держал в руках глиняную миску. Он сидел у очага на деревянном чурбаке и ложкой ел что-то вроде каши.

— А наш-то — красавец! Согласись, Дед.

Без шлема солдат и в самом деле выглядел по-другому. Он оказался кудрявым блондином, в зрелых годах, но еще в отличной форме. Четкий профиль и крепкая шея выглядели безупречно. Второй мужчина у очага, молодой здоровяк, уже закончил трапезу, его пустая миска стояла рядом на земляном полу.

Солдаты вели неспешную беседу. На каком языке они говорили, Никита не думал. Во сне его лингвистические способности не имели границ.

— Правду ли говорят, Крикс, что ты служил под командованием великого Цезаря? — спросил молодой.

— Да, Матуген, это правда, — с гордостью ответил Крикс. — Слава Цезарю! Он великий полководец.

— А правда ли, что этот кинжал ты получил в подарок от Цезаря? — Матуген с восхищением разглядывал роскошную отделку рукояти и серебряные ножны на поясе Крикса. — Говорят, ты отличился в битве при Вогезах.

Первоначально римляне делили Галлию на две части: Цизальпийскую, или «ближнюю» Галлию, и Трансальпийскую, или «дальнюю» Галлию. Цизальпийская Галлия располагалась «по эту сторону» Альп, Трансальпийская — «за» Альпами. Юг Трансальпийской Галлии вдоль побережья Средиземного моря назывался Нарбоннской Галлией, или Провинцией. К 58 году до нашей эры Нарбоннская и Цизальпийская Галлия давно находились под властью Римской республики, а на востоке Трансальпийской Галлии, у реки Рейн, разгорался конфликт между местными племенами.

Два галльских племени, секваны и эдуи, вели между собой непримиримую войну за первенство. Германские войска под предводительством царя Ариовиста поддерживали секванов. Для защиты от них эдуи обратились за помощью к Цезарю, который был тогда проконсулом и управлял римскими владениями в Нарбоннской и Цизальпийской Галлии.

Армии римлян и германцев встретились недалеко от берегов Рейна, у горного массива Вогезы. Благодаря своей изобретательности и таланту полководца, Цезарь одержал в битве при Вогезах блестящую победу.

Крикс отставил опустошенную миску и заговорил, глядя в огонь. Другие солдаты не проявляли ни малейшего интереса к его рассказу. Судя по их безучастным лицам, эту историю они уже слышали не раз. А вот молодой Матуген был новичком.

— Мы разгромили германцев при Вогезах. Их царь Ариовист в числе немногих сумел переправиться через Рейн, но большинство его воинов и даже две его жены и дочь погибли. А вторая дочь попала к нам в плен.

— Разве германцы были так слабы? — недоверчиво уточнил Матуген.

— Наоборот. В наших войсках ходили мрачные слухи о неистовой силе германских воинов. Говорили, что их готовят к войне с самого детства, что их юноши не знают женщин до двадцати лет и даже дольше — сохраняя целомудрие, они берегут силы для битвы. Рассказывали, что германцы ведут простую жизнь и не привыкли к телесным удобствам, поэтому их выносливость в схватке не знает предела. Такие разговоры подорвали боевой дух наших солдат. Узнав об этом, Цезарь созвал центурионов, наших командиров, и произнес речь, которая наполнила их сердца стыдом за проявленную слабость и вновь зажгла в них огонь мужества. Вот такой он, великий Цезарь, — слава ему!

— Слава Цезарю! — эхом отозвался молодой легионер.

— Я служил в Десятом легионе. Когда Цезарь отправился на встречу с Ариовистом, с ним должны были ехать только всадники. Но мы были любимцами Цезаря, и только нам он мог доверить свою жизнь. Он приказал галльским всадникам спешиться и посадил нас, своих легионеров, на их коней. Цезарь оказал мне великую честь: для своей личной охраны он выбрал десять воинов, и я был среди них. Ариовист и Цезарь вели разговор, сидя верхом, и мы были рядом. Остальные всадники, и наши, и германские, оставались на расстоянии двухсот шагов. Ариовист держался высокомерно и не пошел навстречу предложениям Цезаря. Затем к нам примчался гонец и сообщил, что германские всадники начали метать в наших легионеров копья и камни. Услышав это, Цезарь отдал приказ вернуться в лагерь и покинул Ариовиста.

— Неужели великий Цезарь испугался? — в изумлении отпрянул молодой.

— Сразу видно, что тебе не знакома сила его военного гения, глупец! — оскорбился Крикс. — Мы готовы были разорвать наглых германцев, но Цезарь приказал отойти, чтобы никто не смог обвинить его, будто он напал на противника во время переговоров. После этого в течение нескольких дней Ариовист менял расположение своей армии и, наконец, обошел наш лагерь с тыла, чтобы отрезать от поставок продовольствия. Он расположил повозки вокруг своих войск и посадил на них плачущих от ужаса женщин. Так он хотел лишить своих воинов пути к отступлению.

Крикс умолк, вспоминая.

— Настал день битвы. Великий Цезарь выстроил легионы в две линии, и еще одну линию оставил в резерве. Он приказал увести своего коня и коней других командиров, чтобы сражаться, как легионеры. Мы налетели на противника так стремительно, что никто не успел метнуть копья, и мы бились на мечах. Я сражался бок о бок с Цезарем. На левом фланге германцы уже были повержены, но на правом они сильно превосходили нас числом. Нам пришлось нелегко. Слава богам, на помощь пришли резервные легионы. Мы гнали германцев до Рейна и перебили большинство из них. Великий Цезарь во второй раз оказал мне честь — в награду за отвагу в битве я получил этот кинжал из его рук.

— Воистину боги любят тебя, Крикс! — воскликнул Матуген. — Разве такое возможно, чтобы простой солдат получил награду от самого Цезаря? Тем более что ты даже не римлянин по рождению. У тебя галльское имя. Крикс ведь означает «кучерявый»?

— Послушай меня, новобранец. Чтобы заслужить одобрение великого Цезаря — слава ему! — не надо иметь знатное происхождение, богатство или высокий чин. В соратниках, так он называл нас, Цезарь уважает лишь мужество и воинскую доблесть, потому что сам он — великий воин. В легионах ходили легенды о его храбрости. Много раз он бросался с мечом в гущу боя. Говорят, он даже тайно пробирался к попавшим в засаду войскам, переодевшись в галльское платье. А я, к твоему сведению, уже давно стал гражданином Римской республики. Ты ведь тоже галл, Матуген — сын медведя — усмехнулся легионер.

Молодой замолчал, переваривая услышанное.

Крикс поднялся, расправил могучие плечи и подошел к солдату, который, скрестив ноги, сидел на ближайшем к нему тюфяке и чинил свой панцирь.

— Что-то я устал сегодня, Эйсон. Хочу пойти в термы. Ты со мной?

— Не могу. Скоро моя очередь заступать в караул, а мне еще надо успеть… Видишь, кожаный ремень перетерся?

— Я пойду с тобой в термы, Крикс, если позволишь, — подхватился Матуген.

— Так и быть, — снисходительно отозвался Крикс, — только если не будешь донимать меня вопросами. — На самом деле ему льстило внимание новичка. Остальным товарищам давно наскучили его рассказы. — Позже пойдем, после смены караула.

Матуген не унимался:

— Не сердись, Крикс, я все же спрошу. Как ты оказался здесь? Разве охрана торговой дороги — достойное занятие для заслуженного воина?

— Лучше не зли меня, новобранец, а то я покажу тебе, как оскорблять ветерана! Я отслужил свое, отдал Республике половину жизни и много раз проливал кровь. Следующей весной моя служба закончится. Я получу вознаграждение, которое мне причитается, и поселюсь в тихом месте, где будет поменьше назойливых болтунов вроде тебя.

Крикс нахмурился и вышел на улицу. Матуген, как хвост, потащился за ним. Судя по всему, он не принял всерьез угрозы ветерана.

После ухода Крикса и Матугена внизу установилась тишина.

Потрясенный Никита вспомнил о своем товарище. Казалось, старик был так поражен происходящим, что перестал не только шевелиться, но и дышать.

— Дед, отомри, — засмеялся Никита.

Тот вздохнул и переступил с ноги на ногу. Понять, как работает магическая связь, Никита не мог. Почему она действует лишь в одну сторону, тоже было неясно. Зато пользоваться ею было чрезвычайно интересно.

— Слышал? У них есть термы. Значит, в нашей деревне раньше были теплые источники. Жалко, что не сохранились, а то был бы у нас свой, деревенский СПА-комплекс.

Дед покрутил головой, будто отогнал назойливую мысль. Лицо у него было задумчивое.

— Профессиональные военные — особые люди, — сказал он, глядя на оставшихся в казарме солдат. — Я никогда не служил в армии, но с оборонным ведомством общаться приходилось. Среди моих инженерных разработок было несколько совершенно секретных проектов.

Никита навострил уши — Деда снова потянуло на воспоминания. «Значит, моя догадка была верна. Дед — крутой инженер. Система отопления в моем доме — его рук дело».

— Мне повезло, я редко сталкивался с тупицами и солдафонами среди военных. Моими заказчиками были в основном очень умные и знающие люди. Многие из них имели боевой опыт — настоящие герои. Они были так же помешаны на своем деле, как я сам, могли работать сутками, если надо. Но между нами было принципиальное различие: в противоположность мне, они никогда не сомневались в том, что делали. А меня до сей поры мучит вопрос: во благо или во вред людям служила моя работа?

Солдаты внизу собирались заступать в караул. Эйсон завязывал ремешки залатанного нагрудника, его напарник, уже полностью экипированный, внимательно осматривал древко копья.

— Я не занимался разработкой вооружения. Никогда. Это была принципиальная позиция. Моя компания создавала только технологии защиты боевой техники и средства для выживания в экстремальных условиях. Но меня часто мучила мысль о том, что, защищая одних солдат, я помогаю убивать других. Этичность этой работы всегда была для меня под вопросом. Особенно в нашем мире, когда в каждом военном конфликте небезупречны намерения любой из сторон.

Старик вздохнул.

— Непростой вопрос. Взять этих солдат. Они защищают то, что считают собственностью Римской республики, и без колебания убьют любого, кто посягнет на нее. В конкретном случае на своем месте каждый из них прав. Но ведь Республика отобрала эти земли у местных племен. И те, кто выступает против римлян, тоже воюют за принадлежащее им по праву. На чьей ты стороне, зависит, в первую очередь, от твоего гражданства и личных интересов, а уж потом — от чувства справедливости. Время от времени я выполнял военные заказы, потому что в бизнесе нет места сантиментам, но полностью отделаться от чувства вины не смог.

Никита слушал Деда с сочувствием. Его бизнес тоже иногда имел побочные эффекты. В работе над рекламным проектом открывались реальные свойства продукта, который агентству предстояло продвигать. Подписав контракт, Никита начинал патриотично пользоваться продукцией клиента и увлеченно рассказывал о ней направо и налево. Потом, углубляясь в детали, он либо укреплялся в новой привязанности, либо заносил продукт, а то и целую категорию в черный список.

Впрочем, в отличие от Деда, моральная сторона бизнеса Никиту не слишком трогала. Если другие люди верили рекламе, которую размещало его агентство, это была их проблема. Сам он жил здесь и сейчас и глобальными вопросами социальной ответственности себя не обременял. Он не бросал мусор на улице и в подъезде, пропускал вперед стариков и женщин с маленькими детьми и время от времени делал пожертвования через один детский благотворительный фонд, всегда адресно, на лечение конкретного ребенка. Этого хватало для душевного комфорта. В данном случае его тронула не гражданская позиция Деда, а новое свидетельство противоречивости стариковой натуры. Размышления об этичности не мешали тому делать состояние на сомнительных проектах.

В пещеру вернулся Крикс. Широким шагом пройдя в дальний угол пещеры, служивший солдатам кухней, он развернулся и встал лицом ко входу, расставив ноги и скрестив руки на могучей груди. Лицо римлянина было мрачным.

— На кого это наш парень рассердился? — заинтересовался Никита. — Смотри, Дед, у него спина напряглась и кулаки сжаты.

— Молодой его все-таки достал, — философски отозвался старик. — Настырный юноша.

Подтверждая его предположение, появился Матуген.

— Послушай, Крикс, я не хотел сказать ничего плохого! Не злись! — виновато произнес он. — Я просто хотел узнать, приходилось ли тебе сражаться с Верцингеторигом и что ты о нем думаешь. Многие здесь, в Галлии считают его героем!

В 52 году до нашей эры в Галлии, захваченной Юлием Цезарем, вспыхнуло восстание. Его возглавил Верцингеториг, молодой вождь могущественного племени арвернов. Собрав сторонников, провозгласивших его царем, Верцингеториг через короткое время объединил под своим командованием большую часть галльских племен.

Центром галльского сопротивления стала крепость Алезия, находившаяся на вершине высокого холма недалеко от места, где сейчас расположен город Дижон. Цезарь не стал штурмовать хорошо укрепленную крепость и приказал возвести вокруг нее осадную стену, длина которой была, согласно разным источникам, от пятнадцати до двадцати километров. После безуспешных попыток прорвать блокаду изнутри, силами осажденных, и снаружи, с помощью многочисленного галльского ополчения, Верцингеториг сдал Алезию, добровольно выехав навстречу Цезарю верхом на богато украшенном коне, облаченный в самые лучшие доспехи.

Верцингеторига доставили в Рим. Там он провел шесть лет в тюрьме в ожидании возвращения Цезаря. После участия в триумфальной церемонии в качестве одного из военных трофеев, галльский вождь был убит.

— Заткнись, новобранец! — прорычал Крикс. — Не усугубляй свое положение!

Четверо других солдат с интересом наблюдали за развитием конфликта. Никто из них не пытался вмешаться, за исключением Эйсона, который теперь привязывал к поясу ножны с коротким мечом.

— Лучше бы тебе помолчать, Матуген, — посоветовал Эйсон. — При осаде Алезии Крикс получил тяжелые раны. Лекари в военном госпитале выходили его, но после этого Крикса из действующей армии перевели в наш гарнизон. Поэтому не называй Верцингеторига героем. Если тебе, конечно, дорога жизнь, новобранец.

Эйсон дружеским подзатыльником взъерошил кудри оторопевшего Матугена и вышел наружу.

— Прости меня, Крикс! — простодушно сказал молодой солдат. — Я не знал, что Верцингеториг сделал тебя инвалидом!

— Кого?!! Меня?!! — взревел ветеран. — Сейчас ты узнаешь, что значит стать инвалидом, безмозглый болтун!

Схватившись крепкой рукой за железный крюк, на котором висели пучки сушеной зелени, Крикс со страшным ревом вырвал его из стены, оставив внушительного размера дыру и осыпав все вокруг осколками камня. Размахнувшись, он швырнул тяжелую железяку в сторону обидчика, но она пролетела мимо, не задев Матугена.

— Отличный бросок! — одобрил Дед. — Готов поспорить, он не пытался попасть в этого олуха. Только хотел доказать свою силу и припугнуть. В противном случае такой опытный солдат не промахнулся бы.

Никита мысленно согласился со стариком.

Пока потрясенный новобранец приходил в себя, Крикс принял прежнюю позу со скрещенными на груди руками.

— Когда Веркассивелаун, двоюродный брат Верцингеторига, пришел ему на помощь и атаковал осадные укрепления, которые мы защищали, я действительно получил множество ран и больше не мог сражаться, — сказал он. — Мне повезло. Санитар вовремя оказал мне первую помощь, а носильщики вынесли меня с поля боя. Так я оказался в госпитале.

Не отводя глаз от Крикса, новобранец осторожно присел на деревянный чурбак у погасшего очага. Храня благоразумное молчание, он весь превратился в слух — ветеран давно не имел такого благодарного слушателя, как молодой Матуген.

— В армии великого Цезаря, слава ему, очень умелые врачи. Они умеют успокаивать боль с помощью дурманящих отваров, могут остановить кровь, вытащить из тела стрелу и зашить рану, нанесенную мечом. Когда я лежал в госпитале, принесли одного легионера, который получил очень сильный удар по голове. Врачи вставили ему металлическую пластину в череп, и он, представь себе, после этого выжил.

Крикс окончательно расслабил мускулы и, сделав несколько шагов, сел на свободный тюфяк. Молодой Матуген ловил каждое его слово.

— Мои раны затянулись, но маленький обломок от зазубренного наконечника стрелы остался в плече, хирурги не смогли его достать. Они сказали, что я больше не гожусь для боевых действий, но могу служить в тихом гарнизоне, охраняя торговые пути. Теперь ты знаешь, как я оказался здесь. Мои старые раны иногда дают о себе знать, но я не стал инвалидом, новобранец. Если ты все еще сомневаешься, попробуй победить меня в кулачном бою. Увидишь, на что способен ветеран армии великого Цезаря! А теперь найди тот железный крюк и вбей его на прежнее место. А еще убери с пола все эти камни — в жилище римских солдат должен быть порядок и чистота. Так велят наши правила.

Готовый услужить старшему товарищу, молодой Матуген помчался искать крюк, улетевший в заросли кустарника, а Крикс растянулся на тюфяке и, глядя на каменные своды пещеры, углубился в воспоминания.

В казарме воцарилась тишина. Пространство под лестничной площадкой, на которой стояли Никита с Дедом, стало на глазах заполняться туманом.

— Ну что, будем и дальше смотреть это кино или пойдем наверх? — спросил Никита. — У тебя там ростбиф в духовке, забыл? Затопим камин, посидим за бутылкой вина… Ах да… У тебя же дрова закончились! Может, ждешь, когда эти люди уберутся отсюда, чтобы спуститься в свой подвал за своими дровами?

Идея была абсурдная.

Впрочем, ему в голову тут же пришла еще более странная мысль:

— Может, лучше пойдем спать, Дед?

И вдруг все закончилось. Будто кто-то без предупреждения выключил свет.