Балашиха-блюз. Саркастический детектив

Татьяна Логушко

О 90-х в Подмосковье весело, с любовью, но без ностальгии. Приключения Варьки-парикмахерши и её соседей по коммунальной квартире. Главная героиня раскроет пропажу соседа и бандитских денег, а также найдёт свою любовь. 90-е показаны не в «чернушном» ключе, а как время чудес и удивительных открытий для бывшего советского человека. Герои романа – очень разные, и каждый из них по-своему приспосабливается к новому времени. Все персонажи – собирательные, но не вымышленные. Книга содержит нецензурную брань.

© Татьяна Логушко, 2022

ISBN 978-5-0059-2009-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

(который, как известно, должен находиться в конце, но для удобства повествования перемещен в начало)

Петровна, проклиная домоуправление и свою одинокую старость, поднималась с сумками на пятый этаж. Я стояла с пустым уже ведром в одной руке и с сигаретой в другой у окна лестничной площадки, прислушиваясь к возбужденным голосам собравшихся у подъезда жильцов. В голове мелькнула мысль, что это очередное собрание жилактива, и надо бы мне спуститься и послушать, о чем говорят, но природная лень не отпускала меня с места вот уже пять минут. Голоса становились все громче, на лицах я с удивлением прочла смятение, что само по себе новость для очередного собрания: обычно соберутся человек пять — шесть активистов, которым на данный момент делать нечего, и собрание сие напоминает в большей степени клуб интересных встреч, так что решением каких-либо проблем и не пахнет.

Была, правда, как-то раз «встреча с участковым инспектором, посвященная борьбе с терроризмом», как было сказано в объявлении на подъезде. Из этой самой «встречи» я ничего нового не узнала. Пожилой дяденька-участковый, носивший симптоматичную фамилию Хамкин, старательно прочитал по бумажке собравшимся о взрывах в Москве и о том, что надо делать с бесхозными предметами, неизвестно как попавшими в наш подъезд и его окрестности, затем повел неспешную беседу на отвлеченные темы со знакомыми мужиками. Собравшиеся потрепались, покурили, поплевали и, единодушно решив, что «все чурки — сволочи», разбрелись кто куда.

Так что из всего происходящего у подъезда я смогла сделать вывод, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Петровна, моя соседка по лестничной площадке, наконец-то добралась до места, где я стою, и бросила сумки на пол.

— Уроды, лифт опять отключили, — сообщила она, отдуваясь.

— Из-за этого там такое столпотворение? — удивилась я.

— Не-ет, какое там! — махнула рукой соседка. — Совсем народ с ума посходил. На лавке коробка лежит неизвестно чья, а эти придурки хотят в милицию звонить, думают, террористы хотят наш клоповник взрывать. Кому мы нужны, взрывать-то нас?

— Так сегодня коммуналка расселялась с третьего этажа. Переезжали, вот и забыли, наверное, коробку. Пойду, скажу народу, чтоб не пугались.

— Иди, если тебе охота без лифта туда-сюда бегать, — проворчала Петровна, собрала сумки с пола и пошла к своей квартире.

Когда я спустилась во двор, возле коробки уже суетился участковый. Жильцы стояли плотной стеной чуть поодаль, опасливо поглядывая на коробку. Видимо, клич Хамкина: «разойдись!» все-таки получил отклик в массах, но на что надеялись люди, стоящие в трех, ну, пяти метрах от «бомбы», осталось для меня загадкой. Даже с моими более чем скромными познаниями в саперном деле можно было понять, что расстояние, отделяющее толпу от коробки, не спасет, если взрыв действительно будет. Думаю, что об этом знала не только я, но любопытство, как оказалось, иногда может заглушить инстинкт самосохранения. Самым интересным стал тот факт, что на коробку, широко открыв глаза, смотрели все, но никто не заметил на ней довольно крупной надписи, художественно выполненной черным маркером. Надпись же гласила: «Варя. Бумажки и пр.». Я подошла к участковому и молча ткнула пальцем в надпись на коробке. Хамкин поскреб подбородок и начал решительно курочить аккуратно заклеенную скотчем крышку. Как гласит русская пословица, верить написанному можно не всегда, в смысле: на заборе известно что написано, а за ним — дрова. Здесь имел место как раз тот случай, когда надписи стоило поверить. В сей достославной коробке оказались действительно «бумажки и пр.», как и было сказано. Лица собравшихся посветлели. Тут же общим решением мне было поручено доставить коробку хозяйке, потому как Варя — моя хорошая знакомая.

«Не делай людям добра — не получишь лишний геморрой на свою задницу», — подумала я, поднимаясь по лестнице с Варькиной коробкой, которая оказалась гораздо тяжелее, чем я думала.

Варька позвонила сама, чтобы сообщить свой новый номер телефона, как мы и договаривались с ней раньше. Теперь Варька жила в другом районе, который находится ровнехонько на противоположном конце города, так что увидимся мы теперь с Варькой ох как не скоро. Разве на новоселье позовет, что вряд ли.

— Здорово, девушка! Узнала? — заорала Варька мне в ухо из телефонной трубки.

— Как не узнать! Ты у нас теперь герой дня, вернее не ты, а твоя коробка, растяпа!

— Какая коробка? — озадачилась Варька.

— Картонная. Ты забыла коробку на лавке. А люди добрые подумали, что нас взорвать задумали, Хамкина вызвали, кипеж подняли.

— Че, правда, что ли? Ну, едрена-макарона, дают! А чего в коробке-то? — смеется.

— Откуда я знаю?

— Ну, так посмотри сейчас!

— Та-ак… Ща глянем, чем ты собралась взорвать родной клоповник… Бумажки какие-то, тетрадки, квитанции за свет…

— Все, поняла. — Перебила Варька. — Слушай, будь другом, вынеси этот хлам на помойку. Я же собирала-то все что можно, а теперь посмотрела, сколько дерьма всякого с собой навезла, аж дурно стало! Сижу, разбираю и выбрасываю. За этой коробкой я точно не поеду. Так что, выброси это все Христа ради. Ладно?

— Поняла, сделаю.

Мы еще немного поговорили, Варька оставила мне номер своего телефона (чему я была весьма рада, поскольку Варька, помимо того, что человек хороший, еще и замечательный парикмахер, и, кроме нее я свою голову доверить мало кому могу), и распрощались, заверив друг друга в лучших чувствах.

Не смотря на то, что я получила четкие инструкции от Варьки по поводу ее коробки, я все же решила разобраться в ней, чтобы не отправить на помойку что-нибудь нужное. Ничего интересного и нужного я там не обнаружила за исключением одной-единственной тетрадки, которая представляла собой Варькин дневник, как выяснилось при прочтении. В этой тетради ровным неторопливым (как и сама Варвара) почерком был описан небольшой эпизод Варькиной жизни, о котором Варька в многочисленных приватных беседах со мной почему-то умолчала, хотя главной темой монологов, которых я выслушала множество за время Варькиного «шаманства с ножницами» над моей головой, была, как правило, ее собственная судьба во всех ее проявлениях вплоть до интимных подробностей (но это уже позже, когда Варька, попыхивая сигареткой, созерцала на моей голове плоды своего труда и отхлебывала чай из огромной треснутой кружки с надписью «8 марта»).

Надо сказать, что Варька является одной из самых необычных моих знакомых. Как правило, любой человек, невольно или сознательно, старается придерживаться какого-то одного представления окружающих о нем. Некоторые старательно придерживаются канонов того или иного имиджа, естественно, при условии, что он кажется достаточно достойным его носителя, хотя порой это тянет на чистой воды ханжество или просто дешевое актерство, однако речь сейчас не об этом.

Варькин имидж создала среда, в которую она в свое время окунулась с головой и теперь чувствует себя там как рыба в воде. Варькина светлая голова, вместившая в себя кучу бессистемно прочитанных книг, не получила должного применения именно из-за влияния этой самой среды, где не принято было быть умным и выделяться чем бы то ни было в принципе. Варькино поступление в институт было отложено на неопределенный срок, общаться на интересующие ее темы она не могла по простой причине: не с кем, вот и стала Варька тем, что она представляет из себя сейчас. Варька-парикмахерша, Варька — добрая душа, Варька, которая никогда не откажет в помощи, всегда пожалеет и даст в долг, Варька, облекающая свои мысли в кондовые простые слова с примесью жаргона рабочих районов московских пригородов и откровенной матерщины. Всего не перечислить.

Варькин дневник выбрасывать мне было жалко, и я оставила его себе на память. Если на меня нападала хандра или просто нечем было занять себя (что, впрочем, бывает нечасто), я перечитывала записанную Варькой историю.