Ковчег

Татьяна Владимирова (2025)

Большой Потоп смыл все живое на планете. Те, кто двести лет назад успели спастись на ковчегах и выжили, основали новые поселения. Но между городами высоко в горах и вёсками в низинах лежит пропасть в развитии технологий и в образе жизни. В вёсках до сих пор сильны старые традиции, а ручной труд соседствует с производством бережно хранимой электроэнергии. Жене шестнадцать, и она влюблена в самого красивого парня вёски. Загвоздка лишь в том, что Руслан — сын бывшего друга, а сейчас заклятого врага Жениного отца. В ночь на Ивана Купалы случится ужасное. Под пеплом прошлого ее матери тлеют тайны, готовые вспыхнуть от первой же искры. И трагедии эти схлестнутся, угрожая разорвать шаткий мир между родами. Устоят ли Женя и Руслан в обрушившейся на них буре? А тем временем жизнь всей вёски окажется под угрозой. Ковчег снова закачается на волнах и поведет весчан навстречу приключениям и совсем не детским испытаниям.

Глава 7

Федор в задумчивости стоял за штурвалом. Дождь по-прежнему барабанил по водной глади. Уже нельзя было различить под водой ни вёску, ни даже лес. На его памяти вода никогда не поднималась так высоко. Пресная вода вдруг стала соленой, а значит, мировой океан снова вышел из берегов.

История повторялась. Начался Потоп.

Связи не было ни с городом, ни с соседними вёсками. Теперь им предстояло решить, что делать дальше. Оставаться на месте и ждать, пока уйдет большая вода, или же отправиться в город и рассчитывать, что там они получат хоть какую-то информацию. Федор надеялся, что расположенный высоко на горном плато город не утонет в ливнях. Провизии вёске хватит на месяц, потом им придется закалывать скотину.

Пятерых погибших нужно проводить в последний путь, пусть тела троих остались заперты в затопленных домах. И окромя всего прочего, обещал он Жене найти убийцу Ивана.

Федор со вздохом снял телефонную трубку и отправил сообщение в жилую часть ковчега: «Дед Евген, Женя, Руслан, сбор в ходовой рубке через десять минут».

— Я начинаю расследование убийства, — без обиняков сообщил Федор собравшимся. — Мне необходима полная информация обо всех весчанах, их алиби или его отсутствии в день убийства Ивана. Я собрал вас здесь как официальных представителей вёски. Женя, тебе поручаю собирать информацию о Капустиных, Руслан, тебе — о Дудковых. Дед Евген, я полагаю, ты не откажешь нам в своей мудрости и станешь третейским судьей. Убийца должен быть найден и наказан. Пока он на корабле, мы не можем чувствовать себя в безопасности.

— А давайте начнем с присутствующих, — Женя в упор посмотрела на Руслана. — Где они были и что делали в обеденный перерыв? У нас сорвалась кобыла, ее ловила я, Стас с Ликой, Миша и Гриша, а, и Светка еще с бабой Машей стояли в стороне. Стрелка их тогда чуть не зашибла.

Федор записал всех перечисленных и в свою очередь ответил:

— Мы обедали с дедом Евгеном, Василием и Павлом.

— Ну а ты где был?

Руслана бросило в жар. Его никто не видел в момент убийства Ивана. Ну, почти никто. Неужто на него могут повесить убийство? Ну нет, дед Евген да и Федор не такие. Тем более, у него есть веская причина молчать. Он покачал головой:

— Я не могу сказать.

— Я так и знала!

— Я не убивал твоего отца! Мне нужно было решить одно дело, я шел на встречу, — Руслан запнулся. — Я случайно узнал… Это чужая тайна, я не имею права ее раскрывать! Люди пострадают!

Женя от возмущения не находила, что сказать.

Дед Евген нахмурил седые брови:

— Опаснее ли тот секрет убийцы, что среди нас?

Руслан перевел взгляд с деда Евгена на Федора, и сердце его сжалось.

— Я не скажу, не просите.

— Руслан, — Федор заговорил проникновенным голосом. — Правда сейчас нужна как никогда. Не время беречь чьи-либо чувства. На свободе человек, почувствовавший вкус крови. Он сможет сделать это еще раз. И тогда серьезно пострадают близкие нам люди. Снова. Разве не хватит смертей в вёске?

Руслан слушал Федора, но решимость его не угасала. Если бы Федор знал правду…

— Но Ивана вы не посадили в острог за убийство моего отца. Даже не осудили. Помолчи, Женя. Подумай, сиди он в заключении, он был бы жив сейчас. Я выполню свою работу, но чужой тайны не раскрою, — он резко встал и вышел из рубки, не дав никому ему возразить.

Когда дождь в очередной раз прекратился, вся вёска высыпала на верхнюю палубу. Вечерело: серый день плавно перетекал в такую же серую ночь. Тела двух утонувших мальчишек спустили на плотах на воду, и батюшка Юрий, уже ожидавший их в шлюпке, под заупокойную молитву поджег сухую солому. В память о троих, погребенных в затопленной вёске, на воду решили спустить три огромных соломенных венка, увитых лентами и записками весчан с пожеланиями легкой дороги на небеса. Со всех сторон доносились всхлипывания и горестные стенания.

Ксения смотрела на яркие языки пламени, и слезы нескончаемым потоком лились из глаз. Как несправедлив тот бог, которому поклоняется Юра. Как мог он допустить смерть Кирилла? И смерть этих мальчишек, совсем еще детей… Или это ее вина? Зачем только она отпустила его в хлев, когда нужно было спасать свою жизнь? Вина, боль и скорбь захлестывали ее.

Кто-то мягко дотронулся до ее плеча. Не сводя взгляда со склоненной в молитве темной фигуры внизу, Ксения накрыла ладонью чужую руку:

— Спасибо, что вытащил меня из воды.

— Мне жаль, Кирилл не смог выбраться. Мы не дружили, но, очевидно, он был достойным человеком. И он бы хотел, чтобы ты была счастлива, — серьезно принес свои соболезнования Миша.

Ксения непроизвольно скривилась от такого избитого штампа, но спорить не стала.

Венки и плоты разгорались все ярче. Течение заметно ослабло, и потому яркие костры на воде медленным косяком удалялись от ковчега. На носу судна что-то громко взорвалось — это Руслан поджег самодельный фейерверк. Красные и синие искры ненадолго раскрасили темнеющее небо и сияющими скорбными каплями опали, затухая. Птицы ошалевшей толпой взвились в небо и с громкими криками бросились в рассыпную, так что весчане не решились на следующий поминальный залп.

К Ксении подошла и Люда — высказать слова соболезнования (Кирилл приходился ей дядей), получить в ответ поздравления с рождением дочери и увести мужа от красивой вдовы. Миша, обернувшись, хотел поймать последний взгляд Ксении, но ту уже заслонили собой Анна и Петровский.

— Кирилл был мне что брат, — Петровский обнял младшую сестру. — Прибрала вода хорошего человека. И наследников-то он не успел оставить…

— Дима! — возмутилась Анна и ткнула брата под ребра.

— Да что я-то? — Петровский осекся, увидев вытянувшееся лицо Ксении. — Да что в этих детях хорошего-то? Добрые такие, хорошенькие, пока младенчики, а потом вырастают в здоровых лбов и допрашивают тебя с пристрастием, не посмотрят, что дядька.

— Допрашивают?

— Да, спрашивают, кто где был, когда Ивана пришили. Руслан и Женька, а Федору отчитываются.

— Мы-то с Димой не имеем к этому отношения, как раз обедали вместе, — усмехнулась Анна, а Петровский бросил на нее быстрый взгляд, — но, по моему разумению, этому человеку нужно памятник ставить. Избавил вёску от убийцы и тирана в одном лице. Мы отомщены.

— И зачем Руслан твой полез в эту историю? Впился как клещ со своими вопросами, тьфу. Не сидится хлопцу, возомнил себя Головой вёски.

— Любит он Женю, — слабо улыбнулась Ксения. Она все еще надеялась, что эти двое помирятся.

Анна помрачнела.

— Дочь цыганки и разлучницы, дочь убийцы не войдет невесткой в мой дом. Пора бы уже ему это понять.

Такие у нее крошечные ножки и ручки, ладошка величиной с чайную ложку, а все тельце умещается, кажется, в одной руке. А пахнет она как сладко…

Свет в каюте был приглушен. Людмила кормила дочь, устроившись в глубоком кресле, та негромко сопела и причмокивала, выпростав ручонку из одеяла и ухватившись за грудь.

Миша с умилением наблюдал за процессом кормления и не понимал, как это вообще возможно: новая жизнь, новый человек и создали они его с Людой вместе. У него и статус новый, которым хотелось гордиться, — отец. Теперь их семья полноценна, теперь ему нужно стать серьезнее, теперь им нужно вырастить дочь правильно.

— Давай назовем ее Кристиной?

Люда дернулась, девочка потеряла грудь и разразилась громким недовольным криком.

— Как мою мать?

— Просто красивое имя.

— Отцу не понравится, — малышка, наконец, нашла потерянный сосок и затихла.

— Ну, это же наша дочь, тем более Федор всегда был на нашей стороне. Он и виду не подаст. Да и матери твоей уже давно, по всей видимости, нет в живых.

— Может, она и умерла уже, но отец ее любит и до сих пор страдает, нужно ли ворошить прошлое?

— У тебя в руках наше настоящее. Посмотри на нее — она же вылитая ты. Вылитая Кристина.

Людмила с любовью пригладила редкий пушок на младенческой головке, сжала ребенка чуть сильнее и поцеловала.

— Ну, пусть будет Кристина.

Два дня Женя собиралась с духом, прежде чем наведаться к Повитухе. Оттого, что связаны были с ней все самые жуткие события, болезни и смерти, да и редко она появлялась в вёске, Повитуха была фигурой, окутанной тайной и почтительным страхом. И прийти к ней просто так с вопросом: «А где вы были, когда Ивана убивали?» — казалось верхом наглости. Но Женя еще на похоронах поклялась самой себе, что узнает, кто убийца, и добьется для него положенного наказания. Смерть отца требовала отмщения, и не важно, что его последние слова были совсем не об этом.

Хитросплетения корабельных коридоров детвора знала наизусть: самые интересные игры всегда были во время наводнений, на ковчеге. И запретные зоны, вроде машинного и котельного отделения или коридора, ведущего к каюте Повитухи, в которые строго настрого запрещалось входить, конечно же были изучены ребятней досконально. Женя еще помнила, как в ту зиму, когда ей исполнилось девять лет, она стояла на страже в темном коридоре в глухой части ковчега, где обитала ведьма, которая ела маленьких девчонок на обед. И как эта ведьма, внезапно открыв дверь, пообещала сварить ее «прямо вот в этом котле, если услышу еще хоть один шорох!». Котел, зловеще бурливший прямо в каюте, Женя тоже помнила очень хорошо.

И вот теперь она стояла перед той самой дверью, переминалась с ноги на ногу и тщетно упрашивала себя набраться смелости и постучать.

Дверь отворилась внезапно — как и тогда, семь лет назад:

— Заходи уж, сиротинушка.

На дрожащих ногах и с ухнувшим куда-то в низ живота сердцем Женя прошла в каюту. Серый день просачивался в крошечный иллюминатор, уныло освещая тесную комнатку: табурет, стол со свечами, стеллаж с банками, узкая жесткая постель. Котла не было. Девушка тихонько перевела дух.

— С чем пожаловала?

— Я вот хотела спросить у вас, — девушка осеклась. Из темного угла на нее смотрели два знакомых желтых глаза.

— Так она у вас?!

Волчица подошла не спеша, обнюхала девушку, обошла ее кругом, потерлась головой о ладонь и улеглась у ног.

— Тебя ждала, — Повитуха неожиданно улыбнулась своими желтыми с золотом зубами.

— Я… я не понимаю. Она пряталась, и у меня было видение, будто волчица — это я, но в этом видении я узнала отца и… себя, — Женя с облегчением вывалила Повитухе не дававшие покоя воспоминания.

— А что ж тут непонятного. Встретились вы наконец. Всю жизнь она тебя опекала, а как случилась беда — она уж рядом. А что связь у вас сильная, так неудивительно — цыганская кровь.

— У волка? — девушка непонимающе нахмурилась.

Волчица подняла голову и ворчливо рыкнула на тугодумку.

***

Очнулась я под старым дубом на овраге, там, где похоронила нерожденного своего младенца. Бр-р, холодно. Ночь, падает снег. Пытаюсь встать на ноги — и падаю. Падаю носом в землю, чувствую резкий запах перегноя, хочу отряхнуть лицо от земли — что за черт? Рука не дотягивается. Поворачиваю голову и вижу… шерсть. Шерсть по всему телу. Не руки, а лапы. Когти. Я вскакиваю на четыре ноги и кружусь: так и есть, хвост на месте.

Падаю на землю и скрючиваюсь. Как ни странно, становится теплее. Пробую голос. Из горла вырывается волчий вой. Пытаюсь вспомнить, что произошло.

Иван, дочь, Повитуха! Вскакиваю и со всех лап бегу в вёску. Ого, как быстро я могу бегать! И вот уже дом. Темный, не горит ни одно окно. Сижу под лестницей, жду, навострив уши.

Скрипит дверь.

— Неупокоенной она осталась, — слышу мужской хриплый голос.

— Маша была цыганкой и похоронили мы ее, стало быть, по цыганским обрядам. Дочку я покормила и укачала. Будь ей хорошим отцом, сиротинушке.

Дверь закрывается. Слышу над собой тяжелую медленную поступь. Знакомый запах. Выхожу из-под лестницы. Повитуха вздрагивает:

— Так быстро?

Опускаю голову к земле и низко рычу, иду к старухе на полусогнутых лапах.

— Стой, Маша!

Останавливаюсь, но рычу все злее.

— Ты набор взяла? Обряд провела? Так что же ты рычишь? Жизнь я тебе спасла. Считай, подарила новую.

Поднимаю верхнюю губу и показываю старухе свои новые клыки — длинные и острые как сабли. Та пятится:

— Я видела твою скорую смерть! И была уверена, что Иван убьет тебя, как узнает о ребенке. Я хотела спасти тебя, дать тебе новую жизнь! А то, что выкидыш у тебя случится, да умрешь ты в родах второго — так на то воля божья. За жизнь платят жизнью. Твой первенец был не жилец…

Припадаю на передние лапы и думаю, вкусная ли такая старая человечинка.

— Ты умерла бы все равно, Маша. Мы похоронили тебя на обрыве, не думала я, что так быстро свяжется плоть с духом, но сильна ты. И теперь у твоей дочери есть мать. Не мертвая, а живая, — черные глаза старой сверкают торжеством, что она вообразила себе, что может смерть и жизнь менять местами?

Я сажусь на задние лапы и вою. Вою громко и тоскливо. Шавки по всей вёске вторят мне лаем и скулежом. Скрипит дверь. На пороге стоит мужчина с ружьем. Внимательно смотрю на него. Отворачиваюсь и бегу со двора. В спину мне так никто и не стреляет. Петляю по вёске.

Останавливаюсь у одного из домов. Повожу носом и в морозном воздухе улавливаю знакомый запах. На ступенях сидит мужчина в запорошенном снегом кожухе, плечи его мелко вздрагивают: мужчина плачет.

— Костя… ‒ хочу сказать, но из пасти вырывается только лай.

Мужчина поднимает голову, но я уже бегу прочь из вёски.

***

Женя распахнула глаза. Снова видение!

Волчица выжидательно смотрела на девушку, а та несмело погладила зверя:

‒ Мама?

Волчица радостно забила хвостом по полу и лизнула протянутую руку.

— Как это… как это вообще возможно? Я не понимаю, — не веря, прошептала девушка.

— Сильна цыганская кровь, — протянула старуха. — Матушка твоя увлекалась магией да гаданиями. И на роду у нее написана была яркая, мощная, но короткая жизнь. Сама ли она ее себе укоротила иль предначертано было — уж не важно. Умереть должна была Маша во цвете лет. Да вот подсобила я ей маленько. Провела Мария обряд, и когда смерть пришла за ней, девчонка ее обманула. Дух ее на земле остался и плоть обрел. И вот уже как шестнадцать лет она рядом с тобой: волчица опекает своего волчонка. Разум ее уже не так остер, она переняла звериное мышление, но многое понимает. А связь ваша настолько сильна, что, кажется, она может общаться с тобой и посредством видений, — на этих словах Повитуха удивленно хмыкнула.

Потерять отца, расследовать его смерть, и вот так внезапно найти мать, мать в обличье волка? Девушка подняла голову к потолку, пытаясь унять непрошеные слезы. Рассказанное казалось слишком невероятным, но ведь видения ей не приснились, она будто побывала в шкуре волка, она была волком.

И тут нахлынули воспоминания, уже ее собственные, как в детстве, играя в прятки с Саврасовыми, Женя забрела в лес и заблудилась там. И как после долгих блужданий она повстречала волка. Матерый, огромный по сравнению с маленькой пятилетней девочкой волк выглядел совсем негрозным: он дал себя погладить и даже не рыкнул, когда Женя неудачно потянула его за ухо. А потом она уцепилась за его хвост, и волк вывел девочку назад к вёске. Вот только никто там не поверил ее рассказам, а отец так и вовсе всыпал ремня за то, что потерялась и всех поставила на уши.

Волчица оскалилась в подобии улыбки.

— Ты тоже это помнишь? — потрясенно прошептала девушка.

— Значит, ждут нас нелегкие времена, раз решила Маша открыться тебе.

— Ее в трюме случайно Петровский обнаружил. А потом уже и я. И парни.

— У Маши ничего не бывает случайно. А что до Петровского, — Повитуха задумчиво постучала сухими пальцами по столику, — пропащий он человек. Остерегайтесь его. Обе.

И добавила в спину уходящей парочке:

— Что до алиби, я тогда была в хате, одна. Но я и пальцем не тронула Ивана, хоть он того и заслуживал.

Оказавшись в коридоре, Женя нахмурилась:

— И чем это папа заслужил такую подлую смерть?

Волчица еле слышно, совсем по-человечески вздохнула.

— Женя? — голос Гриши раздался совсем рядом. — Я искал тебя, сбор для всех на верхней палубе. Слышишь, рында⁹ бьет? А…

— Гриша, только, пожалуйста, не говори Руслану! Он запрет ее в клетке! Она ручная, я клянусь!

Парень лишь секунду хмурил светлые брови:

— А помнишь каюту, где я спрятал тебя в первую ночь? Там никто не живет, Руслан ее точно не найдет!

— Спасибо! — от нахлынувшего облегчения и благодарности Женя порывисто обняла парня, чем его немало смутила. — Мы тебя сейчас отведем, — она запнулась.

Волчица не спеша шла по коридору на выход. Обернувшись, она посмотрела на девушку, осклабилась и свернула в ближайший проем.

— Стой-стой, — Гриша схватил дернувшуюся было за зверем девушку, — она, видимо, знает ковчег не хуже нас. Не пропадет. Пошли, нас ждут наверху.

***

Подействовало! Подействовало!

Повитухе с трудом удалось сдержать радость при виде волчицы. Мария обрела новую жизнь! Ей удалось, удалось возродить старинное колдовство из той древней книги, что досталась ей от прабабки.

Ведьма бежала домой, словно молодуха: ей хотелось поскорее записать результаты эксперимента да проверить связку экзотических трав, что преодолели полмира и побывали во множестве купеческих рук, чтобы стать, наконец, ее.

При свете лучины строчила она на полях пожелтевшей от времени бумаги:

« — Лунный свет

— Соцветия лимониума, ронделетии душистой, плюмерии.

— Смерть нерожденного ребенка».

Жизнь невозможна без другой жизни, и эта часть вызывала у ведьмы больше всего вопросов. Только нерожденный? Или подойдет любой ребенок? И тогда до какого возраста? А может быть, именно кровь цыганки обладает таким сильным действием? А вдруг только смешение крови Константина и Марии дало силу заклинанию?..

Повитуха схватилась за голову: да как же ей добыть ответы на эти вопросы? Не убивать же младенцев в вёске!

«Давай, продолжай себя обманывать. Мы же обе знаем, когда время придет, ты перестанешь быть такой щепетильной…» — ехидно прошипел противный голосок в голове, но Повитуха отмахнулась от него.

Она только что обманула смерть. Ведьма чувствовала себя всемогущей. Когда придет время, она будет готова встретить старуху с косой во всеоружии.

***

— Мы идем в город, — Федор подождал, пока гул утихнет. — Разлилась соленая вода. Все вы, как и я, понимаете — это затянется не на один месяц. У нас почти нет продовольствия. Системы связи не работают, а нам необходимо выяснить, что происходит и решить, что делать дальше. Ждать, пока сойдет вода или искать новое поселение.

Гул превратился в возмущенный рев.

— Проголосуем! — завопил Петровский.

— Нечего голосовать, — взял слово Руслан. — Продовольствия нет. И точка. Если только вы не хотите своих свиней закалывать на общий стол для всей вёски.

— Не хотелось бы, — рядом с Женей крякнул Стас Саврасов, в уме подсчитывая оставшееся поголовье своего скота.

Девушка задумчиво покосилась на соседа.

— Тогда решено.

— Может, спросим Женино мнение? — раздался в толпе звонкий женский голос.

Женя закрутила головой, вычисляя, кто же ей так подсобил. Ксения единственная смотрела в сторону, точно не замечая пронзительного взгляда крестницы. Стоявшие рядом весчане отхлынули от девушки, давая ей проход вперед — к Руслану и Федору. А Гриша еще и подтолкнул в спину, предатель!

Руслан подал было ей руку, помогая взобраться на импровизированный помост из ящиков, но Женя, фыркнув, отпихнула ее.

— Я согласна с Капитаном и старпомом — нам нужна информация и помощь, — весчане заворчали. — Одна поправка. Каждой семье стоит выделить часть из своих собственных запасов в пользу всей вёски. Так у нас будет стратегический запас пищи! — последние ее слова утонули в поднявшемся шуме.

Девушка растерянно обернулась на Федора, что она не так сказала? Тот развел руками:

— Налог на рациональность мышления, — и тут же гучным голосом перекрыл шум:

— Поднять якорь!

Вечером Федор сел за свои записи и попытался собрать пазл. Но тот выходил слишком запутанным. Алиби было практически у всех в вёске. Середина горячей августовской недели — все при делах, даже лодырь Петровский. Так или иначе, все да кого-то видели.

Мотив был у Анны, но она обедала вместе с Петровским, они оба это подтвердили.

Мотив был у Юры Дудкова, брата покойного Константина, он как раз был один в своей часовне. Федор нахмурился: Юра Дудков был его старинным соперником. Но представить, чтобы добрейшей души священник, который постоянно таскал из лесу больных животных и устраивал в часовне лазарет, мог циничным образом воткнуть в спину человека гарпун, Федор никак не мог. Батюшка скорее поставил бы свечку за упокой за еще живого Ивана, но насилие… нет.

Ни мотива, ни алиби не было у Повитухи. Старая, как эта вёска, ведьма не любила Ивана. Хотя проще сказать, кого она любила. Марию любила те пару лет, что прожила та в вёске. Детей, вечно ошивающихся рядом с ее домом, гоняла и пугала дохлыми крысами, облезлыми чучелами котов да заунывными голосами «духов», доносившихся из умело спрятанных динамиков под крышей. Константина она уважала, признавала за ним слово главного. Ивана… терпела, собачилась с ним по одной ей ведомым поводам. И хоть сильна была еще старуха для гарпуна, ну не ее это. Травы, яды — и никто и никогда не узнал бы, от чего остановилось сердце Ивана.

Мотив был у Руслана. А алиби не было. У Федора сжималось сердце, когда он думал о мальчишке. Где ж они все недосмотрели? Как мог серьезный, добрый парень, вылитый отец, да опуститься до убийства? И почему так… глупо? Федор был уверен: после смерти Константина именно Руслан попытается осудить Ивана, привлечь его к ответственности. Не случилось. Руслан выбрал другое решение. И твердит еще о какой-то чужой тайне. Что же ты задумал, парень?..

Мать стала совсем невыносимой. Руслан даже подумывал о том, чтобы забраться в какую-нибудь каморку и там переждать это наводнение. Останавливала только забота о сестре: Саша никак не выдержит мать в одиночку.

Анна была в плохом настроении перманентно. Еда, которую готовила на камбузе Лика, удостаивалась самых нелестных эпитетов, стены каюты давили, дети ее раздражали. И только Петровский, время от времени захаживавший в каюту, мог унять бесконечный поток ругани и нытья. Руслана это удивляло и злило: мать и раньше дружила с братом больше, чем с сестрой, но последнюю неделю после убийства Ивана они стали не разлей вода: усаживались в дальний угол каюты, выгоняли детей и подолгу о чем-то шушукались.

Руслан не любил дядьку. Был Петровский хитрым и подлым. Вечно разносил сплетни, искал, где бы что выгодно урвать, на ком бы нажиться, кого б обмануть. Руслан опасался за мать: как бы не оказалась она втянута в какую-нибудь историю теперь, когда отца больше нет рядом, чтобы отвадить Петровского от их семьи.

Особых дел на ковчеге для старпома не было. Корабль уверенно шел на юг, при попутном ветре сменяя двигатели на паруса.

Они с Женей усердно собирали информацию по каждому весчанину. Соседи охотно шли навстречу: все хотели узнать, что за подлая крыса завелась в такой дружной прежде вёске.

У Руслана выстроилась своя картина произошедшего, но и он не мог понять, кто же убийца. Алиби не было только у Повитухи, но, как и Федор, Руслан пришел к выводу, что если бы старуха и хотела убить Ивана, она обставила бы это дельце совершенно другим образом.

Он с ужасом думал, что та тайна, которую он не хотел раскрывать, тянет его на дно и делает подозреваемым номер один. К этому выводу придет и Федор, а Женя еще больше укрепится в своих подозрениях. К тому же, рассказав правду, Руслан мог обезопасить дядьку Юру Дудкова. Или, наоборот, подставить его сильнее?.. Парень никак не мог сделать правильный выбор.

Когда Руслан отворил дверь, что вела в каюту, отведенную под молитвы, батюшка стоял на коленях перед иконой Богоматери и, склонив голову, тихо молился. Руслан быстро перекрестился.

Корабельная часовенка находилась в носовой части ковчега на второй палубе. Через два больших иллюминатора, украшенных витражами, пробивался дневной свет, красиво расцвечивая убранство каюты. Здесь хранились самые ценные иконы и артефакты, собранные поколениями вёски, потому дальняя часть часовенки, спрятанная за иконостасом, напоминала складской трюм. В пани-кадиле светило с десяток электрических свечей. Густым запахом ладана были плотно пропитаны воздух и стены каюты.

Юра Дудков, наконец, закончил молитву и встал с колен. Он обернулся к Руслану, широко улыбнулся и поспешил к племяннику, распахнув свои могучие руки для объятий.

— Я молился за правильный курс и за здоровье всех весчан, физическое и духовное. Много выпало нам испытаний за это лето. Так часто сюда стали приходить, — батюшка со вздохом махнул рукой в сторону горевших свечей. — Ты пришел помолиться за отца?

Руслан кивнул, не решаясь заговорить о теме своего визита. Склонив голову, он прошептал несколько слов и с помощью Юры добавил еще одну свечу к уже зажженным.

— Я пришел поговорить, — откашлявшись, начал юноша

— Я знаю это, сын мой. О том, что случилось в день смерти Ивана? — Юра Дудков обладал удивительно красивым, глубоким голосом, располагающим к исповедям.

— И да, и нет. У меня есть алиби, — Руслан бросил взгляд на батюшку, но тот только участливо и внимательно смотрел на него, ожидая продолжения.

— Меня видела одна женщина, которая может обеспечить алиби и вам.

Священник вздохнул и задумчиво погладил короткую русую бороду:

— Ты искал меня в тот день?

— Да, мне нужен был ваш совет… по поводу женитьбы.

— И ты увидел, как я…

— Я и видел, и слышал вас, — перебил Дудкова Руслан. — Эта женщина, ведь ее зовут Кристина?

— Да, верно, Руслан. Это была Кристина, сбежавшая жена Федора, которую мы все считали если не погибшей, то пропавшей без вести.

— Она пришла к вам и хотела увидеться с Федором и Людой…

Батюшка поджал губы и тяжело вздохнул:

— А я отказал ей в этом. Выгнал из вёски.

— Я хочу сказать, что хранил эту тайну ради вас и Федора, так как эта женщина, Кристина, принесла ему и Люде много горя, и я не хотел…

— Но теперь эта тайна порочит тебя?

Руслан только опустил голову.

— Тебе нечего стыдиться, сын мой. Все мы думали, что эта история давно закончилась. Когда я был так же молод, как и ты, я был влюблен. И мечтал сделать эту девушку своей женой. Ее звали Кристина. Кристина Павленко, сестра Кирилла Павленко, да упокой Господь его душу. Взбалмошная смешная девчонка, средоточие огня и страсти. Кружила мне голову два длинных года, а выбрала не меня. Она выбрала мужчину на двенадцать лет старше. Случился грандиозный скандал: вся вёска жужжала, как потревоженный улей. Она поругалась с родителями и друзьями и переехала к Федору Саврасову. Их брак так и остался невенчанным. Спустя год, в семнадцать, она родила Людмилу. А еще спустя полгода она, видимо, не выдержала своего семейного счастья и сбежала с купцом. Ни я, ни Федор так и не смогли ее забыть. Он остался бобылем, а я, как видишь, обратился к Богу, — Юра махнул рукой на иконостас.

Он помолчал.

— Прошел двадцать один год — и она возвращается. Она все поняла, она хочет загладить ошибки. Она хочет видеть дочь и мужа, — батюшка скрипнул зубами. — Она даже попыталась… попыталась возродить наши… — Юра Дудков побагровел от негодования.

— Я понял! — поспешно перебил дядьку Руслан, вспоминая свою оторопь, когда увидел, что незнакомка полезла к батюшке с поцелуями.

— Эта женщина погрязла в блуде. Ничего, кроме горя, она не принесла своей семье. Я выгнал ее. Выгнал из вёски и еле удержался, чтобы не проклясть, — батюшка внезапно схватился за голову и зашагал по каюте:

— Что я наделал! Господи, что я наделал!

Руслан никак не ожидал такой странной реакции:

— Юра, да ты все правильно сделал, нечего ей сеять разлад в вёске, своих проблем у нас хватает.

Дудков повернулся к племяннику, и Руслан с удивлением заметил пробежавшую по его щеке слезу.

— Она сказала, что шла из города пешком. Через день зарядил ливень. Она погибла, Руслан. Я погубил ее.

Примечания

9

Корабельный колокол