Ковчег

Татьяна Владимирова (2025)

Большой Потоп смыл все живое на планете. Те, кто двести лет назад успели спастись на ковчегах и выжили, основали новые поселения. Но между городами высоко в горах и вёсками в низинах лежит пропасть в развитии технологий и в образе жизни. В вёсках до сих пор сильны старые традиции, а ручной труд соседствует с производством бережно хранимой электроэнергии. Жене шестнадцать, и она влюблена в самого красивого парня вёски. Загвоздка лишь в том, что Руслан — сын бывшего друга, а сейчас заклятого врага Жениного отца. В ночь на Ивана Купалы случится ужасное. Под пеплом прошлого ее матери тлеют тайны, готовые вспыхнуть от первой же искры. И трагедии эти схлестнутся, угрожая разорвать шаткий мир между родами. Устоят ли Женя и Руслан в обрушившейся на них буре? А тем временем жизнь всей вёски окажется под угрозой. Ковчег снова закачается на волнах и поведет весчан навстречу приключениям и совсем не детским испытаниям.

Глава 2

Все началось со взгляда ее невероятных синих глаз. Из околдованных только Иван не стал ее очаровывать и добиваться: он просто взял и увез ее, дочь барона, из табора. И Мария покорилась его природной силе, необузданности, властности, что была сильнее любого приворота. В вёску черноволосая красавица въехала как королева — в длинном расшитом кружевами темно-красном платье, словно попоной укрывшем круп Ивановой кобылы. На руках ее позвякивали золотые браслеты, а тонкие пальчики унизывали блестящие перстни, волосы цыганка распустила, дав им свободной волной струиться по спине. Лошадь шла медленно, а Мария из-под упавшего на высокий лоб черного локона рассматривала новоиспеченных родственников и соседей, высыпавших на главную дорогу посмотреть, кого же привез этот неисправимый бобыль. Жонки, что не местные, смотрели на девушку с завистью: они-то приезжали на телегах, заваленные сундуками с приданым, совсем не так эффектно. А Мария была бесприданницей: барон не дал своего благословения, но Мария с детства отличалась своенравием и гордыней, потому мириться с отцом и не подумала, только прихватила с собой все свои украшения.

Супруги Павленко тоже не удержались от любопытства. Будучи из рода Дудковых и нажив порядочное состояние успешной торговлей, они имели обыкновение смотреть на местных сверху вниз. Ивана Капустина, жениха завидного, второго после Константина Дудкова, Голову вёски, они прочили себе в зятья. Но дочь их, Кристина, пятью годами ранее сбежала к Саврасову Федору. Павленко жену Ивана невзлюбили с первого взгляда. А Мария — их.

— Глянь, как смотрит.

— Цыганку притянул в вёску. Тьфу, — Анастасия сплюнула на землю и уперла руки в бока, глядя на девушку из-под нахмуренных бровей.

— Нет, ты глянь, как смотрит, чертовка! — Петру внезапно захотелось перекреститься.

А она, будто слыша эти судачества, смотрела Петру прямо в глаза, изогнув свои изящные брови, и расплывалась в широкой улыбке. А как только отвернулась, рядом с ними захлебнулась криком соседка:

— Петро, хлев! Горим!

Любопытный коридор суматошно свернулся, объединившись против огня и тем самым оставив молодых в покое. Но с вечера того дня, когда хлев был счастливо спасен, а бабки расселись по лавочкам, в вёске твердо пришли к выводу: Иванова цыганка — не цыганка вовсе, а ведьма.

***

У костра собралась вся молодежь вёски. Были тут и пятеро Саврасовых: Миша, Гриша, Светка, близняшки Зоя и Надя, неугомонные, носились вокруг костра; младшая сестра Руслана Сашка; были тут и совсем дети, пяти-семи лет, впервые оказавшиеся на празднике взрослых. С ними пришла посидеть Ксения — крестная Жени и по совместительству тетка Руслана и Сашки, она приходилась сестрой их матери, Анне. Хотя какая она им тетка — женщине только-только стукнуло тридцать три года. Дед Евген, на которого был возложен присмотр за детьми, клевал носом, чуть ли не падая в костер.

Папараць-кветку — украшенный ленточками букет из полевых цветов — нашли близняшки. Не мудрствуя лукаво они проследили за Гришей, и как только тот, довольный, что нашел такой хороший тайник в дупле дерева, отошел на шаг, девчонки с хохотом выскочили из-за деревьев, выхватили букет и наперегонки бросились прочь. Старшему брату оставалось только выругаться: от сестер не существовало оберега.

Казалось, парни не заморачивались насчет дров: притащили из леса цельные деревья и составили шалашиком. Пресловутый дуб торчал в центре, необъятный. Прыгать через пятиметровый огонь показалось небезопасным, поэтому компания расселась на оставшиеся бревна полукругом и начала травить страшилки.

— И проглотил он заблудившегося путника, даже не пережевывая, и вырос в два раза, а потом на пути его повстречалась вёска… — Руслан вещал замогильным голосом, крепко обнимая Женю, а та нежилась в его объятиях, совершенно не вслушиваясь в байки, и крутила на пальце тонкое колечко, беспрестанно улыбаясь. Света прожигала подругу любопытным взглядом. Женя смущенно покраснела и послала ей довольную улыбку. Глаза подруги обещали вытянуть из нее мельчайшие подробности помолвки.

Руслан выдержал трагическую паузу. Близняшки вслушивались в каждое слово рассказчика, их веснушчатые круглые лица застыли в ожидании продолжения. Над берегом разносился только треск весело похрустывающего бревнами костра. Малышка лет семи прижалась к Ксении и дрожала от страха.

— И че он с ней сделал? — не выдержал Гриша, с досадой косясь на довольную парочку.

— А СОЖРАЛ! — неожиданно рявкнул Руслан. Женя дернулась. Не она одна: девочка расплакалась, а близняшки восхищенно присвистнули.

— Неправильная сказка, — хмуро заметил Миша. На щеке его отчетливо краснел отпечаток ладони. — В той вёске была чародейка, она заманила этого людоеда на человечий супчик и убила его, пока он хлебал да нахваливал ее фирменную куриную похлебку. Потом распорола ему пузо и оттуда, живые и невредимые, стали выходить люди и звери, которых проглотил людоед. И так прославилась она на весь мир. И с тех пор вёску ту вся нечисть стала обходить стороной.

— Там не чародейка была, а ведьма, — возразила Надя.

— Какая разница? — Миша недоуменно поднял брови.

— Чародейка — дейка чар, ведьма же с ведьмаками на Лысую гору летает и непотребствами занимается, — со знанием дела ответила Зоя.

— Тьфу ты! — на слове «непотребства» неожиданно проснулся дед Евген. — Откуда такие познания?

— Мою маму в вёске ведьмой прозвали, — задумчиво произнесла Женя, глядя на танцующие с ветками язычки пламени. — А я и не знаю, за что. Отец не говорит. Правда, что она колдовала?

— Я помню тот день, когда Иван привез ее сюда — свою жену… Представь себе такую картину: она въезжает в вёску на коне, без телеги с приданым, волосы распущены, платье длинное — аж до конских копыт. Услышала, как старшие Павленко ее цыганкой назвали, так одним взглядом их хлев подожгла. Ну не ведьма ли? И пока Маша была жива, у Павленко все дела шли из рук вон плохо: что на поле, что с торговлей, — Ксения выпустила заскучавшую малышку из объятий, и та поскакала вслед за близняшками на другую сторону костра.

— Да не говори ерунды, Ксюш. Сколько тебе было? Пятнадцать? Поверила ты россказням, кто ж умеет взглядом огонь вызывать? — дед Евген повернулся к Жене:

— Уж очень красивая твоя мама была, а бабы у нас завистливые, да и языками почесать любят, любой случайности убедительное объяснение найдут. С такой яркой внешностью разве могла Маша быть обычной женщиной? Нет, конечно, ведьмой и назвали. Придумали, что ей лет сто, а по ночам она будто бы из крови младенцев молодильное зелье варит. И во всех неурожаях да наводнениях винили ее. Вот только как объяснить неразумным, что колдовства не существует?..

— Да не только в бабах было дело, дед Евген. Там и мужики… как увидели ее, так прям слюни и пустили. Только Маша гордая была: вышла за Ивана, значит, так тому и быть: «и буду век ему верна», — вступилась за нее Ксения. — Неприступная и недоступная. Да еще за самим Капустиным замужем, а тот ее в обиду не давал. Отвергнутые мужики все эти сказки сочиняли. А что до Павленко — так им и надо, пусть земля им будет пухом, — ни для кого не было секретом, что Ксения недолюбливала свекров.

— Бабы да вместе с мужиками — один черт, — махнул рукой дед Евген

— Но как это можно: донимать замужнюю женщину? — не поняла Женя. — И много таких было?

— Да, считай, вся вёска на нее ополчилась. Одна половина слюни пускала, другая фиги в карманах крутила, да только права Ксения: Иван стеной стоял за свою жену, и вёску в узде держал, — хмыкнул старик.

— Отец мой, — сумрачно вставил слово Руслан. — Как увидел Марию, так, говорят, на мою мать вообще с тех пор не смотрит. Она тебя поэтому терпеть не может, ты ж копия Марии.

— Константин Прокофьевич?.. — Женя в ужасе прижала руки ко рту. — Руслан, прости, я же не знала.

— Зато вся вёска знала, — парень рывком поднялся на ноги и отошел от костра в темноту. Женя бросилась за ним.

***

Иван любил жену до беспамятства: разрешал спать до полудня, по дому старался все делать сам, в поле ее не выпускал — берег холеные ручки. Вот только от этой заботы поползли по вёске слухи: мол, держит его девка в ежовых рукавицах, приворожила мужика, слепила из него каблука себе на потеху. Марию устраивало такое положение дел: она любила понежиться в мягкой перине до обеда, отведать оставленный мужем завтрак, а после выйти во двор и наблюдать за соседками, которые к полудню успевали переделать всю домашнюю работу. Порой, когда ей совсем становилось скучно, Мария принималась за хозяйство: так, по мелочи — прибрать дом или насыпать зерно курам.

А однажды она увязалась за мужем в поле, на покос. Знали местные, как относится Иван к Марии, знали, что она «белоручка». Знал об этом и Дима Петровский, но девятнадцатилетний парень был уже обижен отказом, взыграла горячая кровь, бросил он в сторону Марии сальную шуточку, мол, потеть такие груди должны не в поле, а на белых простынях. Ивана в вёске уважали и побаивались: в строгой иерархии Капустины шли в ноздрю с Дудковыми. Мало кто осмелился бы вот так при нем обидеть Марию. А она знала, как повлиять на мужа: прикусила нижнюю губу, глаза ее увлажнились.

Иван не терпел обид, он молча повалил языкастого парня на землю и стал избивать здоровенными кулачищами. Лицо Димы опухало и заливалось кровью на глазах, он и пытался было прикрыться руками, но от кулаков Ивана особо не прикроешься. Мужики окружили их, но не вмешивались в воспитательный процесс, потому как боялись Ивана сами. Петровский уже перестал сопротивляться, и неизвестно, чем бы закончилась драка, если бы на шум не прибежал Константин. Не без труда оттащив Ивана, он велел мужикам отнести Диму к Повитухе, чтобы та вставила парню все его ребра на место.

— Что ж ты так, Ваня, — пожурил старшего друга Константин, — из-за бабы чуть хлопца не пришиб, — он мельком взглянул на Марию, а ту внезапно бросило в жар.

Иван тяжело дышал, лицо его было перекошено от ненависти:

— Маша — моя жена, я не позволю марать ее честь и честь Капустиных. Это послужит остальным предупреждением. Убью, если кто на нее еще спакусится, ‒ он погрозил кулаком в воздух.

А Мария смотрела на Константина, любовалась его обнаженным торсом и волосами цвета спелой пшеницы и не могла понять, где ж он прятался все это время. Константин снова взглянул на нее, и в этом взгляде Марии почудилось предостережение.

***

— Ань, темно уже, сходи, надо подключиться к подстанции, — попросил Константин жену вместо того, чтобы зажечь лучину. Анна выплыла из дома. Иван вскинулся:

— Электричество тратите? Почему никому не сказали?

— Вчера только показатели проверили, — спокойно ответил Константин. — ГЭС⁴ накрутила сверх нормы, появился излишек, теперь в темное время суток вся вёска может пользоваться электроэнергией часа три.

— Так, Костя, что за дела? Сразу нужно было мне передать! — в голосе Ивана послышалась досада.

— Да мы вчера бабе Маше сказали, думали, она уже всей вёске разнесла, да, видимо, все, что не сплетня, для нее не новость, — Константин развел руками и виновато улыбнулся.

Под потолком зажглись две тусклые лампы. В помещении посветлело. Вернулась Анна. Иван прокашлялся:

— Так вот, собственно, пришел я о мужиках наших поговорить, чтоб пить не начинали. Покос закончился, пора и за ковчег приниматься: просмолить его да починить там кой-чего. Осенние дожди уж не за горами, а правый борт под ватерлинией пропорот в одном месте, когда мы весной лес огибали.

— С завтрашнего дня созовем мужиков, — согласно кивнул Константин.

— И вот еще, брата твоего, Ань, Петровского, нигде не видать, а у нас лишних рук нет.

Анна хворостиной стеганула нахального кошака, залезшего на самый припек и сунувшего усатую морду в горшок с едой. Кот обиженно мявкнул и неловко сиганул с печи, развернув задними лапами горшок. Картошка радостно заскакала по полу.

— Да с твоими Васькой и Пашкой лежит где-то дровами, упившись, — ответила женщина раздраженно, схватив метлу да удачным шлепком под зад вышвырнув кота из дома.

— За языком-то следи! Василь с братом от весковых работ не отлынивают, а Димы твоего я уж месяца три не видел! Может, награбленное уже где хоронит, а ты его тут покрываешь! — Иван вспыхивал резко как спичка, много ему не требовалось.

— Своих будешь уму-разуму учить, а жену мою не тронь! — Константин нахмурил светлые брови.

— Вань, да что ты, я неудачно выразилась, найду Димку, отправлю на ковчег. Костя, я ж не обиделась, хлопцы, ну сядьте вы за стол, я вам еще бутылку принесу, — Анна почувствовала нешуточную угрозу, появившуюся в этом прямо-таки наэлектризованном воздухе, и всеми возможными своими женскими силами пыталась сгладить обстановку. Но ее усилий отчаянно не хватало.

— То есть тебе жену мою трогать можно, так получается?.. — произнес Иван очень тихо, медленно, но отчетливо, отчего в доме воцарилась гробовая тишина. Анна смертельно побелела. Константин молчал. О покойной жене Ивана речь не заводилась уже вот как шестнадцать лет. Он чувствовал свою вину, но сделанного было не воротить…

***

Константин не искал встреч с Марией, он был верным мужем и хорошим другом. Вот только синие глаза жены Ивана прожгли его сердце и поселились в мыслях. В отчаянии, чтобы укротить свое тело и дух, он, не жалея себя, работал в поле и на ковчеге, уходил из дома рано, приходил поздно, ел молча. И чувствуя смутную вину перед женой и маленьким сыном, старался даже не смотреть на них, чтобы не выдать себя.

Анна же поняла все с первой секунды: муж охладел к ней, значит, появилась соперница. После родов прошло полгода, она с трудом приходила в себя и, видимо, такой миниатюрной, какой она была, когда Константин брал ее в жены, ей уже не стать. Но это не означало, что Анна перестала пытаться. Она ждала мужа по ночам, когда маленький Руслан засыпал, надевала те вещицы, которые муж так любил видеть на ней до родов (что-то пришлось расшить), но Константин отводил глаза да все твердил, что устал.

Мария. Это была она, ведьма! Она приворожила всех мужиков в вёске, даже ее Константин попал под злые чары, провались она пропадом!

А Мария перестала спать по ночам. Молодой (ей едва исполнилось двадцать) женщине было скучно с Иваном. Тот был старше ее на восемь лет, но был серьезен не по годам. Первый восторг от его силы, уверенности в своем праве принимать решения за других быстро прошел. Мария бы хотела снова почувствовать на себе эту силу, как тогда, когда он увез ее из отцовского табора, но в семейной жизни Иван был ласковым, как котенок. Поворачивать Ивана в нужную сторону не составляло труда: ей стоило лишь чуть намекнуть, чуть вскинуть тонкую бровь, как муж тут же бежал выполнять все ее прихоти. Вот только это вызывало у Марии презрение. Ей хотелось добиваться мужчины, влюблять его в себя вновь и вновь… А Иван стал похож на мужиков в этой вёске: они все смотрели на нее восторженными щенячьими глазами.

Все, кроме Константина. И он стал ее навязчивой идеей. Почему же он не ищет с ней встреч? Неужели устоит перед ней? Неужели она, первая красавица вёски, не терзает его мыслей, сердца и кое-чего пониже?

Мысли о нем не давали ей покоя. И она стала интересоваться жизнью вёски, вернее, делать вид: ходила везде за Иваном, как можно чаще старалась попадаться Константину на глаза. Но тот усердно их отводил.

Именно тогда Мария сошлась с Повитухой. Вот та была настоящей ворожеей. В вёске ее боялись, ею пугали детей, но к ней же бежали за помощью, когда никто больше помочь не мог. Повитуха ставила на ноги самых безнадежных больных, она была отличным хирургом, шептухой и травницей. Молодые девушки же ходили к ней за приворотами, отворотами и… абортами.

И Мария не удержалась, пришла в дом на отшибе, криво повисший на вбитых в землю балках.

— А я все ждала тебя, долго же ты искала ко мне дорогу, — хитро улыбнулась старуха, отворяя ей тяжелую дверь. По обеим сторонам от дверного проема висели внушительные связки чертополоха — отгонять нечисть или лупить ими больных — тут уж как повезет.⁵

— Что так? — Мария осмотрелась и сморщила точеный носик: в маленьких сенцах воняло протухшей капустой пополам с заплесневевшими травками, половицы были давно не крашены и визгливо скрипели под каждым шагом, с потолка свисала метровая паутина, призванная вселять в посетителей правильный настрой.

Из сенцев девушка прошла в темную кухню с закопченной сажей печью. Мария ожидала увидеть ожерелья из дохлых мышей или огромный чугунный котел для зелий. Но ничего подобного в старом доме не оказалось.

— Так в вёске говорят, что ты ведьма, коллега, значится. Вот ждала, когда придешь поболтать о наших с тобой профессиональных секретиках, — старуха вошла в дом вслед за девушкой.

Ростом Повитуха была вровень с высокой Марией, а вот в кости много шире, сильные узловатые руки и по сей день легко таскали тяжеленные ведра с водой. Ее седые патлы неопрятно торчали из-под цветастой косынки, а черные живые глаза казались неуместными на ее некрасивом морщинистом лице — слишком юные, слишком подвижные. Цепкие глаза эти сейчас тщательно ощупывали, проверяли молодую гостью.

— А тобой детей пугают, так что же, ты и впрямь по ночам на метле летаешь? — хмыкнула Мария и прошла к дальней стене, где на полках аккуратными рядами стояли банки из непрозрачного стекла. Девушка открыла одну и принюхалась:

— Отвар папоротника? Этим ты привораживаешь? — Мария коротко хохотнула.

— Отваром папоротника лечится ревматизм, деточка, — устав притворяться, сурово отрезала Повитуха. — Заканчивай хамить, ближе к делу. Чего тебе надобно?

Улыбка сползла с лица Марии, девушка нехотя бросила:

— Приворот.

— А сама травок собрать не можешь? — Повитуха удивилась по-настоящему.

— Меня учили, как обманывать доверчивых горожан, — фыркнула девушка. — Не чета я тебе. Мы с табором ведь сотни вёсок объездили, везде хватает своих шептух да травниц. Да вот только ты — ведьма особенная. Все эти травы — антуражик, — Мария обвела рукой мрачную кухню. — А внутри — кабинетик медицинский, и инструменты имеются, — девушка выразительно посмотрела на неприкрытую дверь, из которой блеснула сталь. — А значит много в тебе знаний, особенных знаний, вот только скрываешься ты, присыпаешь их простецкими заговорами, да людей отпугиваешь своим характером и небылицами. Никогда еще не встречала я таких, как ты: тех, кто сумел мудрость народную и знания современные объединить. Потому и пришла к тебе. Не помогут травы в этом деле. Опоить я его все равно не смогу.

Повитуха крякнула от такого напора молодухи, с трудом спрятав довольную от лести ухмылку. И неожиданно серьезно предложила:

— Сядь за стол, Маша.

Девушка послушно опустилась на стул и, положив руки на колени, сцепила их в нервный замок. Повитуха вышла из кухни и вскоре вернулась с кожаным мешочком для трав. Она какое-то время держала его в старческих руках и пронзительным холодным взглядом сверлила Марию. И, наконец, с глухим бормотанием, в котором с трудом можно было различить «чему быть, того не миновать», села напротив и положила мешочек в центр стола.

— Что это такое, знаешь?

Мария кивнула, облизнув губы и не отрывая вожделенного взгляда от мешочка.

— И как пользоваться, тоже знаешь, и что платить придется, помнишь?.. — черные глаза старой ведьмы прям-таки гипнотизировали.

— Да знаю я, знаю! Сколько я должна?

— Не торопись. Здесь не приворот, касаточка. Здесь решение его проблем. И прежде чем прибежишь ко мне в следующий раз, хорошенько подумай, как ты обошлась со своим отцом и не нужно ли тебе наладить с ним отношения… Прежде, чем ты все разрушишь.

— Тьфу! Вспомнила тоже! Сама уж разберусь, у кого просить прощения, а кто сам должон передо мной извиняться! — Мария всплеснула руками.

— До чего эти молодухи самоуверенны: им хоть кол на голове теши, но старших слушать не будут! Не нужен тебе приворот, Маш, сама знаешь, а вот за последствия отвечать все равно придется! У меня же все будущее твое как на ладони, я все про тебя вижу. Понадобится тебе набор, как пить дать, понадобится. Но ты не бери, не надо, лучше с отцом помирись, барон любит тебя, он простит тебя, он примет тебя и твоего ребёнка!

— Ладно, ладно, старая, хватит меня поучать. Поняла я, — Мария вздохнула тяжело, посмотрела на мешочек и, так и оставив его на столе, покинула покосившийся дом.

К чужим советам Мария редко прислушивалась, предпочитая иметь свою голову на плечах. Но теперь, по крайней мере, она точно знала, что ей делать.

Точно выбрав день и час, она подошла к Ивану:

— Милый, мне в город надо. Если отец еще не уехал, успею с ним повидаться и повиниться. Плохо без его благословения мне, тягостно.

Иван тяжело вздохнул. Момент жена выбрала крайне неудачный. В этот день Иван был загружен по самые уши: ремонт ковчега в самом разгаре, и без него мужики бы не справились. Но в примирении с отцом не откажешь, поэтому Иван лишь вздохнул:

— Поезжай с Костей, он как раз собирался в город за смолой и парусиной.

Когда телега отъехала от вёски на приличное расстояние, Мария перебралась ближе к Константину. Будто невзначай она дотронулась до его плеча:

— Костя… Хватит нам уже бегать друг от друга…

Он сжал ее руку в попытке сопротивления, но битва была проиграна еще там, в поле.

В вёску они вернулись с большим опозданием.

***

— Иван, — Константин сделал успокаивающий жест рукой. — Я бы не хотел поминать давно забытое прошлое. Не нужно ссоры.

В любое другое время Иван бы остыл и успокоился, но не сейчас, когда все чувства обострились под воздействием самогона:

— Я ничего не забыл! — он вскочил и грохнул по столу кулачищем.

— Ваня, родненький! Ну не надо, ну прости его, дурака! — запричитала Анна, схватив Ивана за рукав.

— Не трожь меня, женщина! — взревел мужчина, отмахиваясь от Анны. Не желая того, он толкнул ее, отчего женщина не устояла на ногах и упала.

— Аня, выйди, — коротко бросил Константин.

Константину было жалко видеть ее такой: рыдающей и умоляющей. Женщина послушалась, поднялась и на дрожащих ногах, тихонько вслипывая, вышла из кухни, плотно закрыв за собой дверь.

— Ваня, послушай, я не хочу, чтобы Мария снова встала между нами. Мы оба любили ее, но давай оставим все в прошлом.

— Ты! Очернил честное имя Капустиных! Ты! Трахал мою жену! Какое тебе прошлое?! Какое прощение?! Почему я не убил тебя тогда?!

— Хватит! Все! Уходи из моего дома! Поговорим на рассвете, как проспишься.

Иван в бешенстве перевернул стол. По полу зазвенели осколки. Сжав кулаки, мужчина двинулся на бывшего друга.

***

Душа и тело Марии пели: их с Константином тайная любовь вернула ей остроту ощущений и вкус к жизни. Они скрывались от глаз и ушей на ковчеге, в лесу, уходили в поля вниз по течению. Они дарили друг другу любовь так, будто встречались каждый раз, как последний, а расставаясь, не могли дождаться свидания. Влюбленным хотелось бы со всеми поделиться своим счастьем, но в их тайне была опасность — она щекотала нервы и заставляла наслаждаться каждой секундой, проведенной вместе. Однако Константину и Марии не было страшно: в их душах цвела весна и весь мир лежал у ног.

— Как я жила без тебя?.. — задумчиво шептала Мария ему, словно кошка щуря глаза от лучей закатного солнца.

— Маша-Маша, не жила ты вовсе, — хохотал Константин, щекоча ее обнаженное тело травинкой. — И я не жил, а теперь живу, — и с заново возрастающим желанием принимался целовать так любимое им тело, вновь и вновь доказывая свою любовь.

— Маша, — Константин однажды предпринял попытку серьезного разговора. — Нельзя так скрываться, будто мы воры какие.

Лежали они на своей излюбленной опушке, забравшись далеко-далеко в леса.

— Так мы и есть воры. Крадем друг у друга поцелуи, крадем друга друга из семьи, — засмеялась Мария, переворачиваясь на живот. Встретившись с его глазами, она вдруг посерьезнела. — Мне хорошо с тобой, что же не так?

— Пора заканчивать это. Пора… Пора мне заявить о своих правах на тебя.

— И что же? Ты бросишь жену и сына? Придешь к Ване да так и скажешь: «Моя Машка, трахаю ее уже год»? — язвительно усмехнулась девушка. — Сломанный нос тебе не к лицу.

Константин сел. Помолчал. Смахнул с ее атласной ягодицы ползущего жучка.

— Давай убежим. В город, в другую вёску, к цыганам. Я брошу все ради тебя. Я не могу, не могу думать, как ночью ты ложишься к нему, как он прижимает тебя… — голос его задрожал от злобы.

— А ты не думай. Я не уйду от него.

— Почему?!

— Меня все устраивает, — девушка пожала плечами. — У меня есть дом, хозяйство, статус — я ж Капустина жена. А с тобой нас выгонят из вёски, не посмотрят, что ты Дудков. Хоть и голова ты, но я-то — разлучница. Я не хочу начинать все заново и не хочу, чтобы ты терял все, — Мария села и провела рукой по его отросшим волосам. — Ш-ш-ш… Иди ко мне…

И он сдавался. Каждый раз сдавался ее чарам. Ведьма.

Счастье других вызывает зависть, настораживает и заставляет искать его причину. Два плюс два первым сложил Дима Петровский и, радуясь тому, что наконец сможет отомстить проклятой бабе, не постеснялся оповестить Ивана, что недоступная-то Машка на передок слаба. Того как обухом по голове огрели: жена, умница и красавица, ласковая кошечка и кто?! Друг, друг детства, поддержка и опора… Нет уж, им так просто это с рук не сойдет. Убить! Убить обоих! А самому… Самому-то как жить после этого?

Не подозревая о нависшей над ними беде, влюбленные возвращались в сумерках, пробираясь огородами каждый к себе домой. Но их уже ждали.

Константина Иван отвел за околицу. Прямым ударом сломал ему нос, да еще добавил пару кулаков под дых и, еле сдерживая гнев, процедил согнувшемуся в три погибели бывшему другу:

— Обходить Марию будешь за версту, еще раз увижу с ней рядом, еще хоть раз дотронешься до нее — убью. Ты понял меня, паскуда?

Полночи Иван избивал жену. Медленно, тщательно рассчитывая силу, стараясь не оставить следов. Мария уже не могла кричать: она сжалась в дрожащий комочек боли около печи и только чуть слышно стонала после каждого удара. Самые болезненные приходились в живот и грудь, голова звенела от сочных пощечин.

— Я не притронусь к тебе полгода. Если обрюхатишься ублюдком — утоплю в реке обоих, — прошипел он, схватив ее за горло. Девушка болталась в его руке, словно тряпичная кукла, обреченно выслушивая приговор. — С завтрашнего дня идешь с бабами в поле с рассветом. Попробуй только отлынивать от работы, — и он с силой швырнул ее о печь.

После того как Иван оставил ее в покое, Мария скрючилась на полу и потеряла сознание.

***

— Руслан, я ж не знала, — Женя обвила его руками и уткнулась носом в шею. — Это все в прошлом, и это их дела, не наши… Пойдем искупаемся? — она бы заглянула ему в глаза, если бы что-то видела в этой темноте.

Руслан усилием воли подавил непрошеную обиду и взял девушку за руку:

— Идем.

Теплая летняя ночь обнимала их запахом клевера и непрерывным стрекотанием кузнечиков, звезды перемигивались в безоблачном небе: умиротворение природы можно было пощупать руками. Костер и друзья остались далеко позади.

Руслан стянул с себя футболку, легкие штаны, затем, озорно подмигнув Жене, отправил в кучу одежды и нижнее белье, разбежался и рыбкой сиганул с обрыва в реку.

— Негодяй! — Женя возмущенно цокнула языком и, только секунду помедлив, решительно сбросила с себя всю одежду и с пронзительным визгом ухнула в воду вслед за ним. Прогревшаяся за день вода встретила их теплыми объятиями. Наплескавшись и насмеявшись, они выплыли на мелководье и замерли, обнявшись. Что-то тяжелое и сладкое замерло в груди у обоих, они начали целоваться все более жарко и жадно. Руки Руслана гладили ее спину, бедра… Девушка уперлась руками в его твердую грудь и испуганно распахнула глаза, физически почувствовав желание Руслана. Сердце Жени бешено колотилось: она и жаждала того, что должно было произойти, и страшилась. Он прижал ее к себе еще теснее, и начал покрывать жадными поцелуями шею.

— Ру-усла-ан! — разнеслось по лесу искаженное эхо.

Влюбленные замерли, надеясь, что ищущий проскочит мимо. Но эхо приближалось. Они выскочили из воды как ошпаренные и помчались к брошенным вещам. И только успели одеться, на обрыв, путаясь в рясе, выбежал дядька Руслана — Юра Дудков:

— Отец твой, — он задыхался, — умирает.

Во дворе и около забора дома Дудковых собралась, казалось, вся вёска. Родственники и соседи тихо переговаривались, растревоженные новостями, никто не понимал, что происходит. Оставив Женю снаружи, Руслан ворвался в дом. Возле печи рыдала мать. Повитуха уже была здесь: она штопала Константина прямо на обеденном столе. Мужчина был в сознании, наркотические травы еще не успокоили его разрывающееся от боли тело, так что Повитуха оперировала на живом. Константин ругался и шипел сквозь зубы. Руслан так и застыл в дверях: окровавленный, в лохмотьях кожи правый бок отца будто порвал дикий зверь. Повитуха по локоть в крови что-то еще видела своими подслеповатыми глазами: точными, выверенными движениями она зашивала рану.

Анну трясло: не отрываясь, она смотрела на мужа и рада была бы уйти, но к печи ее будто приковали. Позеленев, она согнулась пополам: ее вырвало.

Константин сквозь пелену боли увидел Руслана:

— Уведи мать… — сказал одними губами и, наконец, потерял сознание.

За спиной скрипнула дверь:

— Что случилось?! — широкая спина Руслана загораживала обзор, Саша попыталась его обойти, но парень попятился, выталкивая сестру из дома. Вернулся за матерью и силой вывел ее на улицу: женщина упиралась нечеловеческой силой, крича, что должна остаться с мужем.

Иванова дочь приковала ее взгляд, и Анна бросилась на нее:

— Ты! Из-за вашего адова племени! — Анна жестко, будто железными тисками, схватила девушку за плечи и с ненавистью отшвырнула от себя. — Он убил его! Убил! — женщина взвыла и упала в траву.

Соседи шептались, ничего не понимая. В темной ночи вязко висел гул из непонимания и догадок.

— Мама, — Руслан присел на корточки. — Кто его так? Что произошло?..

— Иван, — выдохнула Анна, — ударил осколком в живот.

Во дворе повисла тишина, вязкая, липкая, впивающаяся в сердце. Руслан медленно, словно в тумане, поднял голову и встретился взглядом с округлившимися от ужаса глазами Жени. В них плескался животный страх. Потрясенная, она отступала назад и, оказавшись на улице, припустила со всех ног прочь.

Отец был дома и даже распахнул дверь, приглашая ее внутрь. Девушка стояла в квадрате света в самом низу лестницы и колебалась, не решаясь подняться. Инстинкт самосохранения приказывал бежать куда глаза глядят, разум же твердил, что, кроме отца, у нее нет родных. И она поднялась в дом. Отец смотрел на нее секунду и с размаха влепил такую пощечину, что голова девушки дернулась:

— Ты где была?

— Папа… — голос девушки дрожал.

— Я же тебе запретил! — он еще раз ударил дочь.

— Папа, пожалуйста… — заливаясь слезами, Женя упала на колени и обвила руками ноги отца. — Ты убил Константина… Как так?.. Как так, папа?!

Иван остолбенел.

— Я не убивал его! Не убивал! Он еще живой был! — отшвырнув дочь с дороги, он выскочил в ночь.

Женя добралась до кровати и всю ночь вздрагивала от шорохов, боясь, что отец вернется.

Иван не появлялся дома двое суток.

Примечания

4

Гидроэлектростанция

5

в древней Руси верили, что больных эпилепсией полезно бить колючим чертополохом.