Московский фантастис

Таратушка Е (2024)

Серия загадочных убийств, проигранная война межу светом и тьмой, волшебные профсоюзы, мертвые маги, древние ковены, бессмертные чудовища, культ Великой Богини… и все это в современной Москве.Вместе с опытными и не очень следователями Комитета вы пройдете через череду подлогов, лжи, любовных интриг и настоящее безумие, чтобы в итоге выяснить: кто, как и зачем создал чудовище, приходящее с грозой, и как темные маги умеют спасать этот удивительный, так похожий на наш, мир.С любовью к родному городу, его местам и его настроению.

Суббота

Глава пятая.

Андрей вышел из кухни с двумя чашками кофе по-турецки, пропал на несколько секунд в темном проеме спальни, откуда вернулся уже с одной чашкой, из которой сделал глоток, после чего закрыл глаза и с наслаждением хрустнул стареющей дряблой шеей. Волшебник открыл дверь в комнату юного Мечника, откуда тут же повеяло сонным теплом и подростковым перечным смрадом. Мужчина страдальчески поморщился и, не без опаски, в тапочках, ступил в логово своего ученика. На самом деле, там было чего опасаться, и связано это было совсем не с тем, что темный волшебник практиковался в защите убежища или охране своего сна (практики защиты отвергались им целиком и полностью). Вследствие этого, комната его, в противовес Андреевой, не таила ни одной жестокой ловушки или мрачного тайника. Только вот здесь жила другая беда, занимавшая весь пол и поднимавшаяся до самого потолка. И нет, это был не бардак. В каждый миллиметр обоев было что-то воткнуто: листки, с надписями и без, фотографии, и даже небольшой мусор по типу ребристых пивных крышек был скрупулезно обрамлен десятками портняжных булавок. Здесь же висела плоская, размером с картину или зеркало, терка, на которой без проблем можно было натереть кочан капусты или человеческое лицо. На подоконнике, вперемешку с книгами из школы, Черного, в том числе украденные из кабинета Тени Игоревны и личной коллекции Андрея, лежали кухонные ножи и штопоры самых разных видов и устройств. На чистом столе напротив окна одна лишь коробка обнаженных до серого грифеля и заточенных, как пики, карандашей и листок с изображением чудовища: три тонкие лапы, загнутое крюком тело и похожая на деревянную корягу голова с одним единственным человеческим глазом. Особое место на длинном комоде занимал круглый нож для пиццы. Он выделялся среди прочих острых предметов своим экстравагантным уродством, возлегая, как на подставке, на скромной куче почти свежей одежды. Под ним, прямо в ящиках с бельем, лежали шпажки для канапе, зубочистки, острые камушки и даже старые вилки.

Андрей двинулся к спящему в инсулиновых иглах: они торчали вверх по всей длине изголовья кровати, держались на слое двустороннего скотча даже на прикроватной лампе. Незнающий человек, оглядев такое жилище, скажет, что его обитатель глубоко болен параноидальной шизофренией. Знающие же люди скажут просто: “хорошист”.

Сам же “хорошист” спал, извернувшись поперек кровати. Одеяло было накручено на его голову и руки, и из этих бессмысленных бандажей выдавался только кончик носа и острые белые локти, в то время как одна нога торчала коленном вверх, а вторая, опираясь на торчащее колено пяткой, была вывернута наружу на зависть любому йогу. Андрей аккуратно подогнал ладонью сладкий кофейный пар к спящему, тот никак не отреагировал.

— Ну разумеется. — снисходительно прошептал Андрей.

Тогда наставник дернул подростка за пятку, ноги его с шумом упали на кровать, но даже сонное дыхание Мечника не сбилось.

— Молодежь… — вздохнул мужчина, и в комнате загорелся свет.

Вот тут Северин уже закряхтел, шевельнул головой в плену одеяла, открыл красные, заспанные глаза.

— За что?

— Едешь сегодня в дом возвращенцев. Чтобы к четырем часам был дома. У тебя зачет по актуальной генеалогии вампиров.

— Кофе…

— Пожалуйста. — Андрей протянул свою чашку.

Майский окончательно расплелся, понюхал, скривился, а потом и вовсе отвернулся.

— С сахаром.

Андрей улыбнулся.

— А ты что думал? Я пью кофе с сахаром уже больше века.

— Я думал, у тебя есть сердце, — зашептал маг безумия, — а в Измайлово — магический профсоюз.

Андрей сделал глоток из чашки.

— Обе эти вещи существуют в действительности, но ни у одной из них, увы, нет к тебе никакой жалости. Они не хотят решать ничего без представителя исполнительной власти. Так что вот тебе задание: разберись, что там им не нравится, исполни власть и пригоняй на зачет.

— Ой, да не может такого быть, Андрей: — затараторил сонный злой голос, — весь город в белых волшебниках, а дом возвращенцев никак не спрятан. Мне порой кажется, что там тусят больше школьники-герои и дедки-хранители, чем сами мертвые. Скажи честно, ты просто хочешь показать очередной нашей гостье вид из кухонного окна? Так я просто на работу поеду, мне есть чем заняться!

— Увы, нет. — сказал ледяным голосом наставник. — Возьми у меня пятьсот рублей на завтрак и вали прямо сейчас.

— А ты?

— Я похож на школьника-героя? — вскинул седые по краям брови Андрей и прислонил чашку к подбородку.

— Ты похож на деда. В такую рань встают только обладатели ПТСР и ордена Ленина.

Андрей избавил подопечного от теплого бремени одеяла и свалил его на пол в ровный круг канцелярских кнопок. На этом аргументы его кончились и он скрылся в темноте своей спальни.

Стоит определить важную и глубокую разницу между понятиями “Призыв” и “Возвращение”. Когда волшебник, с помощью песни, или же начертательным методом “призывает” какой-то объект, он создает ему условия к максимально вероятному появлению из ниоткуда, не нарушая при этом никаких математических или физических законов, поскольку, как известно, нулевой вероятности не существует и вероятность не исчерпывается благоприятными исходами. Кардинально отличается случай, когда маг смерти “возвращает” кого-то. Магический актор производит усилие, едва ощутимое физически, зато сопровождающееся огромным галлюцинаторным движением, заставляющее душу того, кто идет по бесконечному раскаленному мосту, обернуться и пойти в другую сторону, то есть вернуться.

Северин поднял голову от кошелька, встретился с огромными испуганными глазами гостьи. Кажется, она была его учительницей английского в школе.

— Нет, — сказал он. — я не краду деньги у своего отчима.

— Отца. — поправила она.

— Пусть так.

Андрей просто не мог соблазнить женщину, не наврав ей.

Под шум метро он наскоро жевал жвачку, уже скрутив из рваного проездного ручки и ножки куколки. В начале месяца Северин нашел и подарил Лидии живую пчелу-плотника. Она долго не могла понять по низкому жужжанию из спичечного коробка, что это такое, и была почти в детском в восторге, когда догадалась, но внезапно решила, что пчела не жилец, и она больше в принципе не принимает скромные подношения Майского, с которыми тот в последний год откровенно зачастил и даже имел по этому поводу пару неприятных разговоров с Евгением. Тогда Северин договорился с ней об обмене. За краснокнижную, синекрылую пчелу-одиночку, чудом дожившую до ноября, он попросил все содержимое карманов ее пальто. Там оказалась арбузная жвачка, которую он сейчас примостил на бумажной “шее” порванного проездного, и приклеил на нее сверху ребристую пивную крышечку.

“Призванные” Майскому нравились значительно больше, чем “Возвращенцы”. Как минимум потому, что среди первых могут встречаться живые и бессмертные, что, по определению, интереснее смертных и мертвых, а еще потому что они обладали острой потребностью в индивидуальности, иными словами, сохранении черт, способствующих призыву. Сам Лемминкяйнен, первый, кого удачно призвал Мечник, когда ему было пять, читал ему сказки длинною в ночь, покачивая золотыми рогами, когда Андрей был занят своим громким разводом, эхо которого до сих пор слышно в Белом и на которое уходят запасы дефицитной из-за содержания пемзы Везувия “Песни храбрых”.

Те же, в свою очередь, кто вернулись… Как-то Андрей, в качестве домашнего учителя Северину, вернул на денек-другой товарища Крупскую — жалкое зрелище: ни в одном из источников не было сказано, что бедняжка страдала нарколепсией, но когда мертвая женщина упала носом в тетрадь по окружающему миру и все содержимое ее гайморовых пазух… Северину и так не нравился этот предмет, как, в последствии, не понравилось и все магическое природоведение. Гораздо лучше было, когда на день рождения Мороза Андрей подарил ему часовой разговор с Андроповым, но тем не менее: все они теряют что-то важное по пути назад.

В Измайловском парке было серо-коричнево, почти без листьев, а в ранний субботний час по его вычерченным как по линейке асфальтированным дорожкам гуляли только хозяева волков разной степени дезадаптации. Идти было недалеко, дом был пятиэтажный, ничем не примечательный, за исключением, разве что, того, что у него не было номера. Обычно, так его и находят светлые любители приключений, за исключением, разве что, тех, кто пасет котов: эти любители ходить по городу наугад, всегда оказываются не в то время не в том месте. Едва ли стоит удивляться отсутствию номера на доме возвращенцев: такое бывает, что если у объекта уже есть имя, сокрытое во тьме, (а имя дома возвращенцев сокрыто во тьме по желанию самого дома), то дать ему другое, по разным причинам, становится затруднительно. Поэтому в городах десятками лет остаются проектируемые проезды. Есть улицы, которые бесконечно переименовывают. Есть площади, выдавливающие из ровной брусчатки прыщи памятников. Есть дома на углах, на чьих боках может быть до трех разных номеров, что значит лишь одно: дом сам по себе без номера. Они все отказываются от имени, желающего занять место поверх настоящего.Таким домом можно было считать и дом возвращенцев — территорию мертвецов.

Когда Северин подходил, возвращенные в количестве трех женщин, одетых, очевидно, не по погоде, смерили его взглядом и затараторили наперебой: “Ой, волшебник, ой…”, “Видать, к Оксане чешет…”, “Да какой это волшебник? Так, сопля. Сейчас я его…” — и тут же шепот перешел в фальцет — Чего надо, мальчик? У нас дом самый обычный, нечего тут шастать!

Северин решил подыграть.

— Здравствуйте, тетушки. — учтиво поклонился он. — Я подругу свою жду. Она из окна меня увидит и выбежит. Расскажите лучше, как ваши дела?

— Ой, — вздохнула женщина в желтой шляпке, подруги дико не нее посмотрели. — дела плохо, мой хороший. Вот, котиков кормим. Бедные они. Половина пенсии уходит: корм-то хороший только мягкий в синей упаковке, а котикам спать холодно. Крысы теперь какие, сами на котов бросаются, а им, бедным, на холоде всегда жрать хочется. Он теперь по шестьдесят рублей…

Ее тут же отдернули, женщины быстро пошептались, сразу перестали поминать Оксану (она Северину, как раз таки и была нужна), что-то сказали про людоедку с третьего этажа, а одна из говоривших, вся в фиолетовом, скривила темные губы.

— Все равно уходи! — сказала она. — Нечего тут стоять истуканом. Тем более, куда вы с подружкой с твоей пойдете? Денег у тебя точно нет, выглядишь, как бомжонок. В парк? Ты ее там во нагуляешь! Нам дети в подъезде не нужны, так и знай!

“Да, детей съедят…” — послышался шепот.

Пока Северин думал, что на это сказать, из подъезда выбежала девушка в голубых джинсах и красных гетрах. Судя по тому, как высоко над головой торчали ее круглые брови, как и она ловко совмещала свой бег с высоким, почти поросячьим визгом, она была не самым опытным искателем приключений в городе. Руки в красных перчатках без пальцев схватили плечи темного волшебника.

— Чел, беги отсюда! — выпучила она голубые глаза. — Это ни черта не развод! Это как “Пила”, только в реальности!

Северин закрыл глаза, шмыгнул носом. Правый уголок губ пополз вверх.

— Чел, ты чего? — она трогала его лицо, от пальцев шел мелкий ток ривиля: проявляющих чар. Она проверяла, живой ли он.

— Ты бы меня не трогала… — еле смог сказать он.

Она отступила на шаг, не понимая, что он. А он опустил голову, понимая, что краснеет.

— Простым ривилем меня не взять… Можем просто… телега или ВК. Лучше, конечно, телеграмм. ВК, конечно, тоже можно, но там такая помойка… Я там только из-за одноклассников… Знаешь, там чат класса, все такое…

Волшебница обернулась к распахнутой двери подъезда, но там никого не появилось за столько времени. Ее огромные глаза вернулись к юноше.

— Ты кто такой?

Это был хороший вопрос. Северин вдруг резко вспомнил кто он и откуда.

— Это не важно. — нацелился он на нее чернотой зрачков. — Сейчас у меня отвалится голова.

Секунда.

— А-а-а! — закричала она, в прыжке прижимая локти.

— Бэ-э-э… — тихо пропел он вслед уже несущейся через дорогу горе-волшебнице.

Тут подала голос женщина в коричневом пальто.

— Что же ты не идешь за своей девочкой? Вот она, уже в парке!

— А мне она больше не нравится. — соврал он. — Она только до второго этажа поднялась. С такой даже детей делать не хочется.

— Какая похабщина! — воскликнула она, а сами трое снова скучковались для обсуждения. — Возмутительно! — выкрикнула женщина в черном и снова вернулась в тихий диспут. Спустя минуту они расцепились. Заговорила женщина в желтом.

— Так ты у нас уже был! Чего приперся? Страшненького захотелось? Так мы здесь не аттракцион! Мы живем и мы мертвые! Мы имеем право на покой!

— Я поэтому и здесь, товарищи возвращенцы. — начал Северин формально. Женщины мгновенно замолчали. — Я из министерства, темный волшебник. Рассказывайте, что беспокоит?

Старушка в желтой шляпке всплеснула руками.

— Что ж вы приехали, раз ничего не знаете?

— Да они в своем КэГэБэ ничего не знают! Понаберут по объявлениям с тремя классами образования… — на ухо прокричала ей вдова с фиолетовыми губами.

— Ничего у нас не происходит! — громко заявила третья, в коричневом пальто. — У нас образцово показательный дом. Ему уже полвека. Вечно к нам придираются, потому что мы мертвые!

— Молодой человек, вы рулетку хоть с собой взяли? — меланхолично спросила фиолетовая женщина.

Маг безумия показал товарищам возвращенцам рулетку, которой у него не было (почему-то они верили только тем, кто носит с собой измерительные инструменты, мол, нормальный человек не ходит со штангенциркулем, рулеткой, а только государственные службы), для большей же убедительности, он послал им видение горящих небес, что на возвращенцев всегда действовало терапевтически. Желтая опустила голову первее всех, утерла слезы.

— Значится, Диавол?

— Ведите к Оксане, тетушки. Я замерз.

Желтая поднялась, за ней со скамейки скатилась Фиолетовая.

— Замерз он. Значится, из самых низов, с девятого круга.

— Ой, горе нам, горе… — запричитала Коричневая, тяжело поднимаясь.

В подъезде, как и всегда, стоял протяжный вой. Его зачинщиком был разрубленный лифтом Рома, а поддерживал пес-людоед с четвертого и сшиватель русалок со второго. Дверь к нему как раз была открыта и из проема по ступенькам череда черных от рыбьей крови следов волшебницы. Надо было взять хотя бы номер телефона, или, на худой конец, бросить ей в череп свой. На лестничной клетке процессия встретилась с мужчиной в гипсе, нещадно впившегося в обгоревший фильтр и бормочущего слова “черт побери”. Северин ловко поддержал с ним разговор, подменив огарок на свежую сигарету, и уже впятером они добрались до последнего этажа. Дверь открылась на цепочку, из под нее виднелась пара бледных глаз. Начала говорить Фиолетовая.

— Оксана Денисовна, к вам ваш земляк, Диавол адский. КГБ. Говорит, с девятого круга, замерз, а газ только в вашей квартире есть.

— Ох, как бы он чего не унюхал… — сообщила Коричневая мужчине с сигаретой.

— Черт побери. — ожидаемо ответил он ей.

— Не пущу никого. — сказала возвращенная ведьма и захлопнула дверь.

Северин взялся за ручку двери.

— Открыть придется. — протянул он ласково. — Оксана, я же все таки издалека приехал. А у вас в квартире у одной газ и батареи. Тем более я услышал, что вы в беде.

— Все у нас хорошо! — закричала Коричневая. — Только угол у нас бедовый.

— Черт побери этот угол! — мужик посасывал незажженную сигарету.

— Да, с углом большая беда, товарищ Диавол, экзаменуйте его по всей форме. У вас же с собой эта… катушка?

— С собой. — Северин показал через плечо катушку от удочки, которой у него не было. — А угол на улице?

Возвращенцы переглянулись.

— На улице что? — удивилась Коричневая.

— А где он еще может быть? — возмутилась Желтая.

— Ничего они в своей преисподней не разбираются. — закивала Фиолетовая.

— Черт побери, недоучка.

— Языком русским сказали: почини угол! Об него люди убиваются! Он стоит. Ну вот что ты стоишь? — не услышав ответа Фиолетовая обратилась к публике. — Вот что он стоит? Она же ему никогда не откроет.

— Эй ты, она тебе никогда не откроет. — обратилась к гостю Желтая.

— Это она нас всех убила, ведьма, она не откроет, она боится. Черт побери.

— Как бы чего не унюхал, Цербер… Такой у нас хороший дом. — снова пробормотала Коричневая.

— Эй, Оксана… — пропел в щель между петлей и дверью Северин, — а я тебе куколку принес.

Дверь тут же открылась, ведьма затянула юношу в квартиру и захлопнула дверь. Возвращенцы сразу затихли в оцепенении.

Глава шестая.

В квартире было еще холоднее, чем на лестнице. Удивительно прямая сухощавая Оксана протянула дрожащую руку.

— Дай…

— Конечно, сейчас. — Северин полез в карман, достал сделанную из просроченного проездного, арбузной жвачки и пивной крышки куколку. Ловкие пальцы Оксаны набросили на тонкое арбузное горло красную ниточку, кукла задергалась на ней, в то время как возвращенная ведьма смотрела на гостя немигающими глазами. Волшебник ждал. Ведьма встряхнула куколку, так и не дождавшись реакции.

— Значит, сын безумия. — заключила она, закидывая реплику волшебника за спину.

— Нельзя задушить, да.

Женщина глянула на кухню, там было открыто окно.

— Небо в огне твоих рук дело?

— Да.

— Красиво.

Она снова посмотрела на него.

— Зачем пришел?

— У вас угол. Что скажете?

Оксана, кивнула ему в сторону комнаты. В классической спальне-гостиной однокомнатной квартиры со стенкой темного дерева, посреди коричневых язв бежевого ковра стоял табурет, а прямо над ним висела уродливая люстра с шестью плафонами на которых, как на ветвях священной Уппсальской рощи, висели куколки всех жителей дома. Волшебник тут же подошел к структурной композиции и услышал голос возвращенной.

— Я бы попросила…

— Извините. — и тут же оправдался: — Не маг смерти.

Возвращенная открыла крашеную балконную дверь.

— Если женщина из наших в сорок лет вешается, она знает, что делает. И никакой профсоюз не имеет права ее трогать. А если она прихватила с собой весь дом, то, значит, была причина, ясно?

— Разрубить путы жизни — подвиг. — ответил маг.

— Жаль, не все это знают… — волшебница покачала головой. — Поскольку мои люди не выпускают меня, я покажу отсюда. Тебе, как сыну безумия, будет интересно.

Она указала на угол дома, провела от него под сорок пять градусов линию. На мерзлой земле катались двое подростков, один забрался сверху на другого. По скорости его рук, поднимающихся вверх локтями, было очевидно, он в боевом исступлении.

— Да, это по моей части. — сказал Северин холодно. — Отсюда не добью.

— Это четвертые за сутки. Правила всегда одни и те же: бой до последней капли крови, а победитель расшибает голову об асфальт.

— Почему не заявили сразу?

— Я тоже имею право на сцены для взрослых.

Оксана сняла с куколки веревку и выбросила с балкона.

— Спасибо. — кивнул волшебник, и победитель схватки упал лицом в грязь. Лежащий не двигался. Северин обратился к возвращенной.

— Хотите, я вас выведу? Я вам мобильный украду и оформлю сим-карту. Будут вам сцены, какие хотите. Уж не девятнадцатый век на дворе, да и вы не княжна Мэри. Чего на балконе страдать?

— Да не надо мне ничего. — устало отмахнулась она. — С дебоширами вы справились. Вы же по этому поводу здесь?

Маг кивнул.

— Еще раз спасибо за содействие. Наш номер вы знаете. На всякий случай напишу. — он схватил сухощавую ладонь ведьмы и начал выводить шариковой ручкой цифры. — Нерешаемых ситуаций не бывает, бывают только неидеальные заклятия.

Оксана усмехнулась.

— А Prosecutor veritas?

Северин вздрогнул всем телом. Ведьма придержала его плечо.

— Ну, едва ли это заклинание… — тихо сказал он. — Это сама судьба о четырех ногах, крик которой возвещает о скорой мучительной гибели.

— Но его делают волшебники.

— Как и всю судьбу. Так что едва ли есть разница.

— Попытка натянуть сову на глобус.

— Интересно, она продолжает ухать, когда ее уже натянули?

Женщина усмехнулась, потрепала рукой в цифрах тонкую щеку гостя.

— Ладно, сын безумия, я, может, позвоню как-нибудь.

— Очень ждем.

Северин миновал стоящих в вертикальном сне мертвецов, скатился по ступеням вниз как только мог быстро, и выскочил из подъезда. Пара его избитых ровесников лежала на заднем дворе двумя морскими звездами, а набросить на спящих узелок здоровья пыталась уже известная волшебница в красных гетрах.

— О нет, они убили друг друга!

Северин остановился, уголк губ снова потянулся вверх, к небу.

— Как интересно, — сказал он сам себе, — суббота, третья декада, да и Луна в Весах. Вроде день неудачный должен быть. — она порхала над ними, как бабочка. — Может, я обсчитался? Или у нее удачный день, но тогда она старше меня, получается, минимум на два года. А чем я удивлю совершеннолетнюю девушку, аллергией на пиво? — она сложила руки замочком и, опустившись на колени в мерзлую грязь, попыталась вдавить грудную клетку спящему. — Нет. Не похоже, что старше. Скорее, я обсчитался. Это рок. Судьба. Вот так он выглядит. Очень красиво. Теперь точно надо набить ей на долговременную свой номер…

— Помогите кто-нибудь! — воскликнула она.

Волшебник достал из кармана мобильный. Номер он, разумеется, не помнил. В эту самую секунду вечно беззвучный телефон пошел судорогой. Неизвестный номер. Это рок. Вот так он выглядит.

— Стоматология слушает… — пропел игриво волшебник.

— Очень смешно, Северин. — голос был как всегда умеренно раздраженный.

Он развернулся на сто восемьдесят градусов, к углу дома.

— Лидия? У тебя есть мой номер? Как твои дела, боже? Выспалась? Как твой проклятый? Он слушает? Что ты хотела?

В трубке немного помолчали.

— Я хотела сказать, что нашла информацию по деревьям. Тебе не нужно ничего искать. Можешь отдыхать.

— Спасибо.

— Не за что. Так вот я узнала…

В реальности кто-то закричал, подросток закрыл ухо рукой.

— Прости, я сейчас немного занят. Совсем чуть-чуть. Я с удовольствием перезвоню тебе, когда закончу, хорошо?

На ее стороне послышался неразборчивый говор, Лидия попросила у неизвестного еще минуту.

— Чей это номер? — спросил Северин.

— Это… одного хорошего человека в библиотеке. Не надо на него перезванивать.

— А твой?

— Ой, тут такое дело, — смущенно сказала женщина, — с моего что-то не звонится.

— Только мне не звонится или в принципе?

— Что?

— Ты не можешь позвонить только мне или в принципе не можешь никому позвонить? — холодея внутри, спросил он.

— Ну, — протянула Лидия. — я не могу этого сейчас проверить.

Черная злоба пощекотала ему желудок, а потом выдала в кадык.

— Он отнял у тебя телефон. — констатировал он.

— Ну с чего ты взял, глупый? — посмеялась она. — Просто сейчас выходные. А интернет разрушает общество. Тем более у меня, похоже, начинается игромания. Никак не могу пройти сто двадцатый уровень в “три в ряд”, так что даже лучше, что я сегодня так.

— Ты сейчас без телефона?

— Не совсем.

— Не совсем? — чуть не крикнул Северин. — Ты звонишь мне с чужого номера. Это значит “нет”. И, уж прости меня за грубость, но вряд ли ты учила наизусть мой номер, не так уж я тебя впечатляю. Значит, он записан у тебя где-то. И это значит, это “нет” происходит не впервый раз. Я убь…

— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — перебила она спокойным голосом, — но мне, правда, так будет лучше. С этим все согласны.

— Я с этим не согласен! — положил он руку на куртку. — Никто не имеет права отнимать твои вещи. Ломать твои вещи. Твое не его. Ты не наказана. Ты не заслужила. Он не имеет права! Я сожр…

— Ты не понимаешь. — сказала она.

— Да. Я не понимаю. Я не понимаю, зачем ты мне это говоришь? Чего тебе от меня надо? Чего ты от меня хочешь? Ты думаешь, я не могу? Думаешь, я не могу прямо сейчас? Думаешь, я не знаю, где вы живете?!

Она повесила трубку.

Маг безумия закрыл глаза руками и замер. Как прекрасна жизнь: она настолько невыносима, что нет в ней ничего проще и спокойнее, чем работа. Его ждала его кукла, побитые пацаны и угол, а вечером у него зачет по генеалогии вампиров.

Северин, еще до полного исчезновения янтарно-липкого онемения во всех костях, медленно, чтобы не сработал внутри него спусковой механизм, бережно, с любовью к прыгающей мине во впалом животе, развернулся. Благословенная работа. Прохлада осеннего ветра. Толпа у двух лежащих. Полицейская машина еле мигает синими огнями. Борода-лопата главорга профсоюза измайловских магов. Вяжет волосатыми пальцами бодро-шоковый узел. Медленно, как будто он тоже своего рода сапер.

— Бегите, пацаны, в парк. — тихо сказал маг безумия. Секунда. Знакомый крик волшебницы в гетрах, сногсшибающий скрипичный звон, музыка для ушей. Толпа разлетелась в стороны, как стая испуганных голубей, а потом понеслась вслед за подростками, вдоль по улице, по ветру. На сырой земле осталась лишь их темная кровь. Благодать.

Северин огляделся: угол дома, в десяти шагах влево, прямо под окнами, маленький он из проездного и жвачки, а сзади кто-то шел, качаясь и подпрыгивая. Уже совсем близко раздалось знакомое “черт побери”: мужик в гипсе вынимал из зубов сигарету, поднимал высоко-высоко руку, а потом с ловкостью жареной на вертеле лягушки прыгал с одной ноги на другую. Когда приземлялся, нога его прогибалась, он махал руками, балансируя, тут же проверял сигарету. Все старания прикурить ее от горящего неба были тщетны, но он поднимал руку и прыгал снова.

— Эй, старик. — Северин чиркнул спичкой в клетушке пальцев. — Сюда-сюда.

— Вот спасибо, малой. — старик задергал щеками и горлом, будто жабрами. За два вдоха не было уже четверти сигареты. Он тут же заговорил. — Ты из-за свидетелей не переживай, Оксана сказала, у нас угол больной. Люди-то нормальные. Она хорошая женщина, хоть и перевешала нас всех. Выхлопотала тебе ривиль царский, нужно только куколку дому оставить…

Северин знал, что зайдет такой разговор.

— Я чары и сам могу строить. Мне помощь не нужна, а мешать мне по закону нельзя.

Мужчина хрипло усмехнулся.

— Что дому твой закон, сопляк? Как его обезглавят? Он же дом!

— Как и всех: в птицу превратят и обезглавят. В прошлом месяце ураган обезглавили. Красивое имя такое было. Забыл.

— Да ладно тебе: просто в подвал ее брось и все сразу проявится во всех подробностях.

— Я повторяю: нет, спасибо.

И разговор бы на этом закончился, если бы возвращенец не увидел куколку. Мертвец разогнался гепардом, а сам асфальт у дома заволновался, над ним задрожал воздух, как раскаленный. Черная грязь у дорожки растаяла, проложила русло к бастионам фундамента. Маг ударил: возвращенец мгновенно упал. Северин сам понесся к желанной цели. Оставить ее Оксане перспектива значительно лучше, чем отдать дому, но тому так хотелось его пивной крышечки и запаха арбузной жвачки, что темнота из прямоугольной дыры подвала выклинилась лапкой, и застрекотала вдоль дорожки двумя рядами фиолетовых присосок. Маг за ней, подпрыгнул, ударил кроссовком по щупальцу. В ушах зашумело.

— Разрешение. Не. Даю. Северин. Майский.

В порыве страсти, волшебник поскользнулся на бурой жидкости из тени фундамента, упал на ладони. Асфальт впился в них осколками реагента и запахом арбузной жвачки. Куколка была перед ним, под самым носом. На секунду моргнул, и она исчезла.

— Проклятье.

Как только куколка оказалась в доме, стало возможно три сценария: либо дом, как порядочный феномен, принял отказ волшебника и ривиля на углу нет, либо ривиль проявился, но когда Северин умрет, дом будет иметь право его вернуть, либо ривиля на углу нет, потому что дом обиделся на жестокое обращение, но право вернуть Северина оставил себе из мести. Полная неопределенность из-за элементарной глупости. Это рок. Вот так он выглядит.

Все еще лежа, волшебник на секунду представил, каким он будет, если вернется. Если при жизни он не красавец, буйный фантазер и много чего хочет от второго пола, то очевидно, что первое впечатление от него мертвого будет только одно: захочется покрепче сомкнуть колени. Во избежание энуреза, разумеется. Усмехнувшись этой, не самой приятной мысли, он все же поднялся. Ривиля на углу не было, но в мире тьмы это ничего не значило. Северин полез по карманам, достал небольшую советскую юлу из алюминия со стеклянными окошками. Она закрутилась с шуршащим звоном, ее цветные блики, проходя по стене дома, проявляли черные разводы, как в тесте Роршаха. Достаточно разогнав юлу на земле, волшебник поднял ее на раскрытых ладонях и поднес ближе. Из-за постоянного кручения она проявила и тень его урожденных чар: от его головы поднимались до третьего этажа темные лучи, они постоянно были в движении, то доходили до самой макушки мелким шумом, то вновь вытягивались к небу. Когда маг безумия нападал, луч этот падал с высоты на жертву, разбивая голову, где это было необходимо. На лице и руках юноши появились черные размазанные полосы, бывшие когда-то следами крови. Отголоском преступления, о котором он ничего не помнил, но прекрасно знал. Когда в пятне на углу почти не осталось пустот и пропусков, Северин остановил юлу, увидел в ее блестящем боку свое расплывчатое отражение, будничным движением стер все следы ривиля с лица и рук. После чего он спрятал юлу в карман, из которого в свою очередь достал толстую пачку индикаторной бумаги. Обычно, волшебник хоть немного в курсе, что перед ним, но для Северина черные симметричные облака на углу дома выглядели незнакомо настолько, что он даже сомневался, что это вообще известная магия.

— Если это что-то новенькое, можно статью в “МосМагЖур” написать. “Черная язва дома возвращенцев” — красивое название… — говорил себе волшебник, расклеивая индикаторы рядами. — Правда, Андрея придется первым автором ставить, как обычно. — уже третья дюжина стикеров-индикаторов не давала реакции, пачка подходила к концу. — Или можно договориться с Тенью Игоревной и выпустить в обход Андрея. Кстати, реально. Надо подумать.

Общие индикаторы кончились, волшебник отступил на шаг. В первой строке очевидно пробило второй и десятый — один показывал, что магия темная, а второй, что сильная. Вторая строка тоже не внесла ясности, ведь почернела абсолютно вся: поражение при прямом контакте, дистантное влияние, долговечность действия, физическая, психическая, магическая аберрация, возможность перерождения, способность к перемещению… Очевидно, это была сильная вещь, значительно сильнее дома, ставшего ей приютом.

Третья строка была пуста, что и требовалось доказать: все явления из третьей строки Северин видел своими глазами за семь лет работы, но проверять себя было необходимо для безопасности. Он опустил лицо к высокоспецифным индикаторам. Их было много, но на глаза бросился один на ярко-оранжевой бумажке: Настоящий преследователь, он же Prosecutor veritas. Маг поднял глаза на балкон пятого этажа, там, предсказуемо, никого не было.

— Оксана… — покачал головой он, — ты видела его, Оксана… — уже лишенный всяких сомнений, Северин приклеил оранжевый листок к стене, тот в секунду почернел и рассыпался в пепел.

— Да, дела…

Глава седьмая.

Prosecutor veritas — чары, создающие бессмертного, неуправляемого, устойчивого к любой атакующей магии и разрушающего любые барьеры преследователя, развивающего скорость до ста двадцати километров в час, способного к научению и телепортации. Если первичное гнездо, совокупность чар создания, тень его яростной силы, заставляет людей кидаться на ближних, то сила самих чар, покинувших это гнездо, трудно переоценить. Волшебник попятился назад от стены, не спуская с нее глаз. Руки его пытались набрать номер Андрея, но тот позвонил сам: динамики взорвались воем, хотя телефон у подростка всегда на беззвучном.

— У меня первичное гнездо Prosecutor veritas, Андрей.

— Да, — на заднем фоне слышался женский крик, Андрей был спокоен, — вижу.

— Только не говори, что он…

— Твой зачет по генеалогии отменяется, надеюсь, ты рад.

— Нет, Андрей! — распахнул глаза подросток.

— У меня к тебе просьба, — звон разбившихся барьерных чар, Андрей бежал, — собери все, что можно в гнезде, чтобы установить автора и бегом в Суд Правды. Настаивай на высшей мере. Мне это важно.

— Андрей!

— Увидимся в следующих жизнях!

На этом связь прервалась. Северин осел на бордюр, обнял колени и тихо рассмеялся, глядя на месторождение монстра. Все исторически известные случаи создания P. veritas приводили к одному единственному финалу: жертва была уничтожена. Именно P. veritas считается причиной вымирания летающих воинов света, что значительно приблизило в свое время победу тьмы и наступление эры людей. Говорят, его впервые создал маг изобилия, чтобы следить за женой, но, как это бывает у ревнивцев, вся их слабость переходит в ярость, и кончилось это печально для объекта его скупой, уродливой любви. Как известно, то, что непригодно для любви или хозяйства, обязано, чтобы не исчезнуть, как телевизор с водяным экраном, отличиться успехом в войне. Возможно, если бы это знание так и осталось неизведанным, а среди магов Монет не было бы неуверенных в себе трусов, на Земле все еще продолжалась бы эра волшебников, с присущим ей равновесием тьмы и света.

Таким образом, зло всегда побеждает за счет слабости, что противника, что своей собственной. У Андрея объективно не было шансов против такого существа. Майский поднялся, подошел к стене. Снял с нее индикаторы. Не сказать, что он испытывал какие-то нежные чувства, или, не дай бог, семейную преданность: сложно такое испытывать к человеку, почти ежедневно до трех ночи стучащим изголовьем своей кровати тебе в стену. Черное облако он многократно сфотографировал на мобильный, благо техномаги наконец-то сделали ривиль-расширение для камер. Юному Майскому оставалось только игнорировать яркие фантазии о том, как заклинание оторвало магу смерти голову, и продолжать работать. Он достал из внутреннего кармана куртки пачку бумажных салфеток, приложил одну к стене.

— Ну давай! — нахмурился маг. — Или слово силы хочешь?

Первичное гнездо закрутилось, уменьшилось, поползло на салфетку.

— Вот то-то же! Уродливое заклятие, я бы в тебя высморкался, было б чем. Фу, мерзость! Полы тобой мыть, грязь из под холодильника, тараканов тобой избивать, крыс душить… Я же Андрея не люблю, я не за него злюсь. Ты тварь. Ты сволочь. Ничтожество. Уродливая клякса.

Под ругательства гнездо активно скомкалось, разместилось на салфетке и замерло, лишь нетерпеливо играя по краям, отзываясь приятнее всего на слова “клякса” и “мерзость”.

— Ай, клякса-клякса… — протянул волшебник, присев на асфальт и начав сворачивать салфетку. — Мерзкая клякса… — первый узор был похож на собаку, Северин сфотографировал его, развернул салфетку, начал скручивать ее снова. — черная и уродливая… — трубочка получилась буквой “Н”, маг сфотографировал и это. Сворачивая салфетку в одиннадцатый раз, он не выдержал и сказал: “Да сколько вас тут?” А в двенадцатый пятно в неявном виде выдало ему муху без лапок, и подросток взвыл, увидев символ своего знакомого.

— Нет… только не Сема… Нет…

Северин свернул салфетку еще двадцать раз, каждый раз разочарованного складывая брови, когда видел знакомый знак: отрубленный палец, половину бабочки, басовый ключ, девятилучевую звезду… Все свои. Всех в топку. Когда салфетка перестала давать сведения, юноша бросил в нее спичку и растоптал пепел, ругаясь словами повзрослее и пожестче. После этого собрал остатки в зип пакет.

Спустя два часа метро и электрички, за которые прошел и растаял первый в году снег, он добрался до окрестностей Обнинска, и в мрачном бессилии ударил головой в тяжелые кованные ворота. Их дребезжащий звук напомнил звук гонга. Он ударил еще. Ему открыла женщина торжественно увядающей красоты, с высокой прической, в старом пуховике поверх домашнего платья.

— Здравствуйте, Ульяна Игоревна. — почтительно кивнул маг. — Можно мне… — он указал на трехэтажный сруб с дымом из трубы и резными совами под крышей.

— Прости. — быстро сказала женщина, выдыхая клубами пар. — Принес?

— Да. — он достал зип пакет, телефон и использованные индикаторы. — Отчет уже отправил, пароля нет, в галерее фотографии и запись разговора, где покойный просит высшей меры для всех причастных.

— Ой, сколько всего! — она неловко схватила то, что высыпал ей в руки темный. — Я и забыла, для чего все это нужно… Такая все таки работа у вас.

— Да уж, работа закачаешься. — втянул в себя сопли Северин.

— Хочешь, я вынесу тебе чашку чая?

— Да нет. Я домой.

— А как ты? — жалостливо сложила она тонкие брови.

— Переночую один, мне так спокойнее. Потом поеду к родным.

— А у тебя есть?

Северин немного помолчал.

— Интересные намеки у вас, Ульяна Дмитриевна.

— Я думала, ты сирота, прости.

Дмитрий Дмитриевич выглянул из окна кухни.

— Уля, простынешь! — безапелляционно прозвучал его низкий голос из теплого светлого дома.

— Все, убегаю, — сказала женщина громко, — точно не хочешь чаю? Я вынесу. Чашку на заборе повесишь, чтобы собаки не унесли.

— Чтоб ты пятнами пошла от своего чая, клякса мерзкая. — как на духу ответил темный волшебник, расцветая малодушной улыбкой.

Ульяна Дмитриевна вскинула подбородок и захлопнула калитку.

Когда подросток поднялся на пятый этаж сталинки на Сухарях, было уже темно. Северин увидел, что дверь в квартиру распахнута и обреченно вздохнул. Не было ничего удивительного в том, что Андрей смог добежать до дома. Все таки он прыткий был демон. Это и было его чертой. Эдакое шутливо-плутовское бессмертие. Судя по кровавому следу в коридоре, там, дома, шутника и настиг преследователь.

— Пожалуйста, только не дома…

Северин встряхнул плечи, ему очень не хотелось видеть поверженного волшебника, с гримасой боли на остатках лица. Хоть и не было ничего в этом противоестественного для мира темной магии, ему все равно здорово щипало глаза. Живое сознание мага безумия создало картину дома в ярчайших красках, поэтому, когда он вступил в прихожую и действительно нашел там Андрея, он оказался, совсем не готов к увиденному. Северин разрыдался, как девчонка. С обреченностью третьеклассницы, пенал которой высыпали в толчок. Да, маг лежал. Да, он был в крови. Но в его руках, длинных, раскинутых в стороны, лежал разорванный надвое Prosecutor veritas. Его черная кровь по всем углам прихожей и тихо поднимающаяся на вдохах грудь Андрея говорили о том, что произошло… чудо.

— О, Северин. — пробормотал маг смерти, — У меня будет к тебе просьба.

— Что угодно. — умывался он запястьем, щеки и глаза у него покраснели.

— Можешь меня поджечь?

— Конечно! — крикнул он, запирая дверь. — Да, сейчас. Прям здесь?

— Я переберусь в ванную.

Взрослый волшебник поднялся, опираясь на стену и придерживая рану под ребрами. Лицо его исказилось мучением, подросток подхватил плечо и локоть, все еще шмыгая носом, в три шага довел мага до ванной, помог забросить в нее ноги в осенних ботинках. На белом дне начала скапливаться яркая красная кровь вперемешку с черной грязью, подросток дал раненому сигарету, а сам побежал в его комнату за огнем.

Глава восьмая.

Так исторически сложилось, что для полного восстановления, магам безумия было необходимо соседство колющих и режущих предметов, магам Монет — деньги, прорицателям и прочим из кубков — вода, а вот маги смерти предпочитали огонь: свечей, сухих трав, ненужных вещей… Все это богато было представлено в комнате Андрея на такой случай.

Вооружившись любимым ножом для пиццы, юноша скоро отковырял с десяток свечей с изголовья кровати (самого “натертого” в терминологии темных магов места в доме) и все они заняли место в ванной в окружении местных свечей подле и загорелись сами от одного только взгляда раненого. В желтом свете огней бледная кожа в глубоких морщинах будто снова наполнялась жизнью. Андрей слабо улыбнулся, и предсказуемо сказал: “Мало”. Тогда Северин принес с балкона хрустящую вязанку дров и хвороста, оттуда же два крепких веника с полынью всевозможного вида: от черных безлистных прутьев до светло-зеленых пушистых, как шерсть, веточек. Когда их смолянистый жар наполнил ванную комнату, Андрей уже значительно громче прокричал: “Больше!”

Мечник снова бросился в комнату с тяжелыми красными портьерами и пошлой антикварной мебелью, распахнул тяжелый платяной шкаф. Там одна из полок была доверху завалена хлопчато-шелково-латексными трофеями мужчины. Все их трепетные, неповторимые женские запахи, роднящие их одновременно с богинями и цветами, смешавшись вместе и благоухали борделем, отчего голова у юного мага пошла кругом. Он свалил все великолепие в таз, а потом выплеснул в огонь. “Ух, хорошо!” — донеслось в ответ, а сам Северин уже искренне не знал, что сжечь. В голову его пришла, подстать его статусу, безумная идея.

Чуть не поскользнувшись на крови преследователя, он добрался до ящика с вещами Веры Павловны в прихожей. Там оставалась скромная коллекция ее косметики и парфюма. Пренебрегая безопасностью, Северин запихал в карманы приземистые, изящно вытянутые, круглые, как яблоко, и многогранные, как кристаллы, флаконы. Из своей комнаты достал плоскогубцы. В ванной занялась шторка и пускала по потолку круги черного дыма. Маг безумия сдернул крышку с первого флакона, свернул ему шею плоскогубцами и вылил флюид в костер. Маг смерти одобрительно свистнул. Не жалея себя, Северин обезглавил и обескровил еще три флакона, но на изящном стеклянном резервуаре от Кристины Агилеры руки подвели его и вместо пламени костра, благоуханный состав потек ему по пальцам. Юноша зашипел от боли, бросил предателя в огонь, и побежал на кухню. Несмотря на то, что волшебник тут же избавился от разрушительного яда на руках, ладони и пальцы у него покраснели и жутко чесались. Как известно, Мечники не переносят никаких ядов, даже самых прекрасных.

Спустя час коридор был чист, чудовище покрылось черно-золотой корочкой в духовке, а пламя в ванной утихло.

— Можно? — спросил громко Северин.

— Конечно!

Зайдя в комнату, изменившуюся до неузнаваемости: белый кафель был теперь пепельно серым, лампочки взорвались и рассыпались осколками, зеркало треснуло и обуглилось. В темной воде, доходящей до самого края, в окружении слившихся в одно восковое нечто остатков свечей, сидел Андрей, каким он был, когда Майского, и проблем с ним связанных, еще не было на земле.

— Вот черт! — воскликнул Северин. — Кто вы, дядя?

Андрей ответил одними бровями. Седины его как ни бывало. Темные волосы, густые и длинные, были убраны назад, а лицо разгладилось, сохранив только воспоминания о морщинах, да и то только тех, которые проклевываются на коже тридцатилетних насмешников: это сеть вокруг глаз, идущий хитрым руслом в обход скул вниз мрак и симметричная тень у губ широкого рта.

— Какая жуть. — сказал Северин, глядя на почти незнакомого человека. — но у меня есть, чем перебить твою карту.

На тарелке в руках мага безумия было мясо, костный мозг, зеленые овалы лука в сером паштете и жареный хлеб. Наставник скривился.

— Есть врагов привилегия Мечников.

— Еще никому и никогда не подавали такого врага.

— Это глумеж над трупом. — повысил голос маг смерти.

— Это ключ к могуществу, которого ни у кого не было.

— Я не падальщик!

Северин пожал плечами, но все равно решил провести экскурсию. Его пальцы все еще были красными от ожога Агилерой.

— Здесь, месье победитель, вы видите мясо на кости. Это передняя лапа вашего преследователя, та самая, которой он пробил вам легкое. Я обжарил ее оливковом масле до хруста. Здесь, Андрэ, вы видите участок сердца, которое вы остановили своей жестокостью, здесь же паштет из печени, что питала это сердце, с перцем халапеньо и жареным багетом, а дальше вареный язык с брусничным соусом, ведь нет ничего прекраснее сочетания мяса и сладости. Костный мозг, популярный деликатес, я выбил из плеча твари молотком. Глаза же оставил сырыми. Отдельно любимые всем нашим темным представительством каперсы. Как видите, месье, здесь всего понемногу. По традиции Мечников вы были бы обязаны сожрать его полностью и в сыром виде, но я уступил традиции, предав все части родному вам огню. С вашей стороны остается только проявить немного уважения к сопернику.

Северин показал Андрею вилку. Темные глаза наставника сузились.

— Пошел вон отсюда сейчас же!

Маг безумия выпрямился.

— Хорошо. Сам съем.

— Оставь. — переменился маг смерти. — И принеси вина. Красного. Ты знаешь где.

Андрей уже забыл, как требовательна молодость. Он набросился на мясо со злостью тигра и ел руками. Штопор ловко ввернулся в бутылку Шато Грави.

— Как тебе это удалось, Андрей? — спросил Северин, заливая красное в протянутый бокал. Сам он сидел на полотенце рядом.

Маг тянул с ответом, наслаждаясь дыханием в обновленных легких.

— Узнаешь на Суде Правды завтра. — мужчина усмехнулся. — А ты что, уже думал, к семье вернешься?

— На самом деле, да. — легко признался подросток. — Я рассматривал твою гибель как возможность отдохнуть пару месяцев. Пока мне найдут нового мучителя, пока он поймет мой уровень и найдет подход… Сам же я разыграл бы драму “питбуль без хозяина никому не поверит”.

— И как бы ты потратил свое бесценное время?

— Мне бы пошло на пользу спокойно подумать о вещах, связанных с моим движением вверх.

Андрей улыбнулся побелевшими ровными зубами.

— Как ты все распланировал всего-то за четыре часа! Даже немного жаль тебя огорчать.

— Ничего, потерплю. Ты же не бессмертный.

Андрей усмехнулся.

— Так что? Не поделишься своими переживаниями?

Северин помолчал.

— Я темный маг, и в исполнении зла меня должны ограничивать только мои способности.

— И фантазия.

— Да. — вздохнул он. — Обе эти вещи у меня есть, но зла я не делаю. Следовательно, я ограничиваю себя, и мне не то что не дадут больше сил, у меня могут отнять и то, что есть сейчас. Это же так работает?

— Так и работает. — закивал темный маг. — Что ты хочешь сделать?

— Я хочу лечь в эту ванну, пить это вино, и глодать в ней кости Евгения Игоревича Лебедева…

Андрей печально вздохнул и молча ушел под воду. Северин подался вперед. Положил руки на край ванной. Из крана лениво капало, звук дрожал на стенах. Через сорок капель Андрей всплыл.

— Спасибо. — сказал он. — У моей седьмой жизни появился смысл.

Северин не понял.

— Ты идиот. — пояснил Андрей. — Дурак. Дурила. Ребенок. Ты ребенок? Мальчишка?

— Да. — не моргнул он и глазом.

— Тебе повезло, что я — нет. Уже сколько жизней нет. И ты перестанешь. — Он налил себе еще и выпил. — Запомни раз и навсегда: Евгения не существует.

— Звучит безумно.

— Твоя вотчина, Северин, привыкай. Ты знаешь, как бы я поступил на твоем месте?

— Да. — закрыл глаза он, косо улыбаясь. — Но зла Лидии я не могу сделать, несмотря на все желание.

— Почему?

— Я не могу ее трогать…

— Без соплей. Говори. Почему?

Ромб его лица пошел вбок.

— Я желаю, чтобы она меня сама пожелала. Так, как будет желать она и именно меня. Хоть на секунду. Уж тогда я весь ее…

— Какое отношение к этому вопросу имеет Евгений?

— Она его любит. — руки Северина двинулись вперед, показывая поток.

— Какое он имеет к этому отношение?

Северин опустил руки на борт ванной.

— Он любит ее? — скривился он.

Андрей помотал головой.

— Его не существует. Повторяю. Его нет. Nicht[1].

— Я не понимаю, как его может не быть, когда он есть…

— Так пойми. Ты маг безумия или где?

— Но она его любит. — улыбался Северин беспомощно.

— Она. — скалился на него Андрей.

Подросток помотал головой, глаза у него безумно блестели.

— Ты же сказал молчать…

Наставник зарычал.

— Ты не понимаешь. — налил он себе еще вина. — О том молчать. Всю жизнь. Как я и сказал. Мы вообще не об этом.

— Потому что его нет? — еле предположил он.

— Так. — поставил он бокал. — Сейчас будет еще одна мудрость. Как интермедия. Надеюсь, у тебя не поедет крыша. Слушай: ты создаешь плохие новости. Ты не доставляешь их. Когда я был, как ты, гонцов с плохими новостями топтали лошадьми, поэтому я говорю тебе: нет. Ты молчишь. Всю жизнь. Ясно?

— Ясно.

— А теперь к черту его. Нужен он тебе? У тебя к нему чувства?

— Нет.

— Она любит. Она это делает. Она. Ты слышишь меня?

— Но она выбрала его!

— Бинго!

Наставник снова ушел под воду. Северин схватился за стекло, перевернул черным горлышком вниз. В рот ему упала красная капля. Так наступила полночь.