Камень. Книга двенадцатая

Станислав Николаевич Минин (2024)

Продолжение увлекательных приключений Алексея Романова на Лазурном берегу.

Глава 3

Не вполне обоснованные ночные претензии Ванюши Кузьмина по поводу отсутствия с моей стороны должного всеобъемлющего контроля за окружающей оперативной обстановкой все-таки дали о себе знать, и появление вблизи яхты злого царственного деда мое подсознание не только зафиксировало, но и заставило организм вырваться из сладких объятий Морфея. Усевшись на диване, я слегка напрягся и увидел, что на «Звезду» царственный дед решил заявиться не один, а в компании других моих родичей: царственной бабули, родителя и деда Вовы, — и, что самое характерное, все, кроме царственного дедули, были в неплохом таком настроении. Выяснять, что опять вывело из себя главу рода, желания у меня не было, поэтому я тихонько, чтобы не разбудить посапывающих братьев, пробрался в душ, где решил принять водные процедуры.

К дивану, ставшему для меня уже родным, вернулся свежим и бодрым, а когда взглянул на часы, понял и причину своего вполне удовлетворительного физического и психологического состояния — стрелки показывали десять минут двенадцатого. Получается, в общей сложности и без учета ночных посиделок с братьями я проспал больше девяти часов, что за все время пребывания в Монако для меня явилось настоящим рекордом. Насладиться этим фактом в полной мере мне не дали — из угла каюты, где стояла кровать, сначала послышались непонятные звуки, потом глухая ругань, закончившаяся, однако, мольбой о помощи:

— Леха, братское сердце, принеси нам пивка! Холодненького!

Отказывать в просьбе я и не подумал — Коле с Сашей сейчас действительно было плохо — и, вспомнив добрым словом предусмотрительного Прохора, отправился к холодильнику за «таблетками». Чтобы лишний раз не ходить, взял сразу четыре бутылки микстуры, две из которых там же, у холодильника, и открыл.

В процессе лечения Колю с Сашей пробило на чувство вины, но, к счастью, не перед сожженными заживо испанцами, а перед собственными родителями:

— Леха, а куда мы сунули наши телефоны? — спросил меня развалившийся на диване в одних труселях Николай. — Вчера после казни родителям позвонили, быстренько пообщались и пообещали, что позже перезвоним, а потом как-то все закрутилось… — Он вздохнул, а я решил не напоминать ему о том, что ночью разговор на эту тему у нас уже был. — И вообще, — продолжил Коля, — я больше водку пить не хочу и сегодня планирую обойтись только пивом.

Его поддержал Александр, тоже сидевший на диване в одних трусах:

— Полностью согласен, но предлагаю с пива перейти на столовое винишко. И телефоны надо найти, но немного попозже — когда чума окончательно попустит.

Приняв такие важные для себя решения, братья спокойно продолжили лечиться, и я опять, как и сегодняшней ночью, не чуял со стороны Коли с Сашей особых сожалений по поводу своего участия в публичной казни.

Мониторингом состояния двух молодых великих князей я занимался не один — Кузьмин тоже проявлял интерес, но на расстоянии, и, когда колдун с носа яхты направился в нашу сторону, я даже не удивился.

— Доброго дня, молодые люди! — Именно с такими словами жизнерадостный до отвращения Ванюша открыл дверь каюты. — Как ваше ничего?

— Бывало и лучше, дядька Иван, — буркнули Коля с Сашей. — Но мы в процессе поправки своего здоровья.

— Правильно, — хмыкнул колдун. — Чего себя мучить? Вы, главное, аккуратнее поправляйтесь, не частите с лекарством, а то есть риск в штопор сорваться.

Братья на это только отмахнулись, всем своим видом показывая Кузьмину, что уж им-то «сорваться в штопор» точно не грозит. Колдун же только покивал и продолжил:

— На яхту прибыли старшие Романовы, которые хотят вас видеть. Так что даю вам десять минут на умыться и накинуть на себя шмотки. Время пошло, молодые люди.

В установленный норматив вялые, но умытые и небрежно причесанные Коля с Сашей не уложились, но зато решили очень важную для себя проблему: нашли рядом с кроватью свои телефоны. А дальше возникла другая сложность: костюмы с рубашками, кое-как брошенные вчера братьями по пьяни на стулья, оказались мятыми.

— Вот черт! — Николай разглядывал свои скомканные штаны. — Я не могу появиться перед старшими родичами в таком непотребном виде!

— Я тоже, — поддержал его Александр и встряхнул ставшую бесформенной рубашку. — Форс-мажор получается, дядька Иван, из каюты нам не выйти никак. Так старшим родичам и передай. Хотят нас видеть — пусть сами к нам идут.

Ванюша, со скепсисом наблюдавший все эти «приготовления к выходу в свет», перевел взгляд на меня — мой внешний вид хоть и был не без недостатков, особенно не менянная со вчера рубашка, но в общем и целом… Колдун вздохнул и огласил свой вердикт:

— Я вас услышал, молодые люди. Так старшим Романовым и передам. Но учтите, государь сейчас пребывает в очень дурном настроении и способен разозлиться еще больше. Может, все-таки передумаете?

Упоминание про дурное настроение царственного деда подействовало на Колю с Сашей отрезвляюще — в течение буквально пары минут мои братья при помощи маленьких водяных и воздушных смерчей привели костюмы с рубашками практически в идеальный вид. Я на это чудо бытовой магии смотрел во все глаза, а когда Коля с Сашей начали одеваться, перевел взгляд на Ванюшу, мол, ты видел? Колдун лишь отмахнулся:

— Нам с Прошкой и Виталькой Пафнутьевым твой отец в боевых выходах именно так комки чистил. И ты так сможешь, царевич. Но советую этим способом в будущем не злоупотреблять и пользоваться для стирки шмотья обычной прачечной — все-таки в запахе стирального порошка и кондиционера есть своя прелесть.

Старшие родичи в большинстве своем встретили нас улыбками, только хмурый царственный дед, не повернувшись в мою сторону, подозрительно оглядел Колю с Сашей и, не пожелав нам доброго утра, спросил:

— Почему не пьяные? Вам же вчера вроде бы русским языком приказали ни в чем себе не отказывать в плане употребления спиртосодержащих жидкостей в лечебных целях! Чего непонятного-то, молодые люди?

Судя по всему, похмельные Коля с Сашей не ожидали претензий по поводу своего относительно трезвого состояния, поэтому слегка подвисли и начали бормотать что-то невнятное. Пришлось за братьев оправдываться мне:

— Деда, да мы проснулись полчаса назад! Коля с Сашей только тремя бутылочками пива и успели подлечиться, перед тем как вы нас вызвали! Кроме того, мы ночью еще просыпались и добросовестно выполняли твой приказ. Можешь у Прохора Петровича и Ивана Олеговича спросить, они присутствовали на лечении.

Царственный дед тут же перевел взгляд на моего воспитателя, который озвученную информацию подтвердил:

— Было дело, государь, — кивнул он. — Ночью курсанты к выполнению приказа отнеслись весьма добросовестно. Мне даже пришлось им помогать до кровати добираться.

Дед слегка отошел лицом, повернулся к нам с братьями, натянул улыбку и проворчал:

— Тогда ладно, ежели ночью еще… А то я тут думать начал, что вы сачкуете самым наглым образом.

Видя, что царственный дед обозначил свое к нам благорасположение, Александр решил проявить инициативу:

— Деда, тут такое дело… Короче, мы с Колей больше крепкий алкоголь пить не хотим, не лезет уже. Будем сегодня лечебные процедуры с помощью вина проходить…

Улыбка медленно сползла с лица императора, он нахмурился и уже начал набирать воздух для вполне объяснимого в подобной ситуации возмущенного рыка, но я его опередил:

— Деда, лично я не вижу смысла в дальнейшем продолжении выбранного вами курса лечения! Коля с Сашей вполне адекватны, а с психикой у них все в порядке. Можешь у Ивана Олеговича спросить, он подтвердит.

Глава рода несколько секунд разглядывал меня исподлобья, потом обратился к Кузьмину:

— Иван Олегович, что скажешь?

— Царевич прав, государь. — Колдун обозначил поклон. — Я тоже могу заявить со всей уверенностью, что Коле с Сашей продолжать употреблять «беленькую» уже ни к чему, по крайней мере, в таких объемах. Но при этом, государь, посмею настаивать на том, чтобы все трое молодых людей оставались на яхте под моим с Прохором присмотром как минимум до завтрашнего утра — мало ли какой выверт может случиться в их неокрепших мозгах.

На возмущенный бубнеж Коли с Сашей касательно наших с ними «неокрепших мозгов» император не обратил никакого внимания — он лишь кивнул:

— Добро. Но под вашу с Прохором ответственность.

— Так точно, государь!

Царственный дед, видимо, посчитавший свой воспитательный долг выполненным, только махнул рукой, и мы тут же попали «в объятия» более заботливых родичей — мой отец с дедом Вовой принялись выяснять, какое именно вино племянники предпочитают в это время суток, а царственная бабуля начала нам объяснять причины дурного настроения своего супруга. Оказалось, что виной тому стала та самая вчерашняя статья с сайта польской газетенки, где меня обвиняли во всех смертных грехах и называли Грозным. После донесения до непонимающих Коли с Сашей всех нужных подробностей выяснилось, что наши старшие родичи восприняли данную статью как бесплатную рекламу не только Российской империи и рода Романовых, но и как наш с братьями личный успех в деле правильной международной пропаганды: на фоне публичной казни испанцев подобные статьи лишь усиливали требуемый эффект. Однако царственный дед, как порядочный император, на подобные «злобные» статейки обязан был реагировать, ну он и прореагировал — еще ночью объявил очередную боевую готовность в наших войсковых соединениях на границе с Польшей, а утром в присутствии Гримальди, Бурбонов, Гогенцоллернов и Виндзоров встретился с Сигизмундом во дворце князя Монако, чтобы «навсегда прекратить подобные злобные нападки на любимого внука».

— Так-то у вашего деда перед встречей с корольком настроение было неплохое, — рассказывала Мария Федоровна, — он даже шутил, что поляки-русофобы без всякой подсказки и дополнительных денежных вливаний все сделали за нас, но когда Сигизмунд начал блеять о свободной прессе, плюрализме мнений и свободе слова, ваш дед по привычке завелся, ну и…

Бабуля хмыкнула и сделала неопределенный жест рукой:

— Сначала дед просто орал на французском, потом как-то незаметно перешел на великий и могучий с использованием емких вкраплений обсценной лексики, а закончилось все заявлением на английском, мол, он сам брезгует руки марать о всякую родовитую польскую шляхту и в духе настоящей свободы и плюрализма мнений просто не будет возражать против желания его любимого внука Алексея лично посадить старшего и младшего Сигизмундов на кол.

Пока императрица смотрела на нас смеющимися глазами, Александр решил высказать свое мнение:

— Всегда знал, что дед Николай у нас прирожденный дипломат… — Он вздохнул. — И чем, я стесняюсь спросить, все закончилось?

— Тем, что вместе с Сигизмундом теперь испугались и наши родственнички, Вильгельм с Георгом, и французский Людовик тоже, — рассмеялась бабуля. — Они же прекрасно понимают, что в Польше в связи со смертью короля с наследником обязательно начнутся междоусобные войны, и польское королевство перестанет являться таким удобным буфером между Россией и Европой. Одним словом, от всех заинтересованных сторон последовали призывы успокоиться и упреки в сторону вашего деда в том, что он совсем заигрался и в очередной раз поставил под угрозу весь мировой порядок, зиждившийся на неприкосновенности членов правящих родов.

— Ага, — буркнул Коля, — немцы с англичанами и испанцами первые вертели всю эту неприкосновенность на одном месте, когда на Ибице ту дичь в отношении нас устроили. — И под осуждающим взглядом императрицы Николай опустил глаза. — Извини, бабушка, не сдержался…

Мария Федоровна вздохнула:

— Я лично во дворце Гримальди нашла в себе силы сдержаться от несправедливости применения в отношении нас подобных двойных стандартов, а вот ваш дед утерпеть не сумел, и Вильгельм с Георгом тоже попали под раздачу, причем свои пять копеек немцам с британцами под шумок раздали и Гримальди с Бурбонами… Ругань могла длиться еще долго, дошло уже до неконтролируемых выплесков стихий и вообще было непонятно, чем это все закончится, но тут многоопытный Людовик очень удачно перевел стрелки на «виновника торжества», Сигизмунда, и общим решением королей и императоров полякам было поставлено на вид за их абсолютно неприемлемое поведение, негативно влияющее на и так сложную международную обстановку. — Мария Федоровна оглядела нас довольным взглядом и озвучила свое виденье ситуации: — Вот так вот, внучки, и делается порой большая политика! Ваш дед на ровном месте сначала спровоцировал своих царственных братьев на обсуждение по второму кругу уже давно решенных вопросов, в которых прямо прослеживалась их вина, а потом руками тех же немцев, англичан и французов порешал вопрос с поляками. Красиво?

— Красиво… — кивнули мы с Колей, признавая «коварство» императора.

А вот Александра аргументы бабули не устроили:

— Понятно, что дед красавец, но почему он тогда после столь виртуозно проведенных переговоров на яхту злой пришел? Тут радоваться надо, а он…

Императрица тяжело вздохнула:

— Шура, ты с похмелья точно туго соображаешь! Деду на переговорах надо было по-настоящему разозлиться, чтобы все прошло, как он задумал, вот его и понесло в очередной раз. Что непонятного-то?

— Да понял я… — Шура пожал плечами. — Полное погружение в образ сатрапа, все дела… Хотя деду и погружаться-то не надо…

— Александр!..

Когда мы уже все вместе со старшими Романовыми расположились на носу яхты, мой родитель стал посвящать нас с Колей, Сашей, Прохором и Ваней в текущую «оперативную» обстановку.

— Перевод вчерашней статьи из польской газетенки перепечатали мелкие издания практически всех стран Европы, Азии и Америки. Понятно, что крупные издательства этих стран связываться с подобной чернухой не пожелали, но тем не менее я уверен, — отец усмехнулся, — до требуемой целевой аудитории поляки за нас основную мысль донесли. Кроме того, по нашей просьбе Шереметьевы тоже опубликовали перевод статьи во всех отечественных СМИ под соусом «злобный оскал русофобии». Эффект, как говорится, не заставил себя долго ждать — с самого утра в отечественной прессе идет активный накат на Польшу, тему русофобии обсуждают в программах новостей и на дневных ток-шоу, около польского посольства в Москве полиция еле сдерживает натиск протестующих, и та же полиция в приграничных с Польшей городах уже успела предотвратить целых четыре попытки погромов отдельных польских общин. Короче, молодые люди, — родитель опять усмехнулся, — работа по консолидации российского общества перед лицом внешнего врага проходит очень успешно.

Я поморщился:

— Отец, такой внешний враг, как Польша, даст лишь временный эффект по консолидации — уж слишком мелки пшеки для настоящей страшилки. Что дальше делать будем?

— Во-о-от! — протянул он и поднял указующий перст. — Правильный вопрос, сынок, на который наши с тобой будущие подданные уже сами начали отвечать! — Родитель горделиво выпрямил спину и пафосно продолжил: — За последние несколько месяцев на небосклоне российской политики необычайно ярко засверкала новая звезда — великий князь Алексей Александрович, будущий император Российской империи…

Я покривился:

— Отец, а можно без пафоса?

— Можно, — хохотнул он, а вслед за ним ухмыльнулись и братья с Прохором и Ваней. — Короче, сынок, ты сейчас в империи самая популярная фигура, популярнее даже твоего царственного деда, рейтинги которого всегда находились на очень высоком уровне. Так вот, ты популярен во всех слоях нашего общества: и среди простого люда, и среди знати, и в армии со спецслужбами. Твои… публичные акции, ставшие достоянием общественности, однозначно характеризуют тебя не только как смелого и справедливого молодого человека, ярого приверженца традиционных ценностей, близкого по духу простым людям, но и как того, кто живота не пожалеет ради спасения Родины, своих родичей, друзей и будущих подданных… А тут еще Святослав перед казнью удачно подсуетился, чтобы вы втроем после казни прощения у Господа за содеянное через него просили. И это, казалось бы, простое действие, сынок, резко повысило популярность среди наших многоконфессиональных верующих не только самого патриарха, но и вашу с Колей и Сашей. — Родитель отпил из стакана минеральной воды и продолжил: — Именно благодаря вам, молодые люди, Романовы продолжили оставаться одной из самых важных скреп, гарантирующей народу Российской империи дальнейшую благополучную жизнь, развитие, безопасность, стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Тебе нужны доказательства? Их есть у меня…

Перечисление «доказательств» заняло достаточно продолжительный период времени и сопровождалось не только постоянным цитированием отдельных выдержек из восторженных статей отечественных СМИ, касающихся грандиозных масштабов личности великого князя Алексея Александровича, его братьев и всех Романовых, вместе взятых, но и показом видеороликов, освещающих некоторые события в Москве и не только. Если к восторженным статьям шереметьевских акул пера я был готов, как и к тому, что у ограды нашего МИДа в память о погибших дипломатах опять все будет в цветах, то вот к тому, что толпы простых людей понесут цветы не только к Кремлю, но и к моему особняку — точно нет!

Родитель, наблюдавший за нашей с братьями реакцией, удовлетворенно хмыкнул:

— Вот она, народная любовь! И это еще не все, молодые люди! По всей империи народ находит время прямо посреди рабочего дня забежать в церкви и поставить свечки за здравие государя с государыней, цесаревича и молодых великих князей! Чем вам не консолидация общества вокруг правящего рода?

Пока мы с Колей и Сашей сидели и обалдевали от масштабов консолидации, свое мнение решил высказать скалящийся Кузьмин:

— Да, господа курсанты, попали вы… Как вам теперь бл@дей в особняк таскать без циничного попрания традиционных семейных ценностей, ума не приложу! Да и элементарное посещение вами стриптизников теперь под большим вопросом: патриархальное общество не поймет… Что делать собираетесь?

Братья нахмурились, а Саша спустя непродолжительное время протянул:

— Беда… А я так хотел перед свадебкой оторваться… Видимо, не судьба!

Николай на это только тяжело вздохнул и с надеждой посмотрел на моего отца:

— Дядька Шура, ведь можно будет что-нибудь придумать?

— А что тут придумаешь, Коляшка? — пожал плечами тот. — Разве что проверенных боевых подруг под покровом ночи в особняк к вам доставлять. Есть такие на примете?

— Найдем!

Пока между братьями и их не только любящим, но и понимающим дядей шел самый настоящий торг, касающийся организации регулярного ночного досуга двух находящихся в увольнении курсантов, я вспомнил про свой вчерашний разговор с сестрами, пересел к царственной бабуле и передал ей просьбу Елизаветы насчет посещения малой цирка.

— Вот же паршивка! — делано завозмущалась старушка. — Уже прочухала, через кого именно свои вопросы проще решать! Не через отца с дядей, не через деда, не через сестер, а через любимого старшего брата, способного оказывать влияние на строгую бабушку! Смотри, внучок, сам не заметишь, как твои сестры на шею к тебе залезут и ножки свесят!

— Уже залезли и ножки свесили, бабушка, — улыбался я. — Так что мне передать Елизавете?

— Сама ей позвоню и обрадую малявку, — фыркнула Мария Федоровна. — И заодно выполню сегодня еще одну твою просьбу — свожу наших морячек на обещанный шопинг, раз уж денек более или менее свободный выдался…

***

Телефоны мы с братьями включили перед самым обедом и тут же приступили к изучению содержимого нашего молодежного чатика. По большому счету, ничего нового мы для себя не открыли — все уже показал и рассказал мой отец, — за исключением того, что кто-то умный сказал молодым аристо о необходимости поучаствовать в возложении цветов к временному мемориалу погибшим дипломатам у ограды МИДа. Причем к этой акции привлекли еще и учащихся Царского лицея во главе с моими сестрами Марией, Варварой и Елизаветой. Трогательный видеосюжет прилагался. Отдельно мы с братьями посмотрели видяшку, снятую Алексией возле нашего особняка, — огромное количество цветов и вереница людей, двигавшаяся по переулку под зорким присмотров дворцовых. Нашу общую реакцию на такой своеобразный перформанс выразил Николай:

— Ладно бы к кремлевской стене цветы несли или к какому-нибудь памятнику, но к нашему особняку!.. Не дай бог в привычку войдет!..

После обеда яхту почтил своим присутствием князь Пожарский, с ходу ставший «плакаться» нам на то, что и его не обошла стороной народная любовь:

— Ладно военный министр с начальником Генерального штаба, министр Внутренних дел, командир Отдельного корпуса жандармов, генеральный прокурор с главным военным, судейские, командиры гвардейских полков и руководство столичной полиции меня за воспитание достойного внука и участие в воспитании двух молодых великих князей поблагодарили, так ведь и простые люди не забыли старика! — Дед Михаил с гордостью показал фотографии уже своего особняка, у забора которого тоже наличествовали цветы. — Прохор, — князь подошел к моему воспитателю, — это в первую очередь твоя заслуга!

Дед обнял смущенного воспитателя, потом повернулся к императору и поклонился:

— Государь, не за себя прошу, а за верного слугу твоего!

Опять поклонившись, князь вытолкал продолжавшего смущаться Прохора прямо пред светлые очи улыбавшегося императора. Тот хмыкнул и кивнул:

— Михаил Николаевич, как всегда, прав, и мне с горечью приходится признавать, что главная заслуга в деле воспитания моего внука Алексея, а также… огранка двух других внуков — Коли и Саши — принадлежит именно вам, Прохор Петрович. От всего рода Романовых хочу сказать вам еще раз огромное спасибо! — Воспитатель поклонился. — Что же касается достойной благодарности, — царственный дед улыбнулся еще шире, — то она как раз сейчас находится на стадии подготовки, и я уверен, что к нашему возвращению на любимую родину будет готова к торжественному вручению. Прохор Петрович, заверяю, вам понравится!

— Не сомневаюсь, государь! — Воспитатель в очередной раз поклонился.

Ближе к четырем часам на яхту поднялась делегация, состоящая из подполковника Михеева, генерала Нарышкина и графа Петрова-Врачинского.

— Государь, — подполковник щелкнул каблуками, — прошу прощения, что отвлекаю от дел, но у нас… ситуация.

— Слушаю, Вова. — Царственный дед как-то сразу подобрался.

— На Владимира Александровича, — Михеев кивнул в сторону Петрова, — буквально час назад вышла небезызвестная вам баронесса фон Мольтке и пригласила графа на завтрашнюю вечеринку в ресторан при отеле «Негреску», где якобы с Владимиром Александровичем, его супругой и сыновьями хотят познакомиться и пообщаться его дальние родственники со всей Европы. Граф взял паузу на подумать и о звонке тут же сообщил мне, а я посчитал своим долгом привлечь уже Алексея Петровича. Доклад закончил.

— Зашевелились, стервятники европейские! — буркнул дед. — Почуяли халяву! Но ничего, мы им поживиться не дадим! — Он кивнул Михееву: — Вова, ты все правильно сделал, молодец! А вы, Владимир Александрович, — теперь все внимание императора было сосредоточено на графе, — не переживайте, все будет в порядке. Но вот соответствующий инструктаж вам и вашей семье надо будет у Алексея Петровича все-таки пройти. Во избежание, так сказать…

— Конечно, государь, — поклонился дядька Вова.

— Вы свое генеалогическое древо изучили, как я вам велел?

— Изучили, государь. В том числе и основные наши родственные связи в Европе, но там столько фамилий и имен, в том числе и труднопроизносимых, что голова кругом идет!

Император хохотнул:

— Могу себе представить, у Романовых аналогичная ситуация! Но тем не менее надо хорошенько запомнить хотя бы тех, чей род до сих пор не пресекся. Особенно хорошо свою родословную должен знать ваш старший сын Александр, ради которого и организуется весь этот всеевропейский шабаш. Владимир Александрович, — царственный дед добавил выразительности в голос, — мы на вас очень рассчитываем.

— Мы не подведем, государь…

Перед самым своим уходом с яхты Владимир Александрович Петров успел со мной переговорить и убедиться, что «с Пожарским все, как всегда, в полном порядке». На мой вопрос касательно Шурки дядька Вова только отмахнулся:

— Должен скоро из Ниццы со своей реставрации вернуться. Третий день уже грязный как черт приезжает. Но довольный…

***

Ближе к вечеру, когда царственная бабуля вместе с довольными морячками вернулись с шопинга и старшие Романовы с князем Пожарским удалились в отель, я позвонил сначала Алексии, потом сестрам, которые теперь в шутку обращались ко мне не иначе как Грозный, и закончил телефонное общение на Соне, которая поделилась со мной своим искренним возмущением по поводу грязных происков польских журналюг. Я посоветовал девушке не обращать внимания на подобные злобные выпады, которых в будущем ожидается еще много, и поинтересовался, как они с молодежью проводят время. Все было стандартно: совместный обед и поход на пляж, разбавленный в отсутствие Прохора Петровича активными играми, коими стали волейбол и футбол. От поездок на мотах и автомобилях, а также от посещения ночного клуба было решено отказаться в связи с последними не очень приятными событиями.

Коля с Сашей от меня в телефонном общении не отставали.

— Все, Лешка, кончилась наша с Коляшкой вольная жизнь! Завтра точно родаки с дедами в Монако прилетают!

Именно так охарактеризовал Александр их с Николаем ближайшее будущее после довольно-таки продолжительного телефонного общения с родителями. После моих уточнений выяснилось, что Саша имел в виду не их помолвки с Гримальди и Савойской, а присутствие в Монако любимых родительниц, от навязчивой заботы которых и сбежали они сначала ко мне на квартиру, а потом и в особняк.

— Вот увидишь, Лешка, — хмурился Коля, — наши отцы начнут весело время проводить с остальными Романовыми и наследниками правящих родов, с которыми давно не виделись, а супружниц своих благополучно на сыновей сплавят!

— А бабушка? — недоумевал я. — Вот пусть с ней, Михеевой и Петровой время и проводят.

— Ага, с бабушкой! Да они ее как огня боятся! Как только обязательная программа на каком-нибудь очередном приеме будет выполнена — тут же от бабушки сбегут! И нас с собой прихватят, чтоб, значит, не так скучно было. — Николай вздохнул, посмотрел на свой бокал с вином и неожиданно предложил: — Шура, может, ну его, это столовое винишко? А то в голове еле шает, и толку ноль…

— Портвейн, быть может? — заулыбался тот.

— Отличный выбор, братишка! Только давай не будем особо злоупотреблять, чтобы завтра перед гостями нормально выглядеть…

После ужина яхту почтил своим присутствием патриарх. Благословив моряков, свободных от несения вахты, Святослав уединился со мной в мастер-каюте и принялся в красках расписывать наш с ним несомненный успех и возросшую популярность как на любимой родине, так и за ее пределами. Для наглядности патриарх продемонстрировал и «слайды» на своем телефоне. Когда «подготовка» была завершена, последовало и предложение, подкупающее своей новизной: я должен был обязательно поспособствовать тому, чтобы часть прибылей от нашего энергетического бизнеса пошла на святое дело православия. Ожидая чего-то подобного, я сразу пошел в отказ и, к своему удивлению, почуял, что именно такой реакции от меня и ожидали.

— Попытка не пытка, — вздохнул Святослав. — Но я был обязан попробовать. Будет у меня к тебе, Алексей, еще одна маленькая просьба.

— Внимательно слушаю, ваше святейшество, — напрягся я.

— Обещай, что, когда в Москву вернемся, ты найдешь время и посетишь с официальным визитом особняк князя Карамзина.

Я выдохнул:

— Ваше святейшество, а можно было прямо озвучить настоящую просьбу, а не… я прошу прощения, огород городить?

Патриарх, огладив бороду, заулыбался:

— А так интереснее. Да и профессиональная деформация дает о себе знать. Так как насчет визита?

— Почту за честь…

***

Когда фон Мольтке зашла в каюту, ее ждал неприятный сюрприз: помимо цесаревича, в помещении находились великий князь Алексей Александрович, генерал Нарышкин и господа Кузьмин с Белобородовым, а значит, романтическое свидание с Александром было безнадежно испорчено. Поначалу баронесса расстроилась, однако того времени, что фон Мольтке потратила на снятие балаклавы и приведение прически в порядок, хватило на холодный анализ ситуации, подсказывающий, что романтическое свидание от нее никуда не денется, а вот участие в заседании этого своеобразного мужского клуба дорогого стоит. По крайней мере, фон Мольтке хотела на это надеяться.

Ожидания ее не обманули, и после обязательных приветственных комплиментов Александру усадили за стол рядом с Алексеем Александровичем, налили вина, переставили ближе к ней тарелки с сырной и фруктовой нарезками и пока оставили в покое, а свою историю продолжил рассказывать прерванный Иван Олегович:

— Так вот, приземляемся мы в Барселоне, выгружаемся с борта и втроем с Петровичем, — он указал на Прохора Петровича, — и Михаилом Николаевичем Пожарским направляемся к встречающим нас испанским спецслужбистам. А когда мы к ним подошли, его высокопревосходительство балаклаву-то и стянул! — И так активно жестикулирующий рассказчик изобразил соответствующее движение. — Вы бы видели, как вытянулись испанцы и тявкнули на своем что-то положенное! А князь невозмутимо так: «Доброе утро, господа. Вольно. И давайте уже займемся делами». Николаич, Петрович, — Кузьмин по очереди посмотрел на цесаревича и генерала, — как нам испанцы после «просьбы» его высокопревосходительства грузиться по машинам помогали! Меня аж гордость обуяла, что я под командованием старика столько славных дел наворотил!

Тут в монолог вмешался Белобородов:

— Уж ты-то наворотил! — вздохнул он. — У Михаила Николаевича, помнится, от твоих славных подвигов изжога не проходила — Саша не даст соврать. — Цесаревич с улыбкой кивнул. — И в Барселоне в порту не совсем так все было, а циничнее именно с твоей стороны, Ваня, и гораздо жестче… Хотя влияние масштаба фигуры Михаила Николаевича тоже глупо недооценивать.

Какое-то время фон Мольтке наблюдала за препирательствами Кузьмина и Белобородова. Вместе с ней наблюдали и все остальные, причем, судя по улыбкам что Романовых, что Нарышкина, видели они это «шоу» далеко не в первый раз.

— Алексей Александрович, — баронесса аккуратно нагнулась к великому князю, — у вас всегда так весело?

— Всегда, — хмыкнул он. — У нас скучно не бывает. И если у обычных людей рассказанное надо делить на два, а то и на три, то вот в случае с Прохором Петровичем и Иваном Олеговичем надо умножать минимум раза в четыре.

— Даже так?

— Даже так, Александра Генриховна…

Впрочем, долго пикировка Белобородова и Кузьмина не продлилась, и цесаревич предложил перейти к обсуждению текущих дел. Первым отчитывался Нарышкин, и баронесса по отсутствию особого интереса со стороны остальных присутствующих сразу поняла, что делал это генерал в большей степени для нее. Суть доклада Алексея Петровича сводилась к следующему: по информации наших дипломатических представительств по всему миру к предупреждению со стороны правящего рода Российской империи все страны отнеслись очень серьезно, усилили охрану наших посольств и начали проводить профилактическую работу среди соответствующего контингента о недопущении совершения в отношении подданных Российской империи действий противоправного характера. Исключением не стали даже Польша с Китаем, и Нарышкин в шутку связал подобные действия короля и императора с непосредственной территориальной близостью к телам этих августейших персон некоего очень нервного, несдержанного и резкого великого князя. Все посмеялись, и генерал продолжил, описав достаточно предсказуемую реакцию обычных подданных большинства других стран на трансляцию казни: великий принц Алексей с братьями вообще красавчики, которые не гнушаются замарать руки; Романовы тоже молодцы, потому что воспитали достойную подрастающую смену; да и вообще русских надо уважать только за то, что не бросают своих, не боятся защищать соотечественников по всему миру и жестоко мстят за нападения на подданных империи.

— Еще про Афганистан и полное уничтожение рода Никпай в СМИ большинства стран вспомнили, — заканчивал доклад генерал. — В статьях и репортажах тамошние аналитики отдельно подчеркнули, что молодые великие принцы Алексей, Николай и Александр тоже на Среднем Востоке засветились. И на основании этого стали утверждать, что и события в Афганистане, и известные… кровавые похождения нашей молодежи на Ибице, и в Сен-Тропе, и публичная казнь испанских террористов являются звеньями одной цепи, а Российская империя однозначно взяла курс на ужесточение внешней политики. Доклад закончил.

Первым, кто активно прореагировал на озвученное, был Кузьмин. Он вскочил со стула и обратился к цесаревичу:

— Николаич, что за бред несут эти диванные аналитики? На Ибице же с нашей стороны была чистая самооборона! Испанцы, умудрившиеся по недоумию послать против нас свой спецназ, обошлись всего-то пятьюдесятью трупаками! Да, мы с царевичем народу на двоих завалили прилично, Панцулая слегка перестаралась, но в итоге-то… Считай, по-божески в порт прорывались, а не как в старые добрые времена с полной зачисткой территории, чтобы никакая недобитая падла в спину стихией не ударила! А Петрович, пацифист хренов, — Кузьмин указал на Белобородова, — еще твоей дочурке Варваре зачем-то запретил подстанцию расфигачить! У девки, как я слышал, даже по этому поводу психологическая травма образовалась — именно эта травма, я уверен, Николаич, и стала причиной недавнего эпичного разгрома испанского посольства! А Сен-Тропе? Мы с царевичем чуть не сдохли во время подлого нападения из засады группы этой польской гниды Западловского, а импортные писаки заявляют, что русские ужесточают внешнюю политику! — Иван Олегович в сердцах схватил со стола свой бокал с коньяком и одним махом его опустошил. — Николаич, вчера царевич предлагал польских писак оптом в расход пустить, но мы с Петровичем его с трудом, но отговорили. Так вот, я теперь царевича в его праведном стремлении по полной подтянуть писак за базар абсолютно поддерживаю и готов лично провести акцию возмездия в любой указанной точке мира. Пусть журналюги с газетными аналитиками, твари дикие, на своей шкуре прочувствуют, насколько жесткой до жестокости стала внешняя политика Российской империи.

Фон Мольтке, замерев от этой сентенции, ждала реакции нахмурившегося цесаревича, однако первым свое мнение решил высказать упомянутый царевич:

— Ваня, — улыбался он, — ты чего завелся-то на ровном месте? Нам, в том числе и тебе, эти писаки и диванные аналитики бесплатную рекламу делают, а ты… Что же касается акции устрашения, то я уверен, нам с тобой в самое ближайшее время еще представится подходящий случай, и я при всех обещаю: твоему праведному гневу и извращенным фантазиям я мешать не буду.

Кузьмин на это только отмахнулся, уселся обратно за стол и потянулся за бутылкой с коньяком, а Алексей Александрович продолжил, но обратился уже к цесаревичу:

— Отец, мне кажется, Ивану Олеговичу надо… отвлечься. Заработался он у нас совсем. Помнишь, Иван Олегович в одном очень веселом месте целую агентурную сеть выстроил, за которую тебе еще французы претензии предъявляли? Может, именно в эту горячую точку мира его и послать?

Баронесса обратила внимание, как замер Кузьмин, а на лице цесаревича расплылась довольная улыбка:

— Олегыч, родной ты мой человек, — начал Александр под смех Белобородова и Нарышкина, — слушай мой приказ! За безупречное исполнение служебных обязанностей дарую тебе увольнительную до завтрашнего утра, но с условием обязательной проверки оперативной обстановки в известном тебе месте. На время твоего отсутствия на судне исполнять твои обязанности будет батюшка Владимир. Вопросы, матрос?

— Не имею, ваше императорское высочество, — гордо выпрямился Кузьмин. — А вы двое, — он повернул голову к продолжавшим веселиться Белобородову и Нарышкину, — завидуйте моей увольнительной молча.

К своему докладу фон Мольтке смогла приступить только минут через десять, когда великовозрастные мальчики навеселятся, выпьют и вновь начнут обмениваться подначками. Впрочем, атмосфера этого импровизированного совещания баронессу не напрягала — чувствовалось, что присутствующие мужчины между собой находятся в дружеских отношениях, вместе много прошли и не обращают никакого внимания на звания друг друга, как и на родовитость. Не смотрелся чужеродным элементом во взрослой компании и Алексей Александрович. Скорее даже наоборот, и фон Мольтке лишний раз убедилась в своих предположениях, что та дикая уверенность в себе, которую великий князь демонстрировал во время всех великосветских приемов и которая ставила молодого человека как будто бы на ступеньку выше всех окружающих, была совсем не наигранной, а естественной от природы.

— Повторять отдельные выводы из доклада Алексея Петровича я не буду, тем более они у нас совпадают, а остановлюсь на частностях, — начала баронесса. — Европейское светское общество, включая тех его членов, которые допущены к решению серьезных вопросов, осталось не очень довольно прошедшим вчера… публичным мероприятием. Все однозначно расценили эту акцию как продолжение открытой демонстрации Романовыми своего растущего влияния на мировой внешнеполитической арене. Но, в отличие от журналюг и диванных аналитиков, предпочитающих в своих статьях пока обходить стороной важнейший вопрос переноса бизнеса Российской империи по торговле энергоресурсами в Монако, европейские аристократы не скрываясь говорят, что с этим переносом ожидаются глобальные изменения в экономиках не только ведущих стран Европы, но и всего мира. А управлять этим процессом теперь в первую очередь будут не Германия с Британией и только потом Россия, а Россия и только потом Германия, Британия и Франция. Следовательно, Российская империя получает на фоне экономического могущества еще и огромное политическое влияние.

Цесаревич кивнул:

— Все правильно европейцы понимают, Сашенька. Ну, там еще играют роль другие страны, у которых есть свои запасы нефти и газа, но это несущественно. Прости, что прервал. Можешь продолжать.

— К чему веду, — улыбнулась баронесса. — Вчерашняя публичная акция европейцам не понравилась, но выводы они сделали правильные. Вернее, получили дополнительное подкрепление к своим прошлым правильным выводам и теперь намерены налаживать с русскими кристально прозрачный и исключительно взаимовыгодный бизнес, основанный на уважении к партнерам из суровой Московии с безусловным следованием букве международного права и межгосударственных торговых соглашений.

Дождавшись, пока вновь развеселившиеся «мальчики» после таких «неожиданных» откровений успокоятся, фон Мольтке продолжила:

— К взаимовыгодному бизнесу мы еще вернемся, но чуть позже. А сейчас я бы хотела остановиться на одиозной фигуре великого принца Алексея Романова. — Продолжавшая сидеть баронесса изобразила поклон в сторону хмыкнувшего молодого человека. — Тут у нас все без изменений: молодой брутальный отмороженный мачо из знатной семьи, не способный останавливаться ни перед чем ради намеченной цели. Однако на фоне вчерашнего публичного мероприятия и продемонстрированного во время него великим принцем недюжинного хладнокровия стали активно поговаривать об особой подготовке Алексея Александровича, которую он прошел в роду знаменитого князя Пожарского…

Опять взрыв веселья, и теперь уже Белобородов и его «садистские наклонности», заботливо привитые любимому воспитаннику, стали объектом шуток.

— К чему веду, — Александра отложила салфетку, которой промокала выступившие от смеха слезы, — в европейском свете активно муссируются слухи, что вместе с Алексеем Александровичем серьезную подготовку по методикам спецподразделений в роду Пожарских проходил и старший сын графа Петрова-Врачинского Александр…

Новый взрыв смеха и комментарий от держащегося за живот Белобородова:

— Лешка, ты мульку среди своих мажоров и мажорок запусти, что я еще в глубоком детстве вас с Шурой заставлял мелкую моторику рук острыми ножиками развивать! Они тебе поверят! Тем более дружки твои видели, как наш художник виртуозно с тесаком обращается!

— Прохор Петрович, прекращайте! — Фон Мольтке брала уже следующую салфетку. — Неужели вы Александра ничему не учили?

— Было дело, — обессиленно выдохнул тот. — Но посажению на кол точно нет! Разве что Шурка у нас всегда за нанизывание мяса на вертел и шампуры отвечал, но это не считается… Или считается?..

Порядок в каюте наступил только после «грозного» окрика цесаревича, а свой доклад сама Александра смогла продолжить только через пару минут:

— Так вот, европейская аристократия прекрасно понимает, что прямой выход на Романовых в этой меняющейся экономической ситуации им не светит: первыми все равно будут Бурбоны, Гримальди, Гогенцоллерны, Виндзоры и прочие правящие роды, которые и снимут самые жирные сливки. На главные российские роды у европейцев тоже желания особого выходить нет по той же причине. Остается лучший друг великого принца Алексея Романова — Александр Петров-Врачинский, у которого, как выясняется, дальних родственников по всей Европе великое множество. А у этих родственников свои родственники. Как родной крови-то не помочь?

Цесаревич только хотел что-то сказать, но баронесса остановила его жестом руки:

— Да, все родственники Петровых не особо надеются на положительный результат, особенно на фоне упомянутых выше слухов о спецподготовке художника, но, как говорится, чем черт не шутит? Саша, тебе граф Петров доложил о моем ему звонке?

— Он доложил моему отцу, но не суть. Алексей Петрович уже должен был провести с семейством Петровых инструктаж. Леша, как результаты?

— Терпимо, — поморщился генерал. — Думаю, должны справиться. Но… — Он многозначительно посмотрел на Белобородова с Кузьминым.

Те сразу заверили, что по возвращении на родину Петровыми займутся лучшие люди из ПГУ Корпуса. После этого все внимание сосредоточилось на баронессе, а общую просьбу озвучил цесаревич:

— Сашенька, подстрахуешь Петровых? По возможности?..

— Если только по возможности, — вздохнула она. — Сам понимаешь, Саша, мое навязчивое внимание будет неприятно как самим Петровым, так и их родственникам.

— Как не понять… — кивнул цесаревич и улыбнулся. — А поведайте-ка нам, баронесса, не обращались ли к вам, случаем, подружки и друзья по балам и приемам с вопросом о возможности в будущем составить некую протекцию как у Романовых, так и у представителей других правящих родов?

Фон Мольтке сделала вид, что страшно смущена:

— От вас ничего не утаишь, ваше императорское высочество! Не поверите, только хотела об этих вопиющих фактах доложить! Но не успела, попав под обаяние вашей харизмы… Готова понести суровое, но справедливое наказание…

Цесаревич цыкнул на не удержавшихся от хмыканья друзей, шикнул на хохотнувшего сына и, чуть не рассмеявшись, заявил:

— Ваше наказание, баронесса, мы обсудим чуть позже. А сейчас меня интересует ваш ответ на… вопиющие предложения.

— Отказывать друзьям и подружкам я не стала, но всех предупредила, что предметно обсуждать протекцию стану только при наличии полной фактуры.

— Правильный подход, баронесса! С вами можно иметь дело! И последний вопрос для формирования общей легенды: на кого из Романовых у вас есть выход?

— На Алексея Александровича, конечно. — Фон Мольтке призывно облизнула губы, стрельнула по сторонам глазками, нагнулась к великому князю и положила ему на плечо голову. — Милый мальчик от меня совсем без ума и не сможет отказать в пустячной просьбе…

— Слышал, милый мальчик?

— Милый мальчик не только слышал, но и видел… И теперь очень хочет пойти вместе с Ваней в увольнительную…