Обреченный защищать

Станислав Миллер, 2021

Адвокат Марк Островский получает таинственное письмо, из которого узнает, что его подзащитный был ошибочно осужден за убийство. Правда это или нет, но адвокат вынужден поверить, так как с его телом начинают происходить необъяснимые изменения. Невиновно осужденный выбрал самый жуткий способ отмщения…Изображение к обложке создано при помощи Leonardo.ai и доработано автором.

Часть 1. Плохая работа

Глава 1

Среди адвокатов в ходу известная поговорка: «нет хуже клиента, чем невиновный клиент». Чистая правда, скажу я вам. Однако встретить такого клиента — задача непростая. Пропитые дебоширы, неудачливые грабители и наркодилеры со стажем, превосходящим мой опыт работы в адвокатуре, с честными лицами твердили, что не совершали ничего противозаконного. Правда, их понимание «противозаконного» имело мало общего с Уголовным кодексом.

Вся прелесть таких клиентов в том, что ты не боишься облажаться. Позвольте объяснить вам пару простых вещей. По какой-то причине люди полагают, что хороший адвокат может вытащить их из любой передряги. Рецидивист, которого задержали во время вооруженного разбоя, искренне спрашивал меня, насколько хороши его шансы остаться на свободе? Наркодилер, продавший пару грамм «химии» подростку, от которой тот навсегда остался инвалидом, был уверен, что судья сжалится над ним после проникновенной речи на последнем слове. В конце концов, эти люди заслуженно отправляются в колонию, где пребывают в уверенности, что получили пять или десять лет лишения свободы из-за плохого адвоката. Они не видят всей картины. Они не видят своей вины.

Они не берут в расчет обжалованные экспертизы, исключенные из дела доказательства и блестяще проведенные перекрестные допросы, благодаря которым осужденные получили справедливое наказание, а не жестокую кару. Даже для безнадежных клиентов адвокат проделывает прорву работы, которая порой остается невидимой.

Все потому, что у преступников такие же права, как и у нас с вами. Равенство закона во всей красе. Своего рода гарантия того, что мы не вернемся к временам, когда люди вершили самосуд на каждом шагу. Никто не говорит о том, что нужно оправдывать наркодилеров и насильников, но под одну гребенку всех стричь не стоит. Между хулиганом, пырнувшим прохожего из-за скуки, и тем, кто, обороняясь, пробил череп неудачливому воришке, лежит огромная пропасть, но оба остаются убийцами. Мое предназначение — добиться справедливости для каждого.

К большому сожалению, случается так, что иной раз судья уделяет моим доводам и жалобам не больше внимания, чем пылинке на мантии. И тогда клиент получает по верхней планке. Пройдены все инстанции, представлены все доводы и жалобы, но срок остается неизменным.

Когда я утверждал, что облажаться не страшно, то имел ввиду именно такие случаи. Адвокат может ошибиться: пропустить ошибку в доказательстве, задать неудачный вопрос или еще хуже — позволить своему клиенту высказать на судебном процессе все, что лежит у него на душе. Но так ли ужасно то, что мошенник, лишивший квартир двух старушек, получит десять лет лишения свободы вместо восьми? Не говоря уже о серийных убийцах и насильниках. Словом, совесть чиста, приговор вынесен, а я спешу на очередное судебное заседание.

Не нужно думать, что мне приходилось иметь дело только с отъявленными мерзавцами. Их немного. Чаще всего я сталкивался с теми, кто оступился впервые. Со временем начинаешь понимать, почему тот или иной человек совершил преступление. Потеря работы, жестокие родители или наркотики могут толкнуть и не на такое.

Многим я сочувствовал со всей искренностью. До сих пор хорошо помню один случай. Семилетний мальчик согласился посмотреть игрушки в квартире незнакомого дяди. Дядя оказался педофилом, освободившимся из колонии три недели назад. Педофилом, который снова вышел на охоту.

Каким-то чудом мальчику удалось выбежать из квартиры и позвать на помощь. Мой клиент — здоровый тридцатилетний мужчина, больше напоминающий прямоходящего медведя, мог пройти мимо, но не сделал этого. Он спас мальчика.

Для педофила эта история закончилась не так радужно. Его лицо превратилось в кашу из мяса и костей, руки и ноги были сломаны в нескольких местах, а легкие — проткнуты собственными ребрами.

Во время судебного разбирательства прокурор несколько раз подчеркнул, что мой подзащитный наносил удары не меньше пятидесяти минут подряд. Большую часть этого времени педофил оставался жив.

Мой подзащитный получил три года лишения свободы. Вместо пятнадцати. Во время оглашения приговора его лицо было невозмутимым. Когда судья закончил читать, зал взорвался аплодисментами. Они предназначались не мне — моему клиенту, которого уже выводили из зала суда. Стальные браслеты обхватывали запястья, конвоиры торопили к выходу, а он тихо повторял для всех окружающих: «Я не жалею, что сделал это».

После заседания журналисты окружили меня живым кольцом, выбраться из которого можно было, только ответив на все вопросы. Они негодовали по поводу приговора, они восхищались храбростью моего подзащитного и требовали его оправдания.

Я понимал их. Как человек, но не как юрист. Убийство остается убийством, даже если одним конченным извращенцем стало меньше. И приговор оказался справедливым, как бы рьяно это не отрицали журналисты и блогеры.

К чему я клоню? И рецидивистов, и «первоходов» объединяет то, что они действительно совершили преступление. С невиновными все иначе. Они бывают не самыми милыми людьми на свете, но это не должно иметь никакого значения для адвоката. Если человек не совершал преступления, то он и дня не должен провести в колонии. Судья и прокурор найдут кучу оправданий, если будет вынесен ошибочный приговор, но только не адвокат. Нет, если невиновный будет гнить в камере, то адвокат будет гнить внутри себя. Уверен, что подобное ощущает врач, из-за которого погиб пациент, или пилот самолета, допустивший катастрофу.

И все же ошибки совершают все. Ошибаются врачи, ошибаются пилоты и ошибаются адвокаты. Только у адвокатов ошибка двойная: настоящий преступник остается на свободе.

За пятнадцать лет адвокатской практики невиновные клиенты встречались мне редко, а тех, кого ошибочно обвиняли в убийстве, и вовсе можно пересчитать по пальцам одной руки. В конце концов, вовсе не случайность, что в России меньше одного процента оправдательных приговоров. Если человек действительно не совершал преступления, то уголовное дело, как правило, разваливается еще до суда. Однако, я уверен, вы слышали истории тех несчастных, приговор которым пересматривали через пять или даже десять лет, проведенных за решеткой.

Мысль о том, что один из моих подзащитных мог пополнить их число, не раз приходила мне в голову. Я думал о том, как после освобождения из колонии, он вернется другим человеком в место, которое прежде называл своим домом, и к людям, которых называл своей семьей или друзьями. К жизни, которой уже нет. Я думал и о том, как сложно будет объяснить собственную ошибку, а на профессии адвоката придется поставить крест.

Но все эти мысли были одним большим заблуждением.

Как вы уже догадались, однажды это произошло. Мой клиент был ошибочно осужден за убийство. С тех пор я испытал множество эмоций по отношению к нему, но сожаление было самым мимолетным из всех.

Две тысячи девятнадцатый год. Двенадцатое сентября. День, когда я узнал о том, что совершил самую страшную ошибку в своей жизни.

Глава 2

Днем ранее я был пьян, разведен и полон тоски. Что греха таить, в таком состоянии я пребывал последние пять месяцев, если не больше. Иногда счет прошедших дней становится довольно затруднительным занятием.

Я всегда был не против пропустить пару-другую рюмок в заслуженный выходной, но с тех пор, как Кристина ушла от меня, внутренние тормоза отказали. Пиво сменялось коньяком, а пьяный вечер — похмельным утром. Я летел к краю алкогольной зависимости с глупой ухмылкой на лице, не собираясь останавливаться ни на мгновение. Можно было бы сказать, что виной всему моя бывшая жена, но, по правде говоря, когда я напивался, то переставал чувствовать себя старым, никому не нужным крючкотвором.

Одиночество подкрадывается незаметно, поверьте моему горькому опыту. В какой-то момент умирают родители. Стоя на похоронах, думаешь, что ты не один, что у тебя еще остались жена и дочь, что все не так ужасно, как кажется. Затем брак лопается как мыльный пузырь. Жена требует развода, взрослая дочь переезжает в другой город на учебу, а у друзей и знакомых полно своих проблем. Привет, одиночество.

И да, вы можете возразить, что в сорок четыре года жизнь только начинается, но вряд ли это утверждение справедливо для страны, в которой половина мужчин не доживает до пенсии.

В тот вечер я забрел в первый попавшийся на пути бар. Заведение оказалось не из дешевых и выдавало себя за традиционный британский паб, но меня волновало лишь то, что внутри разливают благословенный напиток. Состаренная мебель, дубовые бочки, камин как в фильмах про Шерлока Холмса — с определенного момента картинка вокруг расплывается и перестает иметь значение.

Улыбчивая девушка-бармен в белой блузке и оранжевом фартуке с пятнами от пролитого пива, наполняла мою кружку, стоило донышку показаться хоть на мгновение. По телевизору, висевшему на стене, вместо традиционных футбольных матчей показывали разоблачение очередного взяточника. Заместитель министра юстиции с возмущением доказывал, что деньги ему подкинули.

Слабоватый аргумент, с таким у него ничего не выгорит. Но кому какое дело? Если раньше я бы задумался над тем, как лучше разработать позицию его защиты, то сейчас пытался сообразить, почему моя жизнь все больше напоминает дешевую драму.

По столу разнеслась легкая вибрация. Я с трудом сфокусировал взгляд на ожившем смартфоне. Звонила Алиса. Поразмышляв немного, я все же ткнул в кнопку отмены. Ни к чему разговаривать с дочерью, когда твой язык едва ворочается во рту. По крайней мере, я все еще был способен чувствовать стыд за свое состояние.

— Знаете, ваше лицо кажется мне знакомым, — звонкий женский голос вырвал меня из пучины тягостных мыслей.

Я поднял голову. Голос принадлежал девушке-бармену. Она смотрела на меня так пристально, что прикосновение ее взгляда ощущалось физически. Глаза горели живым интересом, выбившийся из прически завиток прилип к щеке. Губы застыли в смущенной улыбке.

Несмотря на миловидную внешность, я с легкостью мог представить, как эта девушка вышвыривает разбуянившегося посетителя вон из бара, не прибегая к помощи охранника. Была в ней какая-то невидимая сила, отблески которой отражались в умудренных жизненным опытом глазах и уверенности движений.

— В самом деле? — поинтересовался я.

— Вы ведь адвокат, верно? Марк Островский?

— Пару минут назад меня звали именно так. Похоже, когда-то я представлял ваши интересы? Или вы были моей подзащитной, хотя мне верится в это с большим трудом.

— О, нет, — улыбнулась девушка. — Я видела вас в одном ролике в сети. Фрагмент передачи про то, как вам удалось добиться оправдательного приговора. Ну, для того мужчины, который защищал своих дочерей от грабителей.

Я вспомнил бы это дело среди тысячи других, даже если бы каждое из них закончилось оправдательным приговором. Двое отмороженных рецидивистов забрались в дом к предпринимателю. Они связали его, избили и угрожали изнасиловать дочерей, если он не отдаст деньги. Предприниматель оказался не робкого десятка. Когда бандиты отвлеклись, ему удалось развязать себя и пробраться на кухню, к ножам. Первый рецидивист получил удар в шею, от которого скончался спустя пару минут. Второй успел сделать несколько выстрелов, но пули прошли мимо цели. Предприниматель зарезал и его.

Чистая оборона? Только не с юридической стороны. Проблема была в том, что в ходе борьбы рецидивист развернулся, и удары ножом пришлись ему в заднюю часть шеи. Прокурор утверждал, что преступник собирался сбежать, а значит необходимой обороны уже не было. Моя скромная роль заключалась в том, чтобы убедить судью и присяжных в обратном.

У меня получилось. В течение следующей недели телефон разрывался от звонков журналистов, жаждущих взять интервью. Я согласился, вот и попал в какой-то выпуск передачи о правосудии. Если вы его не видели, то ничего такого важного не упустили.

— Интересуетесь убийствами? — удивился я. — По вам и не скажешь.

— А вы, значит, занимаетесь лукизмом?

— Чем?

— Лукизмом. Судите людей по внешнему виду, — она поправила выбившуюся прядь. — Вообще-то, я учусь на юридическом. А тот ролик с вашим участием показывали на занятии. Как пример идеальной защиты, между прочим.

— Как же вас потянуло на юриспруденцию?

— О, это долгая история. Но не слишком интересная.

Я сказал что-то остроумное, а она расхохоталась. Слово за слово, и вот, девушка, которая была немногим старше моей дочери, намекнула (как ей казалось) на продолжение вечера. На мой взгляд, это было не намеком, а взлетной полосой, усеянной ослепляющими огнями. Не знаю, что в итоге сыграло решающую роль: то, что я был пьян или то, что я не был с женщиной больше шести месяцев (включая последний месяц в браке), но я согласился. Сквозь алкогольный туман мы промчались по ночному городу, оказались у дверей моей съёмной квартиры, а все, что происходило дальше, было беспощадно удалено из моей памяти как проект неудачно сформулированной жалобы.

Зато утро следующего дня мне не забыть никогда. Сквозь сон гудели колокола. Монотонно и непрерывно. Я открыл глаза. Убедился, что никаких колоколов в квартире не было, но гул все равно продолжал давить на уши.

Щелочка дневного света, пробивавшаяся сквозь шторы, нещадно резала по глазам. Разразившейся в горле засухе могли бы позавидовать все пустыни мира. Спина ныла так, будто всю ночь меня избивали палками.

Смартфон показывал восемь часов утра и десять пропущенных звонков от Алисы. Я так и не перезвонил ей вчера и вряд буду способен сделать это в ближайшее время. Похмелье — неприятная штука, про которую смело можно сказать: чем дальше в лес, тем хуже последствия. Правда, когда ты окончательно заблудился, последствия уже не пугают.

Я отправил Алисе сообщение с обещанием перезвонить после обеда. «ОЧЕНЬ НА ЭТО НАДЕЮСЬ!» — крупными буквами ответила она. Ни одного смайлика. Плохой знак.

Гром колоколов поутих, но в остальном легче мне не стало. Похоже, один яд придется лечить другим.

Я с трудом поднялся с кровати. Направился к холодильнику, ощущая себя восьмидесятилетним стариком. Наверняка и выглядел так же.

На кухне было чище, чем обычно. С тех пор как я стал жить один, уборка отошла на второй план, мягко говоря. Но теперь кухня перестала напоминать кабак после дня воздушно-десантных войск: тарелки помыты, мусор сложен в пакет, а стол избавился от пятен. В воздухе царил аромат свежеприготовленного кофе. По чашкам его разливала девушка из бара.

— С добрым утром! — бодро сказала она.

— Надеюсь, что таким оно и окажется.

Я совсем забыл, что бар мы покинули вместе. И вместе остались до утра. В довесок к головной боли добавилось чувство стыда от того, что я не мог вспомнить хотя бы одной буквы из имени девушки. А спрашивать ее лично было уже поздновато. В моем слабо соображающем мозгу ей, по-видимому, так и придется остаться «Девушкой-из-Бара».

В холодильнике одиноко стояла последняя бутылка пива. Она была наполовину пустой, и я прикончил ее за пару мощных глотков. Напиток приятно холодил горло, возвращая меня к жизни.

— Не рановато для алкоголя? — приподняла брови Девушка-из-Бара. — В такое время все питейные заведения еще закрыты.

— У меня свой бар. И даже бармен на месте.

Она улыбнулась, а вот мне было не до веселья. Я не был известным Казановой, и такие ситуации были для меня скорее исключением, чем правилом. А теперь это исключение прибирается в квартире, готовит кофе и учит меня жизни.

А еще я понятия не имел, что делать дальше. Вместе выпить кофе? Невозмутимо вести разговоры ни о чем? Или затронуть то, что произошло между нами прошлой ночью? Последний вариант казался худшим из всех.

С коротким щелчком в смартфоне всплыла спасительная иконка напоминалки. Сегодня были запланированы две встречи с клиентами перед обеденным перерывом, поэтому стоило явиться в кабинет хотя бы около десяти часов. Я пообещал себе больше не напиваться в середине рабочей недели. В который раз.

— Чуть было не проспал работу, — сказал я, глядя на экран смартфона. — Теперь придется собираться как можно быстрее.

— Это мягкий намек, что мне пора исчезнуть? — спросила Девушка-из-Бара.

— Все приятное в этой жизни когда-нибудь проходит.

— И неприятное, кстати, тоже, — заметила она. — Ладно, если ты настаиваешь, чтобы я покинула твой дом, не приняв душ, да еще и без завтрака, то не стану возражать.

После ее слов я ощутил еще один укол совести.

Девушка-из-Бара встала из-за стола и невозмутимо прошла в спальную. Только сейчас я обратил внимание, что брюк на ней не было. Даже в похмельном состоянии мне было трудно отвести взгляд от трусиков, изящно подчеркивающих стройные бедра.

Выпроваживать девушку из квартиры таким образом было невежливо. Она этого не заслужила, но что оставалось делать? Будь у меня хоть немного больше времени (или тактичности), наша встреча могла бы закончиться более деликатно.

Когда я допил крепкий кофе, Девушка-из-Бара вошла на кухню в черных кожаных куртке и брюках. Она выглядела как заправский байкер и я, хотя видел ее в таком образе вчера, все равно удивился преображению.

— А мотоцикл у тебя есть? — вырвалось у меня.

— Старенькая «Ямаха». Но свое дело знает, гоняет исправно. Мы, кстати, вчера на ней добрались до дома. Ты визжал как девчонка.

Я проводил Девушку-из-Бара к выходу, но возле дверей она вдруг остановилась. Уставилась на меня карими, бесконечно глубокими глазами. Я ожидал слов прощаний или что-нибудь о вчерашнем вечере, или о том, насколько неправильно я себя повел, но Девушка-из-Бара в очередной раз меня удивила.

— Ты бы проверился у врача. Моя подруга говорила, что у нее все начиналось точно так же. А потом обнаружили рак и… дальше лучше не рассказывать.

Я сначала подумал, что она неудачно пошутила, но ее лицо было предельно серьезным.

— Не совсем понимаю, о чем ты говоришь?

— Да об этом! — ее острый ноготок ткнулся мне в грудь.

Я опустил взгляд и посмотрел в то место, где все еще чувствовалось тепло от прикосновения. На левой грудной мышце, чуть повыше соска, мне удалось заметить нечто, похожее на небольшую родинку. Сложно сказать, была ли она там раньше, но родинок иссиня-черного цвета на своем теле я еще не видел. Словно кто-то ткнул меня в грудь маркером, оставив круглую метку.

— Рак, говоришь? — озадаченно произнес я. — Этим точно стоит заняться

— Не тяни, — кивнула она. — Ладно, мне и самой уже пора уходить.

— До встречи, Кристина.

Вот очевидный совет: если хочется назвать человека именем бывшей жены — не делайте этого. Я сообразил слишком поздно, чтобы успеть вовремя остановиться. На лице девушки вспыхнуло негодование.

— Вообще-то, меня зовут Лиза! Но какая к черту разница, да?

Мои извинения услышала только дверь, которая захлопнулась с оглушительным грохотом. День только начался, а я уже успел опозориться. Впрочем, сейчас меня волновало другое.

Я подошел к зеркалу как к змее, готовой укусить в любую секунду, и уставился на свое отражение. Черная точка никуда не делась. Маленькое пятнышко на коже, которого (теперь я был в этом уверен) не было до сегодняшнего дня. Я дотронулся до него и немного потер, но не ощутил чего-либо необычного. Пятнышко не болело, не ныло, не чесалось.

Если бы Кристина увидела его, то мигом записала бы меня к врачу, даже несмотря на то, что мы были разведены уже несколько месяцев. Бывали дни, когда я порывался выйти на работу с небольшой температурой, но она всегда говорила: «Островский, ты остаешься дома и ждешь врача, иначе я привяжу тебя к кровати и выпорю по заднице». С такими вещами Кристина не шутила, поэтому я оставался дома и ждал врача.

Я вновь коснулся черной точки, которая по-прежнему отказывалась исчезать. Не могло быть и речи о том, чтобы не ходить на работу. Что я должен был сказать клиентам, с которыми назначены встречи? «Извините, я не могу вас принять потому, что у меня появилась новая родинка?»

Боюсь, они больше поверят в то, что я не вышел из запоя. Пока ничего не болит, врач может и подождать. В каком-то журнале я однажды вычитал, что такое поведение типично для мужчины средних лет. Что ж, стереотипы меня волновали мало, а мнение авторов журнала — еще меньше.

Я собрал портфель, надел костюм, который давно следовало почистить, и направился к выходу. На тумбе возле двери стоял ящичек для ключей. Обычно, когда я возвращался домой, то бросал туда бумажник и разную мелочь, не слишком с этим заморачиваясь. Со времени в ящике появились обручальное кольцо, монеты и все то, что я отправил туда за время, пока жил в этой квартире.

Сейчас бумажника в ящике не было. Я похлопал по карманам, огляделся по сторонам, но довольно быстро сообразил, что Лиза (или Девушка-из-Бара, как я предпочитал ее называть), оказалась совсем не так проста. По крайней мере, теперь был понятен ее неожиданный интерес ко мне в баре и скорое исчезновение из квартиры.

Я не собирался сообщать в полицию о краже, посчитав ее достаточной платой за свое поведение и полученный урок о ценности хороших манер. В бумажнике было меньше двух тысяч наличных, а карту легко заблокировать. К тому же я и так опаздывал на работу. Как оказалось позднее, настоящие неприятности ждали впереди.

Глава 3

Если вы думали, что все адвокаты купаются в роскоши, а по выходным размышляют над приобретением очередного раритетного автомобиля для коллекции, то вынужден вас расстроить: в Екатеринбурге таких не больше двух-трех, они широко известны и не нуждаются в лишнем упоминании.

Некоторые адвокаты и в самом деле зарабатывают приличные деньги, другие едва сводят концы с концами, а я, как большинство, болтался где-то посередине и не жаловался, хотя мое имущество после развода уменьшилось вдвое. Мы с Кристиной договорились, что в ее собственности останутся квартира в центре города и загородный дом. Она уступала мне «Форд» и кабинет, помещение для которого я смог выкупить после двенадцати лет адвокатской практики. Полноценный ремонт в нем сделать все никак не доходили руки, но обшитые деревянными панелями стены и старая мебель еще не утратили своей винтажной привлекательности.

В кабинете проходила большая часть моей деятельности: консультирование, составление жалоб, запросов и ходатайств, усложняющих работу стороны обвинения. В фильмах и книгах адвокаты блещут красноречием в изоляторах и на судебных заседаниях, но мало кто понимает, что этому красноречию предшествует длительная, кропотливая бумажная работа.

Когда я перешагнул порог кабинета, то обнаружил, что свет был включен, а металлический шкаф с документами раскачивался с легким звоном: моя помощница пыталась отыскать какую-то папку, забравшись внутрь почти целиком. Собственно, я видел лишь ноги, торчащие из шкафа. Изнутри доносились шелест бумаг и приглушенные ругательства.

— Доброе утро, Дина. Что потеряла? — нарочито громко спросил я, усаживаясь за стол. Старое кресло протестующе скрипнуло.

От неожиданности Динара дернулась, из шкафа раздался глухой звук удара. Не без усилий она выбралась наружу, сжимая в руках картонную папку. Черные блузка и брюки были усыпаны бумажной крошкой.

— Ты специально меня напугал, да? — она укоризненно посмотрела на меня.

— Извини, так получилось, — я примирительно улыбнулся.

— Между прочим, я нашла дело, о котором ты спрашивал. По нашему клиенту… — Динара бросила взгляд на папку, — Кропоткину? Знакомая фамилия. Кажется, мы делили его имущество при разводе? По-моему, я тогда только устроилась к тебе на работу помощницей.

— Точно, это он. У тебя хорошая память.

— Забудешь его, как же! — Динара фыркнула. — Устроили тут с женой шоу «Пусть говорят»! Делили даже ложки с вилками. И того медведя!

Я хохотнул. Из-за потрепанного чучела медведя спор был такой, что чуть не дошло до драки. Кропоткин не желал отдавать чучело, так как оно, якобы, придавало ему «мужских сил». Его жена парировала тем, что все «мужские силы» у него закончились еще пять лет назад, а медведь должен достаться ей, так как она чувствовала с ним тесную тотемную связь. В итоге бывшие супруги отдали чучело в музей, так и не договорившись о разделе.

— И что с этим Кропоткиным приключилось на этот раз? — поинтересовалась Дина.

— Ты не поверишь, но снова развод.

— Ха! Кто же счастливица?

— Его бывшая жена, которая теперь уже не бывшая. Год назад они случайно столкнулись в зоопарке. Завязался диалог, который привел к отношениям и регистрации брака. Но не сложилось. Теперь хотят развестись, поэтому нужно освежить в памяти условия прошлого соглашения.

Папка с делом оказалась у меня на столе. Когда я потянулся к ней, то заметил, что Динара продолжала стоять на том же самом месте, словно не решалась мне что-то сказать. Высокая и худая, она нависла надо мной как фонарный столб. Я вопросительно взглянул на нее. Пауза затягивалась.

— В среду я просматривала письма от осужденных, — наконец, принялась рассказывать Дина. — В основном все как обычно: жалуются, что нарушают их права, не лечат, принуждают работать и так далее, сам знаешь. Я написала всем ответы с разъяснением законодательства. Ничего сложного, но… одно письмо поставило меня в тупик. Я не понимаю, о чем оно.

— Что там написано?

— Я же говорю, что не поняла полностью. Лучше взгляни сам.

Динара показала рукой на край стола. Только сейчас я заметил открытый конверт, который лежал среди кучи папок с грозными надписями: «АДВОКАТСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО. СВЕДЕНИЯ СОСТАВЛЯЮТ ОХРАНЯЕМУЮ ЗАКОНОМ АДВОКАТСКУЮ ТАЙНУ И НЕ МОГУТ ИСПОЛЬЗОВАТЬСЯ В КАЧЕСТВЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ОБВИНЕНИЯ».

— Спасибо, Дина.

— Желаю увлекательного чтения. А мне еще нужно подготовить пару проектов для адвокатских запросов.

Динара прошла к своему столу, села в кресло и застучала по кнопкам ноутбука. Моим же вниманием завладел конверт. Первым делом в глаза бросилась черная печать: СИЗО №1. Множество моих подзащитных побывали под стражей в этом изоляторе. Однако в последнее время судьи чаще избирали домашний арест, чем заключение под стражу, поэтому автор письма, скорее всего, совершил особо тяжкое преступление. Мне сразу подумалось об убийстве.

Кстати, об авторе. Им значился некий Демьян Георгиевич Кургин. Я ожидал, что вспомню его, но в памяти всплыли только мутные образы. Чем больше я пил, тем чаще это случалось.

— Демьян Кургин… — задумчиво произнес я. — Дина, помнишь такого?

— Секундочку. Да, припоминаю, — ее лицо вдруг скривилось. — Неприятный тип. Знаю, что так говорить непрофессионально, но мне даже смотреть в его сторону не хотелось. Глаза у него были такие… дурные. Глаза сумасшедшего. У меня в присутствии Кургина мурашки по коже ходили. Я и так постоянно мерзну, но тут прямо особый случай.

— Мы заключали с ним соглашение?

— Нет, ты был защитником по назначению. Вел его дело на стадии расследования, но перед судом Кургин решил отказаться от адвоката, поскольку его не устроило… твое отношение к работе. Это было примерно полгода назад.

Я почувствовал, как мое лицо заливается краской. Полгода назад мое самое большое достижение заключалось в том, что я вовремя появлялся на следственных действиях. В самые тяжелые дни у меня не получалось даже этого.

— Это был не самый лучший период в моей жизни, — произнес я, хотя понимал, что меня это не оправдывает.

— Как бы то ни было, Кургин был осужден за убийство с отягчающими, хотя отрицал свою вину. Доказательства были железными, суд прошел быстро. Я не слишком внимательно следила за этим делом, однако уверена, что у нас сохранились какие-то документы, — Динара махнула рукой в сторону шкафа. — Не горю желанием снова оказаться внутри этого железного монстра, но, если хочешь, могу поискать, что у нас осталось по Кургину.

— Было бы здорово.

Я вернулся к письму. Тонкие листы бумаги трепетали в моих руках, посылая необъяснимые импульсы тревоги. Моим самым искренним желанием было избавиться от письма — сжечь и переворошить пепел, чтобы не осталось ни малейшего следа. И все же, когда я начал читать, то уже не мог оторваться до конца.

Глава 4

Здравствуй, дорогой «защитник».

Пишу это слово в кавычках, так как у меня есть большие претензии к твоей работе. Я бы хотел позвонить и поговорить по душам, но у меня нет твоего номера, а в изоляторе есть некоторые проблемы с доступом к телефону. Зато бумагу и карандаш дали без проблем.

Надеюсь, что письмо попало к тебе не слишком поздно, поскольку времени у тебя осталось немного. Почему? Ну, не так быстро. Сначала о главном.

Я невиновен. Прочитай это еще раз: не-ви-но-вен! Надеюсь, хоть теперь до тебя дойдет. Я не убивал свою маму. Черт возьми, не думал, что буду вынужден писать эти слова, но так оно и есть. Я ее пальцем не тронул за всю жизнь, что уже говорить об убийстве?

Я не уставал твердить об этом следователю, прокурору, судье. И тебе. А ты даже не верил мне. Не верил, так? Поэтому и не делал ни черта.

Что в итоге? Восемнадцать лет. Восемнадцать долбанных лет в колонии строго режима! А тот, кто задушил мою маму, остался безнаказанным! Потому, что какой-то адвокатишка не удосужился правильно сделать свою работу.

Разве это справедливо? Давай поговорим о справедливости, «защитник». Я дам тебе возможность все исправить. Возможность и желание, если у тебя его нет. О, ты будешь так желать моего освобождения, как не желал ничего другого.

К этому времени ты уже должен был заметить «изменения» на своем теле. Если нет, присмотрись повнимательнее. Даю подсказку: ЧЕРНЫЕ ПЯТНА! Ищи черные пятна. Сперва небольшие, но дальше будет только хуже, и одними метками на коже ты не обойдешься. Черным цветом покроется вся твоя жизнь, которая окажется короче, чем ты думал.

Можешь бегать по врачам, можешь ничего не делать, но рано или поздно для тебя все закончится… справедливо. Не хочу пугать, но каждый должен ответить за содеянное, так? Разве не в этом заключается высшая справедливость?

Уж поверь, опыт в подобного рода делах у меня имеется.

Запомни, что только один человек во всем мире может тебя излечить. Только один. Как ты догадался, речь идет обо мне. Но я сделаю это лишь тогда, когда меня признают невиновным и освободят из этой забытой всеми дыры.

Письма просматривают, поэтому я не могу написать все, что хочу. С нетерпением жду нашей встречи. Время пошло. До того, как меня отправят в колонию, осталось совсем немного.

С наилучшими пожеланиями, Демьян Кургин.

Глава 5

Я читал сотни писем, в которых осужденные буквально кричали, что не совершали преступлений. «Меня подставили», — писали одни. «Это сделал кто-то другой», — уверяли другие. «Я невиновен», — твердили третьи. Чаще всего эти люди бессовестно лгали. Некоторые говорили правду. Но ни один из них не угрожал мне некой «болезнью».

Я так и не смог вспомнить деталей дела Демьяна Кургина, а значит в самом деле находился в тот период в непригодном для работы состоянии и не обеспечил хотя бы подобия защиты. В этом он был прав. Неужели он был прав и насчет своей невиновности?

Еще в университете мне и другим студентам многое рассказывали о юридической этике, но по-настоящему смысл сказанного дошел до меня только на первом настоящем уголовном процессе. Тогда я пообещал подзащитному, что все обойдется малой кровью, а в худшем случае он получит штраф. У меня были все основания так утверждать: парень всего лишь подрался на вечеринке и сломал нос одному из гостей. Практика показывала, что суды зачастую бывают милосердны по таким статьям.

Но не всегда. Мой подзащитный получил два года лишения свободы. Два года реального наказания. Из-за своей ошибки я больше месяца не находил себе места, сгорал от стыда и не понимал, как вообще смогу взять на себя защиту хотя бы еще одного человека. Не единожды мелькала мысль уйти из профессии.

Все это вернулось ко мне сегодня, после прочтения письма. Не могу сказать, что поверил Кургину на сто процентов, но было в его словах что-то, заставившее меня вновь и вновь прокручивать это дело в голове. Я не смог защитить клиента — это было ужасно само по себе, но самое отвратительное заключалось в том, что я даже не осознал его невиновности.

Да еще эти черные пятна… Сперва я не понял, о чем именно писал Кургин, затем в памяти вспыли слова Девушки-из-Бара. О раке у ее подруги. О черной точке на моей груди.

Я не был уверен по поводу рака, но цвет кожи не меняется с утра пораньше без веской на то причины. А Кургин намекнул, что причиной является он.

Что именно он сделал? Отравил меня? Чем-то заразил? Но нет, я чувствовал себя вполне неплохо, учитывая похмельное утро.

И все же проклятая черная точка не давала мне покоя. Десять минут назад я даже не думал о ней, а сейчас не мог отделаться от жгучего желания взглянуть на нее снова. Убедиться, что все в порядке. Погасить нарастающую тревогу.

Может, точка уже исчезла? Или все стало еще хуже?

Я вскочил с кресла так, что оно свалилось на пол. Нетвердой походкой направился к выходу, поражаясь тому, как быстро колотится сердце. Должно быть, на моем лице застыло странное выражение, так как Динара изумленно спросила:

— С тобой все в порядке?

— Еще не знаю.

Я вышел в коридор, едва не столкнувшись с тучным мужчиной в обтягивающем костюме и женщиной с застывшей на лице улыбкой, в которой не было и капли искренности. Кропоткин и его супруга. Встреча по поводу развода.

Кропоткин принялся что-то объяснять, но я попросил его подождать, изобразив невнятный жест рукой, и поплелся дальше. Коридор, усеянный рядами офисных дверей, казался невыносимо долгим, как последний километр на марафоне. Я шел не оборачиваясь, понимая, что выгляжу для своих клиентов чудаковато.

В туалете не было ни души. Я запер за собой дверь, сорвал с себя пиджак и рубашку. Нерешительно застыл перед гладким, оттертым до блеска зеркалом.

Черная точка сразу же попала в поле зрения. Нет, было бы неправильно называть ее точкой дальше: размеры ощутимо увеличились, теперь почернение больше напоминало пятно, размером с ноготь.

Что бы это ни было, оно росло.

— Какого черта со мной происходит? — вырвалось у меня.

Надежда на простое объяснение происходящего (это родинка, просто родинка) таяла быстрее, чем кусок льда в коктейле. Пятно по-прежнему не причиняло мне болезненных ощущений, но я приходил в ужас от того, что оно расползалось по телу, тихо захватывало его. На мгновение мне показалось, будто оно увеличивается прямо на моих глазах.

Я сполоснул лицо холодной водой. Натянул рубашку и пиджак, старательно отводя взгляд от пятна. Глубоко вдохнул.

Спокойно. Сама по себе эта проблема не исчезнет, но во всем можно разобраться. Хватит накручивать себя. Ничто не мешает мне встретиться с Кургиным и все обсудить. Его невиновность, мои ошибки, «изменения» на коже.

У меня так и не вышло полностью взять себя в руки. Однако я решил, что позднее мне в этом помогут двести-триста грамм коньяка. Алкоголь не решает проблем, но хотя бы позволяет о них забыть.

Я вернулся к кабинету с показным спокойствием на лице. Пригласил Кропоткина и его супругу войти, но в ответ он лишь кашлянул, привлекая внимание.

— Понимаете, мы уже помирились, — его мясистое лицо налилось багряным цветом. — Поговорили, пока ждали вас. Подумали, что не все так плохо и мы готовы попробовать жить вместе дальше.

— Что ж, мои поздравления. Искренне желаю, чтобы мои услуги вам больше не понадобились.

— Да уж, второй раздел имущества мое сердце не переживет, — Кропоткин взял супругу под руку. — Всего доброго!

Они поспешно устремились к выходу. Жена Кропоткина пару раз смерила меня подозрительным взглядом, но сегодня был не тот день, чтобы я уделял этому хоть малейшее внимание.

Глава 6

Наступило время обеда. Дина убежала в ближайшую столовую, а у меня появилось время позвонить дочери и, самое главное, я был в нормальном состоянии, чтобы это сделать. Алиса ответила после первого же гудка.

— Господи, пап! До тебя сложнее дозвониться, чем до президента!

Потому, что я был пьян или с похмелья. Мне не было оправданий, но говорить правду было стыдно.

— Прости, целая прорва дел навалилась, — я не слишком ждал, что она поверит в это. — Рад тебя слышать. Как там, в Москве?

— Наверное, неплохо, только я уже не в Москве. Вернулась домой пару дней назад. На самолет билетов не было, поэтому пришлось ехать на поезде. А ты знаешь, что я этого терпеть не могу! Слишком медленно, кто-то постоянно носится в туалет и грохочет дверью, кто-то жрет вареные яйца с запахом, вызывающим тошноту. В соседнем купе везли рыжую обезьяну, которая…

— Подожди, — прервал я поток речи, — ты в городе?

— Ага, остановилась у мамы с ее новым хахалем. То есть с новым мужчиной… Короче, как ни назови, а все равно получается странно. Но он нормальный. Не такой, как ты, конечно, но неплохой, — она выдохнула. — Ох, дурацкий мой язык. Не стоило затрагивать эту тему.

— Все нормально. Мы с твоей мамой — взрослые разведенные люди. Каждый имеет право на личную жизнь.

Меня не удивило, что Кристина уже успела с кем-то съехаться. Она всегда привлекала внимание мужчин; с годами это качество если и потускнело, то ненамного. Вопрос в другом — когда именно начались ее новые отношения? После развода или задолго до этого? Брак не ломается в один день, трещины в нем возникают постепенно. Счастливчики успевают их вовремя обнаружить и все исправить, а мне удалось застать лишь дымящиеся руины.

В любом случае, с дочерью я это обсуждать не собирался.

— Так почему ты вернулась так рано? Середина сентября, учеба должна быть в самом разгаре. Тебя отчислили из института?

— Мог бы придумать другую причину! Неужели считаешь меня дурочкой? — ее обида была притворной, это проскальзывало в голосе.

— Нет, конечно, нет. Просто ты все время увлекаешься не тем, чем нужно. Перескакиваешь с одного на другое, не успевая ничего закончить. Иногда ты напоминаешь мне белку, которая пытается достать все орехи разом.

— Белка по имени Алиса? Круто, пап. Тебе стоит писать детские книжки.

Мы расхохотались. Как в старые добрые времена.

— Но ты, как обычно, прав. Я действительно приехала не просто так, — ее голос вдруг стал серьезным. — Мне очень нужно встретиться с тобой и кое-что обсудить. Кое-что важное.

— Срочно? — встревожился я. — Можешь говорить прямо сейчас, я помогу, чем смогу.

— Нет, по телефону не хочу. Особой срочности нет, да я и не думаю, что можно уже что-то изменить, но обсудить все равно хотелось бы. Как насчет выходных?

Алиса так и не назвала причину, но я решил больше не давить. Когда придет время, она все расскажет сама.

— Хорошо, в субботу я планировал поработать, но воскресенье — весь твой.

— Отлично! Я позвоню тебе ближе к делу и договоримся о времени, — она заметно повеселела.

— Договорились. И еще, Алиса…

— Да?

— Будет здорово наконец-то увидеться вживую, — признался я. — Мы уже давно так не общались.

— Мы же видели друг друга по «Вайберу»! Современные технологии, пап.

— Это совсем другое. По «Вайберу» обнять друг друга нельзя.

— Ха, ну здесь с тобой не поспоришь, — согласилась Алиса. — Буду ждать выходных. Увидимся!

— Пока.

Иногда жизнь течет медленно, становится почти пустой, и людям нет до тебя никого дела. А порою проблемы обрушиваются разом, словно нечистоты из прорванной трубы. Утром была Девушка-из-Бара, затем Кургин. Теперь Алиса. Что же у нее произошло?

Остаток рабочего дня был на редкость непродуктивным. Я провел пару встреч по наследству и кредитным задолженностям. Дал консультации, не особенно вникая в суть проблем. Поручил Динаре составить проекты претензий.

Она, к слову, так и не успела найти материалы по делу Кургина, пообещав сделать это завтра. Что ж, завтра, так завтра.

По пути домой я заглянул в алкомаркет, где приобрел две бутылки пятилетнего «Арцруни». Едва переступив порог квартиры, я тут же открыл одну из них и пригубил. Приятное тепло разлилось от горла к желудку, а оттуда — по всему телу. В отличие от утра, сегодняшний вечер обещал быть спокойным и мягким.

Говорят, что коньяк хорошо подходит к дичи, но я приговорил бутылку, не успев приступить к ужину. Помню, как потом сидел на диване с рюмкой в руке, бессмысленно уставившись в телевизор. Ведущий новостей рассказывал о самоубийце, перерезавшему себе горло осколком стекла, но меня это не волновало. Проблемы отступали на задний план, уступая место всепоглощающему блаженству.

Мысли текли медленно, лениво. О черных пятнах я больше не думал.

Глава 7

Кожа дивана холодная и липкая. Я поворачиваюсь на другой бок, но ощущение того, что подо мной находится туша морского слизня, не отступает. Вставать не хочется, но еще больше не хочется валяться на сыром постельном белье. Интересно, который час?

Я открываю глаза.

И не вижу ничего, кроме всепоглощающей темноты. Значит ночь еще не прошла? Нет, что-то не так. Окна моей квартиры пропускают свет фонарей и рекламных вывесок даже сквозь шторы. Ночь в большом городе не бывает черной, скорее серой, с всполохами всевозможных цветов.

А сейчас я вижу только беспросветный мрак. Такой плотный и густой, что невозможно разглядеть ладони, даже поднеся их к лицу. А что вокруг меня? Узкая бетонная коробка или необъятная ширь? В темноте все едино.

Воздух влажный и холодный. Пробирает до костей, хотя не чувствуется даже легкого касания ветра. Я с трудом вдыхаю полной грудью, ощущая ледяное покалывание в легких.

«Я не в своей квартире. Это не ночь. Это вообще ни на что не похоже», — проносится в моей голове.

Как меня угораздило сюда попасть? Я вспоминаю, как допивал коньяк, сидя на диване. Как засыпал под вещание диктора новостей. Может, так и приходит белая горячка, незаметно отнимая из разума кусочки реальности? Может, на самом деле я брожу по квартире с пеной на губах?

Вряд ли. С моей головой все в порядке. Что-то не в порядке с этим местом.

— Эй! — я пытаюсь крикнуть как можно громче. — Меня кто-нибудь слышит?

В ответ — ни звука. Более того, я едва слышу собственный голос, как если бы говорил шепотом. Темнота будто пожирает каждое сказанное слово. Я пытаюсь объяснить себе, как такое возможно, но мои знания в физике близки к нулю, а юриспруденция здесь бессильна.

Хотя одно мне ясно точно — само по себе все не пройдет, поэтому надо перестать валяться на диване. Я встаю, ощущая прохладную и слегка пружинящую поверхность босыми ногами. Все равно, что ходить по желе.

Глаза помалу привыкают к темноте. Наверху и по сторонам мне удается разглядеть неровные стены, испещренные сеткой подрагивающих каналов, которые напоминают мне кровеносные сосуды. Время от времени они сокращаются, пропуская по себе комья бурой жижи. Я вижу, как из крохотных отверстий она стекает вниз, с неприятным шлепком ударяется о желейный пол, затем исчезает в его извилинах.

Стены уходят вдаль, образуя узкий, бугристый коридор. Из-за того, что все вокруг пульсирует и колышется, мне кажется, что я нахожусь в горле огромного существа, не имея понятия о том, куда идти и что делать дальше.

Хотя кричать бесполезно, я все равно пробую еще несколько раз, прежде чем делаю робкий шаг вперед. За спиной раздается чавкающий звук. Я вздрагиваю, медленно оборачиваюсь, затаив дыхание, и вижу, что диван исчез. Вновь нет ничего, кроме темноты и движущихся стен.

Ощущение того, что все вокруг является частью живого организма, становится сильнее. «Чрево» — возникает слово в моей голове. Чрево. По какой-то причине оно идеально описывает место, в котором я нахожусь. Только это не дает мне и намека на то, как отсюда выбраться.

Я поворачиваюсь обратно, с трудом ориентируясь в пространстве. В голове возникает глупая мысль, что «обратно» больше не существует. Есть лишь слепые метания в темноте, направления которых не смог бы описать никто.

И что теперь? Я один, совсем один в непроглядной мгле, полной мерзких влажных звуков. Не имею ни малейшего представления о том, что происходит и куда двигаться. Да стоит ли куда-то двигаться?

На память приходит осмотр квартиры одного из моих подзащитных. Опытный следователь учит молодого практиканта: «смотри, обходить помещение нужно по спирали. Идешь по часовой стрелке, сначала большой круг, потом меньше и так далее. Это не даст тебе пропустить что-нибудь важное».

Хороший совет, следователь. Может быть, он подойдёт и мне.

Я озираюсь по сторонам, раздумывая, откуда начать и в какую сторону пойти, но не найдя ориентиров, решаю двигаться наугад. Рано или поздно упрусь во что-нибудь, тогда можно будет повернуть.

Я шагаю вперед и в тот же момент меня накрывает всепоглощающая волна чужеродной паники. Ощущение настолько мощное, как если бы я совершил нечто чудовищное — отрезал собственную руку или сбил ребенка на автомобиле.

«НЕ ХОДИ ТУДА! — раздаются крики в моей голове. — КУДА УГОДНО, НО НЕ ТУДА! БЕГИ ПОКА МОЖЕШЬ!»

Я бы рад убраться подальше отсюда, но, к своему изумлению, не могу. Пытаюсь развернуться, пытаюсь отойти, но ноги не слушаются, будто больше мне не принадлежат. Крики в голове не смолкают, и я понимаю, что внутреннему «мне» известно гораздо больше о том, что ждет в той стороне.

А я этого знать не хочу.

Мои марионеточные ноги оживают и, вопреки воле, делают еще один шаг вперед. Я кричу во весь голос, но никто не слышит.

Глава 8

–… выходить из дома может быть крайне опасно. Предупредите родных и близких, если не хотите, чтобы…

Меня выбросило из кошмарного сна. Вокруг больше не было темных трепещущих закоулков и чавкающих звуков — только привычная и спокойная обстановка съемной квартиры. Я не сразу сообразил, откуда раздается голос, предупреждающий об опасности. Оказывается, я так и не выключил телевизор, когда засыпал прошлым вечером. Щелчок кнопкой: диктор не успел рассказать, насколько сильными будут сегодняшние порывы ветра.

Я провел рукой по дивану. Кожа была гладкой и теплой, не то что во сне.

— Приснится же всякое, — произнес я в пустоту.

Это был не первый кошмар в моей жизни и наверняка не последний, но он точно был самым необычным их всех. Слишком реалистичный. Слишком четкий. Обычно сны выветривались из моей головы спустя пару минут после пробуждения, но в этот раз я помнил все до мелочей.

Меня не покидала мысль о том, что кошмар как-то связан с черным пятном. Я опустил взгляд, рассматривая грудь. Теперь в зеркале не было необходимости. И так было заметно, что пятно увеличилось: по размерам оно уже сравнялось с большим пальцем моей руки. Если так пойдет дальше, через пару недель я почернею полностью.

Помимо того, что пятно шаг за шагом захватывало поверхность моего тела, было еще кое-что. В том месте, где я впервые увидел черную точку вчерашним утром, кожа загрубела и вздулась. Появился небольшой волдырь, твердый и упругий на ощупь. Что зрело внутри него? Я не хотел знать.

Поверьте мне, я не хотел.

Откладывать встречу с Кургиным еще дольше могло оказаться плохой идеей. Я посмотрел на часы: циферблат показывал 6.42 утра. Первый следственный изолятор находился в черте города, прямо напротив новенькой «Екатеринбург Арены». В тех местах я бывал не один раз и знал, что даже с пробками доберусь туда за час или около того. С недавних пор, вопросы времени волновали меня все больше.

Наскоро проглотив омлет, я вышел на улицу, завел «Форд» и помчался в сторону изолятора. С дорогой мне повезло. Изредка встречались одинокие машины, только возле городского водохранилища (с детства любил вид, открывающийся с моста) пришлось постоять в небольшой пробке. Может, еще было слишком рано или всех распугала метеосводка. Судя по всему, ветер действительно намечался сильный: порывы раскачивали деревья, будто грозились вырвать их с корнями и метнуть в случайных прохожих.

Вскоре впереди показались столь знакомые очертания нежного розового цвета кирпичных стен, увешанных кольцами колючей проволоки. Это сочетание всегда меня забавляло, хотя первое СИЗО я видел далеко не впервые.

«Екатеринбургский централ» вряд ли можно было считать образцовым, но по сравнению с другими изоляторами он считался неплохим. В старых зданиях, повидавших царских и советских преступников, был сделан свежий ремонт перед чемпионатом мира по футболу. За последние десять лет здесь не было ни одного скандала, связанного с пытками обвиняемых. Многие осужденные после вынесения приговора предпочитали остаться в СИЗО, а не отправляться в колонию. Не рай на земле, конечно, но изоляторы предназначены не для праведников.

На КПП меня встретили двое дежурных: молоденькая девушка в звании младшего лейтенанта, лицо которой было грубым, квадратным, будто вытесанным из камня, и седой подполковник, дослуживающий последние дни до пенсии. Оба уставились на меня с легкой подозрительностью.

— Представьтесь и назовите причину визита, — коротко бросила девушка. Ее голос звучал приглушенно из-за толстого стекла, разделяющего нас.

— Адвокат Островский, — я раскрыл для нее удостоверение, — прибыл на свидание с обвиняемым. Его зовут Демьян Георгиевич Кургин. Уверен, он остановился в одном из номеров вашего заведения.

— Предъявите ордер.

Выражение лица девушки не изменилось. Мой шутливый тон она оставила без внимания. К счастью, ордер я подготовил еще дома. Девушка бегло ознакомилась с ним, затем вновь подняла на меня тяжелый взгляд. Конец еще не был близок.

— Вы являетесь защитником Кургина по уголовному делу?

Официально я им не являлся. Мы не заключали договор, и я не был назначен судом. Не такая уж большая проблема, но в службе исполнения наказаний иногда считали иначе. Они часто толковали закон так, как это не делал никто другой.

— Как раз собираюсь встретиться с Кургиным, чтобы получить его согласие на мое участие в качестве защитника по уголовному делу.

— Хорошо, часы свиданий скоро начнутся. Прежде, чем вы пройдете на следующий КПП, наш сотрудник проведет личный досмотр.

Похоже, девушка служила недавно и пыталась показать себя перед начальством с хорошей стороны. Я вдруг вспомнил время, когда только взял Динару на работу. Она все время смущалась, роняла документы (от этой привычки она не избавилась до сих пор) и, несмотря на диплом с отличием, совершенно не знала судебной практики. Но рвения у нее было хоть отбавляй. Я не прогадал: Дина оказалась отличным помощником, и ей давно следовало заявиться на адвокатский экзамен, чтобы поразить комиссию своим уровнем знаний. Интересно, почему она все время это откладывала?

— Не согласен, — возразил я. — Обойдемся без лишних процедур.

Досмотр был не вполне законным. К тому же, я не собирался показывать им черные пятна на своей коже. Вопросов они не вызовут, но слухи распространятся быстро.

— В смысле? Вы, наверное, не поняли, что я имела ввиду, — удивилась девушка, продемонстрировав единственную эмоцию за время моего визита.

— Прекрасно понял, — усмехнулся я. — У меня с собой только телефон, ручка и бумага. Но вам придется поверить мне на слово, так как предъявлять я ничего не собираюсь. Досмотр адвоката допускается только в случае, если вы подозреваете меня в попытке пронести что-нибудь запрещенное. Иначе ваши действия будут носить незаконный характер. Вам известно это правило?

— Да-а, — протянула девушка.

— Вы полагаете, что я несу с собой запрещенные вещи?

Она растерянно взглянула на подполковника. Тот похлопал ее по плечу.

— Крючкотвор прав, — сказал он. — Если мы хотим его досмотреть, нам нужны веские основания. Да и документы потом будешь оформлять до вечера. Пропускай его.

Девушка с квадратным лицом бросила на меня гневный взгляд, но все же нажала на кнопку открытия двери. Через следующий пропускной пункт подполковник прошел вместе со мной.

— Иванов! — позвал он одного из охранников.

— Я!

— Приведите в комнату свиданий арестанта Кургина Демьяна Георгиевича из третьего корпуса. Его будет ждать адвокат.

— Есть! — козырнул охранник.

Подполковник проводил меня к отдельно стоящему помещению. Он поинтересовался, желаю ли я, чтобы свидание проходило конфиденциально. Разумеется, я воспользовался и этой привилегией адвоката. Оставляя меня в комнате свиданий, подполковник напоследок разъяснил мне правила посещений. Я вежливо его выслушал, хотя помнил их и так.

Не каждому известно, что в изоляторах и колониях предусмотрены разные помещения для свиданий. Есть комнаты, похожие на номера недорогих отелей. Они оборудованы кухонными плитами, кроватью и душевой кабиной, и предназначены для длительных свиданий с близкими людьми. Короткие встречи проходят в помещениях с прозрачными перегородками и длинным рядом телефонных аппаратов.

Для адвокатов предоставляют особые помещения, в которых запрещено находиться даже сотрудникам изолятора. В моем случае это была комнатушка со скромным ремонтом, вся обстановка которой состояла из стола, двух стульев и камеры видеонаблюдения.

За перекрытым решеткой окном продолжал бушевать ветер. Его завывания заставили меня вновь вспомнить о кошмаре, увиденном прошлой ночью. Что скрывалось в конце того живого коридора? Что ожидало меня в непроглядной мгле? И почему мое тело, пусть даже во сне, так настойчиво рвалось вперед?

Я облизнул пересохшие губы. Неистово хотелось смочить их, но отнюдь не водой. Я понимал, что ненормально думать о спиртном, когда день еще не успел начаться, но не мог ничего с собой поделать. Когда-нибудь мне предстоит разобраться с этой проблемой, но только не сегодня.

За спиной неожиданно громко лязгнула входная дверь. Я повернул голову на звук. В проходе стоял Демьян Кургин.

Глава 9

Я узнал Кургина сразу, несмотря на то что он сильно изменился с нашей последней встречи. Длинные волосы были коротко острижены, в них прибавилось седины. Лицо похудело, осунулось, а глаза, которые прежде выглядели неестественно темными, теперь казались двумя впадинами, в глубине которых можно было потеряться.

Охранник, сопровождающий Кургина, подождал, пока тот войдет внутрь, и захлопнул дверь. Послышался лязг запираемого замка. Кургин медленно, почти по-стариковски, прошел к свободному стулу и сел. Все это время он не отрывал от меня взгляд. В комнате стало заметно холоднее.

Глядя на него, я осознал, почему так смутно помнил детали его дела. Убийства, даже с особой жестокостью, могут шокировать тех, кто не является специалистом. Они с легкостью становятся основой для романов, но с юридической стороны в них весьма мало примечательного. Если дело об убийстве доходит до суда, это означает, что почти со стопроцентной вероятностью подсудимый действительно его совершил. Более того, преступники часто признают вину, рассчитывая на смягчение приговора. И действительно его получают. От адвоката в таких случаях зависит немногое.

Дело Кургина было лишь одним из сотен других. Для меня оно ничем не выделялось из рабочей рутины, наполненной жалобами, запросами, исками и претензиями. Когда Кургин отказался от моего участия, я этого почти не заметил. И все же, я бы помнил об этом деле гораздо больше, если бы не одно «но».

Предварительное расследование по делу Кургина проходило около полугода назад. Как раз тогда, когда Кристина сообщила, что хочет развестись. Затем наша жизнь, вернее, с того момента уже только «моя» жизнь, обросла ссорами и скандалами, которые поугасли, стоило мне съехать на съемную квартиру. Мы были взрослыми людьми, которые вели себя отвратительно в отвратительной ситуации.

Я ненавидел Кристину, я ненавидел себя и всех вокруг, хотя эта ненависть проходила, когда заканчивалась первая бутылка коньяка и начиналась вторая. К моменту нашего развода, в окружающих меня барах и алкомаркетах выручка, должно быть, выросла чуть ли не вдвое. Я признаю, что пил чудовищно много (так, как никогда раньше), но на то были причины.

Не нужно быть гением, чтобы понять: адвокат, находящийся в процессе развода и злоупотребляющий алкоголем, вряд ли будет отличаться особым профессионализмом. Я приходил на следственные действия по делу Кургина с рвущим душу похмельем, а пару раз — пьяным. Адвокаты по назначению частенько не проявляют усердия в работе, но я был хуже любого из них. С трудом понимал, о чем говорят свидетели, хотя мне предстояло участвовать в их допросе. Иногда просил о перерывах, а затем мчался в ближайший туалет, чтобы извергнуть из себя остатки алкоголя. Я оправдывался приступами отравления, и следователь кивал в ответ, хотя слишком хорошо меня знал, чтобы поверить в эту ложь.

Не будет преувеличением сказать, что все дела в тот сложный период были проведены мной ужасно. По-хорошему, мой статус адвоката следовало прекратить, но по какой-то причине ни один из клиентов не пожаловался в адвокатскую палату. Даже Кургин. Впрочем, несмотря на его заверения о невиновности, я все еще в этом сомневался. Можно сказать множество нелестных слов о проделанной мною работе, но шансы того, что прокурор и судья настолько грубо ошиблись, были преступно малы.

Кургин восседал на стуле неподвижно, будто каменный истукан. Я ожидал от него заранее подготовленной речи о том, что никакого преступления не было, что вместо защитника ему достался алкоголик, не умеющий связать пару слов, что вся судебная система прогнила и повязла в коррупции, но Кургин меня удивил.

— Защитник, ты веришь в Бога? — хрипло спросил он.

— Что?

Кургин застал меня врасплох. Я не был уверен, что понял его правильно, но оказалось, что со слухом у меня не было таких проблем, как с алкогольной зависимостью.

— Я спросил, веришь ли ты в Бога?

— Немного… Я не верю в церковь, священников и ритуалы. И все-таки, мне кажется, какие-то высшие силы есть.

— Это хорошо, — кивнул Кургин. — Если ты веришь в высшие силы, то поверишь и в то, о чем я тебе расскажу.

— Ты имеешь в виду черные пятна, о которых писал?

Мне не терпелось узнать о том, что со мной происходит. Как это произошло и как от этого избавиться. Однако вопрос остался без ответа.

— Мой сокамерник убил собственного ребенка, — сказал Кургин, неотрывно глядя на меня. — Малыш плакал по ночам и мешал спать. Само собой, ему не исполнилось даже одного года. И тогда этот сокамерник — двухметровый бородатый мужик, у которого рука по объему больше твоей ноги, — схватил ребенка из кроватки и бросил о стену. Четыре раза. А после этого снова лег спать.

Я решил промолчать. Мертвые дети — это всегда ужасно, но по работе мне приходилось сталкиваться и с более отвратительными преступлениями. Все же мне стало любопытно, к чему приведет история. Было непонятно, решил ли Кургин меня шокировать или просто начал с небольшого отступления, но его голос завлекал, почти гипнотизировал.

— Другой парень — его койка, кстати, находится прямо надо мной — очень любил нюхать клей. В один прекрасный день ему не хватило денег на тюбик, и тогда он зарезал продавщицу, которая посмела ему отказать в покупке. Двадцать девять ножевых ранений. По ночам этот парень не спит. Он ворочается на койке, хнычет или говорит сам с собой словами, смысла которых понять не может никто. Почему я об этом знаю? Потому, что я тоже не сплю. Слушаю, как это продолжается всю ночь.

— Тут ничего не поделаешь. Таковы правила: в изоляторе воров размещают с ворами, насильников — с насильниками, а убийц — с убийцами, — я произнес это тоном, каким обычно разговариваю с клиентами: спокойным, вежливым и авторитетным. — Но каким образом это связано с…

— Я не убивал свою мать! — рявкнул Кургин. Его спокойствие испарилось за долю секунды. — Из всех людей, запертых в этих застенках, я — единственный невиновный! Но все равно вынужден гнить вместе с уродами и подонками, выслушивать их жалкие истории, подчиняться их сраным правилам! И почему? Потому, что вместо адвоката мне достался кусок пропитанного спиртом дерьма!

Я мог встать и уйти. Я мог наорать на него в ответ, и тогда встреча была бы немедленно прервана охранником, стоящим за дверью. Результат будет одинаковым в обоих случаях: я ничего не узнаю ни о невиновности, ни о черном пятне на моей груди. К тому же, если Кургин действительно не совершал преступления, то у него было полное право орать на меня.

Глубокий вдох. Выдох. Буря эмоций поугасла, но не исчезла полностью. Этого достаточно, чтобы продолжить беседу.

— Допустим, ты и в самом деле невиновен. Допустим, я облажался и не защитил тебя, как следует. Никогда не поздно все исправить, — я говорил эти слова, глядя в стену. В извилистые трещины, напоминающие паутину. — Но ты должен рассказать мне обо всех обстоятельствах, которые доказывают твою невиновность. Иначе я ничего не смогу сделать.

— Правда? Но ведь я уже все рассказал, — Кургин поднял брови в притворном удивлении.

— Когда?

— Полгода назад, на следствии. Ты забыл? Или не слушал меня тогда?

Как адвокат, я был обязан разделять его позицию: если Кургин утверждал следователю, что невиновен, значит мне приходилось повторять то же самое. Однако остается большой вопрос — чем именно мы обосновывали его невиновность? Я не помнил и десятой доли того расследования и, должно быть, выглядел перед Кургиным полным идиотом. Кроме того, последующее судебное производство проходило без моего участия. То, что там произошло, оставалось для меня загадкой.

— Прошло довольно много времени, — оправдывался я. — К тому же всегда существует возможность, что некоторые детали…

— Нет! — отрезал Кургин. — Я не собираюсь пересказывать все по новой! И мне плевать, как именно ты собираешься исправить свои ошибки! Однако кое-что я тебе дам. Вернее, уже дал. Стимул, которого у тебя не было.

Я инстинктивно потянулся к груди.

— Да-да-да-а, те самые «изменения» на теле, — кивнул Кургин. Его губы растянулись в самодовольной ухмылке. — Черные пятна, поглощающие розовую плоть. Странные пугающие сны. И это только начало…

Он знал. Знал все в точности, включая кошмары, а это означало, что каким-то образом Кургин стал причиной того, что происходило с моим телом. Я снова подумал об отравлении. Какой-нибудь медленный яд, вроде рицина, только с другими свойствами…

— Видишь ли, я из рода вепсов. Наш народ славится своими… незаурядными способностями, — продолжал Кургин. — Считается, что мы все связаны с магией, и я не стану этого отрицать. Кто-то умеет проводить защитные обряды, другие мастерят обереги на удачу. И лишь единицы обладают темными знаниями. Мою матушку, например, предпочитали обходить стороной.

«Какая чушь!» — хотел воскликнуть я, но промолчал. Потому, что в комнате стало еще холоднее. А волосы у меня на загривке встали дыбом.

— Она была ведьмой?

— Не будем вешать ярлыки, хотя некоторые называли ее так. Обычно те, кого она прокляла. Мы же предпочитаем другое слово — «нойд». То есть колдун или колдунья, если говорить по-русски. Раньше нойдами были только мужчины, но со временем знания передали и женщинам.

— Дай-ка угадаю. Ты хочешь сказать, что перед смертью твоя мама успела наложить на меня проклятие?

— Нет-нет, — помотал головой Кургин, — это сделал я. Матушка научила меня всему, что знала, хотя велела использовать эти силы только в редких случаях. Разве восстановление справедливости того не стоит?

— Не такими методами.

Кургин был убедителен, знал все подробности, но я не мог поверить в то, о чем он говорил. Нойды? Проклятия? Им место в средневековье, а не современном мире. Однако другие объяснения безжалостно разбивались моими собственными доводами. Я не знал ядов, которые действуют таким образом. Я чувствовал себя слишком хорошо для того, чтобы почернение было вызвано инфекцией или другой болезнью. К тому же ничего из названного не объясняло ночной кошмар. Да, можно было списать все на воспаленное воображение, но я чувствовал, что это не так.

— Вижу, ты не до конца мне веришь. А ведь времени осталось совсем немного. Проклятие убьет тебя, — Кургин произнес это невозмутимо, будто говорил о погоде, — если его не снять.

— И сделать это можешь только ты? — полуутвердительно спросил я.

— Верно. При одном условии.

— Каком?

— Ты все еще не понял? Добейся того, чтобы меня признали невиновным! — повысил голос Кургин. — Чтобы меня вытащили из-за решетки! Чтобы справедливость, наконец, была восстановлена.

— Сколько у меня времени? Прежде, чем…

— Две недели. Может, на пару дней больше, а может — меньше. Древние проклятия — это тебе не компьютерная программа, с точностью до секунды просчитать не получится. У всех протекает по-своему.

— Две недели? — ахнул я.

Четырнадцать дней. Не знаю, на какой срок я рассчитывал, но уж точно не на столь смехотворный. Если бы врач объявил, что мне осталось две недели до смерти, я бы забросил все дела и перестал отвечать на звонки клиентов. Провел бы время с дочерью, родственниками или друзьями, а последние дни, быть может, упивался бы до беспамятства.

Однако Кургин не был врачом. Он был обвиняемым, доведенным до крайности, в руках которого было смертельное оружие. И средство защиты от него.

— Мне нужно заново разобраться в доказательствах. Подготовить и направить в суд заявление. Да само заседание будет назначено через месяц, если не больше! — упирался я изо всех сил. — Как можно уложиться в такой короткий срок?

— Не моя проблема, — заявил Кургин. — Я не разбираюсь в юриспруденции и судебной системе, не знаю сроков и правил обжалования, но для того и нужен адвокат, верно? Думаю, задача тебе понятна, поэтому обсуждать здесь больше нечего. Но ты приходи, если что. В изоляторе царит такая скука, что любой собеседник будет кстати.

Сказав это, он подошел к стене и нажал черную кнопку. Через мгновение дверь распахнулась, и в комнату заглянул охранник.

— Закончили? — осведомился он. — Адвоката прошу на выход. Обвиняемый пока остается на месте.

Уже возле выхода из комнаты у меня вдруг возник еще один очевидный вопрос, ответ на который я жаждал получить немедленно:

— Почему ты не потребовал у прокурора отказаться от обвинения? Не наложил проклятие на него? — я покосился в сторону охранника, но он будто бы и не заметил моих слов. — Отказ от обвинения означает автоматическое прекращение дела. Разве это не проще, чем заставлять меня доказывать что-либо?

— О, я просил, — усмехнулся Кургин. — Но он не стал сотрудничать. Я бы на твоем месте поинтересовался, все ли у него в порядке. Все ли в порядке с человеком, обвинившим невиновного в убийстве?

Охранник потерял терпение, принялся нас торопить, а я перечить не стал. Моя голова была занята другим. Погруженный в мысли, я не заметил, как покинул изолятор, сел в кресло автомобиля и оказался на полпути в кабинет.

Ветер заметно усилился, его завывания были слышны даже в салоне «Форда». Погода на Среднем Урале всегда отличалась своей непредсказуемостью, но сегодня она решила удивить даже тех, кто многое повидал в жизни.

Впрочем, что думать о погоде, когда осталось всего пару недель до того, как проклятие должно было меня прикончить? И все же, несмотря на расползающееся черное пятно и кошмарный сон, я не спешил отчаиваться. Что бы там ни болтал Кургин, слепо идти у него на поводу не входило в мои планы.

Я твердо решил показать пятно врачу, сдать анализы и получить нормальное лечение. В современном мире принято поступать именно так, а не бегать на побегушках у несущего бредни нойда. Может быть, все и обойдется.

Кроме того, история Кургина о невиновности и ошибочном осуждении могла оказаться вздором. Стоило заново проверить доказательства и только после этого начинать что-либо делать.

Отвлекшись от дороги, я едва успел заметить, что к машине стремительно приближался темный силуэт. Вывернул руль в сторону, но слишком поздно: мгновение спустя раздались грохот удара и треск битого стекла. Хотя моя нога упиралась в педаль тормоза, «Форд» по инерции продолжал двигаться вперед. Он остановился, лишь воткнувшись в ограждение у дороги. Из-под смятого капота поднимался серый дым.

Я выскочил из машины и первым делом убедился, что никого не задел. Редкие прохожие пялились на аварию или снимали ее на мобильные телефоны, но ни один из них не пострадал.

«Форд» представлял собой печальное зрелище. Из остатков лобового стекла торчал металлический рекламный щит, который, по-видимому, бросило в машину порывом ветра. Бампер был разбит, решетка радиатора смята, а на асфальте растекалась лужа маслянистой жидкости.

Мой лоб горел огнем. Я коснулся его и увидел на пальцах кровь. Вокруг продолжал выть ветер, и в этом завывании я чувствовал ненависть к себе.

Глава 10

Когда я вошел в кабинет, измотанный разбирательством с ГИБДД и службой эвакуации, Динара едва не сбила меня с ног. Она бросилась ко мне, повисла на плечах, затем отпрянула назад, смутившись собственной бурной реакции.

— Что с тобой произошло? Ты ранен? — сыпала она вопросами. — Мог бы и подробнее рассказать по телефону!

— Погода записала меня в число своих врагов, — отшутился я. — Ветер оторвал рекламный щит от креплений и швырнул в «Форд». А я не справился с управлением и добил его окончательно. Почти не пострадал, разве что лицо поцарапало. Жить буду, обещаю.

— Вот и прекрасно. А я чуть было не подумала, что мне придется искать себе другую работу, — шутливо заметила Дина. — Хорошо, что все обошлось. Кстати, если ты пропустил обед, то можешь угоститься пиццей, которую я заказала. Правда, там немного осталось. Надо же было чем-то заедать стресс.

Она махнула рукой в сторону огромной коробки, в которой остался одинокий треугольник пиццы.

— Больше твоего аппетита меня поражает только то, как ты умудряешься оставаться такой худой, — заметил я с улыбкой.

— У меня чудовищный метаболизм, — ответила Дина. — А еще я слишком энергичная и не сижу без дела. Давай рассказывай, как прошла встреча в изоляторе?

Я решил не говорить о том, что мой организм на полном ходу мчался к конечной точке, а стоп-кран находился в руках отчаявшегося обвиняемого. Не собирался даже упоминать о нойдах или вепсских проклятиях. Мне попросту не хотелось нагружать Дину лишними проблемами, к тому же она могла понять все неправильно. С другой стороны, этим делом нам определенно придется заняться вдвоем, поскольку время было не на моей стороне.

— Кургин почти убедил меня в том, что не совершал убийства. По крайней мере, он рассказал достаточно, чтобы появился повод заново изучить дело и подготовиться ко второй инстанции как следует, — я сел в свое кресло, почувствовав рабочий настрой впервые за день. — Возможно, по моей вине человек ошибочно был приговорен к восемнадцати годам строгого режима. Но еще остался шанс все исправить.

— Успеваем подавать апелляционную жалобу?

— Да. Во время поездки на такси, я успел посмотреть на сайте суда дату приговора Кургину. Нам повезло, что для подачи жалобы осталось два дня.

— Целых два дня? Бывало и хуже, — заметила Дина. — Мне составить проект?

— Нет, я займусь этим сам. А тебе предстоит отменить встречи со всеми клиентами на ближайшие две недели.

— Со всеми? — ее лицо выражало неприкрытое удивление.

— Кроме тех дел, где я участвую по назначению. С ними мы ничего поделать не можем. Кстати, много у нас таких?

— Сейчас поглядим, — Дина взглянула на экран своего ноутбука. — Всего одно. Некий Спесивцев. Обвиняется в двух убийствах, причинении тяжкого вреда здоровью и разбое. Должна заметить, что тебе очень везет с клиентами, Марк.

Этого парня я помнил. Спустя три дня после освобождения из колонии он вновь совершил серию преступлений. Дело было расследовано и передано в суд. Я был назначенным защитником и не мог отказаться от клиента, так как в противном случае мой статус адвоката был бы прекращен.

— Ничего, с ним я как-нибудь справлюсь, — заверил я. — А вот по делу Кургина мне придется дать тебе парочку поручений. Одному мне везде не успеть.

— Для того и нужна помощница, не так ли? Говори, что требуется.

— Рабочий день скоро подойдет к концу. Как можно скорее съезди в областной суд и сделай копии всех материалов дела по Кургину. Он толком не рассказал о том, как защищался самостоятельно. Кто знает, что он наговорил во время процесса?

— Поняла, — Динара взглянула на часы. — Завтра уже суббота, но если я побегу прямо сейчас, то успею попасть в суд до закрытия. Что-нибудь еще?

Я собирался отпустить ее, однако вспомнил один важный момент. «Все ли в порядке с человеком, обвинившим невиновного в убийстве?» — спросил Кургин перед моим уходом. К несчастью, вопрос мог быть риторическим.

— Есть необычная просьба, — я задумался, подбирая слова. — Ты случайно не помнишь, кто был обвинителем по делу Кургина? Кажется, какой-то молодой помощник прокурора?

— О, так ты не в курсе? — Дина вдруг помрачнела. — Я пришлю тебе ссылку на выпуск новостей. Сможешь посмотреть сам.

Она проворно собрала сумку и помчалась к выходу, бросив напоследок, что «даст знать, когда все будет сделано». К тому моменту, как Дина хлопнула дверью, я уже уткнулся в монитор, жуя кусок пиццы и обдумывая текст апелляционной жалобы. Обычно мне удавалось подробно расписать все недостатки приговора первой инстанции, но не в этом случае. Времени оставалось слишком мало, а я работал вслепую, не зная практически ничего из обстоятельств, исследованных судом. Успел набросать только несколько абзацев общих формулировок, подходящих к любому делу, прежде чем смартфон звякнул уведомлением.

Динара прислала сообщение со ссылкой на выпуск местных новостей. Как только видеоролик начался, я с удивлением обнаружил, что уже смотрел его прошлым вечером, но был слишком пьян, чтобы понять смысл сюжета. Когда ты пьян — многое проходит мимо, хорошо это или плохо.

Диктор рассказывал о самоубийстве на Хрустальной улице. Сотрудник прокуратуры покончил с собой, в то время как супруга заботливо готовила для него ужин. Имена не назывались, но я смекнул, о ком идет речь. Крупным планом показали заплаканное лицо супруги, которая уверяла, что муж не высказывал и мысли о том, чтобы уйти из жизни. Сюжет заканчивался сводкой по количеству самоубийств за прошлый год. Цифра получалась неутешительная.

В выпуске было мало конкретных деталей, но меня заинтересовало то, что беседа с супругой сопровождалась титрами: «Алла Иванникова, вдова». Фамилия девушки была настоящей (я вспомнил, что такая же была у помощника прокурора), а значит подробности можно было узнать у нее лично.

Тогда мне и стало ясно, что произойдет, если я откажусь защищать Кургина или не добьюсь его оправдания.