Обреченный защищать

Станислав Миллер, 2021

Адвокат Марк Островский получает таинственное письмо, из которого узнает, что его подзащитный был ошибочно осужден за убийство. Правда это или нет, но адвокат вынужден поверить, так как с его телом начинают происходить необъяснимые изменения. Невиновно осужденный выбрал самый жуткий способ отмщения…Изображение к обложке создано при помощи Leonardo.ai и доработано автором.

Часть 2. Черная порча

Глава 11

Кристина училась в одном университете со мной, но на другой специальности. Я готовился стать юристом, а она — дизайнером. Когда я впервые увидел ее в коридоре учебного корпуса, то не знал ни имени, ни, тем более, адреса или номера телефона. Знал только то, что эта девушка невероятно красива и я смог бы провести с ней всю жизнь. Вот такая любовь с первого взгляда, хотя в нее теперь мало кто верит. Мне понадобилось несколько дней на то, чтобы выяснить, на каком факультете учится эта девушка и как ее зовут. Остальное получилось благодаря моему природному обаянию, большую часть которого я с возрастом растерял.

Это было почти двадцать пять лет назад, а в две тысячи девятнадцатом миром правили интернет и социальные сети. Для того, чтобы найти Аллу Иванникову — вдову помощника прокурора — мне понадобилось две минуты. Поиск в «Вконтакте» выдал три человека с одинаковыми именем и фамилией, но одной женщине было уже шестьдесят три года, а другой — пятнадцать. Ни та, ни другая на роль жены помощника прокурора не годились.

Третья Алла Иванникова поначалу неохотно отвечала на сообщения, но мои настойчивость и честность пробили ее оборону. Она даже согласилась на видеозвонок. Ее лицо выглядело уставшим и опухшим от слез, голос дрожал. Я еще раз высказал слова соболезнования и заверил ее в том, что ни за что не поверю в простой суицид.

— Ему было всего двадцать восемь лет, — тихо сказала Алла Иванникова. — Мы не нуждались в деньгах, были счастливы в браке и планировали завести детей. Двух или больше. Даже имена им подобрали. У Глеба просто не было причин убивать себя.

— В его поведении не было ничего странного?

— Я бы не сказала, но… За несколько дней перед смертью он был слишком уж нервным, иногда огрызался в ответ. Говорил, что работы стало слишком много. И действительно, ему приходилось оставаться допоздна в прокуратуре, чтобы вовремя все доделать. Мы стали гораздо реже видеться, как будто и не жили вместе. Но такое случалось и раньше, когда к ним приезжали с проверками.

— Может быть, ему кто-то угрожал?

— Он никогда об этом не говорил. И потом, зачем выбирать такой страшный способ уйти из жизни?

— Извините, но я не знаю всех подробностей. Как именно это произошло?

— Я готовила ужин. Макароны с котлетами, как он любит… любил, — она помолчала немного. — Затем послышался грохот из другой комнаты. Когда я прибежала, то увидела, что оконное стекло разбито. А Глеб… взял осколок и…

— Я понимаю, — продолжать не было смысла. — Это ужасно. Не представляю, насколько вам тяжело.

Она не ответила. Из динамика раздавалось лишь тяжелое, со всхлипываниями дыхание. Я, наконец, решился задать вопрос, ради которого позвонил.

— Простите, но я должен спросить. Вы не замечали странных изменений на его теле? Пятен, почернений?

Когда я решил, что уже не дождусь ответа, Алла Иванникова все же подала голос:

— Откуда… откуда вы знаете? Этого не было в новостях. Журналистам я про эту гадость не говорила.

— Я слышал о похожих случаях, — мне пришлось пойти на небольшую ложь, — и пытаюсь собрать полную картину.

— Ох, ладно. Я пыталась спасти Глеба, прежде чем вызвала «скорую помощь». Расстегнула ему рубашку, а под ней… все было черным. Кожа была покрыта какими-то чудовищными волдырями, из которых тянулись маленькие жгуты, похожие на мышиные хвостики. Они извивались, они дергались, они тряслись, и эта трясучка была похожа на дружное радостное ликование. Знаете, как будто болельщики взметают руки вверх, когда их команда забивает победный гол. В тот день они ликовали, что мой муж убил себя.

— Простите. Простите, — других слов мне в голову не приходило. Как заведенный я повторял одно и то же.

— Когда прибыли врачи, на теле Глеба не было и следа черных пятен. Только красные — от крови. Я почти убедила себя в том, что мне все привиделось, и у меня получалось не думать об этом, пока вы не позвонили. Так что же это было? Расскажите, что за жгуты торчали из тела моего мужа? Почему он убил себя?

— Я не знаю, но…

— Вы не знаете. Полиция не знает. Никто не знает! — ее голос звучал визгливо, в нем слышались истерические нотки. — Но всем обязательно нужно залезть поглубже, расспросить о подробностях. Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, так как наш милый разговор окончен. И больше не пытайтесь мне звонить!

Она разорвала соединение. Я не винил ее — было чудом, что разговор вообще состоялся, учитывая ее состояние. Теперь мне стали известны обстоятельства смерти помощника прокурора, но легче от этого не стало, ведь подобное ожидало и меня. Иногда лучше не знать всех деталей, особенно когда они касаются собственной незавидной участи.

Я словно наяву видел грубо перерезанное горло, сочащееся кровью. Мышиные хвостики, торчащие из черного, покрытого язвами тела. Трясущиеся, ликующие. Вот что меня ждет?

Я ощутил неприятное покалывание под кожей, будто бы мелкие жгуты сию минуту собирались вырваться наружу. Кургин обещал мне две недели, неужели порча действовала так быстро? Или разговор с Иванниковой взбудоражил мое воображение?

В мгновение ока я очутился перед зеркалом в ванной, стаскивая с себя одежду. Похоже, в ближайшие две недели мне придется повторять этот ритуал все чаще и чаще. До тех пор, пока я еще смогу повторять.

Чернота проклятия продолжала расползаться, гулять по моему телу. Пятно выросло до размеров ладони, по форме напоминая картинку из теста Роршаха — ту, в которой одни видят прекрасную бабочку, а другие — зловещую ухмылку смерти. Число волдырей увеличилось до трех, причем первый из них надулся так, словно был готов лопнуть и разродиться той дрянью, о которой упоминала Иванникова. Пока что это было единственное место, где я ощущал болезненное натяжение кожи. Страшно представить, что чувствовал помощник прокурора перед смертью, будучи истерзанным мелкими жгутами.

На сегодня с меня было достаточно. Не одеваясь, я прошел на кухню и плеснул в стакан армянского коньяка. Спиртное грело душу и оставляло ореховый привкус во рту, но одной дозы было недостаточно.

Бутылка опустела быстро.

И все же обласканный алкоголем я долго не мог отпустить тревожные мысли о предстоящей смерти. Ворочался на диване, перекладывая подушку и одеяло, ожидая приближение кошмарного сна.

Сон пришел. Я понимал это, находясь внутри него, и всем сердцем жаждал проснуться, вырваться в реальный мир. Чрево пульсировало и трепетало при виде меня. Венозные стены сочились вязкой жижей. Узкий коридор приглашал пройти в сторону, из которой исходили волны страха.

Вопреки воле и здравому смыслу мое предательское тело сделало шаг вперед. Раздирающие горло крики и жалкие потуги вновь обрести контроль не увенчались успехом.

Я не знал, что именно ждет впереди, однако не требовалось большого ума, чтобы понять — конец пути поставит точку в моей жизни.

Глава 12

Сон длился не больше пяти минут, но я проснулся разбитым и холодным от пота, словно блуждал в кошмарах всю ночь. Часы показывали 6.42, как и утром ранее. Мне с тоской подумалось, что теперь я буду просыпаться в одно и то же время до тех пор, пока Кургин не снимет с меня проклятие. Однако ранний подъем не пугал меня так, как происходящее в Чреве.

Я еще не потерял надежды покончить с проклятием (или чем бы там ни были вызваны пятна и кошмары) самостоятельно. Судя по новостям, иногда современная медицина творила чудеса, а чудо было именно тем, что мне требовалось.

Я позавтракал без аппетита и принял душ, опасливо косясь в запотевшее зеркало. Чернота расползалась по груди все больше, устремляясь к животу. К счастью, ее пока еще можно было спрятать под одеждой. Мне не хотелось даже думать о том дне, когда порча затронет лицо.

Через час я уже подъезжал к зданию «УралЗдоровья» на улице Белинского. Пару лет назад Кристина уговорила меня оформить там семейное обслуживание, что, по ее мнению, было намного эффективнее бесплатной медицины. Она часто проверялась в клинике сама, а вот я — ни разу. Что ж, теперь супруги у меня не было, а вот абонемент остался. Было бы странно им не воспользоваться, учитывая то, что «УралЗдоровье» работало даже в выходной день.

За стойкой регистратуры меня встретила стройная блондинка в белом халате, и я непроизвольно задумался, что скрывалось под ним. Ткань была тонкой и чуть просвечивала, оставляя совсем немногое для воображения. По-моему, нанимать таких девушек в клинику — это преступление против мужчин со слабыми сердцами.

Впрочем, наше общение долго не продлилось. Блондинка сверилась с базой данных, и меня пригласили к врачу быстрее, чем я успел присесть в кресло для ожидающих.

— На что жалуетесь, Марк Рудольфович? — лысоватый мужчина взглянул на меня сквозь линзы круглых очков.

На золотистом бейдже крупными буквами было написано: «НИКОЛАЙ ДОБРОЛЮБОВ», чуть ниже: «Врач общей практики». Добролюбов неуловимо напоминал мне Доктора Нефарио из «Гадкого Я». Может, из-за крючковатого носа или мешковатого, рыхлого телосложения, или всего сразу. Однако его глаза были голубыми и добрыми, я видел в них искреннее желание помочь каждому, невзирая на заболевание и статус. Не удивлюсь, если на выходных Добролюбов раздавал горячую пищу для бездомных или снимал беспомощных котят с деревьев.

— Несколько дней назад моя кожа начала чернеть и покрываться волдырями, — предолевая смущение, поведал я. — Началось все с небольшой точки. Я принял ее за родинку, но она росла и росла. Теперь почти вся грудь черного цвета.

О кошмарах я не рискнул рассказать. Подумал, что они больше заинтересуют психиатра, а не врача общей практики.

— Есть какие-нибудь болезненные ощущения? Температура?

— Ничего такого.

— Я бы хотел взглянуть, если не возражаете, — сказал Добролюбов.

— Ничуть.

Когда я стянул рубашку и повернулся, выражение лица Добролюбова не изменилось. Лишь по дрогнувшему голосу мне удалось понять, что он с трудом сдерживает удивление.

— Интересно, — только и произнес он.

Добролюбов приблизился ко мне так близко, что кожей я ощутил его дыхание. Он включил налобную лампу, хотя света вокруг было достаточно, и с разных углов осмотрел грудь.

Закончив осмотр, Добролюбов прослушал меня стетоскопом, измерил давление и температуру. Все это время от него доносилось только одно: «Интересно, интересно, интересно…» Тысяча проклятых «интересно». После всех процедур он уставился в монитор и долго щелкал кнопкой мыши.

То, что случай не был распространенным, я мог понять и без медицинского образования. Но было бы неплохо услышать хоть какие-то предположения от врача.

— Итак, что скажете? — не выдержал я.

— Если честно, то ничего определенного, — признался Добролюбов. — С первого взгляда я предположил некроз, но это, разумеется, не он. При такой распространенности на теле, болезнь должна сопровождаться тяжелыми общими расстройствами, а это не так…

Неожиданно дверь кабинета распахнулась, внутрь заглянула блондинка с регистратуры. Она начала спрашивать что-то про ошибку в списках пациентов, но замолкла, увидев мое почерневшее тело. Ослепительная улыбка исчезла с лица девушки, глаза расширились.

— И-извините, — пробормотала блондинка и торопливо скрылась за дверью.

— Вы можете одеться, — Добролюбов перевел взгляд на меня. — Не обращайте внимания, она новенькая.

— Ее реакция была предсказуемой, — заметил я, застегивая пуговицы. — Скоро все будут смотреть на меня таким же образом. Хотя в цирке уродов я буду выглядеть как родной.

— Бросьте, мы вам поможем.

— Не сочтите за грубость, но вы даже диагноз поставить не можете!

— Верно, пока не могу, — невозмутимо кивнул Добролюбов. — Но у меня есть несколько предположений. Как хороших для вас, так и плохих.

— Какие же тут могут быть хорошие предположения? — недоверчиво спросил я, однако в глубине души порадовался тому, что медицина могла объяснить хоть что-то.

— Нарушения пигментации, грибковые поражения или инфекции, например. Они лечатся довольно просто, но нужно точно выявить причины.

— А плохие?

На мгновение мне показалось, что Добролюбов скажет: «Вепсское проклятие». Но он был врачом, а не нойдом с древними знаниями.

— Меланома. Только не пугайтесь, довольно часто исход лечения положительный, — Добролюбов успокаивающе коснулся моего плеча. — И потом, пока это только предположение, а не диагноз. Чтобы сказать что-то конкретное, нужно получить результаты анализа мочи и крови. Я позвоню сразу, как только они будут готовы.

Мы обсуждали мое состояние еще минут пятнадцать. Напоследок Добролюбов посоветовал не падать духом и высказал соображения по поводу моего образа жизни на ближайший месяц (в основном они касались прогулок на свежем воздухе и отказе от вредных привычек). Он не догадывался, что месяца у меня в запасе не было.

Я вышел из кабинета и отправился в помещение напротив, где медсестра взяла у меня целых четыре пробирки крови. Когда игла входила под кожу, мне подумалось, что кровь у меня будет черная, но она все же была красной. Как у нормальных людей.

Закончив процедуру, медсестра выдала мне контейнеры для мочи и кала, велев принести их на следующий день с утра пораньше. Я кивнул, хотя не был уверен в том, что вообще вернусь. С каждой минутой все больше сомневался, что лечение поможет.

Когда я проходил к выходу мимо регистратуры, то заметил, как блондинка за стойкой бросила взгляд в мою сторону. Она ничего не сказала и быстро отвернулась, на лице мелькнула смесь страха и отвращения.

На прощание я помахал ей рукой, хотя знал, что она не ответит.

Глава 13

Медицинская помощь не оставалась моим единственным шансом на спасение. В запасе было еще два варианта, и как отчаявшийся человек я собирался попробовать их все.

Оправдание Кургина — это длительный процесс, для начала которого следовало хотя бы закончить составление апелляционной жалобы. Пока я находился в клинике, Динара прислала мне ссылку на папку с документами по его делу. Теперь у меня был полный комплект: копии с предварительного следствия, когда я еще был назначенным защитником, и копии с судебного производства, где Кургин защищался самостоятельно.

Я вызвал такси, чтобы добраться до кабинета. Можно было изучить материалы и дома, но я опасался, что не выдержу и открою очередную бутылку коньяка. Мне следовало оставаться трезвым как можно дольше, а в кабинете алкоголь не хранился. Однажды я попробовал оставить бутылку в шкафу с документами, но Динара возмущалась так сильно, что пришлось пойти на уступки.

В выходной день в здании царила тишина. Большинство организаций, арендующих офисные помещения, не работали, клиентов не было, и только одинокий охранник приветственно кивнул мне, оторвавшись от созерцания футбольного матча на смартфоне. Что ж, тишина мне только на руку.

Я включил ноутбук и погрузился в изучение материалов уголовного дела в отношении Кургина. Отметил для себя, что Дину стоило похвалить: документы были рассортированы и переименованы в зависимости от содержания, хотя она могла просто скопировать все подряд. Я приступил к чтению, ловя себя на мысли о том, что некоторые детали помнил смутно, другие были для меня настолько незнакомыми, словно встречались впервые.

Из обвинительного заключения следовало, что Демьян Кургин убил собственную мать — Кургину Марьяну Владимировну. Смерть наступила от механической асфиксии, на шее остались множественные кровоподтеки овальной формы. Иначе говоря, женщину задушили руками. Последние несколько лет Марьяна Кургина страдала от душевного расстройства, которое лишало ее возможности правильно понимать суть происходящего и ориентироваться в пространстве. Расстройство не было диагностировано психиатром, поскольку Кургины к нему не обращались. Год назад самочувствие Марьяны ухудшилось до такой степени, что она утратила возможность самостоятельно передвигаться. Демьян нанял сиделку для ухода за матерью, а по выходным оставался с ней сам. Следователь пришел к выводу, что убийство было совершено из-за «желания избавиться от тягот по уходу за больным человеком».

Итак, мотив преступления имелся, хотя и выглядел несколько натянутым. К тому же мне было непонятно, зачем Кургину душить мать руками, ведь существовало множество менее болезненных способов лишить человека жизни. Нельзя было сказать, что он ее ненавидел, иначе и вовсе не стал бы ухаживать за ней и нанимать сиделку. Только на этом построить защиту не смог бы ни один адвокат. Нужно было найти прямые доказательства невиновности.

Убийство произошло около семи часов вечера в квартире, принадлежащей Марьяне. Как считало обвинение, в тот момент внутри не было никого, кроме Кургина и его матери. В деле имелись свидетельские показания. Сосед по лестничной клетке — некий Лавренко — отправился в магазин за продуктами и увидел, как Кургин идет в сторону квартиры матери. На обратном пути Лавренко столкнулся с ним снова, при этом Кургин выглядел нервным и куда-то спешил.

Сиделка подтвердила, что между Марьяной и сыном иногда случались ссоры из-за болезни. В деле были и другие показания, но больше всего меня заинтересовала запись с видеокамеры, установленной над подъездом. Я просмотрел покадровую распечатку: на ней было прекрасно видно, как Кургин входит внутрь, через полчаса выходит во двор и торопливо скрывается вдали. Как раз в промежутке между семью и восемью часам вечера — предполагаемое время совершения убийства.

Оперуполномоченные с легкостью вышли на след Кургина. На следующий день после смерти Марьяны, они показали кадры видеозаписи свидетелям, а те опознали моего подзащитного. Спустя пару часов он был найден, допрошен и отправлен в изолятор.

Я помассировал виски, пытаясь понять, какое из доказательств может указывать на невиновность Кургина. Видеокамера запечатлела именно его: худое лицо с запавшими глазами я узнал сразу, без малейших колебаний. Неважно, что само преступление никто не видел — собранные улики говорили о многом, прямо и уверенно. Разумеется, у следователя не возникло сомнений в личности убийцы. Да и с чего бы?

И все-таки Кургин яростно отрицал свою вину и продолжал отрицать до сих пор. Интересно, как он объяснял свою точку зрения на следствии?

Я нашел протокол допроса Кургина в качестве подозреваемого. Из показаний следовало, что в момент убийства он в одиночестве находился в своей квартире и смотрел телевизор. Никуда не выходил, ни с кем не общался. Около десяти часов вечера лег спать. Конечно же, не было ни одного человека, способного подтвердить его слова.

Прекрасно, просто прекрасно. Я не представлял, как смогу доказать алиби, принимая во внимание то, что Кургин засветился на видеокамеру. Мои шансы доказать невиновность таяли с каждым прочитанным предложением. Нужно признаться, теперь и я меньше верил в версию Кургина, уж слишком доходчиво было изложено обвинение.

С другой стороны, следователь тоже мог ошибиться. По делу Чикатило задержали четырех невиновных, хотя расследование проводили лучшие из лучших. Это при том, что Чикатило на самом деле совершил серию убийств, а Кургин, возможно, был чист перед законом как младенец.

Я добрался до материалов судебного процесса, но полезной информации было немного. Кургин по-прежнему отрицал свою вину, хотя все доказательства были направлены против него. Более того, он воспользовался правом отказаться от дачи показаний и промолчал весь процесс до последнего слова подсудимого, на котором выдавил только одну фразу: «Вы пожалеете, что посадили невиновного». С тем же успехом можно бегать по полю во время грозы, выставив зонтик в небо и надеясь, что молния ударит мимо.

Несмотря на настойчивое желание Кургина защищаться самостоятельно, ему все же был назначен адвокат. Иначе и быть не могло, поскольку убийство является особо тяжким преступлением, за которое предусмотрено пожизненное лишение свободы.

Защитники по назначению вообще не отличаются особым рвением, а этот, похоже, осознал безвыходность ситуации с самого начала. За все время уголовного процесса он заявил лишь несколько ходатайств и попросил смягчить наказание. В результате Кургин получил восемнадцать лет. Толку от защитника было немного.

«А ты-то лучше отработал, алкаш?» — прозвучал ехидный голос у меня в голове.

Одни пропивают деньги и вещи, другие — здоровье, а я ухитрился пропить уголовное дело. Верно, не мне было судить того защитника. Он по крайней мере приходил на заседания трезвый и теперь не страдает от смертельного проклятия вепсов.

Я просмотрел материалы уголовного дела до конца, но общее впечатление не изменилось. Обвинитель ссылался на показания свидетелей, заключения экспертов и вещественные доказательства, а у меня на руках не было ничего, кроме слов подсудимого. Я несколько раз бывал в таких ситуациях, все они закончились для осужденных плачевно.

Мне оставалось только исходить из того, что Кургин был прав, а остальные — нет. Следовательно, по какой-то причине свидетели сообщили неверные показания, видеокамера дала сбой, а убийца остался на свободе. И зачем ему убивать Марьяну? Кургин, наверное, мог бы рассказать, но он предпочитал хранить молчание. Ладно. Придется проверить все, что получится.

Через пару часов мне удалось составить жалкое подобие апелляционной жалобы. К сожалению, тяжеловесных аргументов в моем запасе еще не было, поэтому пришлось отделаться общими формулировками о неправильном установлении обстоятельств дела и незаконности приговора. Во время судебного процесса жалобу можно было дополнить, и я рассчитывал найти, чем именно.

Закончив составлять документ, я воспользовался услугами курьера, чтобы доставить жалобу как можно быстрее и точно по адресу. Молодая девушка в кепке с логотипом компании заверила, что все будет исполнено в лучше виде. Сомневаться в ее словах не приходилось.

На этом я решил взять небольшую паузу. Спустился на первый этаж, налил кофе из автомата, вернулся в кабинет и включил новости на ноутбуке. Диктор рассказывал про очередное самоубийство. Я хотел было переключить видео на что-нибудь развлекательное, но остановился, услышав фамилию умершего.

Зиновьев. Судья Зиновьев. Именно он рассматривал дело по обвинению Кургина. Именно он приговорил его к восемнадцати годам лишения свободы. И теперь, похоже, поплатился за это.

В сюжете показывали фотографии совещательной комнаты судьи, в которой произошло самоубийство. Зиновьев закрылся изнутри с самого утра и остался там до вечера несмотря на то, что рабочий день подошел к концу. В восемнадцать тридцать прозвучал грохот выстрела. Охранник, прибежавший на шум, обнаружил окровавленное тело. Зиновьев убил себя выстрелом в голову из служебного оружия. Смерть наступила мгновенно.

Меня удивило не только самоубийство Зиновьева, но и наличие у него пистолета. Хотя право на ношение оружия у судей имелось, за долгие годы работы мне не довелось увидеть ни одного человека, который бы им воспользовался — необходимо было преодолеть массу бюрократических препятствий. Зиновьев их преодолел, а значит у него были для этого основания.

Диктор не сообщил ни слова о черноте или мышиных хвостиках на теле судьи, но я подозревал, что без них не обошлось. Слишком уж характерным был почерк Кургина. Он настойчиво проклинал всех, кто был связан с его ошибочным осуждением: судью, помощника прокурора… и меня.

Я подумал о том, что Кургин наверняка не оставил без внимания и следователя. Проверить это было проще простого — мне понадобилось всего пять минут на то, чтобы найти в интернете нужную информацию. В одну из августовских ночей следователь пробрался в аптеку сквозь разбитое окно, схватил самый большой шприц и ввел воздух себе в вену. Сотрудники Следственного комитета не могли объяснить, что побудило коллегу совершить самоубийство, а я мог, поскольку имел неплохое представление о вепсском проклятии. Месть Кургина не знала границ.

К тому времени, как я закончил читать, кофе остыл и стал противным на вкус. Пришлось вылить его полностью, а за новым спускаться не было желания. Слишком мрачным было мое настроение после новостей о самоубийствах. Интересно, погибшие принципиально не пошли на уступки Кургину или просто не смогли добиться того, что он требовал?

Как бы то ни было, я делал все, чтобы не оказаться в их числе. До судебного заседания мне еще предстояло провести полноценное адвокатское расследование, однако я так и не забросил идею избавиться от проклятия с помощью запасных вариантов. После традиционной медицины место на сцене готовилось занять альтернативное лечение.

Глава 14

Никогда не думал, что буду вводить в браузере фразу «Экстрасенсы Екатеринбурга», но все же ввел, не в силах отделаться от мысли, что занимаюсь идиотизмом. На экране монитора появилась куча ссылок на страницы ведьм, целительниц и потомственных колдунов. Все они гарантировали результат и были готовы взяться за решение любой проблемы по фотографии или даже без нее. Все, что требовалось — это небольшая начальная плата. Сущая мелочь за услуги такого уровня, не так ли?

Ни один из экстрасенсов не вызвал у меня доверия. Я проработал с мошенниками достаточно долго для того, чтобы научиться отличать их приемы вытряхивания денег из доверчивых клиентов. Перед следователем и судьей хвалебные магические способности бесследно растворялись, а сами экстрасенсы не могли связать между собой и нескольких слов. Вот где была настоящая мистика.

Просмотрев пару десяток ссылок, я нашел всего двух человек, которые меня заинтриговали. Одним из них был энергомант из Москвы — Доминик Бесентур. Он совершал тур по России и на один день останавливался в Екатеринбурге, чтобы провести бесплатный сеанс. Этот молодой экстрасенс был известен тем, что участвовал в шоу «Война медиумов», где почти победил, но уступил первое место своей возлюбленной. Его популярность еще больше возросла после странного события во время путешествия на поезде: посреди ночи часть пассажиров пропала без вести, несколько человек погибли от необъяснимых ран, а Бесентур был покалечен и навсегда остался прикованным к инвалидному креслу.

Конец ознакомительного фрагмента.