Я – твой должник

Софи Кинселла, 2019

Фикси – большая любительница все привести в порядок. Все, кроме собственной жизни. Ее маленький бизнес прогорел несколько лет назад, когда первые же клиенты не заплатили по счетам. Уже много лет она безответно влюблена в ослепительного Райана, друга ее брата, который как раз вернулся в Лондон, приведя ее в полное смятение. К тому же Фикси никак не сладит с собственной семьей. Все меняет мимолетная встреча и, казалось бы, пустяковое одолжение незнакомцу. Шутливая долговая расписка на картонном держателе для кофе вдруг запускает череду событий, которую никак нельзя было предугадать. Так кто же окажется должником в финале?

Глава четвертая

Никакого Райана у нас и в помине нет. И Джейка тоже.

Очутившись дома, я подкрадываюсь к гостиной и осторожно заглядываю в дверь, готовая удрать, если что. Если они здесь, то непременно сидят на диване и дуют пиво. Но их нет. Пронесло.

Я иду на кухню, по дороге миновав Николь. Она фотографирует бумажную гирлянду на стенке. Это, как я понимаю, к празднику, хотя в чем в чем, а в украшениях наш дом не нуждается. Мама годами увешивала каждый уголок семейными фотографиями, коллажами и всякими сувенирами. У мамы художественная жилка, передавшаяся Николь, но меня эта наследственность обошла стороной, с супермодельной внешностью на пару. Зато мы с Джейком переняли от папы темные волосы и глаза, и это можно назвать «яркостью». Но Николь ошеломляюще красива, хотя как следует она так в модельный бизнес и не втянулась. Овал лица, бирюзовые глаза, брови вразлет… В этом есть нечто волшебное. Даже я готова на нее целый день любоваться, хоть она мне и сестра.

— Привет, Николь, — здороваюсь я, и она кивает, глядя в мобильник. Она замужем, но временно живет здесь, потому что Дрю, ее муж, на полгода подался в Абу-Даби: работает там над компьютерной системой для какого-то международного проекта, а Николь уезжать не захотела.

— Абу-Даби? — произнесла она, как будто это было достаточным основанием, чтобы остаться дома. — Абу-Даби?

И подытожила:

— А моя йога?

Так Дрю отбыл в Абу-Даби, квартиру они сдали внаем, и Николь на время вернулась в лоно семьи. Холодильник набит йогуртами с пробиотиками, повсюду раскиданы этнические бусы, и каждое утро я слушаю, как подсознание под музыку флейт убеждает ее, что не надо себя осуждать.

Николь приходится хуже, чем она ожидала: Дрю далеко, и она все время вздыхает над телефоном и рассказывает каждому встречному, как тяжело переносит разлуку. Дрю мне тоже жаль. Он названивает нам на городской, если не может поймать Николь по мобильному, и иногда изливает душу нам с мамой. Я выслушала все об изнурительной жаре, бессоннице и о служебных разборках с каким-то Базом. В последний раз он звонил совсем разбитый, и мы с мамой отправляли ему ссылки на всевозможные нагугленные болезни.

Они с Николь познакомились за год до свадьбы; Дрю пахал в какой-то компьютерной фирме, и до того, как они поженились, я его толком не знала. Но после его отъезда мы достаточно часто говорили по телефону, чтобы я составила о нем представление. У Дрю отличное чувство юмора, и неудивительно, что Николь за него вышла. Но почему она не поехала с ним в Абу-Даби, я тоже понимаю. Они же вроде вместе на йогу ходили?

— Николь, ты мое сообщение получила? — спохватываюсь я. — Мы говорили вчера с Дрю, так вот, это явно не малярия.

— А, хорошо, — рассеянно отзывается Николь. — Прекрасно ведь? — спрашивает она с гораздо большим энтузиазмом и приподнимает гирлянду. — Размещу ее на Пинтересте. Похоже на… на…

Я жду, пока она закончит, и соображаю, что она уже все сказала. С Николь такое бывает: мысли куда-то уплывают, пока ты вежливо дожидаешься продолжения.

— Изумительно, — говорю я. — А где Джейк?

— Не видела.

— Но он часа два назад собирался домой, чтобы помочь маме.

Николь пожимает плечами и делает еще один снимок.

— Так кто помогает маме?

Знаю, что звучит обвинением, но на самом деле я в оборонительной позиции. Надо было идти домой, а не слоняться по магазинам и кофейням.

— Я! — уязвленно отвечает Николь. — Я все украсила.

— Конечно, — осторожно говорю я. — Но я имела в виду готовку, уборку, все такое.

— Но должна же я отвлечься на что-нибудь художественное. Мне нужно дать выход эмоциям, Фикси. — Николь бросает на меня злобный взгляд. — Мой муж на другом конце света, если ты в курсе. У меня сепарационная тревога. Я должна заботиться о себе.

— Я знаю, но…

— Мой учитель йоги говорит, что если я не стану заботиться о себе, то это может подорвать мое душевное здоровье.

Последнюю фразу она выдает как козырную карту.

— Само собой, — после паузы говорю я. — Сочувствую.

Я спешу на кухню и распахиваю дверь. Так я и знала: мама хлопочет над столом. В джинсах и фартуке, с седеющими волосами, собранными в хвост, она кромсает пластиковым ножом розовую сахарную пасту. На мочке уха след от глазури и, как обычно, никакого макияжа.

Выкроила она хоть минутку, чтобы вымыть голову или сделать косметическую маску? Ясное дело, нет. И наверняка еще не решила, что наденет. Самая трудная задача на таких торжествах — заставить маму принарядиться.

— Привет, мам!

Но мама, сосредоточенно насупившись, меня останавливает. Она по-настоящему красива: с высокими скулами и подвижной мимикой. Понятно, в кого пошла Николь.

— Помочь тебе?

— Тш-ш! Подожди.

Она сосредоточенно делает пион из сахарной пасты. Тщательно складывает вырезанный кусочек в форме цветка и украшает листочком зеленого цвета.

— Красиво! — хлопаю я.

— Хорошо получилось, да? — Мама пристраивает пион на покрытый глазурью кекс и похлопывает по пластиковому ножику. — Хороший. И цена в самый раз. Надо бы закупить такие.

Мама никогда не занимается чем-то одним. Вот и сейчас, готовя кексы к собственному дню рождения, она обдумывает, что бы еще сделать для магазина. Мама никогда ничего не закупит, пока лично не убедится, что оно того стоит. Каждая кастрюля, каждый пищевой контейнер и любой кулинарный прибамбас проходят проверку мамой. Работает ли? Стоящее ли? И нужно ли оно покупателям?

— Ванессе понравится, — добавляет она.

— Наверняка, — киваю я, с улыбкой подумав о Ванессе с ее пестрыми жилетами, красным дождевиком и кипучей энергией. Она одна из наших самых постоянных клиенток и член Пирожного клуба, который собирается у нас по вторникам. Морэг показывает, что делать, на демонстрационной кухне, а все остальные стараются за ней повторять. Доска посетителей в магазине увешана фотографиями пирогов, есть специальная страница в Инстаграме. Вот что отличает Фарров: у нас свое сообщество.

— Я доделаю, — говорю я, улучив момент. — А ты готовься.

Мама впервые поднимает голову — и меняется в лице.

— Фикси, что с тобой случилось? Погода не настолько плохая!

Она смотрит на окно, за которым капает легкий летний дождик — начался, пока я добиралась до дома.

— Нет, просто маленькая неприятность приключилась. Все в порядке.

— Жуткий у нее вид, правда? — роняет Николь, вплывая на кухню.

— Мам, — снова начинаю я. — Почему бы тебе собой не заняться? Прими ванну. Отдохни чуток.

— Еще парочку сделаю. — Мама раскатывает новую порцию сахарной пасты.

— Хорошо. А я приведу волосы в порядок, — говорю я. — Пара секунд.

— Может, приготовишь мне кофе, дорогая? — обращается мама к Николь. — Раз ты ничем другим не занята.

— Ой. — Николь с сомнением морщит носик. — Кофе. Ты же знаешь, я в этой технике ничего не понимаю.

Джейк подарил маме кофеварку на прошлое Рождество. Она сложная, но если постараться, то разобраться можно. Но у Николь патологическая неспособность с ней справиться. Она пялится на кофеварку и спрашивает: «А как это — освободить поддон?» Все разжевываешь, объясняешь три раза, но она все равно не въезжает. В конце концов делаешь все сама.

— Я приготовлю, — поспешно говорю я, хватая чашку.

— Привет, мам! — Джейк врывается в кухню, благоухая гелем для душа и пивом. — С днем рождения!

Он целует ее в щеку и вручает пакет от Кристиана Диора.

— Дорогой! — Глаза мамы лезут на лоб при виде блестящего пакета. — Не надо было!

Обычно, когда говорят «не надо было», имеют в виду «надо, надо». Но это не мамин случай. Она не выносит, когда на нее тратятся, особенно дети. Она, конечно, тронута, но и расстроена — потому что считает такую трату напрасной.

Мама считает ненужным очень многое в мире. Она редко пользуется косметикой. Никогда не ездит за границу. Даже выходные редко берет. Не читает газеты. Я даже не уверена, что она голосует (говорит, что да, но это, по-моему, просто чтобы мы не лезли с поучениями).

Единственные сайты, которые она посещает, — это всякое рукоделие, товары для кухни и тому подобные штучки. Она смотрит «Жителей Ист-Энда», руководит «Фаррз» и занимается зумбой — все. Иногда я предлагаю ей съездить за границу или сходить на спа-процедуры. Но она только мягко улыбается в ответ: «Это все не для меня, дорогая».

О другом мужчине и говорить нечего. После папиной смерти она никого не замечала и ни с кем не встречалась. Говорит, что папа по-прежнему рядом, говорит с ней и никто другой ей не нужен. А когда Джейк заикнулся о какой-то программе знакомств «Серебряные годы», мама просто вскипела, чего за ней обычно не водится.

— Джейк, давай ты маме кофе сделаешь, — говорит Николь. — А где Лейла?

— Я ее за пивом послал, — бросает Джейк, и я представляю бедняжку Лейлу, которая тащит с десяток упаковок своими тонкими ручками.

Я ни о чем не собиралась спрашивать, слова вылетели сами собой:

— Райан здесь?

Голос звучит хрипло, и я багровею, когда все оборачиваются на меня. Я бы и не заикнулась о Райане, просто не по себе стало: вдруг он возьмет да появится прямо в кухне. У меня волосы еще не высохли, и джинсы рабочие — хоть в холодильник прячься.

— Нет еще. — Джейк меряет меня взглядом. — Это ты для вечеринки хорьком-утопленником вырядилась?

Николь разражается смехом.

— Ой, Фикси, и правда: хорек-утопленник!

— На меня упал потолок! — ощетиниваюсь я. — Я не виновата.

— Дорогая, ступай наверх, прими душ, и все будет в порядке, — говорит мама успокаивающим тоном. Успокаивающим, но с металлическими нотками — как предостережение Джейку и Николь.

Мама у нас вроде жокея. Чуть-чуть изменится голос — и мы живенько меняем курс, точно лошади на скачках. Даже Джейк.

— Ты как, Фикси? — смешавшись, спрашивает Николь. — Прости, я же не знала.

— Я не хотел тебя обидеть, Фикси, — говорит Джейк. — Иди, переоденься. Не торопись. Я здесь все сделаю.

Он такой милый, что я прямо таю. Брат умеет быть лапочкой, когда захочет.

— Хорошо. — Я подхватываю сумку с заколками. — Приму душ. Мама, может, заодно тебе наряд выберем?

— Минуточку, — говорит мама, сворачивая очередной пион.

Я решаю, что маму будет легче уговорить, когда я себя приведу в порядок. Бегу наверх, стаскиваю влажные джинсы и майку и лезу в душ в нашей старомодной ванной.

Я не всегда жила дома — одно время мы устроились вместе с Ханной. Она купила квартиру в Хаммерсмите и объявила, что я просто обязана там пожить, а ренту она со своим крутым заработком берет на себя. Но потом у них заладилось с Тимом, и мне стало неловко ныкаться по углам каждый вечер.

Потом провалилась моя затея с кейтерингом, и все пришлось менять. Это именно мама сказала: «Дорогая, многие девушки в твоем возрасте живут в родном доме» — и мне не было стыдно вернуться. Положа руку на сердце, я только обрадовалась.

Я заворачиваюсь в полотенце и выхожу на лестничную площадку, чтобы высушить волосы: там и просторней, и зеркало больше. И замираю, расслышав через шум фена какие-то звуки снизу. Это разговаривает Джейк.

Дом у нас небольшой, полы и стены тонкие. И хотя я не могу разобрать слов, тон слышен очень хорошо. Он говорит и говорит, и никто его не останавливает, и это кажется подозрительным. Как была, в полотенце, я спешу вниз.

Теперь хорошо слышно, как Джейк тянет в своей обычной вальяжной манере:

— Я же сказал, нам выпала прекрасная возможность. У этих масел мировой вкус. Но я не хочу грузить тебя подробностями, у тебя и так дел хватает. Давай я просто сделаю заказ? Бутылок десять?

Что?

Я свешиваюсь через перила, задыхаясь от негодования. Нарочно меня отослал, выбрал момент, когда мамины мысли другим заняты!

Черт. Я роняю полотенце.

Я снова второпях наматываю его на себя и направляюсь к кухне.

— Мама! — Я врываюсь к ним, грудь вздымается от гнева. — Насчет оливкового масла…

Вокруг роится воронье, но мне без разницы.

— Я уже говорила об этом с Джейком… и я правда не думаю…

Черт. Голос дрожит. Выдохлась моя храбрость. Ненавижу себя!

— Тебя это не касается, Фикси. — Джейк бросает свирепый взгляд в мою сторону.

— Касается! — Я отвечаю ему таким же взглядом.

— Джейк. Фикси, — раздается мамин спокойный голос. — Вы же знаете, что я никогда не закажу новый продукт, не узнав подробностей. Покажи мне бумаги, Джейк.

— Это твой праздник! — восклицает Джейк с нарочитой веселостью. — Ты же не будешь сейчас с этим возиться.

— Буду, — мягко сообщает она. — Дай сюда.

— Ну хорошо, — произносит Джейк наконец.

Он протягивает маме стопку бумаг, и мы ждем, пока она их просматривает. Наконец она доходит до прайс-листа, и глаза у нее лезут на лоб.

— Слишком дорого, милый, — говорит она, возвращая бумаги Джейку. — Несоизмеримо дорого. Это не для нас.

— Но это для притязательного покупателя! — заводит свое Джейк. — Это совершенно другой тип продуктов!

Но мама качает головой.

— Для амбициозных у нас пищевые красители с блестками. Но не такое.

— Мам, ну не надо так себя недооценивать, — ноет Джейк. — Прекрасно такое покупают! Правда! В «Хэрродз»…

— Может, в «Хэрродз» они это и сбывают, — спокойно обрывает его мама. — Но выставить у нас на полке оливковое масло за сотню фунтов — мало того, что мы его не продадим. Мы расстроим людей. Они будут задеты.

До меня доходит, что она права. Представляю, как Ванесса проносится по магазину, потрясая бутылкой масла. «Сто фунтов за это?! Да это грабеж средь бела дня!»

— Но…

— Нет, Джейк, — мама прерывает его так же решительно, как в десять лет, когда он нахватался взрослых грубых словечек. — Довольно. Мой ответ — нет. Папа сказал бы то же самое.

Раз речь зашла о папе, обсуждать больше нечего. Джейк косится на меня так, словно это я во всем виновата, но мне наплевать. У меня камень упал с души. Ну и дурочка же я! Поверила, будто Джейк запудрит маме мозги. Да это же мама! Она рулит.

— Пойду причешусь, — говорю я, и мама поднимает глаза. Оглядывает с ног до головы и — уж не знаю, что она во мне увидела, — улыбается, по-особенному, ободряюще и мягко.

Когда мама улыбается, на ее лице появляются морщинки. Солнечными лучиками разбегаются от глаз, покрывают щеки, глубокими бороздами пересекают лоб. Их изрядно добавило горе. Я сама заметила. И пусть другим они кажутся уродством — я вижу в них жизнь и любовь.

— Может, попросим Николь сделать тебе особую укладку? — спрашивает она и оглядывается на сестру.

— А? — Николь отрывает рассеянный взгляд от телефона. — Прекрасно, сделаю, конечно. Пошли наверх.

Знаю, маме хотелось бы, чтобы мы с Николь были ближе друг к другу. Как сестры в кино: вечно обнимаются, секретничают вместе, все такое.

Я бы и рада. Но это так же просто, как если бы масло захотело быть поближе к воде. Мы просто несовместимы.

— И Джейк, — говорит мама, когда он лезет в холодильник за пивом. — Может, сначала поможешь мне расставить кексы? Только не задень глазурь.

— Конечно, — без энтузиазма отвечает Джейк и ставит пиво на место, а я подавляю улыбку. Никто не оторвет моего братца от пива, чтобы расставить кексы. Никто, кроме мамы.