Бес с тобой

София Устинова, 2018

Бес не привык показывать слабость. Бес не может быть слабым. Бес привык выживать в диком мире жестокости, цинизма и волков. Он сам один из самых беспощадных волков большого города. Его боятся, уважают, слушают… Аря не привыкла к жестокости. Но она не смотрит на жизнь сквозь розовые очки. Рано потеряв родителей, ценит того, кто её любит и воспитывает. Умная, образованная, слегка наивна, но с большими планами на будущее. Их столкнёт жизнь, а она, как известно, ещё та стерва… Смогут ли Бес и Арина отстоять право на жизнь? Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 8

Бес

— Юль, привет, — набираю ту, кто мало задаёт вопросов и всегда под рукой. Сижу в машине, на парковке перед домом, в котором одна из моих квартир. Да, их несколько. На всякий… Ещё есть одна, которую снимаю. Бываю раз в месяц, проверить всё ли на месте, да и с хозяином перетереть по поводу оплаты.

— Привет, Бес, — топит нежностью знакомая, — давно не слышно.

Прям уж… несколько дней всего. И то, из-за семейства Коган и задания босса.

— Дела. Ты сейчас где?

— Только со смены возвращаюсь.

— Ладно, — настроение падает ниже некуда. Что с уставшей любовницы взять? Вот именно, не на сонное же тело любоваться. — Проехали, — собираюсь скинуть звонок, но Юлька опережает:

— Бес, в чём дело?

Молчу. Огрызок сигареты в зубы. Подкуриваю.

— Ты же знаешь, — чуть медлит, словно винится за признание, — только слово — и я у тебя.

— Это хорошо, — мрачно выпускаю дым, — но не нужно. — Мне претит сама мысль, что знакомая готова быть такой услужливой. Нет, не отвращает и не бесит, просто этого не нужно — я не оценю. Мне больше плевать, чем приятно.

— Я могу… — Юля замокает. Повисает многоговорящая пауза.

— Тогда нужно, — сдаюсь, выкидывая окурок в окно машины. Боль усиливается, меня начинает штормить, перед глазами плывёт. Твою мать! Мне реально нужна квалифицированная помощь. А Юлька медсестра.

— Тогда я к тебе, — чуть настораживается Юля. — Кушать готовить?

— Нет, — кое-как покидаю машину. Пиликаю сигналкой, телепаясь к подъезду. — Лучше набор для обработки ножевого.

— Что? — взвизгивает знакомая. — Совсем чокнулся?.. Где ты?.. Ты… ты… Разборки? Сильно… — тараторит сбивчиво, а у меня от неё башка раскалываться начинает сильнее.

— Всё путём! — роняю устало. — Угомонись.

— Сейчас буду! — заверяет горячо Юлька.

Скидываю звонок. В кабинке лифта чуть не вырубаюсь, прислонившись к стенке и убаюкиваясь мирным гудением и лёгкой вибрацией.

— Какой ужас! — причитает Юлька, уже хлопоча возле меня.

Твою мать!!! Не самое лучшее сейчас время выслушивать истерику и нравоучения любовницы. — Кто этот неуч? — негодует, оторвав пластырь и повязку. — Я не о ране, — поясняет хмуро, — а о том, кто это зашивал! Руки бы ему оторвать!!! — намекает на швы Арины. — Неровно, неказисто, а нитки…

— Успокойся, — морщусь. Устаю от причитаний и ворчания знакомой больше, чем от истерики мелкой. — Меня подлатали, как могли. И на том спасибо!

— Издеваешься? — с шипением вытаращивается Юля. — А заражение??? Сепсис… не боишься?

— Мы спиртом заливали, — заверяю, скрежеща зубами, когда Юля по ране пальцами пробегается.

— Не смешно! — грозит, будто нерадивому воспитаннику. — А иголка, а нитки…

— Что было, — устало роняю. — Хорошо хоть так, а так бы уже скопытился…

Юля потрясённо мотает головой, но умолкает.

Я благодарен. Дальнейшей перебранки бы не пережил. Психанул и выставил любовницу к чертям собачьим!

У Юли мягкие и умелые руки. Она нежно обрабатывает рану, правит швы… Даже немного вздремнуть успеваю. Тем более укол был как нельзя уместен.

Когда просыпаюсь, Юляшку обнаруживаю рядом — спит возле меня. Милая, уютная, красивая, услужливая…

Вот нахрена она со мной? Смотрю на неё и не могу понять.

Обеспечен, но не сказочно, да и не обещал ей ничего. Даже на отношения не намекаю. Деньгами не сорю. Работа такая, что не позволит иметь семью — иначе она сразу будет под ударом. Не такой уж я выдающийся траходел. Без заморочек и новомодненных девиаций. Не веду разгульного образа жизни. Клубы, рестораны, вечеринки — не про меня.

Предпочитаю постоянную любовницу без обязательств…

У меня их несколько — на всякий разный. Милена, Юля… последней отдаю предпочтение по той причине, что она чаще под рукой.

По сути, меня всё устраивает. И как секс-партнер и как хозяйка… Потому у неё есть ключ от моей квартиры. Этой! Хотя он у неё не поэтому.

Как-то имел глупость с ней столкнуться на вечеринке своих. Она вроде встречается с Тихоней. Только Тихоня, как выпьет, становится невменяемым и буйным. Вот девушка и сбегает…

Однажды, увидев красивое лицо в крови, сунул ключ: «Отсидишься!»

Стало жаль её. Она спокойная, улыбчивая, умеет себя вести, не шлюхастая, не вульгарная. К тому же не местная, ей и жить-то негде. На зарплату медсестры позволить отдельное жилье сложно. И так получилось, приехав в город, сразу с Тихоней познакомилась. Зависла…

Я не герой, но в тот момент пожалел.

Вот так она ко мне бегать и начала. От него.

Пару раз хотел с ним по-мужски поговорить, но передумал. Не моё дело. Если девчонка возвращается, значит всё устраивает. Да и знаю я Тихоню. Нормальный парень. Главное, чтобы алкоголь в горло не попадал.

Так и Юля рассудила.

Раз, два… а потом заметил, что дома чистота. Нет, у меня там и так не было грязно. По сути, нечем мусорить. Квартира новая. Недавно купил. Из мебели и техники шкаф, диван, плита, стол, холодильник, телевизор, стиралка, микроволновка, чайник.

Для «перекантоваться на время» — вполне достаточно. Мне больше ничего не нужно.

Эта квартира для отсидки — на всякий… не основная.

Но с появлением в моей жизни Юли в двушке стала царить идеальная чистота. И с сексом не приставал — сама залезла в постель. Из благодарности. Ну и не самый я отвратительный мужик на свете. Даже часто слышу — красивый. Мне по хрену до внешнего, как впрочем, и до внутреннего, но с удобным — комфортней уживаться, нежели с говнецом. Поэтому Юля меня вполне устраивает.

Обшариваю спящую подругу взглядом.

— Кушать хочу, — щипаю за сочную ягодицу. Знакомая недовольно шикает, но в следующую секунду кошкой развратной льнёт. Запоздало вспоминает, что я не в том состоянии, чтобы активно двигаться, и стонет, носом очертив незамысловатый узор на моей обнажённой груди: — Прости, я быстро, — чмокает в губы и покидает постель, сонно телепаясь прочь из комнаты.

Пока сижу на кухне и наблюдаю за передвижениями полуголой любовницы, заманчиво задом виляющей, мелькает греховная мысль сексом всё же заняться — быстренько снять напряжение, но плоть с такой великой ленью отзывается, что меня хватает лишь на благодарный шлепок.

Ну и под шумок, пока обедаем, — выпросить пропуск в кардиологическое отделение её больницы. Да, повезло сказочно, что Когана забрали именно сюда. Хотя, ложь! Ничего удивительного — лишь тонкий расчёт. В этой клинике самое лучшее и сильное отделение для сердечников. Знал, просчитал, теперь дело за малым…

По дороге в больницу заглядываю к Пастору. Хочу увидеть его глаза. Реакцию, движения… Хочу понять, так ли хреново дело, как начинаю думать. Но Нестор Львович непробиваемо холоден.

Заверяю, что мне нужны несколько дней — уладить кое-какие вопросы.

Босс даёт добро и уточняет, нужна ли помощь.

Отмахиваюсь — проблема почти разрешена.

Пастор мне доверяет… Вроде как.

Пока еду к Когану и Арине, набираю Костыля.

Разговор короткий, да и не стоит «о таком» по мобильному.

От стрелки не отказывается: только улучу время, он готов встретиться.

А потом, как бы невзначай, добавляет:

— Бес, ты же в курсе, я бы сам… без указания сверху…

Многоговорящая тишина.

— Имена остальных скинь СМС.

Арина

Только оказалась в школе, на меня тотчас насели со всех сторон: одноклассники, учителя.

Как дела? Что случилось? Как дед? Нужна ли помощь?

Завалили вопросами, и я от шквала внимания растерялась. Спасибо им, конечно… Правда, спасибо. Было бы хуже, если бы моё появление игнорировали или приравнивали к «ничто». А так… я оказываюсь в эпицентре участия и человечности. К сожалению, помочь никто не в силах. Да и сейчас все мои мысли крутятся вокруг дедушки, Димы и «благодетелей» из отдела опеки и попечительства. А ещё радуюсь — за ночь голос чуть восстановился. Нет, не полностью, но жуткое шуршание больше не дерёт глотку. Поэтому грешу на связки и тихо оправдываюсь: «Чуть приболела. Простите, говорить трудно».

Матвея и Давида это не смущает и не останавливает. Они как всегда болтают о своём, в дружеской манере поддерживают.

А потом опять удивляет Алёша Кирчагин. Разбивает наш коллектив и в сторонку увлекает. До сих пор поражена его вниманию. Приятно, зачем очевидное отрицать, но я даже и мечтать не могла, что он будет ко мне проявлять заинтересованность. О нём ходят разные слухи — друзья вредные, избалованный мажорчик, с девчатами скверно поступает, хамит взрослым, никого ни во что не ставит… Но со мной он милый. Даже в клуб приглашает. Ненавязчиво.

— Или в кино… — перебирает варианты, с ожиданием смотря на меня. — Ну или… — мешкает, будто боится сказать что-то вызывающе вульгарное и меня спугнуть, — погуляем. Парк, выставки…

Я ему отказываю:

— Дедушка болен, мне сейчас не до этого.

— Слышал, прости… бестактно и, — тушуется совсем, — лан, проехали…

Мне становится неуютно — обидела парня, а он со всей душой. Вон как расстроился. Даже говорить связно не может.

— Но когда он поправится, я бы… с удовольствием, — торопливо заверяю.

— Круто, — тотчас преображается Лёша. — Тогда… — опять повисает пауза, — я буду ждать.

— Ага, — киваю со смущённой улыбкой. Даже щёки горят.

— Слушай, — это догоняет уже в спину, когда к друзьям возвращаюсь. Кирчагин глядит на меня с задумчивым ожиданием: — а тебе точно помощь не нужна?

— Нет, — чуть мотаю головой. И опять улыбаюсь. Как ни крути, внимание такого парня действительно приятно. Но если друзьям отказала, то ему подавно.

А насчёт школы Дима был прав.

Отдел попечительства сюда звонил. Спрашивали, на месте ли Коган Арина Родионовна. На тот момент было сказано, что на первый урок не пришла. Но классная руководительница заверила — обязательно перезвонит и проинформирует, что я была. А о том, что отпустили здоровье подправить — обещала умолчать. Подбадривающе подмигнула: «Им такое не обязательно знать!».

Уже в больнице приходится немножко посидеть в коридоре. Пока дедушке процедуру завершают. Капельница…

Дергаюсь, всё жду Диму.

Зачем? Сама не знаю. Ведь он мне никто. Случайный спаситель. Человек, который обещал помочь. Тот, кому зашивала ножевую рану. Кто готов взять за меня ответственность…

Это всё мило и обязует к ответной благодарности, но причина Димы так и остаётся неясной. Его слова меня не убедили. Если и были правдивы — только отчасти. Я конечно наивная, юная особа, но поверить, что чужой человек собирается нарушить закон, дабы спасти незнакомую девчонку… бред…

Пока сижу в коридоре, ломаю голову, как дедушке о ТАКОМ рассказать. А вдруг опять с сердечным приступом сляжет?

Жую губы, соображая, как бы обыграть мягче момент. А потом приходит неутешительная мысль: «Зачем переживаю? Может, Дима вообще не придет. Обещать — не жениться. Тем более, он ничего мне не должен. Это я ему должна, а идея насчёт «сокрытия меня»… Ну, она неплоха по сути, и если герой больше не появится, попрошу помощи у Матвея и Давида. Братья не откажут».

Но в обход дедушки, в любом случае, ничего не буду делать. Мы и так на тонкой грани, на особом счету у отдела опеки и попечительства. Так что без дозволения родственника ни на какие интриги и риски не пойду. Если хватит духу, намекну, а там глядишь отец Матвея и Давида согласится меня у себя придержать. Всё же они с дедом давние знакомые.

В палату вхожу, боясь сильным звуком напугать деда, вдруг уже дремлет. Но он улыбается. Чуть виновато и с нескрываемой радостью:

— Девочка моя, иди ко мне, — по краю койки ладонью постукивает. И как ни желаю оставаться рассудительной и спокойной, ускоряюсь. Быстро кидаюсь в его объятия. Пусть слабые, дрожащие, зато искренне любящие.

Расквасившись от нежности, слегка всхлипываю, а когда эмоции утихают, определяю душевный поцелуй на старческой щеке.

— Привет, — шепотом и с жутким настроем опять всплакнуть. — Ты как?

Блин, а я так надеялась, что справлюсь с собой и нервами. Что не буду волноваться. Сажусь на стул напротив койки дедушки. Ручки на коленки, как прилежная ученица.

— Шептать необязательно, — мягко усмехается дед.

Ну вот, моя уловка завуалировать сорванный голос — не удалась. Поэтому применяю уже испробованный в школе метод:

— Я не специально, — тяжко вздыхаю, — вчера под дождь попала, сегодня с утра горло болит и голос пропал.

— Ариша! — порывается подняться дед, но я его быстро укладываю на место:

— Деда, тебе нельзя вставать.

— Как можно быть такой неосмотрительной? — упирается родственник — волнуется не наигранно. — Надо было сразу горячего чаю с мёдом.

Виновато голову склоняю. Не люблю врать, да и получается скверно. Хотела как лучше, а вышло… Дед всё равно распереживался.

— Прости, — боюсь глаза поднять, изучаю ботинки в бахилах, линолеум. — Я противогриппозное приняла. На всякий…

— Вот это правильно. Умничка! — чуть кивает дед, выдавливая улыбку.

Некоторое время болтаем о школе, о предстоящих экзаменах, о моём поступлении. Планы большие, а главное, дед настроен на скорейшее выздоровление.

А Димы всё нет.

Нет, и с каждой минутой шанс, что он придёт — ускользает.

Не обидно. Вот честно.

Он, по сути, чужой человек. Как бы ни было тяжко, но я понимаю… и принимаю.

Входящий звонок на мобильный сбивает меня с очередной поверхностной фразы. Долго копошусь в рюкзаке в поисках телефона. Я им крайне редко пользуюсь, поэтому он припрятан. Как любит повторять родственник, мы не настолько богаты, чтобы позволять себе дешёвые вещи и постоянно их менять. Поэтому у меня дорогой С8. Знаю, что есть новее, но мне и этого с лихвой… Что мне с ним… Я крайне редко звоню. Смс — отправляю еще реже. Могу сфоткать или снять на камеру интересный момент, который желаю запечатлеть потом на картине — и это предел. Поэтому даже такой техники хватает за глаза. Единственное, он стоит прилично, и я его прячу дальше, чтобы чужие глаза на него реже смотрели. Народ всякий бывает. Один по-доброму позавидует, другой по-злому, а третий вообще вздумает украсть.

Поэтому, чтобы выудить айфон, приходится повозиться. А когда удаётся, поправляю очки, которые частенько на нос съезжают. Уставляюсь на экран и застываю в немом удивлении. «Дядя Дима»! Вот так… правда без фотки, но от одного имени из головы все мысли вылетают.

Дима?

Дима???

Откуда у меня его телефонный номер? Я не забивала. Если только он сам…

— Прости, дедуль, — винюсь: торопливо пальчиком мажу по зелёной иконке. — Да? — В телефон, боясь глянуть на родственника.

— Почему так долго? — в лоб и даже без учтивого «привет».

— М-м-м, — идиоткой мычу в трубку, потому что всё ещё в шоке. — Телефон был глубоко в рюкзаке.

Секундное молчание, но так разящее недовольством, что прикусываю губу.

— Почему не в школе? — продолжает допрос так, будто уже отвечает за меня, а я жестко провинилась.

— Меня отпустили из-за голоса, — тушуюсь, глазами изучая складки на одеяле дедушки, так и не решив для себя, как должна говорить с чужим/близким человеком, которого знаю\не знаю.

— Деду уже сказала? — зато, видимо Дима прекрасно разбирается в ситуации и его ничего не смущает.

— Нет, — сердце заходится бешеным ритмом. Встаю со стула и безотчетно качаюсь к выходу, но так и не сделав шага, тотчас торможу — может вообще не нужно никуда идти. Дима звонит сказать, чтобы я и не говорила.

Растерянно оборачиваюсь, глядя на деда в поиске поддержки. На его старческом лице недоумение. Ожидание… немой вопрос.

Я бы ответила, да не знаю что.

— Советую подготовить, — холодно отметает мои суетные мысли Дима, — чтобы с бухты-барахты… я не обнаружился, — жуёт слова, тоже их явно с трудом подбирая.

— Да, конечно, — даже не могу точно сказать, рада ли. Внутри всё переворачивается с ног на голову. Очумелое сердечко своим громким стуком оглушает. В ногах дрожь. Улыбаюсь, как дура. А чему? Бес его знает…

— Вы уверены? — всё же роняю, затаив дыхание.

— Я уже почти на месте, — безапелляционно. — У тебя пять минут. Потом выходишь меня встретить. Время пошло, — и на проводе быстрые гудки.

Никогда не слышала военных, у меня круг общения совсем другой, но Дима явно из той сферы. Причём из комсостава. Ему удаётся пнуть меня, как никому и никогда. Хотя, на самом деле, никому и никогда в голову не приходило мной так лихо командовать.

— Дедуля, — начинаю мягко, спешно выискивая более верные слова. — У меня очень важное дело к тебе. Ты только не волнуйся.

Ой, зря это сказала. Такие слова, как правило, работают наоборот.

Блин! Так и есть. Дед хмурится сильнее. В глазах волнение. Понимая, что моя уловка идёт лесом, собираюсь с силами для признания.

— Сегодня приходили из отдела опеки и попечительства, — на одном дыхании, заломив руки и судорожно сжимая телефон. — Нужно срочно что-то придумать с опекунством или признанием меня дееспособной.

— Милая, — рассудительно и мягко отзывается дедуля, — ты же умная девочка. Понимаешь, как сложно найти человека, которому можно было бы доверить наш бизнес. Тебя… И который смог бы в кратчайшие сроки собрать такой огромный пакет документов. Мы с тобой пробовали… И не раз. Обсуждали.

— Да, — киваю неуверенно, — я понимаю, это сложно.

— Прости, но я не знаю, как нам найти выход из положения.

— А если скажу, что есть один вариант…

— Какой? — седые брови деда съезжаются на переносице, а три глубокие морщины прорезают лоб.

— Дима согласен помочь! — выдавливаю улыбку.

— Какой Дима? — вытаращивается дед. Впервые вижу такой откровенный шок на его бледном, исхудалом лице.

— Дедуль, — опять начинаю мямлить. Хочу градус разговора снизить, потому что от следующего он точно взвинтится на неприличную высоту. — Ты только… Прошу, — подаюсь к нему. Телефон в рюкзак прячу. Опускаюсь на стул, дедушкину руку в свои ладошки пленяю. — Не волнуйся только, прошу…

— Арина, — голос деда недовольно дрожит. Родственник махом высвобождает руку из моих: — Тебе лучше рассказать, что за Дима…

— Дедулечка… — сглатываю нервно. Блин, вот как более деликатно описать наше знакомство с Дмитрием? Точнее, при каких обстоятельствах оно случилось.

— Арина! — вот теперь тон дедушки вибрирует не только от волнения, но и недовольства.

— Вчера на меня напали в переулке, но меня спас мужчина. Его зовут Дима, — выпаливаю скороговоркой. Вроде как получилось быстро и достаточно чётко. — Это не всё, — уже снижаю скорость, потому что дед не сорвался на вопль, не бьётся в припадке, значит можно более спокойно разъяснить случившееся. — Его ранили, когда он меня спасал…

— Девочка моя, — странные телодвижения деда наводят на неутешительную мысль, что всё же в нём не осталось ни капли спокойствия. Не то порывается вскочить, не то с постели скатиться, не то за сердце схватиться. Торопливо его за плечи укладываю обратно:

— Деда, миленький, прошу, — шиплю слезливо, — успокойся… Тебе нельзя волноваться, будет плохо… Ты и так отсюда не скоро выберешься, а я не хочу с кем-то… — давлюсь слезами, шмыгая носом. Перед глазами влажная пелена. — Я с тобой хочу жить, понимаешь?!.

— Ариночка, маленькая моя, как же ты… — охает дед. — Это же опасно!

— Понимаю, — заверяю рьяно, — в этом-то и дело. А Дима… Дима — рыцарь. Правда-правда… Очень хороший. Не приставал, не пошлил, ни разу не намекнул на деньги. К тому же… — перевожу дух. — К тому же он уже сюда идёт!

— Зачем?

— Дело в том, что он сказал работникам отдела опеки и попечительства, что он мой дядя. А ещё, что у него есть документы какие-то на меня, а потом мы с ним…

— Как ты могла? — ошарашенно выдавливает дед. — Безответственно! Безрассудно! Чужому человеку… С ним… а он, — задыхается родственник, хватается за сердце. Аппарат начинает истошно вопить, через секунду в палату, как ураган, врывается медсестра.

— Да что же вы творите? — негодуют женщина, торопливо махнув мне рукой «на выход!». — Я тебе говорила, ему нельзя волноваться! — грозно пальцем, прежде, чем выхожу в коридор.

— Ах, вы… — ворчливое за дверью, которую тихо прикрываю. Виновато опустив голову, стою потерянная и осквернённая ситуацией. — И так не положено, — выговаривает Галина Сергеевна, добрая медсестра, такая участливая к нашей с дедом проблеме, — посетителей в вашем состоянии. Да ещё и девчонка вас вон, как доводит…

Слёзы обжигают глаза. Подавленно сажусь на скамейку для ожидания и чтобы никто не увидел моего горя, уставляюсь на свои ботинки.

Несколькими минутами спустя утираю слезы, кляня себя за то, что вот так взяла и вывалила на больного человека жуткую информацию.

— Уже поговорила? — приятный, чуть запыхавшийся голос Димы вырывает из скверных мыслей о собственной низости. Низости из-за страха остаться одной…

Даже вздрагиваю от неожиданности.

— И да, и нет, — прячу стыдливо взгляд. — Ему плохо стало и меня выставили.

— Хреново, — ляпает спаситель, присаживаясь рядом.

— Ну-ка, глянь на меня, — распоряжается тихо.

— Неа, — шмыгаю носом.

Вот чего не ожидаю, что Дима простым движением, ухватив меня за подбородок, крутанёт голову в свою сторону. Пристально смотрит глаза в глаза. Кофейные, наливаются беспробудной мглой, а меня отравляет чудный аромат мужского парфюма и сигарет. Затягивает в омут беспросветность взгляда.

— Ныть закончила, — сухо и без желания смягчить распоряжение до уровня «просьбы».

Вот теперь на фоне дурмана прорезается удивительно неприятный оттенок женского запаха.

Не хочу знать, с кем он был. В конце концов, Дима — взрослый мужчина.

— И как вас пропустили? — мотаю головой, избавляясь от крепкого хвата. Не думаю язвить или хамить, но дико жжёт в груди ревность. Неуместная, не находящая оправдания, но жжёт. Стараюсь притупить разумным, а выходит тяжко. Блин, в голове не укладывается — после почти бессонной ночи, суетного утра, Дима к своей женщине… и… Не хочу даже представлять, что у них было.

Он ведь имеет право. А что, если он женат? Боже, а если у него есть дети…

О чём я?!!

— Связи, — дёргает плечом Дима, откидываясь на спинку скамьи.

— Они у вас везде? — пока ждём, хочу разрядить хоть немножко обстановку.

— А вот это секрет! — улыбается криво спаситель, а я, как дура, на несколько секунд зависаю, любуясь на произведение искусства. Идеальные губы. Проказливая и в то же время чистая, искренняя улыбка. Не белоснежные, но светлые, ровные, ухоженные зубы.

Дима красивый мужчина. С какой стороны ни посмотри, и с точки зрения любого канона. Достаточно высок, статен, не громила, но широкоплеч. Тёмные волосы, непокорные вихры. Широкие брови, глубокие глаза, взгляд пронизывающий, прямой нос, чёткая линия рта, лёгкая небритость.

Очень интересная кожаная куртка — чёрная… с тёмно-багровым отливом. Косая, крупная молния, несколько карманов… Джинсы сложного кроя. На ремне. И ботинки. Тяжёлые, добротные, с крупным протектором. Тоже не из дешёвого магазина.

Память услужливо шепчет, что я их видела где-то. Только ухватиться за воспоминание не могу.

— Что, и пытать не станешь? — насмешка отвлекает от позорного рассматривания мужчины. И глаза такие… проказливые, аж утягивают в бездну.

Мне кажется, Дима знает, что приковывает взгляд. И видит, что я подвисаю на рассматривание его.

Блин, это совсем уж ни в какие ворота не лезет — стыдно до новой порции пожара на щеках.

— Вам боли мало? — спасибо, голос не подводит, и колючесть при мне. Хотя на самом деле, я не любительница острого, но как защитная реакция — вполне сойдёт. Я же не знаю, как себя вести в компании красивого мужчины, странным образом меня постоянно заставляющего смущаться и краснеть.

— Уела, мелкая! — кивает, прогулявшись взглядом по пустому коридору отделения. — Я боюсь боли, — кривит лицо.

— Я заметила. Как рана? — готова что угодно говорить, лишь бы не молчать и опять не окунуться в позорное рассматривание Димы.

— Какая? — без капли шутки уточняет.

— Ваша, — с недоумением отзываюсь.

— Мелкая, — перестаёт насмехаться, — не забивай свою очаровательную голову глупостями.

Становится так горько. Дима со мной говорит, будто я неразумное дитя, которому мозговая активность противопоказана.

— Дело ваше, не мне от сепсиса умирать, — ворчу обиженно.

— Что? — вновь усмехается Дима.

Насупливаюсь сильнее.

— Может я и дура, — не разделяю его веселья, — малолетняя, — добавляю значимо, — но в наше время, когда есть всемирная паутина, хоть какое-то знание алфавита, трудно не найти полезную информацию. Так что я уже погуглила, что может случиться с ножевым ранением, которое плохо обработали.

Дима перестает потешаться.

— Ты не дура, — на полном серьёзе и окутывая желанием извиниться. Ощущаю его руку за своей спиной и замираю в ожидании прикосновения. Но уже в следующую секунду по позвонку бежит холодок.

То ли показалось, то ли Дима так и не решился… А может глупо напридумывала себе.

— Просто я не привык, чтобы милые молодые ангелы уделяли столько внимания моим болячкам.

Удивительная сила — несколькими словами отмести любой намёк на обиду. Не знаю почему, но фраза трогает до глубины души. Будто Дима признался в чём-то личном и по его меркам слегка постыдном.

Аж в груди теплеет и накатывает чувство стыда. За свой гонор. За неуместное поведение, эмоции. Мне правда жалко его.

Понимаю, что в этой ситуации лучше молчать, но меня наоборот толкает на ответные слова поддержки и участия. Открываю рот, но медсестра деда не позволяет стать нарушительницей щекотливого момента. Выходит из палаты деда, вытаращившись с удивлением на Диму.

Тормозит возле двери, прикрыв её за собой.

Потом на меня задумчиво смотрит, опять на Дмитрия.

— Мелкая, — первым нарушает тишину спаситель, — дуй к деду, я сейчас. — Таким тоном, что и возразить нечего. Зато убеждаюсь — медсестра и Дима знакомы. Лишь мажу взглядом по Галине, скрываясь за дверью палаты дедушки.

Ах, ну да… и пропуск, как понимаю, как раз отсюда…