Бес с тобой

София Устинова, 2018

Бес не привык показывать слабость. Бес не может быть слабым. Бес привык выживать в диком мире жестокости, цинизма и волков. Он сам один из самых беспощадных волков большого города. Его боятся, уважают, слушают… Аря не привыкла к жестокости. Но она не смотрит на жизнь сквозь розовые очки. Рано потеряв родителей, ценит того, кто её любит и воспитывает. Умная, образованная, слегка наивна, но с большими планами на будущее. Их столкнёт жизнь, а она, как известно, ещё та стерва… Смогут ли Бес и Арина отстоять право на жизнь? Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 3

Бес

На третий день, подгадав уход Арины, наведываюсь в лавку.

Исмаил ничуть не удивлён моему приходу. Конечно, я ведь давал срок. Смотрит спокойно и ровно, ни жеста страха или волнения. Он принимает происходящее, как есть, и просто ждёт.

А я ищу первые слова, потому медленно иду между рядов стоек, мебельных композиций. Мажу глазами, цепляясь всё больше за разные детали, которых по невежеству не заметил в первый раз. Тонкая организация рабочего пространства, чёткие и вместе с тем продуманные сегменты товаров, цветовые семьи, орнаментические.

Торможу возле витрины с диковинными пепельницами, мундштуками и портсигарами.

Беру один, под серебро, но это не оно. Рисунок тонкий и резной.

— Вам это не подходит.

— Почему?

— Он был сделан для человека, крайне редко прикладывающегося к сигарете. Молодого, утончённого, обедневшего аристократа. Для вас подойдёт другой, — Исмаил не выходит в зал, чуть склоняется за своей витриной, недолго копается и кладёт на стеклянную поверхность ещё один портсигар. И, судя по отделке — как раз серебро, и рисунок оттенён даже.

Беру. Он и правда в руку удобнее ложится, несмотря на металл, быстро набирает тепло. На крышке пламя… и две капли, чёрные гладкие камни, напоминающие глаза. Глаза в пламени… Ад? Бес?..

— Вы знаете, кто я? — пристальный взгляд на Исмаила.

— Вашу суть я понял ещё в прошлый раз.

— Сколько?

— У него нет цены.

— Но я хочу купить, — не понимаю, зачем цирк и зачем показывать то, что не продаётся.

— Она ваша по праву.

— Это лишнее. Так сколько?

Мужчина молчит, и у меня разыгрывается жуткое желание ему в морду вбить его высокомерие.

— У каждой вещи есть цена! — чеканю ровно. — Серебро, работа, — перечисляю, что вижу и как понимаю, — чеканка, камни, оригинальность. Штук десять? — навскидку.

Коган молчит. И его взгляд меня бесит ещё сильнее. Снисходительный, даже насмешливый. Ему везёт, что губы не улыбаются, а так бы я сорвался.

И тут озаряет — я портсигар уже себе присвоил! Меня не волнует остальное. Он мой, потому что органично вписывается в моё понимание «годится», «удобно», «глаз не раздражает». Портсигар словно был создан под меня.

Право!

— Бес для Беса… — пальцами оглаживаю глаза-камушки, скольжу по языкам племени.

— Серебро — магический металл. Как и гематит — непростой камень. Неброские, но защитные. Очищающие, вбирающие… Они как фильтр. Будут вбирать плохую энергию.

— Хотите сказать, он волшебный?

— Не совсем, но силу имеет. Он вам подскажет зло, болезнь, плохая аура.

— Светиться будет? — сарказм.

— Цвет. Серебро потемнеет… — не ведётся на яд.

— Я хотел бы услышать положительный ответ, но думаю, он остаётся тем же, — задумчиво кручу портсигар, все же переходя к важному.

— Ваше предложение было щедрым. Даже более, чем, если учесть те копейки, за которые другим приходилось продавать свои участки, но…

— Но вам придётся съехать.

Мужчина становится мрачнее, брови чуть вздрагивают, губы поджимаются в узкую полосу.

— От себя добавлю полтора, но съехать нужно в течение недели.

— Я не сог…

— Иначе я не буду Бесом в огне. Я выйду из него, — кладу портсигар на стеклянную поверхность, чуть порывистей, и мерзкий скрип наполняет лавку. — Вы не в том положении, чтобы воевать. У вас есть, что терять, Исмаил Иосифович. И я сейчас не об этом, — обвожу глазами магазин с антиквариатом. — Внучка у вас ангел. Уже почти школу окончила. Вот-вот новая жизнь начнётся. Подумайте, какой участи вы ей желаете?

Впервые вижу мелькнувший страх на лице Когана. Стальной нерв, и тот дрогнул. Это хорошо, значит я не ошибся.

— Вам ли не знать, как Бесы падки на всё ангельское, — вероятно зря добавляю, но Внучка для него всё. А то, с какой нежностью и любовью они общаются, меня навело на прозрачную мысль — дед поартачится, но рискни я на более наглый шаг — отпишет всё и за так.

— Вы не посмеет… — роняет Коган, но в его взгляде уже зародилось опасение.

— Исмаил Иосифович, неужели вы думали, что мы настолько порядочны, чтобы не воспользоваться столь очевидным козырем? — ровно и по делу. Старик должен уяснить, я не шучу. Не играю и не пытаюсь вывести на глупые эмоции. Я БЕС, и если говорю — меня стоит бояться — лучше прислушаться. Я не кидаюсь пустыми угрозами, для этого слишком ценю своё и чужое время. И тем более — верю в силу и важность каждого произнесённого звука. Я много творил в жизни, и прерывал чужие на раз. Но сейчас тормозит от быстрого решения проблемы то, что в мире есть более достойные смерти люди. Я не соврал Пастору. Мне понравился Исмаил, и я бы не хотел бестолково лишить его возможности и дальше растить внучку.

— Она ещё девочка.

— Вот и помните об этом. А ещё призадумайтесь, вас ли стоит благодарить за то, что Арина Родионовна, а для Давида и Матвея Ризенштейн — просто Аря, до сих пор посещает школу и порхает, точно бабочка, в своём мире прекрасного, не замечая сгустившейся непогоды. Это несущественное упущение я быстро устраню. И вы поймёте, не так страшен Бес, как его малюют. Он куда ужаснее, просто фантазия у мастеров ограничена.

Арина

— Значит, твой дед так и удерживает оборону? — опять пристаёт Давид с допросом на тему «вы уже готовитесь к войне с бандитами»?

— Мне он ничего не говорит…

Мы с мальчишками после прогулки идём к моему дому, а по совместительству дедушкиному рабочему месту — антикварной лавке. Матвей и Давид меня провожают. Так всегда, и не обсуждается!

— Но я вижу, что с каждым днём он всё печальней и мрачнее.

— Ещё бы, — знающе протягивает Матвей, — без нескольких точек весь дом захватили. — И куда смотрит полиция?

— Видимо, куда им уплачено смотреть! — умничает Давид и братья начинают спорить и пихаться, желая на фоне другого поярче блеснуть осведомлённостью.

Уже привыкла к их дурости, но отношусь спокойно, как сестра к балбесам-братьям. Дед сначала решил, что я никак не могу выбрать, кто же моему сердцу милее, но вскоре понял, в этих парнях жениха не найти.

— Ну всё, пока, — выдыхаю радостно. Братья перестают дурачиться. Мы останавливаемся возле ступеней моего дома. — Спасибо за вечер, завтра буду занята! — отрезаю сразу, чтобы не завязывать дискуссию, во сколько завтра пойдём гулять.

— У-у-у, — кривит лицо Давид. — Почему ты так рано сегодня?

— Я обещала деду кое-что почистить. И так из-за вас отпросилась на лишний час.

— Вот-вот, ему пообещала, а нас даже не хочешь обнадежить «Выпускным».

— Я не могу идти с двумя, а выбирать одного из… простите, — поправляю очки, которые пытаются съехать на нос, — не корректно. Не хочу никого из вас обидеть!

— Вот честно, я бы не обиделся, — дёргает плечом Давид, — если бы ты пошла не с братом, а со мной.

Вызывает улыбку такая бесшабашная простота.

— А то и понятно, — мотаю головой и иду к двери, потому что Матвей решает толчками и пинками показать, как ему не понравилась шутка брата. — До завтра, драчуны, — отмахиваюсь, понимая, что сейчас им уже не до меня.

— Дед, — даю знать, что это я. Вместе с переливом колокольчика вхожу в лавку и окидываю помещение взглядом. Ничего необычного. — Дедуля! — чуть повышаю голос, потому что обычно родственник к этому моменту уже выглядывает из кабинета и спешит меня встречать. — Дед… — настороженно протягиваю, глазами зацепившись за портсигар на стеклянной поверхности главного прилавка.

Родственник никогда и ничего не забывает. Сердце недобро ударяется о грудь, дыхание больно обжигает горло.

— Д-дед, — торопливо огибаю прилавок и от ужаса всхлипываю: — Де-да!..

Бес

Птичка на проводе приносит весть: Коган в больнице. Поздно вечером его доставили в реанимацию. Сердечный приступ. Как понимаю, случился после моего ухода…

Душу неприятно шкрябает совесть, но задвигаю порыв поглубже. Не планировал подобного, но раз так, нужно срочно действовать. И пусть меня будут ненавидеть и презирать, пусть никто не оценит… но я спасаю эту семью. Да, методы не мягкие и не гуманные, но я не благодетель. У меня свои интересы. И коль могу без лишних смертей завершить дело… попробую.

Итак, девчонке нет восемнадцати, значит органы опеки будут тут как тут. У семьи никого больше нет, а стало быть, на время пребывания Исмаила Иосифовича в больнице девушку поместят в специальное учреждение. Этого нельзя допустить.

Пока дед лечится — я должен полностью завладеть её доверием.

— Костыль, дело есть, — набираю торопливо хорошего знакомого, совершено не задумываясь, что ночь на дворе.

— Когда?

— С утра на поляне.

— Степан Игнатьевич, — следом набираю важного человека в госструктуре, — простите, что так поздно, но срочное…

— Сколько времени? — зевает мужик, и я его понимаю, вроде оттянулся немного с Ленорой, выпил для души, а тут новость шарахнула. Не до сна уже.

— Ночь, но мне только озвучить просьбу.

— Попробуй, — недовольно жует слова Игнатьевич.

— Хотя бы на денёк придержать органы опеки и попечительства. Могут прийти за Коган.

— Шутишь? Мне ещё и писать?

— Я СМС продублирую.

— Хорошо, но надолго не смогу. Там сейчас надзор строгий…

— Хотя бы денёк.

— Присылай. Гляну, чем смогу…

— Буду должен, — скидываю вызов. Чтобы не забыть, тотчас отправляю СМС со всеми известными данными, нужными для дела, и не в силах уснуть, тащусь на балкон.

Прикуриваю, опираясь на перила и бесцельно обводя глазами ночной город. Пестрят огни, гоняют редкие рейсеры, простые тачки…

А перед взором Арина. Трепет ресниц, робкая улыбка, мягкий смех, губы, приоткрытые в удивлении.

— Прости, девочка!..

***

— Здоров, — приветствую дружески Костыля, только покидает машину и ко мне подходит. Опираюсь о капот, смолю.

— Здрав! — кривит губы и зевает. — Чё за дело?

— Вечером нужно на одну точку прибыть. Не засвеченных, человека три-четыре прихвати.

— Разборка?

— Пугнуть кое-кого.

— Что по оружию?

— Только перо, — повторяю спокойно. — Оно для меня. Черканёшь для вида, но не переборщи. Мне девица в сознании нужна, а не в истерике… Так что без фанатизма.

— А нам с ней что?..

— А вам с ней…

Арина

Иду из больницы, где провела большую часть дня. Дед в себя приходил пару раз, но ничего так и не сказал. Под сильными препаратами.

Сидела и всхлипывала, чувствуя дикое бессилие и пустоту. Зря пошла с парнями гулять. Была бы рядом с ним, возможно, смогла бы предотвратить, ну или пораньше среагировать.

А так… время потеряла.

Больше не брошу. Лишь бы поправился. Всё время буду рядом с ним.

Но как бы ни хотелось сидеть подле деда, правила есть правила, и меня уже вечером просят на выход.

Мягко, виновато. Медсестра очень сочувствует, по глазам видно.

И жалость читаю. А её не нужно! Я не ущербная, да и дед не умер. Мы ещё поборемся!!!

Молодая женщина доверительно шепчет:

— Не расстраивайся, милая. Жизнь — она штука сложная. И бывает, бьёт сильно, но духом не падай. Тебе ещё жить и жить, и если раньше времени руки опустишь, потом с колен будет очень сложно подняться. Ступай домой. Отоспись, а завтра с новыми силами к деду придёшь. Он уже отойти от лекарств должен будет. И поговорите…

— Спасибо, — выдавливаю кивок, сдерживая слёзы.

На общественном транспорте добираюсь до своего района. От остановки до дома три пролёта, а если срезать угол, два. Через двор, проулок…

Вечером не лучший вариант, но, во-первых, на улице, как назло, притапливает дождь, а я не взяла зонта, а во-вторых, я до жути боюсь столкнуться с «добрыми» тётечками и дядечками из отдела опеки и попечительства. Они уже должны быть в курсе произошедшего с дедом. А значит обязаны нагрянуть ко мне и сообщить, что пока он находится в больнице, я буду под их присмотром.

Не хочу о них плохо думать и говорить, но когда в прошлый раз у дедушки случился приступ, меня на две недели поместили в приёмник, где «милые» обитатели сего заведения меня пытались учить жизни. Не проходящие синяки и ссадины, страх уснуть… Я рада, что это самое безобидное, чем мне запомнилось то «Золотое» время. В меня не плевался только ленивый, меня щипали, пинали, били, за волосы таскали… А когда я вернулась домой, в лавке не досчитались некоторого количества вещей.

— Легко отделались, — дед приобнял меня за плечи и чуть огладил. — Главное, живы, и снова вместе!

Он, конечно, прав, но я не хочу повторения!!!

Шагаю на автомате, всё сильнее ёжась от промёрзлости дождя, а в голове кипят неутешительные мысли и даже то, что раньше радовало глаз, совсем не цепляет.

Я так боюсь…

— Глянь, какая малышка! — мужской голос прорезает мрак тяжких дум.

Но я мыслями уже почти домой добралась, потому игнорирую реплику и шагаю дальше.

— Маленькая, ты куда так торопишься? — откровенная насмешка и затаённая угроза заставляют остановиться. Застываю так, будто на стену невидимую наткнулась. Испуганно смотрю на двух молодых мужчин, курящих возле стены под козырьком чёрного входа, который давно заколочен.

Мужчины бандитского вида. Вроде простые, в джинсах, куртках, кроссовках, да грубоватость в жестах, язвительность в глазах, пренебрежение в ухмылках — толкает именно на мысль — нехорошие парни!!!

Ведь «хорошие» в такую погоду не тусуются в проулке!

У одного в руке банка пива, вторая в ногах стоит — на асфальте.

Худощавый отлепляется от стены и делает пару шагов ко мне. Вальяжно, покручивая в пальцах зажигалку:

— Тебя не учили обходить тёмные места стороной? — шварк, окурок прочь.

— Учили, — нервно киваю, шарахаясь назад, но к ужасу натыкаюсь на кого-то спиной. Взвизгиваю, теперь отступая в сторону. Ещё двое!!! Длинный и тощий, невысокий, коренастый. Один поигрывает ножом, а у другого руки в карманах, но каменное лицо пугает до икоты. Обещает крупные неприятности… и боль!

Блин! Блин!!!

По телу несётся безотчётная волна ужаса, ноги начинает сводить, сердце едва из груди не выскакивает, мысли лихорадочно бьются в голове.

— Я кричать буду… — нелепый писк срывается.

— Ай-я-яй, — цыкает худощавый.