Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах

Смеклоф, 2018

Тяжела участь мага-припоя Ночной стражи славного города Кипеллена – ни выпить, ни расслабиться. Жуткое чудовище повадилось жрать ни в чем не повинных горожан. Начальство давит, требуя поскорее его поймать, и как водится, больше мешает, чем помогает. А тут ещё ключ к личному спасению господина мага оказывается не в тех руках. Впору пойти напиться с горя, а нельзя. Ну да ничего, где наша не пропадала!

Глава 3 В которой мы узнаем кое-что о работе книгопродавца

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Если бы вела дневник, в нем бы обязательно стоило пометить: 15-е жовтня⁵, неприятности, часть вторая. Благо, в отличие от множества своих сверстниц, я не страдаю ежедневным самокопанием и записыванием надуманных страданий в изящную книжечку. Однако данную пометку всё равно сделала. Мысленно.

Небо затянуло тонкой серой пеленой, которую пригнал с залива ветер. И от тепла остались одни воспоминания. Похоже, через пару дней эту серую хмарь унесет в Сабрию, и западные соседи получат свою порцию осенних прелестей в виде холодной мороси и нудной сырости. По брусчатке, словно выброшенные на сушу лодки, скользили сухие кленовые листья, слетая в свинцовые воды реки.

Я быстро шла по улице, одной рукой удерживая норовящую упорхнуть шаль, а другой бережно прижимая к груди отвоеванный цветок. В голове, скакала единственная мысль: «Негодяй! Извращенец куцев! Думает, если в стражу устроился, так ему все позволено?!» Только вот цветок… Откуда, куць его задери, он взялся? Ведь не из вчерашнего же сна он впутался в мои пружинки, лишь по недоразумению названые волосами. Ибо сон, как известно, субстанция нематериальная. Догадка пришла внезапно. Сдались магу мои сомнительные прелести — Вилька заинтересовал цветок и только. Да, некрасиво получилось. Врезала по лицу боевому магу! Просто так… по ошибке… Глупая победа быстро померкла. Он же ничего плохого, видимо, не хотел, а я… Неловко вышло. Хотя… нечего было говорить, что мой рисунок почеркушки. Всем нравится, а он видите ли недоволен, тоже мне критик нашёлся. Место сожаления заняло ущемленное самолюбие, а при мысли о головомойке за очередное опоздание и забытую дома книгу с гравюрами, на душе стало совсем погано.

Ворвавшись в лавку, я приготовилась к отповеди недовольного и возмущенного хозяина, но пролетела сквозь выплывшую навстречу Анисию и едва не врезалась в Румпеля, спокойно пившего чай с печеньем и листавшего книгу. К моему удивлению, не привычный эльфийский трактат о любовных утехах, а «Трансполярную модификацию живых существ» Ивы Восточнолеской. Тролль ловко ушел от столкновения и перехватил меня за талию, не дав страстно обняться с книжным шкафом.

Не верьте, если говорят, что тролли неуклюжи и неповоротливы! Это наглая ложь! При всей своей массивности, двигаются они куда проворнее людей. Для меня загадка, как Румпель, напоминающий дубовый сундук, удержал кружку с чаем и поймал меня. При этом не пролил ни капли и даже печеньку из загребущей лапы не выпустил.

Вывернувшись из объятий тролля, я мешком упала в кресло и красноречиво уставилась на закопченный помятый чайник, одновременно косясь на глиняную кружку. Румпель правильно истолковал мои знаки и, добавив заварки, налил кипятка.

— А где Врочек? — запоздало вспомнила я, грея озябшие пальцы о кружку.

— Старый книгопродавец с утренним баркасом отбыл в Зодчек к капитану Эдрику, — недовольно откликнулась Ася, усаживаясь на стол рядом со мной.

Зодчек — один из трех самых крупных портов Растии — находился по ту сторону залива. Трижды в день туда из Кипеллена ходил пассажирский баркас, доставляя всем желающим сомнительное удовольствие двухчасовой морской прогулки. Врочек, например, терпеть не мог болтаться по волнам — старика зверски укачивало, да и ревматизм после «целебного морского путешествия» мучил нещадно. Посему пан Франц предпочитал добираться до своего старинного друга капитана Эдрика Брилова по суше, пусть и вдвое дольше. Сегодня же решил пренебречь традициями… С чего бы это?

Пока я придавалась нехитрым размышлениям, Ася продолжала недовольно ворчать. Что ж, её можно понять. Пан Эдрик, в прошлом капитан боевой шхуны «Мантикора», а ныне владелец антикварной лавки в Зодчеке, не утратил связей в морском братстве и кроме антиквариата промышлял ещё и сбытом награбленного. Иногда к нему попадали и книги. Тогда Врочек бросал всё и на сутки-двое пропадал в прибрежной клоаке, именуемой Зодчеком. Ася ворчала, что когда-нибудь это сотрудничество вылезет старому книгопродавцу боком. Я же облегченно вздохнула, похоже, головомойка отменяется. Впрочем, могла бы и сама догадаться, что хозяина нет. Иначе Румпель ни за что не приперся бы чаи гонять.

— Ну, а у тебя как? — вкрадчиво спросила Анисия, выразительно скосившись на рисовальную доску.

Я со стоном уронила голову на руки и тоскливо забубнила сквозь локти, посвящая друзей во все подробности утреннего визита.

— Ты отвесила ему плюху? — восторженно переспросила Ася, лихо взмывая над столом.

— Угу… — глухо откликнулась я из-под локтей.

— Плакал теперь твой рисунок, — обронил более прагматичный Румпель.

— Порвёт не иначе, — согласилась призрак.

Она уже успела посвятить тролля в подробности вчерашнего хищения моей собственности.

— Мм…

В лавке воцарилась тишина, и я отчетливо почувствовала, как Румпель с Анисией обмениваются многозначительными взглядами опытных заговорщиков, обмозговывая одну идею на двоих, которая мне вряд ли понравится. Поэтому я поспешно вынырнула из сложенных гнездышком рук, но всё равно опоздала. Моя судьбы была предрешена!

— Рисунок нужно вернуть! — вынесла очевидный вердикт Ася.

— Вот иди и возвращай! — хмуро огрызнулась я. — Ты же у нас главный идейный вдохновитель.

— Вот именно, идейный, — назидательно воздела призрачный перст Анисия, — и вообще, пора запомнить, что мне даже порог лавки переступить нельзя, — обижено надулась призрак.

— Можно устроить ночной налет! — воодушевленно изрек Румпель, — ну, или вылазку… — умерился его пыл от моей перекошенной физиономии.

— С ума сошел? — вяло поинтересовалась я. — Он же меня на ноготь положит да ногтем прищелкнет! И будет прав, между прочим. Если воришку поймают на горячем, то хозяин имущества волен и убить.

— Хе, глупышка, его ж по ночам дома не бывает, — расхохотался тролль.

А и правда. Вильк же служит в Ночной страже. То-то он сегодня утром такой помятый и всклокоченный вышел. Видно выдернула его из постели, едва он туда забрался. Представляю, какой злющий он будет к вечеру. Не приведи Четверо Пресветлых с ним встретиться.

— Румпе-эль, — заискивающе протянула я, — а может, ты это… сам?

— Что сам? — захлопал он увеличившимися в два раза глазами.

— Ну, ночной налет… — пробормотала я, стыдливо потупившись. — Ты смелый, ловкий, — начала подлизываться ваша покорная слуга, — к тому же у тебя, наверняка, и опыт этих вылазок имеется.

Тролль закашлялся и выразительно постучал узловатым пальцем по лбу. Слава богиням, по своему, в противном случае у меня бы случилось сотрясение мозга, лапа у Румпеля тяжелая, как кувалда и такая же твердая.

— Аля, ты в своем уме? — прочистив горло, осведомился он.

Упс, если Румпель начинал называть меня Алей, значит, я действительно сморозила глупость. По мнению тролля, конечно же. Лично мне ничего невероятного в своих словах не привиделось.

— Я тролль! — он гордо выпятил грудь, и старенькая рубашка опасно затрещала в туго зашнурованном вороте. — Мы не эльфы, нас на званые ужины обычно не зовут. Если Вильк застукает меня в своём доме, то заколдует на месте, и никто не узнает, где моя могилка. Забыла, кто он?

— А меня он, выходит, погладит по головке, даст конфетку и, отвесив напутственный шлепок по заднице, отпустит с миром? И вообще, приличным незамужним дамам не пристало шляться по ночам в дома неженатых магов в расцвете сил и возможностей!

— Ты — человек, — философски пожал плечами Румпель, — к тому же, как ты правильно сказала — дама. А Вильк, при всех своих тараканах в голове, не чужд благородства.

— О да, вместо того чтобы сдать меня страже, он благородно испепелит меня на месте без лишнего позора. Быстро и безболезненно! А потом ещё и урну с прахом Врочеку принесет, с соболезнованиями!

Как ни кипело во мне возмущение, но патетичную тираду пришлось прервать. Ася уже с минуту подавала от двери упреждающие знаки.

— Потом договорим! — быстро перестроилась я. — Румпель, спрячь чайник, бегом! У нас посетитель. Да не под стол, дубина, там эскизы!

Сама же я поспешно засунула недопитые чашки в ящик. Л-леший! И самого Румпеля не помешало бы куда-нибудь засунуть! Речной тролль, эдаким дополнительным шкафом застывший посреди лавки с чайником в руке, определенно не добавит нам престижа. Пусть он даже исключительно интеллигентный тролль.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

Пока повозка катила до школы Высших Искусств, я упрямо пытался подремать, но когда сон перебьешь, хоть зелье пей, хоть дистиллят, всё равно уже Снява в гости не позовёт. Капризный, словно малое дитя, если отгонишь, пусть даже невольно, обидится и уйдёт. Жди его потом, пока терпенье не треснет. Да клюй носом под его шепоток: «Чую, где ночую, да не знаю, где сплю».

Мы остановились у черного хода, и я поднялся по спиральной лестнице в старую кривую башню — лабораторию алхимиков. Последнее время их гильдия набрала влияние и уже начала соперничать с купеческой. Говорят, после выборов половину городского совета займут именно алхимики. И тогда совершенно неизвестно, кто станет новым градоначальником.

Карабкаться по узким ступеням наверх для меня сущее наказание, но мне приходилось проделывать этот тяжкий путь не реже одного раза в месяц. Запас дистиллята и колб быстро таял, особенно когда на службе выдавались такие «жаркие деньки», как сейчас.

Как я и думал, Гжесь уже пыхтел возле своих любимых реторт. Казалось, всю лабораторию перевивают стеклянные трубки. В них бурлили, клокотали и исходили разноцветной пеной зачарованные растворы.

— Доброе утро!

Заместитель главы кафедры алхимии вздрогнул и нервно оглянулся. И без того узкое, вечно испачканное чернильными пятнами и брызгами зелий, лицо вытянулось еще больше. Подслеповатые, выцветшие глаза близоруко захлопали, и он сдернул со лба толстые очки.

— А пан Вильк, — выдохнул он. — Брат не предупреждал, что вы придёте. Закончился дистиллят? Сейчас месяц Хрустальной луны, так что даже дистиллят получается особый. В это время выходят самые мощные зелья.

— Да, но дело не только в этом, — я остался у порога, не решаясь протиснуться вглубь стеклянного леса.

В лаборатории комфортно только братьям Ремицам. Со старшим, нынешним главой кафедры, мне довелось знаться еще со студенческих времён и почитать одним из своих немногочисленных друзей, а младший сейчас заинтересованно рассматривал меня, поглаживая редкие белые волосы на макушке.

— Ты играл в карты с Любомиром Дражко прошлым вечером.

Гжесь закивал.

— Да, в клубе «Шляпа и трость». Он проиграл и просил в долг, но был слишком пьян, чтобы продолжать, и его попросили уйти.

— Помнишь во сколько?

— Кажется в десять, — он пожал плечами, — но могу и ошибаться, в клубе нет часов. А что случилось?

— Любомира убили. Ты случайно не видел, с кем он уходил?

— Нет. Вроде один, а может и нет… играл ведь…

— Спасибо, — пробормотал я, но попробовать стоило.

Гжесь еще немного потаращился на меня из-за толстых очков и принялся складывать бутыли с дистиллятом в коробку. Добавил два десятка колб с магическим раствором и снова пожал плечами.

— Что-то еще?

— Нет, благодарю. Передавай большой привет брату, заскочу к нему, как только будет время.

Я не отпускал повозку, поэтому быстро доехал до управления Ночной стражи и скрылся в кабинете. Ранним утром ещё нет лишней суеты, никто не помешает разогнать болтливый табун мыслей по стойлам и заставить послужить на благо Кипеллена.

Трубка сама собой оказалась зажата в зубах, а кольца дыма нарочито медленно взлетали к потолку. Шесть убийств… Ни слова о нелепой гибели Казимира, пока не отыщется душегуб — он одна из жертв, и всё! Оплакивать буду потом, сейчас важнее найти мерзавку и поквитаться за его гибель. Если бы я вернулся из Болотного края неделей раньше, осмотрел бы первые тела и сделал припои, то мог бы предотвратить дальнейшие преступления, но теперь остаётся только складывать добытые ранее улики.

Прошлой ночью нежить показала себя во всей красе. Теперь понятно с кем мы имеем дело. Пыхтя трубкой, я раскрыл снятый с полки фолиант. Пальцы машинально скользнули по жестким шершавым страницам и быстро нашли нужный заголовок: волосница островная, она же ночная смешливица. Правда, не многим после её шуток удавалось уйти на своих ногах. Редкий гость! В Растии про такую тварь не каждый боевой чародей вспомнит. Обитает только на далеких островах Янского архипелага, там, где потише, потеплее, да поспокойнее. Это семь дней по морю на восток при ясной погоде и попутном ветре. Но за это время тварь бы сожрала весь экипаж. Тогда как, куць меня возьми она попала в Кипеллен?

Я взглянул на искусно начертанное изображение. Сильные прыгучие ноги, не особо крепкие руки, зато отростки на голове с длинными серповидными крюками. Опасна, но уязвима: ни бронёй, ни магической защитой не обладает. При определённых условиях можно справиться один на один, но в замкнутом пространстве не спасут и заклинания. Смешливица походила на полуженщину, полу чудище морское, неведомо почему и по какому недосмотру четырех богинь выбравшееся на сушу. Не хватало только чешуи и рыбьего хвоста. Сплошное недоразумение. Она не привыкла полагаться на грубую силу, а как многие подводные обитатели притворялась, дожидалась, когда несчастная жертва не ждала удара в спину и жестоко расправлялась с ней. Могла принять обольстительный женский образ, но говорила неразборчиво, только мелодично хихикала.

Я выпустил ещё одну порцию дыма. Она точно не гурман и привыкла обходиться всем, что подвернётся под руку. Тогда почему искала пропитание на балах, и как ей удавалось вывести аристократов из ярких, многолюдных залов на тихие, одинокие улицы? Смешливица не может похвастаться изысканными манерами, обаянием и кокетством. Её кто-то направлял?!

Я задумчиво разглядывал список жертв. Мы всех проверили, их ничего не связывало. Они даже не знали друг друга. Сходство только в молодости и высоком положении семей убитых. Не зря же Казик грешил на маньяка. Проклятая смешливица не охотилась наобум, но чудовища не выбирают своих жертв, для них главное набить брюхо. А значит, всё сходится в одной точке, кто-то привёз её в Кипеллен, подкармливая по дороге, научил не бояться шумного высшего общества, и теперь выпускает на охоту в город, заставляя нападать только на богатых щеголей. Но, куць и все его куцята! Получить такую власть над прожорливой бестией сможет не каждый маг! Зачем он наполняет наши улицы страхом? Какая-то блестящая идея настойчиво стучалось в мою голову…

— Пан чародей! — в дверь просунулась голова дежурного стражника. — Вас в холодную зовут. Говорят, срочно!

— Иду, — бросил я.

Дельная мысль растворилась в табачном дыму, даже не помахав на прощанье.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

На улице хлопнула дверца кареты, колокольчик у входа приветственно звякнул, и я, уже нацепив на лицо дежурную улыбку, облегченно выдохнула, улыбнувшись значительно искренней. В лавку, подметая не шибко чистый пол длинным подолом платья из безумно дорогой росской шерсти, вошла Делька, она же Адель Мнишек, моя старинная школьная приятельница, бывшая сокурсница и наша постоянная клиентка. Это именно из-за неё Врочек держал в лавке полочку с эльфийскими романами, а я получала постоянную возможность подзаработать за Делькин счет. Ибо, как она сама говорила, с неё не убудет, а человеку приятно, что его труд оценили по достоинству, даже если этот труд — иллюстрации к эльфийским романам. Она и сама неплохо рисовала. Зря, что ли, я тащила её все десять лет совместного обучения в Школе Высших Искусств? Хотя, мне до сих пор непонятно, на кой ляд единственной и горячо любимой дочери Редзяна Мнишека, хозяина верфи и корабельных мастерских Кипеллена, понадобилось жить в школьном общежитии и пыхтеть над листом бумаги с карандашом в руках.

–…и наверняка в кружку ни шиша не кинули… — одними губами проворчал тролль.

— На твоей шильде нет ни слова о каретах, — так же тихо ответила я.

Адель тщетно оттирала испачканную о колесо юбку. Тихо выругавшись, она бросила бесполезные попытки, встряхнула головой, так что длинные золотистые волосы тяжелым шелком рассыпались по округлым плечам. Огромные голубые глаза, высокие скулы, пухлые губки и личико сердечком делали её похожей на эльфийку. По крайней мере, в представлениях людей о красоте.

— Привет, Алана.

— Привет, — я махнула рукой, приглашая её к столу. — Познакомься, это Румпельстилтскин, смотритель моста. Румпель, это Адель, моя подруга.

— Похоже, кучер снова не уплатил за пользование мостом, — виновато улыбнулась она и полезла за кошельком, стремясь исправить упущение.

А у меня возникло подозрение, что она каким-то чудом расслышала праведное возмущение тролля.

— Мм, не стоит волноваться, панна, — стушевавшись, выдавил Румпель, не в силах отвести от Дельки очарованных глаз.

Пришлось чувствительно пнуть его локтем в бок, чтобы перестал пялиться на Адель, будто она диво лесное и чудо морское в одном лице. Подруга же сама заинтересованно разглядывала тролля. Гм, что ж, следует признать, Румпель обладал изрядной долей обаяния, пусть и довольно своеобразного, особенно когда не таращился опупевшим взглядом на сногсшибательных красоток.

— А… э… ну, пойду… а то там это, мост без присмотра, и таверну открывать надо… — промямлил он, бочком пробрался к двери и сбежал на улицу.

— Ка-акой мужчина-а, — восхищенно протянула Делька, проводив тролля взглядом, — признавайся, это с него ты рисовала главного героя в «Неистовом Тролланде» Ифигении де Лобзаль?! — возопила она, налетая на меня, словно бойцовая курица.

— Признаюсь, — согласно кивнула я, с нервной дрожью вспоминая бессмертное творение госпожи де Лобзаль, где на пятьсот страниц расписывались страдания тролля, влюбленного в эльфийку.

Эльфийка кочевряжилась, тролль мучился. Периодически они менялись местами. Венчала сие безобразие ночь любви на десять страниц. Делька с чувством зачитывала мне вслух сцены, которые хотела увековечить в чернилах, а меня разбирал истерический хохот. И если эльфийку получалось спокойно рисовать из головы, то тролля пришлось брать с натуры.

— Только не говори мне, что он занят! — продолжила сходить с ума подруга.

— Насколько мне известно, он абсолютно свободен, — сухо откликнулась я.

Иногда восторженность Дельки выводит из себя.

— Только сомневаюсь, что подобный выбор придется по душе твоему батеньке, почтенному пану Редзяну.

Делька лишь отмахнулась, зная, что ради её счастья отец пойдет на любые уступки. Вот только у меня оставались сомнения, что речной тролль в качестве зятя входит в список уступок. К несчастью, творение госпожи де Лобзаль настолько поразило мою впечатлительную подругу, что она в последнее время грезила исключительно широкоплечими, мускулистыми троллями. Её не смущало даже то, что в комплекте с мускулистостью шла изрядная волосатость, специфический запах и хвост. Адель упрямо твердила, что настоящий мужчина должен быть могуч, вонюч и волосат, а хвост, почему-то, её особенно привлекал. Я же тешилась надеждой, что эта блажь пройдет у неё так же, как и предыдущая.

Запоем прочитав сагу Стэфаниэль Сумеречной, полгода назад подруга страстно мечтала о томных клыкастых красавцах с интересной бледностью, сиречь о вампирах. А тут, как на грех, наблюдательная Делька заметила, что по вечерам у их дома отирается мечта всей её жизни, и блеск его клыков затмевает лунный свет.

Вот она, её судьба, решила подруга и начала действовать. Полвечера она в полупрозрачном летнем платье прогуливалась по саду, как раз в пределах видимости вожделенного вампира. Когда же пришло время отходить ко сну, оставила окно нараспашку, задернув его легчайшими тюлевыми занавесками, распустила волосы и сидела на подоконнике, пока не заметила, что объект страсти забрался в сад. Мигом забравшись в постель, Делька как можно эффектней разметалась под батистовой простыней, картинно разложив по подушке свои золотые локоны, и притворилась спящей.

На прикроватном столике, распространяя сивушный аромат из-под неплотно притертой пробки, стоял шкалик отменного самогона, заблаговременно утащенный из бара в папенькином кабинете. Как клялась потом Делька, самогон был припасен чисто в медицинских целях — укус промыть.

А под простыней, затаившаяся в предвкушении подруга крепко сжимала обожженный и заточенный осиновый кол — а то вдруг вампир возжелает не только лебяжьей шейки, но и чего-нибудь пониже. И вот, занавески тревожно заколыхались, о подоконник скрипнули подбитые гвоздями сапоги, Делька замерла под простыней, не дыша и слушая, как жданый гость спускается в комнату и подходит к туалетному столику.

Раздался глухой «чпок» и сивушный аромат усилился. А затем Дельку бесцеремонно встряхнули за плечо. И вампир, дыша перегаром, хрипло спросил: «Слышь, закусь есть?». Обиженная в лучших чувствах, Адель от души треснула вампира колом по лбу. Тот икнул, свел глазки в кучку и с грохотом сложился на пол, не спеша, впрочем, превращаться в прах, то ли из вредности, то ли оттого, что подруга ударила тупым концом кола. Позже выяснилось, что вожделенный вампир оказался профессиональным домушником и в дом его влекли отнюдь не Делькины полнокровные прелести. К несчастью именно в этот вечер вор зверски мучился похмельем, и благоухающая сивухой фляга затмила его разум. Так он попался, а Делька избавилась от тяги к вампирам и заодно к романам госпожи Сумеречной.

Выплеснув из чашек остывший чай, я залила по новой. Благо, угли, лежащие в двойном дне чайника, сохраняли температуру воды.

— Дель, извини, роман пока не закончила, — виновато произнесла я, ставя перед подругой дымящуюся кружку. — Одной иллюстрации не хватает.

— Как? Что, опять чернильницу перевернула? — в притворном ужасе возопила Адель. — Ты же доделаешь, правда? Очень хочется посмотреть, что вышло… Но сейчас пришла не за этим, — отмахнулась она, посматривая на входную дверь в надежде, что Румпель вернется.

Да? Чтобы подруга явилась в лавку не за очередным романом, это что-то новенькое…

— Хочу пригласить тебя на бал в честь моего Дня рождения, — осчастливила меня Делька.

— Нэ-нэ-нэ! — замахала я руками и шаль тряпичными крыльями захлопала в воздухе, на миг превратив меня в большую горчичную моль. — И буду там, аки вран средь павлинов, — хмыкнула ваша покорная слуга. — Давай лучше встретимся на следующий день и посидим где-нибудь, да хоть и в «Под мостом» у Румпеля. Какой он глинтвейн варит, ммм, закачаешься…

— Лан, я обещала, что ты придешь… — сникла Адель, отводя глаза.

— Четверо Пресветлых, кому? — ужаснулась я.

— Э… ну, в общем, дала роман с твоими иллюстрациями нескольким соседским фифочкам…

— И они захотели увидеть художника! — поразила меня ужасная догадка.

— Хуже, твои работы дошли до автора романа, — наиграно вздохнула Адель, — Лана, твои работы оценила сама Джульетта Скворцонни…

«Ну, хоть не Ересиэль Многоцветная, — уныло подумала я, — чей роман «Миллион цветов радуги» повергал в священный ужас почтенных матрон, а легкомысленных девиц вдохновлял на заказ черных кожаных корсетов, дамских плёток и чулок сеточкой».

Задумавшись над превратностями судьбы, я отвлеклась, а подруга продолжала восторженно расписывать мой будущий карьерный взлёт:

–…она в Кипеллене проездом и задержится на бал только ради того, чтобы увидеться с тобой…

Услышав последнюю фразу, я в отчаянии схватилась за голову и тут же застряла пальцами в своих кудряшках. Куць и все его отродье! Откуда, ну откуда, скажите мне, теперь взять Аллариэль Златокудрую?! Именно так я подписывалась под иллюстрациями, убеждая всех, что эльфийские романы иллюстрирует эльфийка. Сама же на эльфа похожа как свинья на коня, только хвост да грива не такие. Мягкие черты лица, глубоко посаженные серые глаза, курносый нос, россыпь веснушек на скулах и волосы-пружинки. Эльфийского во мне, кроме подписи на рисунках, не было ни на грош. О чем в глубоко эмоциональной и местами площадной форме я не преминула сообщить Дельке.

— Лан, ну давай мы тебя замаскируем, — заныла подруга, — личину наденешь. У тебя же в школе этот фокус хорошо получался. Помнишь, как ты за меня историю высших искусств сдавала?

— Помню, как полгода из-за этого сидела без стипендии, — скептически хмыкнула я.

На самом деле навести личину несложно, да только преподаватели Школы Высших искусств на таких двойниках дракона съели и раскусывают мошенников мгновенно. Если, конечно, вы не живописец… Обладая зачатками магического дара и знаниями о живописном мастерстве, можно и не такие фокусы устраивать. Достаточно нанести на тело определенный рисунок. Вот узор, отвечающий за личину, например, наносится на ладони… которые во время второго захода на экзамене у меня вспотели и рисунок поплыл. Личина, само собой, тоже.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Делька. — В этот раз все будет нормально. Ты, главное, чернила водостойкие возьми. А ещё Скворцонни хочет посмотреть твои последние работы, я ей сказала, что они просто чудесны…

У меня внутри похолодело. Без той, что спёр бесстыжий Вильк, иллюстрации потеряют свою изюминку. Показывать остальные без него просто бессмысленно.

— Дель, ты же их в глаза не видела, — я с упреком посмотрела на подругу, понимая, что в роли «сводника» выступила лично Делька.

— Мне ли не знать, как ты рисуешь! — легкомысленно фыркнула Адель. — Лана, тебя ждёт отличный контракт, ты сможешь оставить работу у Врочека и открыть свое дело!

Я наградила её тяжелым хмурым взглядом, Делька отлично знала про мою мечту о собственной мастерской. Но голубые глаза подруги светились такой щенячьей надеждой, что вытерпеть не получилось.

— Хорошо, уговорила. Будет твоей писательнице Аллариэль Златокудрая.

Адель просияла. Кто бы сомневался! Мне всегда было интересно, как ей удается подбивать меня на сомнительные авантюры и при этом выходить сухой из воды? Потому что в неприятности вляпывалась неизменно я, причем, по своей собственной вине. За сим, дорогая подруга откланялась, сославшись на срочный визит к портному.

Погрузившись в невесёлые мысли, я не услышала, как звякнул дверной колокольчик, и едва не пропустила посетителя. Из раздумий меня вывело озадаченное кряканье, заставившее недоуменно уставиться на вошедшего. Кого-кого, а таких книголюбов у нас отродясь не бывало. Чего стоили только здоровые, словно лопаты, ладони, в кои, собственно, и уперся мой взгляд. Эти лапы покоились на объемном пузе, перепоясанном красным кушаком. Темно-зеленая свитка с трудом сходилась на мужике, грозя растерять костяные пуговицы по закоулкам лавки. Замаранные дёгтем сапожищи разили на весь зал. Маленькие поросячьи глазки терялись на фоне толстых щек и здорового мясистого носа, характерного помидорного цвета.

— А ну-тка, паненка, — пророкотал он, заставляя стеллажи задрожать, — неужто у вас тут цельная книжная лавка?

— Да, почтенный пан, — как можно вежливей ответила я, но следующий вопрос все же выбил меня из равновесия.

— Что, и книжку можно купить?

— Если у почтенного пана хватит левков⁶, то можно и купить.

— А если не хватит? — спесь слегка слетела с мужика.

— А если не хватит, то можно просто поглядеть! — отрубила я, видя, как он нетерпеливо потирает не шибко чистые руки, и припечатала: — А то если обложки попачкать ещё дороже выйдет… Так чего почтеннейший желает?

Мужик заволновался и, спрятал грязные руки, заложив большие пальцы за кушак. Пузо ещё сильнее выперлось вперед, но совсем оконфузиться он не успел. Колокольчик звякнул вновь, и в лавку протиснулся ещё один посетитель.

— Почтовый из Канатецки, — представился он, сдвигая на затылок кучерскую шапку. — Груз заберите, и это, доставку, того…

Груз? Вот Врочек, вот гад! Мог бы хоть предупредить, что сегодня привезут новые книги. И где мне теперь, спрашивается, деньги искать? Там же на сотню левков, не меньше!

— Он утром тебе в столе кошель оставил, — прошелестела над ухом Ася, возникая за моим левым плечом подобно духу-губителю.

Несчастный почтальон сдавленно икнул, попятился к двери, оступился на пороге и вывалился на улицу, усевшись на мостовую. Толстый книголюб всё пялился на полки и Анисию не заметил.

— Ася, ну нельзя же так, — укоризненно проговорила я, запуская руки в верхний ящик.

Выудила туго набитый кошель и поспешила наружу. Прямо напротив дверей стояла запряженная парой мохнатых лошадок почтовая карета. Кучер, отряхнув штаны, торопливо снимал с запяток приличных размеров сундук, обтянутый промасленной парусиной.

— И почто пан торговец покойницу эту в лавке держит? — неприязненно произнес он, опуская сундук на землю. — За каждым разом, как к вам заезжаю, седых волос добавляется.

— Пан Врочек не торговец, — сухо одернула я.

Сам Франц всегда жутко обижался, когда его так называли, огрызался, что торгуют коробейники на ярмарке или мошенники в купеческой гильдии. И высокомерно добавлял, что при продаже книг торг неуместен.

— Да по мне, хоть дидько лысый! — раздраженно буркнул кучер, едва не уронив тяжелый сундук себе на ногу.

Я передала кошель. Он сверился со свитком, пересчитал монеты, вскочил на козлы и был таков.

— Эй, а внутрь занести?! — возмущенно закричала я вслед, но ответом был лишь дробный стук копыт по брусчатке, да грохот обитых железом колес.

А мне осталось лишь удрученно глядеть на обтянутый парусиной ящик у ног. Ругаясь сквозь зубы, я уцепилась за одну из веревок, оплетавших злосчастный сундук, и волоком потащила в лавку. Отдуваясь и пыхтя, словно недовольный чмопсель, затолкала поклажу внутрь и с хрустом потянулась. Уф! Ну, Врочек, это тебе ещё икнётся! Премию что ли в конце месяца потребовать, за таскание тяжестей? С такими меркантильными мыслями я полезла в стол за ножом, дабы распаковать книги, и наткнулась глазами на книголюба, бессмысленно слоняющегося по лавке.

— Так, уважаемый, вы на что-нибудь решились? А то дел по горло…

Толстяк резко обернулся, испуганно схватился за шею и с круглыми глазами опрометью кинулся вон, едва не потеряв на ходу смушковую шапку.

М-дя… Похоже «перспективного» клиента мы только что безвозвратно потеряли…

Ася беззвучно покатывалась со смеху.

— Что? — не поняла я.

Дверь за книголюбом уже захлопнулась, а стекла еще продолжали дребезжать.

— Он бы всё равно ничего не купил, — все ещё хихикая выдавила Ася, — но угрожать, что тесаком по горлу…

Тьфу! Я взглянула на зажатый в кулаке нож и тоже расхохоталась, вспомнив, как набросилась на несчастного: злая, растрепанная, с шальными глазами и здоровенным тролльим тесаком в руке. Продолжая давиться смехом, разрезала веревку и, сняв парусину, полезла в сундук, но там меня ждало новое разочарование. Половину ящика занимали книги по теории построения узоров, пентаграмм и печатей в различных видах магического ремесла. А теорию начертательной магии я ненавидела ещё со школы. Обладая врожденным чутьем и абсолютным глазомером, в упор не понимала научную основу.

— «Беда мне с твоими способностями», — ворчал учитель, тщетно пытаясь вдолбить в мою голову формулы построения на плоскости.

А я валила контрольную за контрольной, предпочитая чертить на глаз и не заморачиваться теоретическими выкладками. Магистр Никол вздыхал, ставил за рисунки пятерку, а за теорию кол и продолжал заниматься неблагодарным делом вколачивания знаний в нерадивую голову. В итоге к концу обучения мне удалось наскрести на твердый трояк, но учитель из жалости поставил четверку, чтобы не портить диплом.

Подтащив короб к стеллажу, я расставляла книги, напевая под нос что-то про чудесный пень, на котором хорошо сидеть в чудесный день. Полки недовольно поскрипывали, когда на них опускался очередной тяжелый том, а в углу одной из них обнаружилась деревянная труха. Эх, говорила же, что древоточец в лавке завелся, а Врочек не верил!

Скоро мне стало все равно, что отпечаталось на хрустящих страницах — теория начертательной магии или опусы об эльфийской любви. Главное, это были книги! Такие похожие и такие разные одновременно. Каждая со своей историей и со своей судьбой. И вместе с ними у меня тоже получалось творить на стеллаже отдельный мирок.

Закончив, я отступила на шаг, окинула взглядом дело рук своих и звонко чихнула. Передние ножки стеллажа с хрустом подломились, полки хрупнули, и вся гигантская махина резко накренилась, а на меня градом посыпались книги. Если бы верхние крепления не выдержали, то стеллаж стал бы моим надгробием, а так, слава богиням, пронесло. Под охи и ахи Анисии, я села посреди груды книг, словно наседка посреди гнезда. Медный уголок одного из томов уже на излете рассек мне бровь, и по лицу тонкой струйкой стекала кровь. А на голове домиком лежал учебник по той самой ненавистной начертательной магии. Тьфу! И что мне теперь делать, спрашивается?!

Я, постанывая, выбралась из книжного кургана. Ася причитала надо мной, понося нерадивого Врочека на чем свет стоит. Однако с беспорядком нужно было что-то делать. Не бросать же книги посреди лавки. Они ведь и отсыреть могут. Посему я уняла кровь и перенесла пострадавшие тома на стол.

Вот так, туда-сюда — и день прошел. А впереди ещё вечер… Весьма многообещающий, хм…

Ася, услышав о предложении Дельки, буквально воспарила к вершинам, крича из-под потолка, что такой шанс нельзя упускать.

— Душа моя, да в своём ли ты уме — отказываться от контракта из-за этого никчемного пустоболта Вилька! — будто демон искуситель, вынырнула она у меня из-за спины. — Ты должна показать этой, да простят меня Пресветлые, писательнице лучшее из лучшего! Такой шанс выпадает раз в жизни, и никакой разбалтай Вильк не должен тебе помешать. Пообещай мне, что сегодня же вернёшь рисунок. Ты знаешь, что все фибры моей души с тобой?

— Угу, потому что больше ничего нет, — пробормотала я себе под нос.

Если мне удастся пережить этот вечер, то можно смело записывать себя в когорту героев. Место в городских легендах мне уж точно обеспечено. А что? Сказ о доблестной девице Алане и злокозненном болтуне, тьфу, колдуне Бальтазаре — звучит!

Нервно посмеиваясь, я отправилась запирать лавку.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

День проскакал мимо, будто дикий жеребец. Меня даже «укачало» от безумной скачки. Чтобы прийти в себя и проветриться, я пошёл домой пешком. Попинал тростью жёлтые листья на набережной, посмотрел на зажигающиеся фонари, вдыхая особый воздух, наполненный неповторимыми запахами поздней осени. И к дому подошёл уже затемно. Скинул в прихожей туфли и плащ.

— Расставь всё по местам, — приказал вечно недовольному Проньке и, поднявшись на кухню, набил трубку.

Притулившись за небольшим столом, я хмуро уставился на полки. Старинные дверцы давно повело от пара и жары. Они рассохлись и дерзко скрипели несмазанными петлями. А печь так заросла копотью, будто её топили по-чёрному. Стулья в углу стояли друг на друге, стыдливо прикрывшись скатертью. Времена, когда я принимал гостей, давно канули в лету, и домовой бессовестно расслабился. Хорошо, хоть посуду мыл. Конечно, у него и тут работы было немного. С моими скромными пристрастиями в еде и единственным видом дозволенного питья на кухне ему задерживаться не приходилось.

— Пронька! — взвыл я, потирая ушибленный затылок.

Мерзкий домовой затеял нежданную уборку, и леветируя деревянную меленку с полки на стол, заехал мне по голове.

— Будешь разоряться, кикиморе скормлю!

— Да, больно надо, — обиделся домовой из-под веника.

— Больно, но надо, — машинально ответил я.

— Вот передохнет, ваше благородие, кусючая геранька на подоконнике от дыму ядучего, тогда уж сами не разоряйтесь. Откачивать её, привередницу, и пестики промывать не буду!

Я огляделся. Кухня действительно утонула в дыму. Пришлось встать, распахнуть окно и впустить свежий воздух. Три куста мухоловок, которые Пронька упорно обзывал кусючей геранькой, зябко затрепетали листьями, а темно-красные цветы, в чьих плотно сомкнутых лепестках прятались острые зубья и длинные липкие языки, развернулись к улице. Я невольно вспомнил визит утренней гостьи и цветок. Он изумительно ей шел, небрежно запутавшись в мягких, но густых, светлых волосах. Видимо, не зря Врочек хвалил её таланты. Даже после бессонной ночи я не перепутаю настоящий цветок с материализовавшейся иллюзией. Вряд ли кто-то подарил его в ту раннюю пору по дороге к моему дому. Скорее выдернула из сновидений и оставила на память. Я вздохнул. Сама-то небось выспалась, а от меня Сняву отвадила. Чего вообще об этом вспомнил? Да, точно, надо переговорить с Францем. Если она владеет даром материализации сновидений, её стоит держать подальше от моего трактата. Мало ли, что ещё способна учудить эта девица.

Я вытряхнул трубку и потёр правую ногу.

Всё думал, где видел её раньше? Шесть с лишним лет прошло, не сразу признал. Невольная причина половины моих несчастий. Не зря пытался её забыть и навсегда вычеркнуть из памяти. От неё, что в прошлом, что в настоящем — одни неприятности. По её милости, я едва не лишился ноги. Ладно, кто старое помянет… обошлось и слава Четырем Пресветлым. Главное не думать о деле. Если каждую минуту прокручивать в голове детали шести убийств, начнёшь потихоньку сходить с ума, но к разгадке всё равно не приблизишься. Искать верную ниточку надо на свежую голову, а для этого надо сбросить с плеч груз прошедших дней и как следует выспаться.

Я недоверчиво хмыкнул собственным мыслям. Выспаться, ха-ха. Себя не обманешь. Меня ждёт еще одна бессонная ночь. И, чтобы окончательно не сорваться, стоит хотя бы принять душ. Смыть въевшийся запах табака, неприятные воспоминания и попытаться втереть в себя немного бодрости.

Всё ещё путаясь в лабиринте навязчивых мыслей, я забрался в ванну и намылился. Импульс охранных чар чуть не выбил мыло из рук. В дом проник чужак. Пронька бессовестно спит и вряд ли проснётся до того, как воры не попытаются утащить сам дом. Я бы тоже не стал дёргаться, пусть попробуют найти что-нибудь ценное, но второй импульс, всё-таки выбивший проклятущее мыло, означал, что распоясавшиеся грабители вскрыли мой кабинет. Тут уж было не сдержаться. Подхватив первое попавшееся полотенце, и, смотав набедренную повязку дикаря, я бросился в бой.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

О четверо милосердных, что я здесь делаю?! Как Аська уговорила меня на это самоубийство? Чтоб она там не несла, это не урок «пустоболту» и «разбалтаю», а ограбление боевого мага, которого боюсь до колик в желудке! Можно, конечно, успокаивать себя, что забираю вещь, принадлежащую мне по праву. Но я лезу в чужое окно, и если меня застукают, то отправят в уютную сырую комнату с окошком в клеточку и соседями-крысами, или Вильк испепелит на месте, не заморачиваясь выяснением личности.

Так! Не думать о нём! Надо мыслить позитивно. Его не должно быть дома! Он забыл установить охранные чары и ловушки на воров вроде меня. Угу… Такой забудет! Вот и безобидный плющик, по которому я вознамерилась лезть на балкон второго этажа, уже плотоядно тянется ко мне. Кыш, кыш! Уйди! Я, знаешь, какая травоядная! Не разевай пасть, а то сама тебя слопаю! У меня всё получится. Главное мыслить позитивно. Пусть домовой меня не заметит. Пусть у Вилька вообще никакого домового не будет. Пусть он весь такой беспечный и уязвимый, как девица под хмелём… Ага, щазз! Лучше плющ совсем не трогать, ну его к куцю в болото, руки мне ещё пригодятся. Знаменитых художниц без рук не бывает. Вон водосточная труба рядом, лучше по ней залезу.

Я повисла на трубе, и та надсадно крякнула. Меньше шоколада нужно лопать, ага! Тяжело лезть вверх, да ещё пыхтя, словно анагорский хурмяк⁷, бегущий в колесе… И бегать по утрам, угу! Юбка, пусть специально подобранная, и завязанная узлом на поясе, отчаянно путалась в ногах. Труба под моим весом удрученно скрипела. Если оторвется, рухну вниз, прямо в крыжовник. Зачем он тут вообще? Или… Лучше не думать, что этот, с позволения сказать «куст» способен сделать с хрупкой девчонкой возомнившей себя успешным грабителем. Никаких «или»! Мыслю позитивно! Геройскую смерть оставим напыщенным юнцам, а себе возьмём заслуженный трофей.

Труба вновь издала душераздирающий скрежет и опасно отклонилась от стены, но крепежи пока держали. Никуда они не денутся, потерпят ещё минутку, уже почти добралась. Осталось раскачаться и… Сидя на крапиве, мечтай о позитиве-э-эх! Я перепрыгнула с трубы на балкон, навалилась животом на перила и вцепилась в фигурные столбики. Та ещё скалолазка! И поза живописная! А уж как впечатляюще выглядит с улицы мой оттопыренный тощий зад с задравшейся юбкой.

Я не успела «порадоваться» за случайных прохожих, как труба с мерзким скрежетом отделилась от стены и повисла над «крыжовником», раскачиваясь на нижних крепежах. Обратный путь отрезан. Конечно, если сам Бальтазар Вильк в исподнем ринется за мной, не раздумывая, сигану с балкона, и пусть уж тогда коварный крыжовник пеняет на себя. Но во всех других случаях, придётся искать иной путь.

Давя рвущийся наружу нервный смех, порой воображение у меня через чур живое, я перевалила вторую половину своей тушки на балкон. Осторожно просунула мастихин⁸ между створками балконной двери и поддела щеколду. Ф-фу, уже внутри. И до сих пор жива. Пока жива — ехидно подсказал внутренний голос интонациями Бальтазара Вилька.

— «Тьфу на тебя, дурак!» — обозвала я обоих и ввалилась в кабинет.

Пришла запоздалая мысль, что даже близко не представляю, где искать рисунок. Почему он должен быть в кабинете? Может Вильк держит его в спальне, чтобы полюбоваться перед сном. Мигом пригрезилось, как он в розовой пижаме левитирует над кроватью в позе лотоса и медитирует на мой рисунок. Тьфу, бред какой! Ну откуда, скажите на милость, у Бальтазара Вилька розовая пижама! Богини, о чем я думаю…Что-то в последнее время, стоит вспомнить о нём, и в голову сразу лезут непристойности. К чему бы это? К куцю Вилька! Приступим к разграблению могил, то есть к вскрытию стола.

Я решительно потянула на себя верхний ящик и навстречу, бестолково трепеща крылышками, вылетела стайка моли, доедавшая, как оказалось, старый несвежий платок. Фу, гадость! Или это такая ловушка для моли? Второй ящик порадовал кипой бумаг, недоеденным бутербродом и мышиным гнездом. А бутерброд специально для мышек? Одна серая негодница нагло обпищала меня и едва не цапнула за палец. Я поспешно задвинула ящик. Надеюсь, что рисунок не хранится в такой помойке. Ну, ведь не может же, правда? Исключительно ради очистки совести дернула ещё и третий ящик. Тот не поддался и в ход снова пошел мастихин.

Уже почти совладала с защелкой, как дверь в кабинет с грохотом распахнулась. Резко подхватившись с корточек, я от неожиданности выронила мастихин. На пороге кабинета стоял Бальтазар Вильк… голый, как и заказывала. Куць меня за ногу! В следующий раз надо думать потише. Впрочем, чуть погрешила против истины. Пан Вильк не был гол как сокол, на его бедрах болталось ядовито-зеленое полотенце с приторными розовыми орхидеями. Всё такое куцее, изрядно потертое и, похоже, вообще ножное. Страх, таившийся в глубине меня, попытался ломануться наружу, но нелепый вид пана Вилька преградил ему дорогу. По логике эльфийских романов, полагалось узреть могучую грудь, рельефный пресс и подобные колоннам ноги, додумать нефритовую плодоножку под полотенцем и благовоспитанно хлопнуться в обморок, но образование губит в женщине нравственность. За время обучения мне довелось повидать сотню таких героев, без полотенец и даже фиговых листков. Наверное, поэтому проснулся чисто художественный интерес. Для героя худоват — сплошные жилы да кости. Какая там могучая грудь… Пресс, правда, наличествовал. Но ноги больше напоминали две кривые палки с кудрявой корой. Да ещё и правое бедро уродовали рваные шрамы. Богини пресветлые, и вот этого боялась?! Мышь из ящика была грознее! Он дёрнул мокрой головой, так что полетели клочья мыльной пены, я не выдержала и расхохоталась. Правду говорят, если чего-то боишься — смейся страху в лицо, и он уползет, поджав хвост. Может быть поэтому хохот уже было не остановить.

— Какого лешего вы ржете, словно лошадь на выгоне?! — раздраженно прорычал Вильк. — И что вы, куць вас задери, делаете в моем доме?

Я честно попыталась ответить, но изо рта вылетел лишь невнятный всхлип, и меня одолел новый приступ смеха, ибо мокрая мышь в гневе, это уже чересчур. А, как говорится, в гневе вы смешны, то есть страшны, в смысле испугалась бы, если б так смешно не было.

Разъярённый Вильк, поняв, что ничего от меня не добьется, попросту схватил за локоть, выволок в коридор, а после выставил на улицу.

— Завтра придёте в чувство, жду от вас объяснений. Ясно?

Он даже не стал ждать ответа, а я успокоилась ещё нескоро и всю дорогу домой глупо хихикала, привлекая внимание припозднившихся прохожих. Перед глазами все ещё стоял герой в полотенце, а воображение подкидывало всё новые варианты развития событий.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

Я был вне себя от гнева! Нет, совсем не оттого, что меня увидели в чем мать родила, и не оттого, что при этом выглядел, как дурак. А ведь наверняка выглядел. Ну-ка припомни, друг Бальтазар, когда над тобой в последний раз смеялась девушка? Но все это лирика. В мой дом проникли, а я узнал об этом в последнюю очередь. Ловчие заклятия не сработали. Хотя, чему удивляться? В последнее время прихожу домой только спать, совершенно забросив свое жилище на произвол судьбы. Охранные чары износились, ослабли — и вот результат. А домовой бестолковейше проморгал незваную гостью. И зачем только держу в доме это мохнатое недоразумение?

— Пронька! Куда ты залез, чудище лопоухое?! — прорычал я, тщетно пытаясь найти пару от носка.

Домовой сердито сопел где-то за печкой.

— Где брат-близнец этого носка?

— Моль пожрала, Бальтазарушка, — злорадно донеслось из-за печки. — Ты их почаще в кабинете оставляй, она все твои носки слопает!

— Я, что, запер носки в кабинете?

— Да, ты, Бальтазарушка, давно в облаках летаешь. Так что, ничего удивительного.

Оставалось только пожать плечами. Если честно, в последнее время предпочитаю работать на кухне, ибо в кабинете царит жуткий бардак, а прибраться все руки не доходят. Проньку же не пускаю туда из-за охранных чар (будь они неладны), направленных на нечисть.

Я сменил гнев на милость.

— Ладно… Пронь, приберись в кабинете. Там все равно охранка поломана. Только бумаги никакие не выкидывай.

— Вот всегда так: Пронька то, Пронька это… Нет, чтоб молочка налить или сметанки, — недовольно бухтел домовой, вылезая из-за печки. — Как девке этой белобрысой, так канхветы посылаешь… а она опосля в дом без спросу лезет!

Но слушать его жалобы мне было недосуг. Сделает, никуда не денется. А самому в управление пора.

— «Твоя щепетильность тебя когда-нибудь погубит, друг Бальтазар», — мрачно подумал я.

Увы, отношусь к тому типу людей, которые спешат даже на собственную казнь, боясь опоздать к назначенному времени. Ведь знаю же, что ничего хорошего меня сегодня на рабочем месте не ждет, но стремлюсь туда с завидным упорством обречённого.