My Darkest days

Сергей Рыбников (2022)

Недалекое будущее. Проблемы у людей все те же, просто они обрели иной уровень. Религия себя изжила. Ксенофобия никуда не делась, но проявляется в моменте решил ли ты улучшить тело сталью и имплантами или являешься приверженцем генной инженерии и изменяешь свое ДНК. В таком мире жизнь одного парня пошла под откос. Еще "Вчера" он любил и был любимым, уже "сегодня" он в стельку пьян, а "завтра" сойдет с ума. Будет ли он требовать крови или сможет обуздать свой гнев? Помогут ли новые знакомые справиться с бедой или используют парня в своих целях? Как далеко заходят корпорации в попытках скрыть свои деяния?

3

Наступившим утром, Аксель проснулся очень тяжело. Из-за кучи выпитых таблеток перед сном, куда входили и успокоительные, и антидепрессанты (те, оставшиеся из прошлой жизни. Срок годности кончился, но другие купить было невозможно, так как продажа таких лекарств идет лишь по рецепту), и снотворное. В таком количеств пить их нельзя, но ему было плевать. Все что угодно, лишь бы не чувствовать горечь, которая жгла изнутри и просила залезть на стену, выть и рвать на себе кожу, бить морду первому же человеку. Лишь бы не ком, который невозможно было вытошнить и выплевать из горла.

Еще эти чертовы сны… или галлюцинации? Такой явный морок и о таком близком будущем. Фактически, оно должно было наступить сегодня. Должен был начаться их общий «новый, дивный мир», а по итогу…

Впрочем, «другое» будущее и наступило. По-настоящему «другое».

— Ты как, amicissimus? — Томми стоял у двери в гостиную и смотрел на"зомби".

Акс вздрогнул. Это состояние, оно такое интересное и непонятное. Вроде, сидишь полумертвый из-за передозировки, а все равно вздрагиваешь от неожиданного шума.

— Никак. Совсем. Ничего не хочу. Я имею в виду то, что мы вчера обсуждали. Можно не надо никаких «расследований» и прочей лабуды? Дай мне сдохнуть.

— Ты что?! Да как так-то? Надо! Еще как.

Друг зашел в комнату и подсел рядом на диван. Чуть не спотыкнулся об игрушки, оставленные его ребенком еще со вчерашнего вечера. Ведь неожиданно пришел"никакой"дядя Аксель, которого срочно надо было куда-нибудь положить отоспаться.

— Акс, ты же понимаешь, что… это надо в первую очередь для тебя. Мы с тобой знакомы не первый день. Ты был в дичайшей трясине еще несколько лет назад, до встречи с Карен. Она, — сделал акцент Томми и продолжил: — Смогла тебя вытащить, а не я. Сейчас, все может быть гораздо хуже. Не хочу углубляться, в чем именно и как это выразиться. Ты не дурак, сам понимать должен. Но даже если все обойдется. Ты найдешь ресурсы не добить себя окончательно, то пройдет год, два, пять лет. В лучшем случае. И ты начнешь загоняться, что не попытался что-то изменить. Не попытался добиться, справедливости что ли. Нам ссут в уши, что вся эта автоматизированность во всем — решает кучу проблем и можно идти по улице ночью с мешком денег и закрытыми глазами и ты останешься жив. Ибо все так радужно и прекрасно в городе. Твой случай — прямое доказательство обратному.

Аксель слушал-слушал, вроде был со всем согласен, но хотелось уподобиться страусу и сунуть голову в песок (он не знал, что животные таким образом не прячутся, а пытаются убить насекомых на себе). Уснуть еще, но в этот раз без снов, и проснуться, когда это все кончится.

Томми еще что-то говорил и говорил, но его слова были где-то там, снаружи и у них не получалось найти отклик.

Впрочем, когда Томми пошел на второй круг своей агитации, Аксель все же отмахнулся и решил сделать по-своему: плыть по течению. Если за него решили что-то? Да будет так. Не ради бунта друга, не ради попыток того вернуть слушателей, а просто чтобы остаться наедине со своими мыслями.

Приехать на студию им нужно было очень рано, поскольку необходимо придумать что говорить и с чего начать, дабы мысли лились рекой, сделать конспект и написать пару тезисов. Томми шел первым, метрах в пятнадцати от друга и первым же зашел в здание студии. Аксель был позади и тоже собирался заходить, как ему перегородили дорогу. Спросони, он чуть было не уткнулся в человека. На вид тому было лет пятьдесят, легкая седая щетина, короткий серый"ежик"на голове, и белое одеяние, похожее не то на рясу, не то на балахон. Правда, с кучей разных ремешков, шнурков и карманов по всей площади одежды. В таких балахонах обычно ходили верующие различных верований во времена, когда религия была еще на плаву и были люди, действительно свято верящие в силы свыше. Только вот, несмотря на схожесть с одеждой давних лет, она, естественно, была осовременена. И ткань на ней была из современных полимеров, опять же, с кучей разных застежек, карманов и прочим. Словом, ощущение, что этот наряд можно было снимать по кусочку: отдельно рукав, отдельно плащ и так далее.

— Аксель Кейн? Я полагаю.

— Простите? Что?

— Вы — Аксель Кейн? О вас и вашем же случае говорили вчера в новостях на радио?

Состояние Акселя давало о себе знать. Не было желания удивляться, а кто это такой, а откуда он его знает, а что, собственно, тому нужно.

— А, ну да, я. А вы…?

— Да, позвольте представиться. Вито Мартиньелло — глава общества «Деус Интра Се». Друзья же называют меня просто — "Пилигрим". Мы маленькая община, собираемся в доме на окраине исторического района, в тупике улицы Энцелада. Я услышал о том, что у вас случилось, и хотел выразить свои соболезнования. Всегда очень тяжело терять близкого человека. Я вас прекрасно понимаю.

Акселю было срать. Но он был вежливым, плюс не желал сейчас подниматься наверх. Хотелось тянуть время дальше, пусть даже путем бесполезного трепа.

— Да, спасибо большое. Простите за любопытство, но что за церковь? Вы верите в какое-то божество? Мне казалось, уже сто раз были доказаны и большой взрыв, и наличие темной материи. Да и вообще давно уже не слышал новостей, о каких-либо церквях. Это пережиток истории.

— Церкви? Какое старое слово… Никак нет, но я понимаю ваш скепсис. Скажите, пожалуйста, а вы знаете «историю веры»? Той самой веры, почему люди сражались за своего Бога и готовы были пожертвовать собой за свои убеждения?

— Не думаю. Да мне и не особо интересно, простите.

— У вас есть пара минут? Я думал, вы торопитесь, вы так быстро пытались зайти внутрь.

Фанатик, сделал вывод Аксель. И решил выбрать из двух зол меньшее — подняться-таки наверх в студию. Общение с такими особами вызывало еще большее отторжение.

— Точно. Я прошу прощение, но у меня сегодня очень загруженное утро. В любой другой раз я бы вас точно выслушал.

— Отлично. Буду ждать другого такого раза. Вот вам моя визитка. Смело звоните в любое время дня и ночи.

И снова натянутая улыбка. С обеих сторон. Капля вежливости, тут и там, не более.

— Конечно, договорились, — Пилигрим протянул руку для рукопожатия, но был проигнорирован.

Аксель взял визитку, положил ее во внутренний карман своей джинсовой куртки, зная, что не будет никуда звонить и вся эта вера ему абсолютно по боку. Однако, пуговичку же застегнул обратно. Хотя, обычно, о вещах в таких карманах вспоминаешь только перед стиркой, во время проверки.

— В таком случае, всего доброго! — сказал Аксель и зашел в здание радио. И лишь уже в спину Вито сказал:

— Когда вам нужен будет мир в душе, я буду вас ждать.

"Когда мне нужен будет весь и целый мир, по мне будет плакать психушка", — подумал Аксель.

Наверху же, почти все было готово. Чайник грелся на тумбе, заварка разлита по кружкам, печенье с шоколадной крошкой стояли на смачном дубовом столе, а старые стулья на колесиках были подкачены к микрофонам, установленным по обе стороны того столика. Вся студия или, если угодно, студия, отдавали дань уважения тем самым временам, когда радио было популярно и чтобы его слушать, нужно было настроить конкретную частоту при помощи ползунков или их аналогов на специальном устройстве, которое так и называлось"Радио". Его могли выпускать разные, тогда еще просто компании, но суть у него была неизменна. Дать человеку доступ в мир новостей, информации и музыки.

Тем временем, на часах уже без пяти минут утро.

— Ужас! Ты куда делся-то? Иду впереди, оглядываюсь, а тебя нет. Думал, ходу дал. Не пугай так, ладно?

— Меня мужик какой-то снаружи встретил. Внезапно, имя моё знает. Кстати, только сейчас подумал, а откуда он его, мать, знает? В новостях вчера ты не говорил, а я и не представлялся.

— Может из полиции? У них-то доступ точно есть ко всей инфе.

— Нет, он фанатик.

— В плане?

— У него церковь какая-то и всё такое. Верит сам и мне про веру рассказать хотел. Пытался, покрайней мере.

— А ты?

— А сам-то как думаешь? Какая еще вера? Сторонился я его, — Аксель медленно разливал кипяток по кружкам. Весь организм еще был в состоянии… легкого анабиоза.

— Понял, что ничего не понял. Звучит странно, верить в бога в нашем-то веке. Нонсенс, но давай пока без этого. У нас с тобой есть дело важнее.

— Да не то, чтобы в бога. Он странный, но, вроде, не настолько. Слушай, а может можно без меня? Ну, весь этот сегодняшний театр.

— «Не можно», amicissimus.

— Я серьезно. Мне херово, — позывы тошноты подкатили к горлу.

— Нет, без тебя это будет повторение вчерашнего моего монолога. А оно нам не надо. Будь в эфире, я не прошу от тебя его вести. Просто что-то подмечать и отвечать на вопросы. Хочешь пива? Или еще чего покрепче?

— Не знаю. Утро. Странно пить так рано. Точнее, отвык от такого.

— Добро, если что, дам горячительного. А пока садись, не мешайся, дай провода проведу как надо. Что-то херня получается…

***

В принципе, чего и следовало ожидать. Ничего из этой «затеи» не вышло. Аксель сидел и хлопал глазами, Томми, по началу, был заведен и рьян, но после часа монолога в пустоту и отсутствия отклика со стороны слушателей, тоже стал увядать.

Самое удивительное, что Акса это так же… расстроило. Вот, что значит человеческое нутро: бессмысленное и беспощадное. Не желать что-либо делать, сомневаться, что дело стоит свеч, а когда, всё на самом деле пойдёт под откос, начать расстраиваться, что ничего не получилось. Классика.

— М-да, не такого я ждал, — ребята шли домой, понуро опустив головы и руки.

— Угу, — пнул один из парней лежащую на земле пробку.

— Я завтра еще попробую. Придумаю, что-нибудь, и попробую. Три дня повестки — это уже серьезно.

— Ладно, — пнул со всей силы Акс треклятую пробку.

— Amicissimus, ты что-то совсем не ищешь путей к справедливости, — Томми был явно не в восторге, что всю «работу» приходилось делать одному.

К концу рабочего дня все успокоительные Акселя выветрились, а новые пока"не завезли".

— Твою мать, да что ты от меня то хочешь? Твоя затея была! У меня начался отпуск, понимаешь? Отпуск. И лететь я должен был сегодня на свадьбу. Мне хоть свадьба и на хрен была не нужна, но связать жизнь с этой женщиной — я хотел! А сейчас что? Затираешь про какую-то справедливость, что нужно поднять шум. В наше время ты хочешь поднимать вопросы по радио? Кто их вообще слушает? Всем плевать на таких как мы, ау, очнись!

— Я делал то, что в моих силах и от чистого сердца, — словно оправдываясь, пробубнил под нос Томми.

— Ага, и рекламу ты вставлял каждые тридцать минут тоже просто так.

— У меня обязательства. Я тебе говорил. Так прописано в контракте.

— Ну, так это уже выглядит нихуя не от чистого сердца. А как попытка, на хоть какой-то неординарной теме заставить народ слушать себя, и показать рекламодателю, мол, смотрите, нас слушают, дайте еще денег.

Вероятно, это, конечно, было не так, как сказал Акс. Но что видит человек, у которого горе и злоба на первом месте? А все его попытки прокрастинировать были, иронично, прокрастинированы.

— У меня семья есть, которую, прикинь, надо кормить! И да, я буду пихать рекламу тогда, когда посчитаю нужным. Потому что, иди на хер, вот почему. Взрослый лоб, а понять не может.

— У тебя в каждом нашем разговоре всплывает слово «семья». Я безумно рад за тебя. И знаешь что? Томми, иди в пекло.

Вот так, в очередной раз, из-за притянутой за уши причины, но в силу омрачающих обстоятельств, мелкая склока может перерасти в полноценную ссору двух хороших, если не лучших, друзей. Не в то время, не в том месте, не те слова.