Сага о таксисте

Сергей Николаевич Прокопьев, 2010

Время летит стремительно, эта повесть, написанная десять лет назад, в чём-то историческая. В те времена в Омске лишь набирали обороты таксофирмы. Сейчас кажется диким, не было навигаторов, хороший таксист знал закоулки города на память, неопытный – искал улицы по карте. В ходу были рации. Диспетчер не называл клиенту стоимость поездки. Имелись нюансы, однако с тех пор клиенты не стали культурнее, вежливее. Никуда не делись истеричные женщины, хамоватые пассажиры, наркоманы, криминальные типы. Герой повести, в прошлом научный работник, начинает таксовать в пятьдесят лет, человек основательный, быстро становится асом в новой сфере деятельности. Крутя баранку, рассказывает читателю о превратностях судьбы, клиентах, о нелёгком хлебе таксиста, тонкостях профессии…

Глиняные сосуды испытываются в печи, а испытание человека в разговоре его. Уход за деревом открывается в плоде его, так в слове — помышление сердца человеческого.

Книга Премудростей Иисуса, сына Сирахова.

Гл. 27, ст. 5–6

От инфаркта до такси

После гражданской войны блестящие русские офицеры, герои Первой мировой войны, георгиевские кавалеры, интеллигенты до мозга костей крутили баранки парижских такси. Из семнадцати тысяч парижских таксистов две тысячи водителей были русскими. Парижане говорили, что у русского таксиста в машине можно забыть даже мешок с драгоценностями — вернёт. Нищие русские чужого не брали.

Я всего лишь советский инженер в прошлом, таксую не в Париже, а далеко-далеко от Европы. Хотя существует анекдот:

— Где такую обалденную кофточку купила?

— В Париже.

— Это далеко от нас?

— Четыре тысячи километров.

— Надо же, такая глушь, и такие кофточки продают.

В четырёх тысячах километров от той «глуши» с Эйфелевой башней посредине накручиваю километры на кардан. Сены с Елисейскими полями в Омске нет, но омичи тоже любят с комфортом перемещаться в пространстве. В этом сервисе и служу.

Как-то вёз священника, разговорились, на мой рассказ о судьбе инженера изрёк: «Пути Господни неисповедимы». Батюшка тоже не с младых ногтей на духовной стезе, двадцать лет работал в проектном институте. Что «неисповедимы» — точно: я в Казани, будучи студентом плюс молодым отцом, латал финансовые дыры семьи мытьём в таксопарке машин по ночам. Таксист Кузьмич, в приличном возрасте мужчина, однажды подвёз меня утром из таксопарка и отмахнулся от денег:

— Сынок, глядишь, когда и ты меня на халяву на такси подбросишь.

Я хихикнул, а получилось: зря зарекался от таксования.

Мысль о такси, как ни странно, мелькнула, когда с инфарктом в больницу загремел. Вытащили меня с того света. Создатель решил: рано Илье Петровичу отрываться от земной юдоли. Отвалялся в реанимации, а в палате интенсивной терапии познакомился с Колей-афганцем. Таксистом. От него впервые услышал, что да как в этом бизнесе. Не буду греха таить, как-то выпили мы с Колей по сто граммов тайком от медицины, он и порассказывал.

Пили сердечники-инфарктники и пережившие приступ стенокардии — как это ни странно, не только лекарства. Водку в больнице, само собой, не продают, но киоск аптечный с народным коньяком «Настойка боярышника» с раннего утра двери открывал. Было чем настроение поднять, сосуды расширить, почувствовать вкус к жизни. Тем паче — настойка специально для сердечников производится. До перепоя доходило. Один в палате, было дело, похмельем маялся, тошнило с утра.

Кстати, Коля-афганец отколол однажды номер с чёрным юмором. В нашей палате лежал вечный больной — Александр Карлович. Раз сто умирал. Как выписываться подходит пора — у него реанимация, приступ с уколами, капельницами, медицинской беготнёй.

Пациенты в палате поменялись на несколько рядов, ветеран Карлыч никак не вырвется на волю. При мне доктор назначил Карлычу очередную выписку. Осталось болезному ночь переспать — наутро домой. Карлыч счастливый, руки потирает:

— Завтра на родном диванчике полежу, в любимом кресле посижу, любимый телек погляжу.

На его беду за пару дней до этого привезли по «скорой» Колю-афганца. Война не мать родна, если ты с автоматом воюешь. У Коли крыша с отъездом стала после боёв с моджахедами. В реанимации полежал, очухался, его к нам, в палату интенсивной терапии, привезли. И вот пополам ночи Карлыч просыпается. Как сам говорил:

— К шестидесяти у меня собачья болезнь открылась. Посреди ночи выныриваю из сна и не знаю, как обратно себя загнать.

Проснулся, видит: Коля-афганец руками шарит по стенке. Карлычу затаиться бы, а он, сердобольная душа, возьми и скажи товарищу по палате:

— Коля, выключатель в коридоре.

Коля не придурком при штабе или в музыкальной роте на барабане, он в разведке воевал. Молниеносная реакция. На информацию о местонахождении выключателя хватает подушку, Карлычу на лицо и ну профессионально душить. Много ли деду с сердцем после инфаркта надо. Я проснулся за минуту до перехода Карлыча в новое качество и стал орать, звать на помощь сестру. Набежала медицина, Коле укол, Карлыча откачивать.

Наутро Коля просыпается. За окном июльское солнышко после дождика светит, птички чирикают на свежем воздухе. Прелесть. Но глядь в угол палаты, что за непонятки? Карлыч под капельницей. Коля подходит:

— Карлыч, ты зачем не дома? С юбилеем жену не поздравляешь?

Заспал разведчик прискорбный факт, ночью, что называется, по своим ударил — Карлыча душил почём зря.

С фронтовиками не знаешь, что будет через пять минут. Забегу вперёд хронологии. Пацана с колеса сажу, это значит: не по заказу беру, а попутно. Двое маячат с бордюра. Ехать одному. Садится, поехали, я говорю:

— Дело к ночи, давай рассчитаемся сразу.

Пассажир мой в позу:

— Я не рассчитаюсь сначала.

— Почему?

— Денег дам, а вы интерес ко мне потеряете и выпнете из машины.

В первый раз поворот с такой логикой. Думаю, ладно до Лизы Чайкиной довезу, а там вопрос ребром. В Чкаловский ехали. На Лизу повернули, я снова вопрос о расчёте завожу.

— Нет, вы меня выкинете

— Да как я тебя выкину?

— Деньги заберёте и вытолкнете, а я из деревни, города не знаю. Приедем на место, дом найдём, там денег дам.

Ну, чё тут скажешь? Оказалось, парень воевал в первую чеченскую. С нервами не в порядке. Пока ехал, вспоминал о боях, рубашку на себе стал рвать. Но заплатил двести рублей. А я просил, когда договаривались, сто двадцать.

С корабля на бал — это про инфаркт Карлыча. С одним нюансом, Карлыч так спешил на бал, что угодил в реанимацию. У Карлыча миллион болезней, заслуженный инвалид энной группы. В тот приснопамятный день был юбилей его жены, а Карлыч по принципу «с одной задницей на два базара» до застолья полетел подтверждать инвалидность и связанные с ней льготы — бесплатный проезд, дармовое лекарство, льготы по квартплате… На бегу рассчитывал пройти врачей, а потом с чувством выполненного долга поднять рюмку за любимую и единственную супругу. Заскочил кардиограмму снять. Лёг, торопит медицину: быстрее — юбилей у жены, гости на гулянку сходятся, а у меня ещё ни в одном глазу. Кардиограмму с Карлыча сняли и тут же упаковали беднягу в реанимацию. Он в бутылку:

— Что за произвол? Буду жаловаться!

А ему командуют: лежать и не дрыгаться.

Инфаркт в день юбилея жены набегал. Обширный. Прощай гулянка. И в больнице несколько раз доходил до выписки, и всякий раз, то один затык, то другой, то Коля-афганец придушил.

Жизнь штука такая: тут тебя инфаркт приголубил — пять минут до ящика с кружевами, а здесь комедия. Я лежал на койке, где до этого крутой мэн в себя приходил. Чуть больше тридцати, а садануло инфарктом. Чуток околемался, замаячивший было ящик с кружевной отделкой, исчез с горизонта. Сердце, хоть и прострелено инфарктом, да работает, пусть не до парной с прекрасным полом, но скучно таращиться без дела в больничные стены и потолок, затребовал у жены телевизор и DVD-плейер. Жена послушная спутница жизни, принесла аппаратуру с коробкой дисков. И не боевики со стрельбой и битьём ногами по головам. Заветный набор порнухи затребовал больной. Палата у нас метров двадцать пять квадратных. С одной стороны четыре койки, с другой столько же, середина пустая. В общем коридоре столовая находится, в ней длинные столы и лавки. Лавки стаскивали вечером в нашу палату, и сердечники сходились порнуху смотреть. Как известно, инфаркт и стенокардия недуги, что, прежде всего, мужиков косят. Набивалось нашего брата выше крыши — свободных мест не было. Тишина в отделении воцарялась до самого отбоя. Даже будто бы кардиограммы улучшались после возбудительного кино…

Как-то еду поздно вечером на Московку. Диспетчер адрес назвала и говорит: «У клиента на сотовом батарейка садится, адрес успела на издыхании прокричать. Приедешь — по домофону предупреди её». Подъезжаю, набираю квартиру, из домофона вопрос женским голосом:

— Кто?

Решил приколоться, вспоминая фильм «Бриллиантовая рука»:

— Такси на Дубровку заказывали?

В ответ радостно:

— Илюша, это ты?

— А як же! — с энтузиазмом отвечаю.

Она отключилась. Откуда, думаю, меня знает? Может, диспетчер сказала? Стою, жду. Пять минут — нет, десять — нет, двадцать… Начинаю икру метать. Передумала что ли? Так всё хорошо начиналось. Наконец, выходит. Солидная дама, лет сорока пяти. В шляпе меховой. И серьёзная, не подступись. Ладно — детей с ней не крестить, не нянчить. Едем молча, потом говорит:

— Ваша шутка про Дубровку была крайне неуместной!

— Почему?

— Я думала: это хулиганы-наркоманы. Они шапки срывают.

— А откуда вы узнали, что я Илья?

— Извините, обозналась. Так друга моего зовут, но «як же» не из его лексикона, хохлов не любит.

При расчёте вгляделся, что-то знакомое. Вышла: ба, да это же наш врач из кардиологии. В белом халате сразу признал бы, а тут… Но догонять, обниматься не стал. Я бунт в палате устроил. Заявил ультиматум:

— Не буду на судно ходить. Хоть убейте.

Она принялась убеждать:

— Вы можете умереть! У вас серьёзнейший инфаркт!

Жена о том же, пыталась памперсы всучить. Я ни в какую. Лечащий врач устала биться, потребовала написать на имя главврача расписку, что я никого не виню в случае смерти на унитазе. Следом вся палата подхватила мой протест, сдала расписки… На каталке везут тебя до дверей туалета, дальше сам. Сейчас понимаю: риск был второй инфаркт схлопотать и бесславно скончаться (как великая императрица Екатерина II) на стульчаке, но не мог принародно в палате нужду справлять.