Небоевые потери

Сергей Николаевич Куприянов

История Володи Тонкова, в общем, типичная для «лихих 90-х». Первая чеченская. Даже не успев повоевать, он попадает в плен, где знакомится и влюбляется в глухонемую девушку Айну.Долгая дорога домой на Дальний Восток становится для него не меньшим испытанием – школой жизни. Его глазами мы видим, как стана погружается в хаос и бездну, как бандиты, проститутки, дельцы становятся «хозяевами жизни», как в мирное время растет число «небоевых потерь». Книга содержит нецензурную брань.

Плен

Очнулся Вовка от тряски. Руки были связаны, а на голову накинут какой—то мешок. Его везли на машине. По звуку распознал 66—ой «газон». Руки затекли, видно долго был без сознания. Тошнило. Он попытался пошевелиться и тут же получил удар в живот.

— Э! Русский, собака, замри, а то башку отрежу! — кавказский акцент развеял все Вовкины догадки относительно его положения.

«Чеченцы», — тяжелой печатью стукнуло в его голове, — «А где же Саня? Может, убили?»

Машина остановилась. Громко переговаривались на незнакомом языке. Один голос показался более требовательным. Вовка услышал, как открыли борт машины. С головы сорвали мешок. От яркого солнца потемнело в глазах. Был день.

— Иди сюда! — скомандовал, коренастый невысокого роста бородатый чеченец, владелец «требовательного» голоса.

Вовка спрыгнул, потерял равновесие и свалился на бок почти под ноги этому бородатому. Тот пнул Вовку ногой. Тонков поднялся, осмотрелся. Вокруг были какие-то постройки, за ними возвышались сизые горы. Невдалеке на корточках со связанными руками сидели трое наших пацанов. Среди них Санька Бобров, живой.

«Слава Богу!», — Вовка глотнул слюну.

— Откуда? Кто такой? — «Требовательному» дали Вовкину солдатскую книжку.

— Из Уссурийска, Тонков Владимир, — еле слышно ответил он.

— А здесь что забыл?

— Призвали, — потупил взгляд Вовка.

Кто—то из чеченцев окликнул «Требовательного». Вовке показалось, что того назвали Ахметом. Он ответил, потом посмотрел на Вовку, выругался и куда—то ушел. Тонкова за шиворот потащили к группе наших пацанов. Больно ударили по ноге, чтобы, тот сел. Руки не развязывали, переговариваться не давали. Вовка взглядом спросил Боброва: «Ну как?». Тот скривился, показывая, что хреново.

Потом их повели на окраину села и сказали копать яму. Там уже работали ещё двое наших. Приходилось больше выковыривать камни, чем копать. Через какое-то время сделали перерыв, сидели в вырытой яме, переговаривались. Тут Вовка и узнал, что попали в плен к Ахмету, к какому—то мелкому полевому командиру и находятся под Шатоем, в горах. История пленения была у всех разной, в основном, по собственной глупости или беспечности. Его тезка, Володя из Твери был тут уже месяц. На вид казался намного старше, худой и измученный, с потемневшим лицом и редкими зубами. Говорил он нехотя, будто стеснялся своего положения. Взгляд отводил, видимо, боялся, что в нём увидят страх, безысходность и унижение.

Начало темнеть. Охранники крикнули, чтобы выбирались из ямы. Вовка не заметил, как все куда—то делись, они остались вдвоем с Бобровым. Их повели по дороге в село. Пахло хлебом. Только сейчас Вовка заметил, как он проголодался. После прошедших событий, его большей частью тошнило и о еде не думал.

Их привели в какой—то двор, с крыльца дома на них смотрел немолодой мужчина с седой короткой бородой в небольшой серой папахе. Он крикнул охранникам и те повели пленников в небольшой каменный сарай. Когда дверь захлопнулась, Вовка с Бобровым облегченно вздохнули. Теперь можно было обсудить их положение.

— Да, сходили за водкой… Ты ещё говорил, шуганули, раны зализывают…

— Суки, ненавижу, — Боброва трясло от холода.

— А где твой бушлат? Чего ты в одном хэбэ?

— Да…, ладно… эти забрали, — он кивнул в сторону двери.

Вовка впервые был благодарен Ерохину, что поменялся с ним бушлатами. Он снял его и протянул Боброву:

— На, погрейся.

— Спасибо, трусит всего…

Они в темноте исследовали сарай. Ничего кроме сена и какого-то тряпья в углу сарая не нашли. Так на нем и улеглись.

— Что теперь? — Вовка почувствовал, как тепло, оставшееся после ватника, быстро улетучивается. Съёжился, — Думаешь, нас кто—то найдет?

— Вряд ли. Мы теперь для наших — небоевые потери.

— В смысле?

— Да какие смыслы?!… Дезертиры мы! Мать их! Теперь даже, если освободят, могут в тюрягу посадить.

— Это ещё почему? — Вовка приподнялся на руке, возмущенный такой перспективой.

— Дурак ты, Тонкий. Ладно я, а ты вообще самовольно покинул пост, чо не понятно?! Послал бы Ероху… Чо ты его, бздел? Блин! Да, ладно…

— А сам?

— Я… я Ерохе обязан. Он меня в бою… Короче, не мог я ему отказать, — Бобров съёжился. Вовке передавалась мелкая дрожь.

— Чего ты? Не согрелся? Дрожишь весь, — он прикоснулся тыльной ладонью ко лбу Боброва, — Да ты горишь весь, у тебя температура…

— Да, ладно, сейчас доктора вызовем, — саркастически заметил Бобров.

Вовка лег на спину, обдумывая сказанное Бобровым о дезертирах. Как глупо и нелепо вышло.

Под дверью что-то зашуршало. Вовка напрягся. Шум утих, только послышались чьи—то легкие удаляющиеся шаги. Он подошел к двери. Под ней лежал сверток, завёрнутый в светлую тряпку. Вовка нагнулся, развернул. Это был кусок лепёшки.

— Сань! Тут нам пожрать принесли! — он подошел к Боброву и протягивая кусок. Они с жадностью проглотили лепёшку.

Всю ночь почти не спали, было холодно. Вовка уже не стал забирать свой бушлат, думал, что Боброву ещё хуже. Утром дверь открыли и вошли два вооружённых человека славянской внешности. Вовка встал и уставился на вошедших, не понимая, кто они такие и как они тут оказались. Бобров продолжал лежать, согнувшись в три погибели.

— Прокыдайся, москалык!

Один из вошедших ударил его ногой. Бобров простонал и попытался подняться.

— Да, что вы, мужики! Больной он! Пусть отлежится! — попытался защитить Вовка Боброва, — Вы что, из Украины? — удивлённо уставился он на парней.

Парень поменьше ткнул его в живот прикладом. Тонков согнулся, не столько от боли, сколько от неожиданности.

— Нэ твое, падла, свыняче дило! Пишов!

Его схватили за шиворот и вытолкали из сарая. Боброва вытащили следом. Возле сарая стоял Ахмет с несколькими боевиками.

— Ахмет, тут москалю погано, можэ швыдку выклыкать?

Боевики захохотали.

— Сейчас лечить будем, раздевайся!

Бобров опасливо посмотрел на Ахмета. Принесли два ведра воды.

— Давай, давай, москаль! — подгонял один из украинцев.

Бобров разделся, его окатили из ведер ледяной водой. Он весь сжался, простонал.

— А теперь, беги! — Ахмет перезарядил автомат, — Вперёд! По кругу!

Бобров неспеша побрёл, испуганно озираясь.

— Быстрее! — Ахмет выстрелил в воздух.

Бобров пригнулся, упал на колени, боевики громко захохотали. Тот поднялся и побежал дальше по кругу. Во дворе на том же месте, где и вчера, появился пожилой мужчина с седой бородой. Из двери дома выглянула девочка лет четырнадцати. Ахмет заметил её, громко крикнул по-чеченски и махнул рукой. Она скрылась. Голый Бобров сделал несколько кругов вокруг боевиков и остановился, тяжело дыша.

После «лечения» их опять привели к той же яме. Там уже работали вчерашние пленники. Вовка поздоровался с ними, спрыгнул в яму. Он узнал, что держат их в подвале в другом дворе. Двое пытались бежать, но из деревни есть только один выход и там, у боевиков, пост. Поймали, сильно били. В горы идти — верная смерть. Новость мгновенно разрушила Вовкины мысли о побеге. Ворочая камни, он думал о тех парнях из Украины. Как они тут оказались и почему воюют на стороне чеченцев? Он никогда не был на Украине, но всё, что знал о ней, почему—то связывалось с теплом, щедростью и гостеприимством. И поэтому их появление никак не умещалось в Вовкиной голове, не сочеталось с устоявшимся представлением.

Обедали кукурузной кашей. Жадно черпая руками из ведра, пленники опасались, что это будет их последняя пища на сегодня и старались наесться досыта. Боброву стало немного легче, но ел он вяло и понемногу.

Вечером их опять заперли в сарае. Так прошло около недели. Днём солнце пригревало и когда работали, становилось жарко. Ночью — тряслись от холода, меняясь друг с другом бушлатом. Каждый вечер, примерно в одно и то же время, к двери сарая кто—то подкрадывался и просовывал под дверь или кусок лепёшки или, застывшую словно подошва—«манка», кусок круто сваренной кукурузной каши, а так же пару раз бутылку козьего молока. Через какое—то время Вовка, сам того не желая, будто дрессированный пёс занимал позицию у двери и ждал, когда под дверь просунут их «ужин». Однажды он даже попытался заговорить, с тем, кто был снаружи, но никто так ничего и не ответил. Было ли это чьё—то великодушие и жалость к их положению или это была воля Ахмета, кому—то поручившему кормить пленников, Тонков не знал, хотя и не верил в благородство их тюремщика. Бобров этими рассуждениями пренебрегал, принимал, как должное и считал, что для двоих пайка слишком мала.

Как—то утром Вовка заметил во дворе пожилую женщину, хлопотавшую по хозяйству и что-то назидательно говорившую девочке. Когда Вовка задержал на них взгляд, женщина заметила это, что—то сказала ей и девочка быстро скрылись в доме.

Бобров оказался прав. Пропажу двух бойцов списали, как дезертирство — небоевые потери. Дела передали в военную прокуратуру. Никто из «отмечавших» не признался, как было дело. Ерохин вскоре демобилизовался и уехал на родину.

Вскоре Вовку и Боброва заставили написать письма домой с просьбой выкупить их. Вовка писал, вспоминая мать, понимая, какую боль оно ей причинит. Он знал, что денег она не найдет, а будет страдать от безысходности и бессилия чем—то помочь. Вечером, сидя в сарае Вовка спросил:

— Сань! Ты думаешь, дойдут письма? Хотя, что толку. По мне, лучше б не дошли.

— Чего? Дойдут. Да, ладно, деньги не малые, десять штук… папаня должен найти. Поскорей бы, — Бобров мечтательно задумался.

Вовка взглянул на него и угрюмо отвернулся.

— А моя, нет… и продать нечего и занять негде.

— Бати нет?

— Не—а, — Вовка опустил голову.

И в этой скорбной позе было столько отчаяния, что Боброву стало неловко за, вроде бы, свое лучшее будущее.

— Да ладно ты, брось. Дай только выбраться отсюда, я весь Нижний на уши поставлю. У меня пацаны есть, деловые, помогут, не дрефь, — он слегка ударил в плечо Вовку.

***

Лето в горы шло не торопясь, медленно поднималось, останавливаясь, чтобы отдышаться. Так же медленно тянулись дни. Если вначале было чувство случайного недоразумения, что скоро их освободят или отпустят, то потом появилось тупое безразличие. Без всяких шансов на надежду. Одним утром похоронили Вовкиного тезку. Он повесился. Видимо понял, что, как работник интереса для боевиков не представлял, а выкупать его было некому.

Через некоторое время из пленников осталось трое. Олег из Челябинска, который был вместе с ними, сказал, что куда—то увезли. Выкупили? Перепродали? Вовка не знал.

Ахмет почти не появлялся. Однажды за Вовкой с Бобровым никто не пришел. Слышали далекую стрельбу. Внутри появилась какая—то радость: «Вдруг! Наши!». Но потом всё стихло. При каждом незначительном шуме звуки казались похожими то на русскую речь, то на звук двигателя какой—нибудь бронетехники, то на команды какого—то командира. Но они были только в воображении.

Рано утром дверь сарая отворилась, на пороге появился тот седобородый мужик. Вовка переглянулся с Бобровым. Зачем—то поздоровался, машинально и глупо. Тот ничего не ответил, только показал рукой, чтобы шли за ним. Он привел их к яме, которую они рыли. Она была уже перекрыта бревнами.

— Засыпайте сверху, — распорядился он, — сначала глиной, потом камнями.

Мужчина повернулся к ним спиной. Бобров бегло взглянул на Вовку, присел и взял камень. Хотел ли он ударить мужика, Тонков не знал, только толкнул Боброва. Тот свалился на руку, выругался. Седобородый резко оглянулся. Буквально врезался глазами в Боброва.

— Осторожно! — Тонков протянул Боброву руку.

— Да пошел ты! — прошипел Бобров. Встал, отряхнулся.

Мужик недоверчиво посмотрел на Вовку и пошел прочь. Они остались одни. Долго стояли, не понимая, что дальше делать, работать, бежать? Оцепенение, как если бы после громкого продолжительного шума резко воцарилась полная тишина. Сознание ещё не понимало, что их никто не держит.

— Какого ты меня толкнул? — возмутился Бобров.

— Зачем тебе этот грех брать на душу. Вон, никого нет, беги куда хочешь.

— Тоже мне, святоша, блин…

Они постояли еще некоторое время, смотрели во все стороны, опасаясь, что за ними наблюдают и специально проверяют, убегут или нет. Вовка повертел головой и сел, где стоял, на камни, обессилив от постоянной тревоги и страха.

— Ты чо сел?! Давай, вставай, рвем отсюда, Тонкий!

— Куда?

— Да, ладно, «Тонкий», опупел, что ли?!

— А поймают?

— Тогда и думать будешь. Зассал, что ли?!

Тонков поднялся и стал засыпать бревна глиной.

— Тонкий, ты меня слышишь?! — Бобров схватил Вовку за рукав и всматривался в его глаза.

— Сань, ты сам, если хочешь — беги. Я думаю, что мужик не зря нас оставил одних. Да и сарай не такой, из которого нельзя сбежать. В лучшем случае вернёшься сюда же. А в худшем — по дороге шлёпнут.

— Да ладно, умный! — Бобров задумчиво оглянулся по сторонам.

Немного постояв и не сумев побороть сомнения, стал тоже бросать глину.

Скоро бревна скрылись, а когда засыпали камнями, можно было вообще не различить, что тут вырыта землянка.

— Ну и что дальше? Самим возвращаться? — Бобров сидел на камне и швырял в раздумьях мелкие камешки.

— Подождем…

Вовке вдруг почудилось, что откуда—то издалека, чуть слышно донёсся звук БМП. Он насторожился.

— Что ждать?

— Тихо! — оборвал он Боброва, — Слышишь?!

Бобров встал и повернулся лицом в сторону, откуда доносился шум.

— БМП! Да, ладно… Тонкий! БМП! Точно! Не одна, колонна! Наши! Бежим!

Радостный и одухотворённый вид Боброва отбросил Вовкины сомнения о побеге. Наши! Они были не далее двух — трёх километров. И всё! Конец их мучениям! Конец их плена! Прав был Бобёр, прав! И если бы не его нерешительность, были бы уже у своих.

Бобров побежал первым. Вовка, задержался, словно уговаривал свои ноги не желавшие бежать и сомневающиеся в успехе. Но вскоре побежал следом. Откуда-то появились боевики, человек около десяти. Двое схватили Боброва, несколько раз ударили ногой и прикладом. Тот обмяк. Вовка остановился и испуганно смотрел на товарища, которого волокли к землянке.

— Лезь в яму, пошёл! — «чех» сзади больно толкнул Вовку и показал в сторону лаза в землянку, которую они недавно накрыли.

Он спрыгнул. Следом за ним в землянку спустились боевики, толкая перед собой Боброва. Их усадили в дальний угол. Боевики тихо переговаривались между собой. Шум колоны был уже слышан отчетливей. Чувствовалось, как дрожит земля. Бобров шмыгал носом. У него, вероятно, текла кровь. Колонна остановилась и были слышны отдельные выкрики солдат.

В тёмной землянке раздались лязги затворов. Кто-то произнес: «Аллах акбар». Голоса повторили. Тонков напрягся. Понял, если что, они сдаваться не будут. Он вслушивался в крики, пытаясь распознать чей—нибудь знакомый голос.

— Проверь справа! — приказал кто—то наверху. Достаточно было громко крикнуть и голос бы услышали. Сердце стучало в мозг. Но было и слышно напряженное сопение боевиков, готовых в любую минуту открыть огонь. Они, как будто тоже подумали об этом и закрыли руками рты Вовке и Боброву. Тонкову показалось, что и крикнуть бы он толком не смог. Горло пересохло, а язык присох к нёбу. Разве что прохрипел бы, но крика бы не вышло. Звуки моторов и голоса удалялись. Какое-то время сидели тихо. Потом один из чеченцев что—то буркнул и осторожно вылез из ямы. Прошло ещё некоторое время. Раздался возглас, по-чеченски. Боевики зашевелились стали вылезать один за другим. Вовка с Бобровым остались сидеть в землянке. Прошло минут десять.

— Пошли, посмотрим, что там, — Бобров не спеша подошел к лазу, глядя вверх.

Он не успел договорить, как в землянку спрыгнули несколько «чехов» и стали беспорядочно бить их. Вовка закрывался руками. Их выволокли наверх и потащили к сараю. Из всего, что Тонков мог разобрать, он понял слова «Ахмет» и часто повторяемое — «айна».

«Айна, что такое „айна“?» — думал Вовка. Ему было не понятно, откуда у боевиков такая агрессия, ведь они сидели тихо, без провокаций. Что случилось и почему они так обозлились, Вовка не понимал.

Их затащили в сарай и привязали одного к другому.

— Если бы ты сопли не жевал, уже у своих были бы, — злился Бобров, когда их оставили одних.

— Не успели бы…, — пытался оправдаться Тонков.

— Да, ладно… теперь сиди, наслаждайся, идиот. Ммм, — стонал Бобров от злости.

— Чего они взбесились?

— Наши, по ходу, девчонку ихнюю… того, — Бобёр дёрнул головой.

— Да брось ты… она же совсем пацанка.

— А чего они тогда так?! Сейчас бы мне автомат, я бы их всех уложил, и девку эту…

— Её—то за что?

— Да все они…, — Бобров не договорил, только стиснул зубы.

Утром Вовка вздрогнул от того, что стукнула дверь, проснулся. Зашевелился и Бобров. Болели и пекли ссадины на лице. В сарай зашли несколько боевиков и вытащили их в связке на улицу. Они сидели на земле, прижавшись спинами друг к другу. Вокруг стояли боевики. Вовка поднял голову и увидел Ахмета. Он стоял и глубоко вдыхал раздутыми ноздрями воздух, пожирая того глазами. Тонков испугался. В следующую секунду Ахмет схватил его за волосы и задрал ему голову. Вовка набрал воздух, словно это был его последний вздох. Затылком почувствовал затылок Боброва и тепло от его спины. Ахмет вытащил нож. Вовка весь сжался, закрыл глаза, поняв, что он их уже не откроет никогда. Всё тело свела судорога. Мысли, воспоминания, обрывки фраз, мелькание лиц, запахи детства, глухонемые жесты матери, теплое молоко, запах машинного масла — всё перемешалось и прокатилось, превратилось в точку, со звоном, будто ударили по камертону. Тон—н—н—н—н… Звук словно завис над ним.

«Ахмет!» — прозвучало сухо, как выстрел. Дальше были ещё какие-то слова, но их Вовка не понимал, только опять услышал: «Айна». Говорил седобородый. Рука, сжимавшая волосы, неспеша ослабила хватку и отпустила Вовкин чуб. Он открыл глаза и увидел, летящий ему в лицо ботинок. Он больно ударился об затылок Боброва и сознание стало растекаться.

Очнулся уже он в сарае один. Куда делся Бобров, он не понял. За длительное время, пока был связан, смог первый раз дотронутся до своего затылка и лица, которые ныли и болели. Распухший нос, с запекшейся кровью, еле пропускал воздух. Он подумал о Боброве.

Каждый день Вовка надеялся, что откроется дверь сарая и в него войдет или внесут Боброва, пусть избитого, но живого. Дни проходили, а Бобров так и не появился. Чтобы не сойти с ума, Вовка работал до изнеможения, потом падал и крепко спал. Так прошла неделя, затем другая.