Дядя, ты кто?

Сергей Леонидович Скурихин (2022)

[Полуфиналист IV СЕЗОНА ПРЕМИИ «РУССКИЙ ДЕТЕКТИВ». Лонг-лист конкурса ЛитРес: Самиздат «Открываем новые имена для литературной премии «Новые Горизонты», 2024] Ах, это сладкое слово — наследство! Кто же не хочет быть вписанным в завещательное распоряжение какого-нибудь далёкого, но очень богатого родственника?! Правда, не все знают, что у наследства есть и обратная сторона. К машинам, квартирам и фамильным драгоценностям нередко добавляется не что иное, как долги завещателя. И совсем не беда, если это квартплата за месяц или последний платёж по ипотеке. Но что делать, когда нежданный и необычный долг можно искупить только ценой собственной судьбы?.. Эх, какое же это страшное слово — наследство!

Сосед снизу

— Паш, дай пятихатку до зарплаты, а? Ты же знаешь, я отдам! — мужичок забулдыжного вида стоял на неосвещённой площадке и подслеповато щурился в ожидании ответа.

— Павел Николаевич умер. Извините. До свидания, — сказал я подчёркнуто сухим тоном и стал закрывать дверь.

— Ой-йо! Пашка умер?! То-то я смотрю, давненько его не было видно. А когда?

— Полгода как, — я всё же откликнулся на сочувственную интонацию в голосе просителя — та показалась мне искренней.

— Ой-йо! — повторился мужичок, уходить он явно не спешил: — Так помянуть бы надо. Может, ты дашь пятихатку, а? Я — Митрич. С первого этажа, семнадцатая квартира. Меня Пашка всегда раньше выручал. А раз такое дело…

— С деньгами туго сейчас. Мне ещё наследство оформлять. Нотариусы там всякие, госпошлины. Да и долги за коммуналку накопились, — оправдываясь, я зачем-то сболтнул лишнего и тут же разозлился на себя за это.

— Наследник, стало быть? — с чуть заметной укоризной в вопросе уточнил Митрич.

— Типа того.

Разговор в дверях рисковал затянуться и привлечь внимание других жильцов, поэтому я включил свет в прихожей и предложил соседу войти:

— У дяди, кажется, было… Проходите, помянем.

— Это можно, — охотно согласился тот и переступил через порог.

В холодильнике стояла початая бутылка белой. Сколько она там находилась — одному богу известно, впрочем, что ей, водке, могло сделаться. Я открыл новую банку с солёными огурцами и выдул пыль из двух мутноватых рюмок.

— Земля пухом! — с чувством, чуть сипя после первой, сказал Митрич. — Кем приходишься ему?

— Племянником. По маме, — ответил я на выдохе. Водка показалась необычайно крепкой. Да и питок из меня, как из ваты пуля.

— Как он помер-то? — спросил сосед, захватывая инициативу и разливая по второй.

— У нас в Сестродольске. Приехал погостить. На кладбище к родителям успел зайти. Разок по грибы-ягоды сходил и на речку… Сердце остановилось. Вот рядом с моими бабкой и дедом, они тоже рано ушли, и похоронили.

— Да, мотор у нашего брата, мужика, слабый. Его почаще смазывать надо, — то ли в шутку, то ли всерьёз заключил непрошеный гость и снова потянулся к бутылке.

— Я пока пропущу, — сказал я и разрешающим кивком показал ему, что меня можно не ждать. Митрич, похоже, пропускать и так не собирался. Он крякнул после очередной порции спиртного и с пьяной грустью изрёк:

— А ведь молодой совсем был.

От этих слов я тоже невольно переключился на волну печальных воспоминаний. И действительно, нас с дядькой разделяло каких-то лет тридцать, не больше. Ему ещё бы, как говорится, жить да жить. А тут на тебе…

В сущности, о Павле Николаевиче, младшем и единственном мамином брате, я знал совсем немного. Виделись мы редко: в основном он звонил по дням рождения и всяким там родительским субботам. Внешность дядя Паша имел неприметную — пройдёшь рядом и сразу забудешь — и такую же неприметную прожил жизнь. Жаль только, что короткую. Жены и детей у него не было. Работал он всегда на каких-то рядовых и неперспективных должностях. Одевался очень скромно, если не сказать бедно. В редкие свои приезды хороших подарков мне, единственному своему племяннику, не дарил. Честно говоря, я даже не помню, что именно он мне дарил, а это самый низший, «подвальный», рейтинг детского восприятия родни. Но и денег у нас дядя Паша никогда не просил. Помнится, мать как-то отправила ему перевод на тёплую куртку к зиме, так он тут же, гордец, отослал деньги обратно. Вот только гордость его была тихой и не показной, без задирания подбородка вверх и без уязвления других. В общем, неплохой, выходит, у меня был дядька, да иначе о покойном и судить нельзя…

Когда я вышел из задумчивости, Митрич за столом выливал себе уже последние капли. Рюмка у него получилась неполной, едва до половины. Мы в последний раз выпили за дядю Пашу, и сосед направился к выходу. Митрича заметно пошатывало. На прощание он крепко сжал мне руку и напомнил, тяжело выдыхая в паузах между словами:

— Квартира семнадцать… Первый этаж… В любое время… Для тебя… По-братски!

— Взаимно, Митрич, — ответил я, жалея уже, что не остановился после второй.