Внизу наш дом

Сергей Калашников, 2017

Может ли летчик-испытатель повлиять на судьбу государства? Если он второй раз проживает свою собственную жизнь, зная наперёд многое из того, что произойдёт в будущем, – то может. 1934 год. Ему снова одиннадцать лет, и с ним знания человека, увлечённого авиацией на протяжении полувека.

Глава 11. Николай Николаевич и Валерий Павлович

Меня довольно долго не беспокоили. Или не приняли всерьёз, или данные о беседе анализировали на разных уровнях, оценивая их достоверность. Только в самом конце сентября прибежал мальчишка от отца Николая с запиской, где было указано место и время демонстрации моего самолёта.

Конечно, я прилетел. Внизу посреди сжатого, но не перепаханного поля стояла легковушка, рядом с которой топтались два мужчины. Оба в штатском. Смотрели они в мою сторону — так что, скорее всего, прибыл я туда, куда нужно. Со всего хода сделал «свечку», завис и переключил винт на задний ход. Выровнял машину, плавно приподнимая хвост и набирая скорость задом наперёд. Вот в этом положении, двигаясь раком, я и прошел так, чтобы меня было хорошо видно зрителям.

Потом снова задрал на этот раз хвост, и после зависания разогнался уже носом вперёд, выйдя из пике ещё до того, как скорость стала значительной. Да тут же и сел прямо на поле, остановив самолёт рядом с автомобилем.

— Пионер Субботин демонстрацию техники закончил, — доложил я, подходя к мужчинам.

— Впечатлён. Поликарпов, — ответил тот, что ниже ростом и протянул руку для приветствия.

— Ну, ты и выдал! — подхватил второй. Чкалов. — А меня научишь?

— Отчего бы не научить, Валерий Павлович, — кивнул я приветливо. — Но, вообще-то, этот цирковой номер практического значения не имеет — чистые понты. Ну, и, главное, чтобы вы поверили моим словам о том, что в авиации я разбираюсь.

— Гляди-ка! — воскликнул Поликарпов. — Он заднюю плоскость сделал сплошной. То есть при набегании потока сзади рули не заламывает. Точно! И ось сцентрирована. На рулях направления — тоже.

Валерий Павлович покачал элероны, глядя на то, как от его усилий покачивается ручка:

— Тут такая же история. А зачем ты такое мощное крыло применил? Можно было и попроще сделать. И полегче, — он приподнял плоскость за конец, наклоняя весь самолёт.

— Рассчитано на двигатель в двести пятьдесят — триста лошадок, — согласился я, не ломаясь. — Вот с ним бы я вам «кобру» Пугачёва показал, а с этим мотоциклетным недоразумением даже простейшие фигуры высшего пилотажа приходится делать только после разгона за счёт снижения. И то не все.

— Рассчитано, говорите! — приподнял брови Николай Николаевич. — Может быть, вы, юноша, окажете нам честь и присоединитесь к конструкторскому коллективу, в котором я работаю?

— Этот вопрос мы обязательно обсудим, — кивнул я. — Но сначала мне необходимо рассказать о том, откуда я такой умелый и знающий.

— Эй-эй! — донёсся голос со стороны автомобиля. — Об этом не может быть и речи. Разговор шёл только о показе самолёта. Ты вообще не должен был тут садиться, — из кабины выбрался старший инок Крутилин. На этот раз в военной форме с тремя кубарями в петлицах.

— Показ, так показ, — ответил я миролюбиво и достал из кармана отвёртку. — Посмотрите, Николай Николаевич, как устроено крыло.

— На внутренний осмотр у гражданина Поликарпова допуска нет, — категорически заявил Крутилин.

— А он и не требуется. Достаточно моего авторского позволения, если Николай Николаевич интересуется, конечно.

— Несомненно, интересуюсь. Вероятно, у вас металлический набор? Если крыло рассчитано на мотор солидного веса, то нагрузка выходит килограммов пятьдесят на каждый квадратный метр.

— Набор сосновый, но крыло рассчитано на нагрузку в четверть тонны на квадратный метр. Статически я его испытал — так что прикидки частично подтверждены.

— Что? Положили концами на опоры и нагрузили ста пятьюдесятью пудами? И уцелело?

Я кивнул. Посмотрел на недовольное лицо Крутилина и поспешил распрощаться, затолкав при рукопожатии записку в руку Валерия Павловича. Ничего особенного — просто мой адрес. Давать свои координаты самому Поликарпову на глазах у бдящего чекиста показалось мне неправильным.

* * *

Письмо от Николая Николаевича пришло мне с обратным адресом Валерия Павловича спустя пару недель. Этим путём, то есть через Чкалова, мы переписывались до ноября, до моего отпуска, который я планировал провести в Москве. А меня каждые выходные мучили вопросами, на большинство которых я отвечал, что достоверными сведениями не располагаю. Ну, не интересовался я никогда политикой. И заметных событий помню не так уж много. Припомнил войну в Испании — она как раз началась в тридцать шестом после мятежа. Даже фамилию генерала Франко назвал. И Долорес Ибарури. Про то, как сначала наши ишачки причёсывали «мессеров», но потом, после установки на тех более мощных моторов, стали терпеть поражения.

Про репрессии тридцать седьмого благоразумно «забыл». Забыл и год, когда произошли события на озере Хасан, но предположительно это было в тридцать восьмом и за них наказали кого-то из больших военачальников. Имени называть не стал — не хватало мне ещё кого-то подставлять.

К тридцать девятому году отнёс Халхин-Гол, начало Второй мировой с нападения на Польшу первого сентября, зимнюю войну в Финляндией из-за прилегающей к Питеру территории и отметил слабость подготовки Красной Армии. Ещё вспомнил, что наши лётчики оказывали интернациональную помощь китайскому народу в борьбе против японских милитаристов, но точных дат не назвал — я их и не знал никогда.

Одним словом, как-то не о том меня спрашивали. А потом вдруг и это прекратилось — словно забыли. Но в конце октября приехал к нам в аэроклуб «инок» Вертелин, одетый в форму со знаками различия лейтенанта.

— В общем, Шурик, выводы о тебе сделали, — сказал он прямо от порога. — И решения приняли. Ты действительно тот, за кого себя выдаёшь. Поэтому вашим контактам с Николаем Поликарповым мешать не станем. Более того — даже поспособствуем. Билет тебе купим, гостиничный номер оплатим, но все беседы должны проходить под стенограмму и в присутствии охраны. Ты — человек взрослый — должен понимать и способствовать нашим сотрудникам. И, да, я не Вертелин, а Конарев Игнат Кузьмич.

— А Крутилин?

— До него тебе нет дела. Он теперь занимается другими вопросами. А вот стенографистка будет та же самая.

— Кстати! — поняв, что наконец-то разговариваю с адекватным мужиком, обрадовался я. — Спасибо, что тогда пригласили на встречу Валерия Павловича.

— Это не я. Крутилин решил, что мнение лётчика-испытателя из ЦКБ будет не лишним.

— И каково же это мнение, если не секрет?

— Какой там секрет! Оба в один голос кричат, что ты действительно отличный специалист. Другие наши товарищи, ознакомившиеся с эскизами, которые ты отправлял Поликарпову, с этой точкой зрения согласны. За винты изменяемого шага уже посадили профильный коллектив.

— Куда посадили? — охнул я. — На какой срок?

— Да за кульманы посадили и за расчёты.