Караван дурмана

Сергей Донской, 2003

Бандиты отправили в Казахстан автоколонну с оружием, чтобы обменять его на героин. Сделка прошла успешно. Только на обратном пути в Россию машины с наркотой бесследно исчезли. И надо же – среди пропавших водил оказался родной зять бывшего спецназовского майора Громова. Ну как не помочь родной дочке! Для начала он нашел бандитов и расправился с ними. Потом взял заказчика и узнал у него маршрут. Теперь осталось определить точное место, где исчезли грузовики. И майор вместе с дочерью отправился в Казахстан. Знал бы он, куда попадет…

Глава 3

Не для широкой огласки

Что толку задавать глупые вопросы? Какая могла быть Яртышникову польза от того, если бы даже он выяснил, кто именно побывал в его кабинете?

Лучше бы ему оставаться на этот счет в полном неведении, честное слово. Пропустить мимо ушей названную фамилию Громов. А если уж Яртышников ее отчетливо расслышал, то хорошо бы ему поскорей забыть, как она звучит, и представить себе, что наведался на автотранспортное предприятие никакой не Громов Олег Николаевич, а случайный незнакомец. Человек ниоткуда. Неизвестно кто. Имярек Икс Игрекович.

Лицом этот черноволосый мужчина чем-то смахивал на заматеревшего Ганжу из древнего телефильма «Большая перемена». Его молодость, кстати, тоже пришлась на советскую эпоху. Но и тогда он не озорничал, не валял дурака и не зубоскалил на каждом шагу, как это делал киноперсонаж, с которым он имел чисто внешнее сходство. Ему не было и восемнадцати, когда окружающие стали замечать, что губы этого странного юноши плохо приспособлены для чарующих улыбок, зато в моменты ярости его глаза способны раскаляться добела.

В обычном состоянии эти светло-серые зрачки сохраняли ровный оттенок зимнего неба, и от них действительно веяло холодом, но это обстоятельство, как ни странно, не отпугивало, а притягивало женщин. Они появлялись и уходили, сменяя друг друга, опять появлялись и вновь оставались на бобах, но почти каждая из них сохраняла свои заветные воспоминания об этом неулыбчивом человеке.

Уж очень широкой была его безволосая грудь в сравнении с почти мальчишескими бедрами, уж слишком трудно было представить его спешащим на свидание с коробкой конфет и бутылкой шампанского, чтобы вот так взять и выбросить его из головы, смирившись с тем, что в жизни существуют мужчины совсем другого сорта. Мужчины, у которых есть деньги, власть, слава, но нет умения жить так, словно каждый день для них последний. У которых руки или слишком мягкие, или же слишком твердые, но не такие, какими они должны быть. С которыми можно поговорить о чем угодно, но никогда не услышать в ответ на свои жалобы невозмутимого: «М-м? Все так плохо? Мир переделывать я, конечно, не возьмусь, но кое-что подправить в нем попробую».

Враги близких Громову людей становились его личными врагами. Ледяная учтивость, с которой он обращался к недругам, была поистине пугающей. Если Громов называл кого-то на «вы», а этот человек не являлся его начальником, стариком или случайным встречным, то такая вежливость свидетельствовала о смертельной опасности. Впрочем, Громов предлагал своим заклятым врагам целых три варианта развития событий: «Вы можете попытаться бежать, можете попытаться убить меня или застрелиться к такой матери».

Пытались. Стрелялись даже. Но срабатывал, как правило, вариант номер четыре, который означал скоропостижную смерть очередного громовского противника.

Чаще всего приговоры приводились в исполнение с помощью незарегистрированного девятизарядного револьвера «смит-энд-вессон» 11-го калибра. Громов называл его «Мистер Смит» и пускал в ход так часто, что к тому моменту, когда револьвер был безвозвратно утерян, рифленая насечка на его рукоятке почти стерлась.

Иногда, правда, до пальбы дело не доходило. Меняло ли это что-то? Нет. Совсем не обязательно расходовать патроны, если ты знаешь десятки приемов физического уничтожения без оружия. Если ты сам по себе — оружие, совершенное, отлаженное, безотказное…

А как же иначе, если служба твоя начиналась в неизвестной точке земного шара, где казарма делилась на крошечные кельи, оснащенные всевидящими глазками телекамер, а на твоей форме, вместо погон и знаков различия, красовались цифры и буквы, которые лично тебе ни о чем не говорили. Если кроссы, стрельбы, уроки физической подготовки и рукопашного боя заканчивались не отдыхом, а обстоятельными допросами, в ходе которых тебя с ног до головы обвешивали датчиками и ты, чувствуя себя нелепой новогодней елкой, рассказывал о прожитом дне вплоть до таких мелочей, как словцо, которое было обронено тобой, когда выяснилось, что сегодня вечером не будет ужина, а завтра утром — завтрака. Сначала доживи до вечера, советовали тебе инструкторы, там видно будет. Тут главное — не протянуть ноги раньше времени.

Они вовсе не шутили, не сгущали краски. И ты был счастлив, что жив, что сидишь перед ящиком, заменяющим обеденный стол, что перед тобой в миске лежит кусок насквозь промерзшей тушенки, кое-как оттаявшей на выхлопной трубе бронетранспортера. А потом, когда и этого не давали, ты без особого удивления обнаруживал, что способен запросто сожрать крысу или дохлую ворону, а желудок твой при этом даже не пытается взбунтоваться, словно он только и ждал такого угощения…

И ты освоил вождение всех основных видов транспорта — дорожного, водного и воздушного. И свой первый затяжной прыжок совершал с одним парашютом на двоих, а свое первое погружение — с таким ограниченным запасом кислорода, что всплывал на поверхность полумертвый, уже не соображая, где загубник, а где твой собственный вывалившийся язык. Поэтому, когда потом тебя при случае спрашивали: «Где служил?» — тебе хотелось ответить: «Между жизнью и смертью». И ты вспоминал, как умирали твои приятели и как выживал сам, но рассказывал какие-нибудь глупости про стройбат под Челябинском, да еще и улыбался при этом до ушей, словно воспоминания о тех славных деньках были самыми радостными в твоей серенькой биографии. «Служба — не бей лежачего», — говорил ты, посмеиваясь, и это было отчасти правдой. Потому что тех, кто падал, не в силах преодолеть очередное испытание, никак не наказывали. Считалось, что таких просто отчисляли по состоянию здоровья. Но этих слабаков больше не видел никто. Никогда. И тому, что тайком нашептывали об их дальнейшей судьбе, верить не хотелось, поскольку то же самое грозило и тебе. Сегодня — во время спарринга с самым настоящим зэком, вооруженным топором или заточкой. Завтра — когда прикажут обезвреживать голыми руками противопехотную мину-лягушку. И даже вчера — ведь, проваливаясь в сон, ты никогда не был уверен до конца в том, что все еще жив…

Да, после прохождения всех кругов ада в спецучилище и после закрепления полученных навыков в ходе многолетней практики нет ничего сложного в том, чтобы, например, приблизиться к бьющемуся в истерике террористу и вывести его из строя до того, как он перережет горло парализованной ужасом девушке. Это очень просто. Прямо-таки элементарно. Разумеется, при наличии десятков и сотен «если»…

Например, если тебе не нужен никакой театральный грим, никакие накладные усы и фальшивые очки, чтобы выдать себя за того, кем ты хочешь казаться в данный момент. Ты просто влезаешь в чужую шкуру, на время забывая все свои прежние привычки. Смотришь иначе, говоришь иначе, двигаешься по-другому. Потому что в своих университетах тебе довелось побывать и уличным попрошайкой, и карманником с заточенным пятаком между пальцами, и официантом с подобострастным изгибом позвоночника. Мимика, жестикуляция, знание уголовного жаргона и основ ораторского мастерства — тебя лепили заново, а потом учили сбрасывать привычную маску и вновь становиться кем-то другим: безобидным алкашом, туповатым служакой, приблатненным таксистом с фиксатой ухмылкой.

В конце концов ты научился владеть мышцами своего лица настолько искусно, что оно отражало только то, что ты желал показать. Внушить страх или уважение? Пожалуйста! Изобразить гнев, страх, нежность, скуку? Без проблем! И походка у тебя при этом становится соответствующая, и жест, которым ты прикуришь сигарету, не выдаст тебя. Ведь ты не просто изображаешь другого человека, ты буквально становишься им, превращаешься в него до последней клеточки тела. Надолго? Однажды Громову пришлось около двух месяцев пробыть бичующим судовым механиком в лагере геологов, и он действительно был им, таким же реальным и естественным, как его отпущенная борода.

Тогда он сдавал свой главный экзамен на выживание в экстремальных условиях — это была его своеобразная дипломная работа. Курсантов разбросали по всей стране, предварительно объявив их во всесоюзный розыск, а плюс к этому каждый получил задание, которое должен был выполнить точно в срок, ни минутой позже отведенного ему времени.

Сотворив из Громова беглого зэка, его высадили с вертолета в заснеженной тайге и пожелали удачи. У него не было ни еды, ни спичек, ни даже приблизительного знания местности. Только относительно новый ватник и дружеское напутствие инструктора на прощание: «Горло береги, когда овчарки рвать начнут. А если их будет больше двух, тогда лучше вообще не рыпайся. Бесполезно».

Попадись он тогда — его ожидал бы самый настоящий срок, а может, что-нибудь и похуже. Но ведь выжил, и добрался до Иркутска, и милиционеров сбил с толку, объявившись на вокзале в облике подгулявшего мичмана при белоснежном шарфике и косых бакенбардах. Экипировка была позаимствована у натурального морского волка, которого скрепя сердце пришлось отправить прямиком в лазарет. А баки Громов соорудил себе с помощью собственных волос, осколка стекла и бруска клейкого туалетного мыла.

Он тогда не только уцелел во всех переделках, но и успешно выполнил поставленную перед ним задачу. Отъедаясь и отсыпаясь на восхитительно чистых простынях, помнится, мечтал чуть ли не об ордене. А ему вручили заряженный пистолет и поручили расстрелять бывшего соученика, который не только сдался милиционерам, но и разболтал во время допросов все, о чем ему было велено не вспоминать даже в бреду.

Что из того, что патрон оказался тогда холостым? Громов на всю жизнь запомнил то нажатие на спусковой крючок, звяканье той отброшенной гильзы. Казненный остался жив, а Громов научился убивать. И даже после того, как он неоднократно проделал это по-настоящему, снились ему не уничтоженные враги, а глаза мысленно умершего смертника, который так до конца и не поверил в то, что получил отсрочку…

Потом все было по-настоящему, без обмана. Афганистан, Таджикистан, Куба, Ирак, Ангола. Менялись страны, увеличивалось количество наград вперемешку с ранениями. Восьмиугольный орден «За службу Родине» третьей степени и простреленное легкое, серебряная медаль «За отвагу» и дыра под правой лопаткой, крест «За личное мужество» и целый набор переломанных костей.

Кости срастались, раны заживали, душа черствела. Дважды Громова заносили в списки погибших, тем не менее он все-таки опять выживал и даже дослужился до майора. Однако парочка дисциплинарных взысканий перечеркнула весь прежний героизм вместе с дальнейшей карьерой. На строптивости, самомнении и дерзости в полковники не выбьешься. Для этого нужны совсем иные качества, многие из которых у майора Громова напрочь отсутствовали, как и элементарное чувство самосохранения. В заключении психоаналитика так и говорилось: «Склонен к неоправданному риску. За импульсивность характера получил прозвище Гром, которое сохраняется за ним с юношеских лет. Подчиняется субординации неохотно, в критической ситуации способен выйти из повиновения. Замкнут, нелюдим. Выпивать предпочитает в одиночку, хотя повышенной тягой к спиртному не страдает. Зачастую проявляет полное пренебрежение к человеческой жизни, в том числе и к своей собственной. Непредсказуем. Своенравен».

Это заключение было сделано накануне того, как Громов возглавил аналитический отдел при управлении ФСБ в своем родном городе Курганске.

Так называемый аналитический отдел. В конце 90-х годов XX века подобные подразделения негласно существовали во всех областных управлениях, и занимались они преимущественно контролем за деятельностью преступных группировок. Весь анализ сводился к составлению заупокойных прогнозов относительно лидеров уголовного мира, и тут специалисты ФСБ редко ошибались. Авторитеты гибли один за другим, да так удачно, что смерть любого запросто можно было списать на криминальные разборки между соперничающими бандами. Еще до того, как наверху спохватились и принялись спешно расформировывать «аналитические» подразделения, Громов успел лично ликвидировать не только курганского авторитета по кличке Хан, но и отправить вслед за ним чуть ли не десяток его приспешников.

Той злополучной весной Громов проводил операцию по столкновению двух главных преступных группировок региона. Одну из них возглавлял вышеназванный Хан. Вторую — Итальянец. Поводом для конфликта послужил миллион долларов, который увел из-под носа Хана затаивший на него обиду молодой человек. Он носил длинный кожаный плащ, а потому в оперативных разработках проходил под псевдонимом «Конь в пальто». Забавный псевдоним, усмехался Громов, пока не сообразил, о ком идет речь. Молодого человека звали Жекой, и являлся он громовским зятем, вот какая незадача.

В общем, история закончилась трагично. Вышло так, что Громов собственными профессионально чистыми руками чекиста погубил мужа родной дочери, отца своей единственной внучки. Подставил его под бандитские пули, вместо того чтобы помочь выбраться из опасной ситуации. Жека не сдрейфил, не заскулил от страха, не запросился под крылышко майора ФСБ. Взял в руки оружие, встал лицом к лицу с Ханом и с достоинством принял смерть.

Громов видел это собственными глазами. Через снайперский прицел. Его задача заключалась в том, чтобы в ходе этой встречи Хан был только легко ранен, но винтовка в майорских руках вышла из повиновения, запоздало мстя за Жеку. Это помощь иногда поспевает вовремя, а месть, даже самая скорая, всегда вершится слишком поздно.

Единственная майорская дочь, Ленка-Леночка-Елена, осталась одна с четырехлетней Анечкой на руках. Было трудно отвечать на их вопросы, было невыносимо глядеть им в глаза. Но приходилось. Деваться было некуда, поскольку от работы майора временно отстранили, к очередному званию не представили, новой наградой не осчастливили. Учитывая, что, в соответствии с секретным заданием, он должен был лишь легко ранить Хана, это и не удивительно. Удивительно, что вольный стрелок не вылетел из службы безопасности вообще без погон… и без своей бесшабашной головы. Выручил его тогда непосредственный начальник с полковничьими звездами на погонах, которые он носил лишь по большим праздникам.

— А в общем так, Гром, — сказал он при их последней встрече, — честно предупреждаю: дальнейшая твоя судьба мне неизвестна, не мне ее теперь решать. Есть начальство повыше, и пути его неисповедимы, хотя, сдается мне, ничего хорошего тебя не ждет. С учетом твоих былых заслуг могу сделать для тебя только одну вещь. Рекомендовать тебя, стервеца такого, в новое подразделение при ГУ ФСБ, оттуда тебя выковыривать будет хлопотно, вольный стрелок…

Полковник постарался на славу. Запропастились неведомо куда копии некоторых рапортов, служебных записок, докладных. Эпизод с расстрелом Хана и его банды как бы испарился из анналов курганской истории. Биография Громова обрывалась на этом эпизоде. Белое пятно. Пустота. Майор попросту исчез из города и возник в Москве по адресу Большая Дмитровка, 7/5.

Временно обосновавшийся в столице Громов был зачислен в спецподразделение экстренного реагирования. Оно было создано при ФСБ по секретному указу Президента и подчинялось ему лично, хотя это нигде не отображалось документально. Номинально подразделение ЭР возглавлял директор ФСБ. Формально — понятия не имел о его деятельности и задачах. И месяца не прошло, как новичок прекрасно зарекомендовал себя при поисках афериста, ухитрившегося увести кредит МВФ из Центробанка. Миллиард долларов — вот уж действительно «чисто конкретные баксы», как писали об этом в прессе, когда некоторые подробности операции просочились наружу. Фамилию человека, умудрившегося поставить на уши весь сочинский уголовный мир и разыскать беглого сотрудника Центробанка, журналистам выяснить не удалось. Что касается Громова, то по возвращении с черноморского курорта он был премирован бледными «Жигулями» седьмой модели и до конца лета ходил с отличным загаром.

Следующее дело «волков в погонах» тоже оказалось громким — еще долго его отголоски катились по всем средствам массовой информации. Мог получиться международный скандал, а вышла мировая сенсация.

В конце лета 2001-го Громов вышел на преступную организацию, во главе которой стояли высокопоставленные военные, правительственные и эфэсбэшные чины. Все они принадлежали к так называемому тайному обществу «Ичкерия», ТОИ. Чеченский госаппарат давно превратился лишь в один из филиалов Общества, но этого вчерашним полевым командирам было уже мало. Ограничиваясь у себя на родине малозначительными вылазками и боями местного значения, они перенесли направление главного удара на Москву. К этому моменту колоссальный механизм ТОИ был запущен на всю катушку. Он был отлажен до последнего винтика, обильно смазан финансовыми вливаниями и потому функционировал безотказно. Противодействовать ему можно было лишь одним безрассудным способом — сунуться в него собственной персоной и слушать, как хрустят твои косточки, перемалываемые беспощадными шестернями.

Громов так и поступил, но оказался слишком твердым орешком. Вместо того чтобы сгинуть без следа, он уцелел и наделал такого шума, что эхо пошло гулять по самым высшим эшелонам власти. Единственная неувязка состояла в том, что никакого официального приказа на проведение операции у Громова не было — он действовал на свой страх и риск. И когда начался подсчет трупов, наверху за головы схватились. С одной стороны, ликвидация верхушки ТОИ подтверждала крутость политического курса, взятого Президентом. Никто не забыт, ничто не забыто. Терроризм и коррупция не пройдут! Но при этом пришлось бы признать, что правительство абсолютно не контролирует действия подвластных ему силовых структур. Получалась самодеятельность какая-то, а не управление государством. Так что, изучив выжимки из материалов дела, Президент, досадливо морщась, произнес: «Специалисты в нашем ведомстве, конечно, опытные подобрались, но… Не слишком ли много трупов наворочено? Скажите, этот ваш… э-э, Громов, он нормален?»

Вот и все. Ни рекомендаций, ни пожеланий. Но в президентской команде есть кому ловить на лету мимолетные реплики первого лица государства. Ловить, трактовать по-своему и придавать им вид распоряжений Самого.

И был звонок, и был приказ пройти обследование в спецклинике ФСБ, и несколько дней кряду Громова так и сяк тестировали, изучали, выворачивали душу наизнанку, тянули ему жилы, чуть ли не ланцетами ковырялись в его подсознании. Настораживающих результатов анализов набралось столько, что до вынесения окончательного приговора спровадили Громова домой. Таким образом, вместо заслуженного повышения в звании или ордена получил он десятидневный отпуск с перспективой на скоропостижный инфаркт миокарда.

Считалось, что майор ФСБ Громов прибыл в родной город отдохнуть, но на самом деле это было что-то вроде ссылки. Не имея права покидать пределы Курганска до особого распоряжения, он был вынужден ожидать, какое решение будет принято относительно него наверху. «Наслаждайтесь покоем и ни о чем не думайте, — посоветовали ему, выпроваживая из Москвы. — Сейчас для вас главное — полностью восстановить физическое и психическое здоровье». Звучало напутствие заботливо, да только на деле Громов понятия не имел, чем закончится его отпуск. Благополучным возвращением в подразделение экстренного реагирования ГУ ФСБ РСФСР? Прохождением специального курса лечения? Переводом в разряд кабинетных работников? Отставкой? Или чем-нибудь похуже?

Последнее было очень даже вероятно. Так уж заведено, что люди, допущенные к важным государственным тайнам, помирают значительно раньше, чем эти тайны переходят в разряд подлежащих разглашению. Естественной смертью, разумеется. Настолько естественной, что прямо оторопь берет. Хоть бы один из отставников утонул по пьянке или в автокатастрофе погиб. Нет, у всех сплошные инсульты с инфарктами. А когда знаешь, сколько коварных препаратов находится на вооружении спецслужб, невольно задумываешься, почему так много здоровых тренированных мужиков умирают в расцвете сил от нарушений кровообращения. Подозрительная закономерность для прошедших огонь, воду и медные трубы. Что ж у них у всех такие сердечки слабые, как на подбор? В настроении весьма далеком от радужного Громов собрал вещички и укатил на дачу, чтобы не подставлять под возможный удар своих домочадцев. Ему просто необходимо было некоторое время побыть одному, совсем одному. Наедине с мыслями, с совестью. Чтобы никто не трогал, никто не донимал, не бередил раны. Ему требовался полный покой, как тяжело больному зверю, который еще не знает, заставит ли он себя жить дальше или так больше никогда и не встанет на ноги. Но отдохнуть не получилось. Такой мирный на вид дачный поселок оказался на поверку очередным военным полигоном, потому что его решил прибрать к рукам тот самый Итальянец, с которым Громов не успел разделаться до перевода в Москву. Теперь он звался Рудневым Александром Сергеевичем, считался видным курганским бизнесменом и политиком. Завтрашний губернатор области, без пяти минут сенатор, почти что полновесный член Совета Федерации, стоящий высоко над прежними корешами-уголовничками.

Для достижения заветной цели Рудневу требовалась лишь крупная сумма денег, и он решил обогатиться за счет создания так называемой курортной зоны, куда вкладывались капиталы прижатых к ногтю коммерсантов. Громов не задумывался о том, как бы сложилась дальнейшая судьба поселка, не окажись он на месте в критический момент. Он там оказался, и он начал действовать.

В результате Руднев, прикованный наручниками к бензовозу, отправился не на заседание верхней палаты, а прямиком в пекло. После той памятной истории местный криминалитет окрестил Громова «Матерым», а ФСБ окончательно списала его со своих счетов. В отставку он ушел всего-навсего майором, что многое говорило о его умении делать карьеру. Оставшись без работы, он лишился также своего любимого револьвера «смит-энд-вессон» и долго не мог привыкнуть к своему новому статусу совершенно штатского и абсолютно безоружного человека.

Нельзя сказать, что Громов ушел в отставку обеспеченным человеком, нет. Что-то около девятисот долларов у него осталось от лучших времен. Супруга, прознав об этой сумме, принялась мечтать вслух о совместном отдыхе в Анталии или хотя бы на Золотых песках. Громов терпел две недели, а потом сорвался, — кажется, когда увидел купленные для него сандалии и ультрамодные шорты до колен, в которых он не рискнул бы появиться даже на дачном участке. Многие мужики на его месте отправились бы лечить нервную систему в кабак или к любовнице. Громов поехал на автомобильный рынок и, обратившись к нужному человеку, обзавелся новым оружием. Супруга после такого вопиющего безобразия перебралась жить к сестре, но, поразмыслив, Громов пришел к выводу, что эту потерю он переживет. Положа руку на сердце, он был вынужден признать, что без оружия ему жилось куда тоскливее, чем без дражайшей половины.

Приобретение стоило шести сотен баксов, выложенных за него. За эти деньги Громов обзавелся пистолетом необычным, можно сказать, уникальным. В конце 80-х годов прошлого века командование спецподразделений сухопутных войск США приняло решение о создании специального «наступательного личного оружия» для применения его в ближнем бою, с дистанции 25–30 метров.

Заказ выполнила западногерманская фирма «Хеклер энд Кох», назвав свою модель «Universal-Selbstlade Pistole». Этот «универсал» был предусмотрительно подогнан под самые ходовые на международном оружейном рынке патроны 9x19 мм для систем «парабеллум» и «смит-вессон». Причем немцы изготовили два варианта пистолета — коммерческий и служебный.

Громову посчастливилось обзавестись служебным «универсалом», значительно более совершенным. Причем самой новой его моделью 45-го калибра. В переводе на русский это означало, что пистолет стреляет одиннадцатимиллиметровыми патронами, которых, кстати, у Громова с прошлых времен осталось навалом.

«Универсал» был оснащен 10-зарядным магазином, на задней стенке которого имелось отверстие с цифрами, показывающими оставшиеся выстрелы. Вести прицельную стрельбу из этого чудо-пистолета можно было даже в потемках благодаря тритиевому источнику, встроенному в мушку. В умелых руках «универсал» допускал самое минимальное рассеивание пуль — всего 5 сантиметров на 25 метров. Тренируясь, Громов постоянно улучшал этот показатель и как-то под настроение расплющил друг о друга целых три, посланных одна в одну, пули.

Относительно короткий, приятно увесистый (почти два кило) «универсал» зарекомендовал себя идеальным оружием. В отличие от большинства стандартных пистолетов он весь, до мельчайшего винтика, был покрыт антикоррозийным покрытием, придававшим ему неповторимый матово-черный оттенок.

Как только это чудо техники перекочевало за пазуху Громова, его сердцу стало теплее. Не только потому, что он умел ценить первоклассное оружие. Просто тот, кто хочет мира, должен быть постоянно готов к войне.

Война… Сколько помнил себя Громов, столько она продолжалась: в мире, в стране, в любой точке, куда забрасывала его судьба, днем и ночью. И то обстоятельство, что порой выстрелы затихали, ничего не меняло на планете под названием Земля. Невооруженный человек всегда оказывался слишком слабым и уязвимым, чтобы отстаивать свои права, свободу, жизнь. Побеждать зло удавалось только с оружием в руках.

В очередной раз эта печальная истина подтвердилась в конце осени 2001 года, когда за помощью к Громову обратилась его дочь Ленка-Леночка-Елена. В ту пору она учредила собственную фирму. Наняла альпинистов, занялась размещением рекламных щитов на высотных зданиях, мостах, башнях. Дело для Курганска было абсолютно новое, но вместо того, чтобы расширять его и углублять свою коммерческую нишу, Ленка ввязалась в аферу, предложенную ей местным бизнесменом Зинчуком. Его фирма перечислила Ленке рубли, которые она конвертировала и превратила в полтора миллиона долларов. На ее счету осело пять процентов за услуги, а все остальное было отправлено в адрес заранее оговоренного кипрского банка.

Ленка наивно полагала, что после такой сделки сможет не думать о завтрашнем дне, но призадуматься пришлось крепко, и не ей одной. Операционистка банка, в котором находился расчетный счет ее фирмы, проболталась о крупном перечислении группировке Лехи Катка, и бандиты, не вдаваясь в подробности, решили завладеть мифической суммой. Похитив Ленкину дочь, они назначили за нее выкуп в те самые полтора миллиона долларов, которые уплыли за границу, и никаких доводов, кроме стрельбы, слушать не желали.

Вот когда нашлось достойное применение громовскому «универсалу».

Как только из его ствола была выпущена первая пуля, курганский РУБОП не имел ни дня передышки. Слишком много получилось трупов, даже по нынешним лихим временам. Во-первых, полегла вся бригада Лехи Катка в полном составе, а кроме того, досталось грузинским боевикам еще одного «отмороженного авторитета», Сосо Медашвили. К тому моменту, когда «универсал» закончил свою кровавую работу, Курганск вполне мог претендовать на звание второй криминальной столицы России. Зато жизнь Анечки была спасена.

Вызволять девочку из плена помогал Громову двадцатипятилетний лейтенант Костечкин, который сразу после этого уволился из милиции и перенес всю свою кипучую энергию на семейную жизнь с майорской дочерью, ставшей для него Еленой Прекрасной, самой желанной, единственной и ненаглядной.

Им бы жить не тужить, добра наживать да любить друг друга без памяти, но этой весной Андрей Костечкин пропал. Подрядился шофером в дальний рейс через Казахстан и сгинул, как сквозь землю провалился.

И теперь, чтобы разыскать зятя, Громов был готов пройти по его следам до самого конца. Даже если для этого придется спуститься в преисподнюю.