Дом, у которого солнце встает

Сергей Гулевич

Первый раз попал в Коктебель в далеком детстве, в 1978 г. Постепенно эти детские воспоминания ушли глубоко на дно памяти. До возвращения в 2006 г., когда я понял что нашел свой Дом. У которого солнце встает. И это уже не лечится. Гулевич Сергей ака Отец Тук

© Сергей Гулевич, 2017

ISBN 978-5-4485-2249-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Крымские города

Самонадеянно считаю, считал и буду считать, что страну, город, поселок можно узнать только ногами. Почувствовав на себе подъемы, спуски, горные ручьи и выжженное добела небо. Из окон автобуса/самолета/станции мир, эффект совершенно не тот. Там бубнит экскурсовод, и пассажиры послушно поворачивают головы вслед за указующим перстом экскурсиоводителя, прохладительные напитки и чипсы заблаговременно открыты. Из окна автобуса, чей салон омыт охлажденным в кондишене воздухом, горы кажутся совсем настоящими, а прелести и радости дороги такими незатруднительными.

А снаружи солнце, небо и настоящие горы, болят ноги, и плечи оттягивает рюкзак, кровь стучит в висках, а потом момент катарсиса, море, которое все недоступно маячило на горизонте, ласково обнимает тебя. Ведь на небе только и говорят, что о море.

Многие места, где был, раскрываются с первого раза, западают в душу и остаются там, формируется их образ.

Коктебель — бродяга, кажется стариком, пока не заглянешь в его глаза. Вытертые джинсы, старая майка, местами протертая, местами прожженная; высушенный солнцем Крыма, как старое дерево; грива полуседых волос, морщины у глаз, по привычке щурится на солнце и щедро улыбается; льдисто-голубые, пронзительные глаза, в которых отразилось и осталось в плену небо Киммерии. У правого колена бутылка вина, небрежно закрытая пробкой, под левой рукой гитара, такая же битая жизнью и потрепанная, как и ее хозяин.

Бродяга затягивается, не отрывая глаз от моря, бросает:

— Говорили, что ты не приедешь.

— Плюнь тем, кто говорил, в глаза!

Бродяга хмыкает:

— Уже! Здравствуй, брат!

Некоторые раскрываются, к ним тянет, но который год не складывается.

Севастополь — военная осанка, расправленные плечи, тонкий породистый профиль, холодный прищур серых глаз, в которых до сих пор видны оранжевые высверки в клубах порохового дыма. Белая кость флота, аристократ, офицер, ни разу не сдавшийся, не раз встававший из пепла; парадка, кортик у бедра; кисть, затянутая в перчатку, взлетает к фуражке: «Честь имею, сударь!». С удовольствием здороваюсь, раскланиваюсь, в который раз обещаю: в следующий раз заедем. Слышу, как за спиной насмешливо хмыкает Бродяга.

Феодосия — старуха из «бывших», дворянское собрание, папа — генерал, имение, до сих пор прямая спина, несмотря на годы; видно, какая она была, когда блистала на балах, но прошло ее время, прошло. Хотя и бодрится, хорохорится. Держится старушка!

С некоторыми не срастается вообще никак, хотя и море, и горы, и красивости, и интересности есть.

Судак — хмурый генуэзский арбалетчик, оперся на ростовую тарчу, арбалет у ноги, взгляд как через дужку прицела, острый и холодный как граненый наконечник болта. Вежливо и уважительно раскланиваемся.

Алушта-Алустон — византийская красавица, стройная, гордая.

Копна светлых волос.

Огромные глаза, которые умеют смеяться,

разбрасывая солнечные зайчики.

Крупные губы красивой лепки,

которые могут хмуриться,

могут улыбаться вежливо и холодно,

а могут легким, ироническим изгибом вызвать ступор мозга и остановку сердца.

Те самые соболиные брови вразлет, которые часто встречаются в легендах и сказаниях.

Короткая туника, открывающая длинные ноги, у левого бедра круглый щит, гибкие сильные пальцы уверенно лежат на древке копья, коринфский шлем сдвинут на затылок.

В глазах насмешливые чертики пляшут: в море копьем спихнуть? Или в терму позвать?

Некоторые, несмотря на многочисленные посещения, остаются тайной.

Ялта — рыжая, коротко, до плеч, неровными прядями (долго парикмахер старался) остриженная. В глазах чертики с бесенятами пляшут, насмешливый прищур глаз сквозь сигаретный дым. Качается туфелька на точеной ступне. Не девочка, не девушка, умная красивая женщина, знающая себе цену. Ялта — красотка, Ялта — кокетка, Ялта — кокотка.

Еще до поездки образ Гурзуфа сам сформировался, причем совпал с ощущением по приезде. Гурзуф — чернявый, горбоносый, белозубый красавец. Белый хитон небрежно наброшен на плечи, в правой руке кратер с вином, в левой небрежно заброшенный на плечо тирс, увитый хмелем. За правым плечом молчаливой глыбой застыл Пан, у колена бассарея присела.