Мама Мирра. Повесть о доле вечной женской…

Сергей Антонович Кравченко

В повести описан уникальный случай: жена и мать (Мирра) уходит из дома. Ее поступок, по мнению окружающих людей, близок к безумию. Но автор имеет доступ к дневнику героини, и читатель видит, какие загадки своей души, какую любовь и ненависть она уносит с собой. Под грузом внутренних проблем и в неравном соперничестве с внешней жизнью Мирра пытается в одиночку преодолеть надвигающуюся трагедию семьи, изменить жизнь рода и судьбу своих детей к лучшему.Использованы знания и опыт личной практики.

3. Время перемен

Время перемен исходит с невидимых глубин мировой души и душ человеческих, что, по сути, одно и то же.

Он был частью меня, но теперь, когда он ушел к другой, я не могу терпеть его в своей душе, я не хочу терпеть во мне эту часть. Ее невозможно убить, ее невозможно забыть, но как с нею жить, если она уже не твоя? Оставшиеся части не могут жить в согласии.

Пренебречь им? Но я не смогу пренебречь мужчиной так же, как он пренебрег мной.

Но он толкает меня на это. Я не хочу изменять ему в ответ.

С кем мне теперь идти по жизни?

Он смог. Сегодня остался у другой. У нее родился ребенок от него, и он решил делить себя между всеми детьми, нашими и их ребенком. Но я не хочу поддерживать и утверждать в доме предательство. Я не хочу видеть такого человека и не буду этого делать.

Если я останусь, я не смогу смириться. Я знаю таких смиренных, и таких внешне смирившихся достаточно много в моей жизни. Что человеческое в них остается?

Имею право на достоинство? Если я ухожу, я сохраняю его? Да! Если остаюсь, то теряю? Если останусь, боюсь, что не выдержу и буду мстить ему, ей и, о боже, нет… Надо уезжать от греха подальше! Ненависть растет с каждым днем, она порой кажется невероятных размеров, она наполняет не только меня, но и все вокруг, семью и весь дом. Надо бежать из дома, из семьи, из города…

Мирра останавливается в дверях. Делает шаг назад, подходит к зеркалу, хочет написать на нем помадой: «Ухожу. Оставляю все».

Рука застыла, слов и чувств со слезами много, но написать что-либо — она не может.

Так думаю только я, или так мыслят все женщины? Порой хочется поступить зеркально? Сильно и свободно. Унизить и оскорбить.

Правильно ли так?

Он может быть сильнее. Он может вести семью, он дал жизнь нашим детям, он помогает жить моим детям.

Так ли все, что я пишу?

Мирра бросила взгляд на сморщенный портретик Нефертити на стене.

Царица Неф, помоги! Твое смирение во мне и твоя мудрость…

Ранее думала забрать его с собой, но сейчас что-то подсказало: не бери, пусть частица сокровенного останется здесь, в этом доме вместе с детьми. Она за ними присмотрит в твое отсутствие, она будет твоими глазами здесь, частью твоей души. Ты будешь здесь частично, ты никогда не сможешь уехать вся.

Мирра спускается тихо по ступеням на первый этаж, все расплывается перед глазами. Открыла тяжелую входную дверь, и свежий мокрый ветер с запахом опавшей листвы пахнул в лицо. Села на заднее кресло автомобиля. Кресло теплое и уютное.

Нервно улыбаясь, едет в аэропорт на автомобиле с бодрым водителем мужа.

Она покидает дом и семью, чувствует, что надо еще раз, возможно, сотый или тысячный раз, оправдать свой поступок. Думает: Последней каплей в переполненном бокале терпения стало ощущение, что в лице мужа появлялись черты его второй жены, а с рождением их ребенка в нем отражалось еще и личико невинного младенца. Он носил их в себе, он приносил их в наш дом. Мы невольно жили с ними. Но как я могу так жить? Нет никаких сил. Я вынуждена уехать. Мне нужны силы. Но где их взять?

Сидя на белой и теплой замше кресла автомобиля, Мирра размышляла еще над одним вопросом, который только сейчас почему-то возник в ее сознании и был очень важен. Неужели она, как и ее мать, только вынуждена была играть роль матери? Неужели у нее на первом месте стоят чувства удовольствия, собственности и накопительства? Неужели ее дети были рождены только под маской материнской любви?

Нет! Все по-иному. Но почему же она покидает свой большой и уютный дом, в котором еще спят ее дети? Только потому, что стало невыносимо находиться в нем, выполнять череду обязанностей по дому, по приему гостей, ведению личного бизнеса и прочих поверхностных ежедневных ритуальных дел?

Душа напоминала истоптанное пустынное место, а все превратилось в грустный маскарад, с множеством правил, условностей и кривой моралью.

Но она еще достаточно молода, вернее, она хорошо сохранилась для своих лет, а многие считают ее гораздо моложе своего возраста. Салон красоты, который она создала и которым легко управляла вот уже более десяти лет, помогал ей в этом. Но она была не просто владелицей элитного салона, но и отлично понимала истинную цену всех тех услуг, которые предлагала своим клиентам. Сама пользовалась ими только в той части, которая была направлена на поддержание, уход и подчеркивание своих природных данных. Она любила массаж лица, тела, как ей расчесывают волосы и полируют ногти, как пахнет в любимой комнате-кабинете… Неожиданно возникло приятное чувство тепла в руках. Тепло перешло на грудь, разлилось в солнечном сплетении, достигло бедер и ног. Стало тепло и свободно. Отяжелевшие веки прикрыли глаза. Звуки автомобиля и дороги расплылись и ушли. Панцирь напряжения последних дней, недель и месяцев впервые неожиданно для нее дал трещину и распался, сменился покоем, и тело расслабилось. Возможно, это была просто мимолетная защитная реакция, так как она истощилась душой и телом от непрерывного стресса. В это мгновение спасительный сон украл на несколько минут ее озабоченное сознание и наполнил его своим содержанием…

— Стой! — раздался эхом властный голос.

— Здесь нельзя останавливаться, — ответил встрепенувшийся водитель.

— Стой, тебе говорят! — еще громче прозвучал голос, удивляя силой и ее саму.

— Здесь же скоростная трасса! — оправдывался водитель, недоумевая и сбрасывая скорость.

— Останови прямо здесь! — настаивала она, ухватившись за ручку двери.

— Хорошо-хорошо, — сдался возничий, резко притормаживая. — Но через пять минут будет заправка и можно будет….

Она его уже не слушала, соскользнув по небольшому спуску у дороги, выбиралась на открытое поле.

— Мирра! Вы куда? Вас ждать? — кричал водитель ей вслед.

Но она только махнула ему рукой, пожав плечами, давая понять, что она ничего не знает, что ее влечет куда-то в степь какая-то сила.

Осенняя пасмурная степь ранним утром покрыта инеем. Сапожки на низком каблучке достаточно устойчиво держались на непаханой земле. Кутаясь в тонкий плащ, она пошла к горизонту против ветра. Сердце сильно бьется, а все тело как струна. Душа клокочет чувствами страстного порыва к чему-то, что она еще не может назвать словами.

Вдыхая чистый воздух, с полуприкрытыми глазами по сумрачному полю идет женщина в неуместной одежде. Вот из-под ее ног выпорхнула птица с испуганным криком и упала в траву неподалеку с онемевшими крыльями. Солнце нет, нет даже намека на светило. Она шла и шла, но вот споткнулась и через несколько шагов приостановилась, оглянувшись, испугалась. Сколько она шла и как далеко теперь от дороги? Только серый монотонный навес неба, да тонкая, трепещущая на ветру травка до горизонта…

Что дальше? Куда идти? Одна на этой земле и под этим небом. Я стою на земле и под небом. Я человек в этом мире. Я наедине только с собой.

Почувствовала холод и усталость. Видимо, шла уже несколько часов. Нигде не видно никаких построек или дорог. Кроме шума ветра, ничего не слышно. Она вспомнила утренний чай с медом, и захотела есть и отдохнуть, но присесть негде.

— Вот она какая — полная искренность и свобода, — подумала она, и глаза налились слезами.

— И у тебя теперь нет никаких ролей и масок, — ответил ей кто-то.

— У меня нет даже зеркальца. Я оставила сумочку в машине.

— Отражение тебе не нужно. Попробуй почувствовать его изнутри и прикоснуться к нему замерзшими руками, — ответил вновь ей кто-то. Но вдруг знакомый голос водителя разбудил ее.

— Мирра, аэропорт, пожалуйста, проснитесь.

Она вздрогнула и очнулась. Весь экран жизни заполняло жизнерадостное лицо водителя.

Ему будет вовсе не до веселья уже совсем скоро, когда хозяин узнает, что жена с его участием покинула дом, семью и детей.

Через час водитель встретился с Асханом и, ничего не подозревая, доложил, что жену его доставил в аэропорт.

Асхан был удивлен настолько, что несколько секунд молча смотрел в никуда застекленевшими глазами.

Он годами был переполнен Миррой так сильно, что порой не чувствовал и не понимал самого себя, не знал, как ему жить дальше. И ничего лучшего не придумал, как начал встречаться с другой женщиной. Но свой поступок он не мог себе объяснить внятно. Только смутно чувствовал, что путь спасения своей личности находится где-то вне близких отношений с женой.

Он подозревал в последнее время, что напряжение в семье чем-то должно разрешиться нехорошим. Он готов был ко многому, даже к агрессии и мести со стороны Мирры. Но догадка, что Мирра покинет семью, выходила за рамки его ожиданий. Ей это было несвойственно.

По телу пробежала дрожь и неприятная слабость возникла в ногах, словно их что-то подкосило. Он позвонил матери: она тоже не знала куда и на сколько исчезла Мирра. Ничего внятного не могла сказать и администратор салона красоты, которая обычно вела дела Мирры во время ее отъездов.

Догадка: жена ушла от него, сбежала из семьи демонстративно — все настойчивее росла в сознании.

Растерянность Асхана продлилась недолго. Внутри начала подниматься волна ненависти к жене, перерастающая в неконтролируемое бешенство.

Обычно он хорошо владел собой и не позволял себе проявлять сильные чувства.

Но сейчас не хотел или не мог справиться с потоком ярости, что подкатил к горлу. Память далекого предка, властного и буйного, затмила разум. Стихия кочевника захлестнула рассудок. Он сдернул галстук, вскочил на ноги и стал стегать им что было силы кожаное кресло, диван, стол и все вокруг. Потом резко застыл, остановился, словно заметил что-то.

Вернуть? Закрыть в доме, заставить ее быть здесь, — выстрелила мысль в его голове.

Сознание сузилось и взгляд стал неподвижным, словно у стрелка, что увидел на охоте жертву.

В поле зрения попал графин с водой, и он выпил из него, разливая на грудь. Упал в кресло, сердце клокотало, но огонь постепенно угасал.

Он начал думать более разумно. Куда и зачем улетела Мирра?

Она не может надолго оставить детей. Дети заставят ее вернуться в дом.

Мирра любит детей и дом, несомненно, он знал, что разлука с ними мучительна для нее. И это заставит ее вернуться домой.

А если она закусила удила? Она может сделать все! Она пойдет до конца.

Между ними в последнее время было мало бесед, но ему казалось, что она успокоилась и приняла его вторую семью. Рождение сына от другой женщины отодвинуло ее от него. Он принял ее отстраненность и считал это естественным. Она была занята детьми, салоном, домом. Ему казалось, что она счастлива. Все ссоры и споры остались в прошлом. Ему долго пришлось объяснять, что он любит ее и детей, вторая жена — дань традиции. Каждый богатый мужчина в их обществе мог подтвердить свою силу, женившись второй раз. Его дядя не раз говорил, что традиции уходят и пришло время их возродить. Он уважал его как отца, которого плохо помнил. У дяди было две жены уже четырнадцать лет, и Асхан был на его свадьбах. Часто гостил в обеих семьях дяди и видел, что жены спокойно относятся друг к другу. В глубине души он чувствовал, что Мирра будет упрямо доказывать свое: либо она, либо другая женщина, вместе они не будут.

Да! Надо посоветоваться с дядей, он опытный.

— Каким рейсом улетела? — спросил дядя, повышая тон голоса.

— Первым московским, — ответил Асхан, уже сожалея о беседе.

— Свяжем как овцу и привезем домой.

— Что вы? Не надо! — воспротивился Асхан.

— Как не надо! Что она себе позволяет? Не распускай женщину! Пусть знает свое место! — еще более повышал голос дядя.

— Я вначале хотел бы с ней поговорить. Может, у нее важная причина уехать таким образом.

— Причина известна. Демарш устроила! Не хочет терпеть молодую, — уверенно чеканил генерал.

— Я не могу себе представить, как ее насильно привезут домой. Как я буду смотреть ей в глаза?

— Что в глаза смотреть? Женщина должна быть в доме! За детьми и матерью смотреть! Дом вести и мужа ждать! Распустил ее! Бизнес позволил! Она и распоясалась, — кричал дядя. — Можно и не везти домой. Пусть на тот свет смотрит.

Асхан вздрогнул. Он знал дядю и всегда чувствовал, что брат отца в своей жизни на все был способен. Он сильно жалел, что затеял разговор. А что если он бросит сейчас трубку и сделает все, как сказал? Но дядя все равно бы узнал и было бы еще хуже.

— Позвольте мне встретиться с ней и поговорить. Возможно, все не совсем так, как кажется. Возможно, мы договоримся и она вернется домой к детям, — начал просить Асхан.

— Поговорить, договориться, возможно… А что, если нет? Будешь ждать, что она выкинет дальше? Сейчас же позвоню, пусть задержат в аэропорту.

— Ради всего святого, ради памяти вашего старшего брата и моего отца, молю вас, не надо! Отец бы так никогда не сделал. Она этого не переживет. Я не смогу детям в глаза смотреть…

Дядя на минуту замолчал. Потом раздался голос на тон ниже.

— Я любил твоего отца. Он и мне был вместо отца. Всех тянул на себе, со всеми пытался договориться, надорвался, — уже более миролюбивым тоном заговорил дядя. — Ладно, договаривайся. Возможно… Но если нет, скажи ей напоследок, что я сказал, — и положил трубку.

И тут же перезвонил:

— Мои люди ее встретят и отвезут, куда скажет. Не спорь! Мы не можем ей позволить отбиться от рук окончательно, — сказал он, не ожидая каких-либо возражений.

Асхан смирился. Он знал, что хватка дяди всегда сильна и окончательна.

Асхан звонил, звонил и звонил Мирре.

Соперничество неравных, соперничества с предсказуемым исходом.

Кто знает, что она задумала, что предприняла или утаила от него?

Асхан почувствовал: любит Мирру как мать его детей и не хочет ее унижения. Ему не верилось, что только из-за него такая женщина покинула все, что у нее было в жизни, ушла из такого обеспеченного дома.

Куда можно уйти от всего, что у тебя есть в жизни?

Он подумал и о смерти, но сразу же попытался отогнать эту мысль: не думать, не думать, не думать о смерти…

Телефон Мирры молчал.

Должна же она, в конце концов, ответить!

Неужели не понимает, что натворила?

Вновь подумалось о детях.

Они скоро спросят, и что отец им ответит?

Особенно ясно он представил вырывающееся вперед лицо златовласой Зарины, ее неморгающие искрящиеся глаза, выразительный рот и крепкие белые зубы.

Буря, а не девушка! Ее откровенность вводит в ступор. Ей только семнадцать. Что же будет, когда она повзрослеет окончательно? Она хоть и светловолосая, но очень похожа на моего деда — неудержимого и буйного. Во мне такие бури тоже порой просыпаются. Я их всегда сдерживал, но сегодня не смог и не жалею…

Каждый из детей говорит о нас через свой характер, поступки, цели и ценности, но не всегда есть сила и смелость увидеть в них себя, понять и принять. Да это же ты и есть, только в теле твоего ребенка! Мы кричим в них о себе и о нашей жизни, о той жизни, что не свершилась…

Они скоро проснутся и сотворят то, о чем мы даже не смели мечтать.