Бриллиант «Dreamboat»

Сергей Анатольевич Петушков

Какие только несчастья не переплелись в истории бриллианта «Dreamboat»: проклятия, кражи, загадочные смерти, разводы, сумасшествие, публичные казни и многое другое. 1918 год, Гражданская война в России. Офицеры контрразведки, сотрудники ВЧК, разведчики и просто авантюрнисты – все стремятся добраться первыми до знаменитой драгоценности. Кому же из них улыбнётся госпожа удача? Или дело вовсе не в бриллианте?

Глава 4

Прапорщик Белоносов был юн, грозен и до неприличия румян. Лёгким тополиным пушком закручивались светло-охристые усики, такого же оттенка шевелюра зализана назад, огромная кобура угрожающе топорщилась на вкусно пахнущем свежей кожей широком ремне, а глядясь в зеркально-антрацитовые сапоги, можно было побриться. Рассматривая грозного мальчика с пистолетом, Настя вдруг с ужасом ощутила себя не такой уж и юной: прапорщик был на целый год, а то и, просто кошмар, на два года младше. Грозно сведя на переносице прозрачные брови, Белоносов перебирал бумаги, проводя розовым указательным пальчиком по строчкам с фамилиями, воровато бросая на Настю вожделённо-мечтательные взгляды. Еще влюбится, испугалась Настя, хотя эти стыдливо-обожающие взгляды были весьма приятны самолюбию. Предательски краснея, грозный прапорщик закрывал очередную папку и метал ее в кучку просмотренных.

— Нету! — с рязанским акцентом извинился Белоносов, раскрывая следующую. Очень похоже, что этот бесполезный труд, эта бессмысленная работа ему очень нравились. Нравилось присутствие рядом Насти, её облик, взгляд, жасминовый запах волос, — всё это вдохновляло прапорщика на новые сизифовы подвиги. Настя уже не верила, что юный Белоносов найдёт в бумагах ЧК фамилию любимого. Они уже два часа исследовали кипы захваченного при взятии города чекистского архива, но никакого упоминания о Викторе Нежданове не находили.

— Не переживайте, Анастасия Александровна, не иголка, чай, в стоге сена, обязательно след отыщется, — доблестный прапорщик продолжал помидорно краснеть, успокаивая Настю.

— Я уже перестаю в это верить, Георгий Антонинович.

Лицо Георгия Антониновича, которого и Жоржем-то редко называли, обычно, Жориком или Жоркой, превратилось из нежно-вишнёвого в густо-свекольное, он спрятал глаза в бумагах.

— Может, это и к лучшему, Анастасия Александровна, раз в списках нету — значит, жив!

— Вы полагаете?

— Разумеется! — скрипнул новенькой кожей ремня Белоносов, разгибаясь и молодецки подкручивая микроскопический ус. — Жив и здравствовать изволит Ваш жених. Ну, а если жив — мы его обязательно найдём!

«Мы» прозвучало многообещающе и слегка двусмысленно, щёки юного прапорщика пылали жаром как паровозная топка, он улыбнулся Насте и продолжил поиски.

Фамилия Нежданов отыскалась через полчаса. Увы, документ беспощадно облизал огонь, уничтожив более половины. В сущности, от листа остался небольшой огарок, можно разобрать лишь дату и несколько фамилий. Инициалы совпадали, но и только, больше ничего конкретного выяснить не представлялось возможным, замаячивший след обрывался. Белоносов лишь поскрипел ремнём и поправил кобуру.

— Будем искать дальше, — сказал Георгий Антонинович. — Кто ищет, тот всегда находит.

Он снова зашуршал бумагами, низко склонившись над столом, ещё немного — и коснётся носом, от усердия громко пыхтя, а Настя снова ощутила некую двусмысленность. Она почувствовала вдруг, что устала, устала от этого монотонно-томительного ожидания, неизвестности, постепенно исчезающей надежды. Утром её привёл сюда подполковник Никольский и с некоторой улыбкой отрекомендовал Белоносова: «Наш юный гений! Разыщет не только иголку в стогу сена, но даже душу грешника в преисподней!».

Юный гений сам напросился в контрразведку: мечтая вражеских агентов ловить, возомнил себя Шерлоком Холмсом, принцем Флоризелем и неизвестно каким ещё Пинкертоном, грозой преступного мира и асом контршпионажа. Поначалу хотел Пётр Петрович Никольский его в подвалы спустить — пленным комиссарам морды бить, пусть пообомнётся чуток, вкусит тошнотворной романтики, да пожалел мальчишку, привёл сюда. Повсюду в небольшой сумеречно-ужасной комнате, сильно похожей на чулан, словно мусор валялись пыльные папки, отдельные листы, просто обрывки документов — серый бумажный ковёр, бумажное море, вперемешку со стреляными гильзами, а иногда и целыми патронами, пятнами крови, грязным тряпьём, папиросными окурками и прочей мерзостью — всё то, что осталось от делопроизводства ЧК. «Владей! — кивнул Никольский. — Разгреби-ка, друг любезный, сии авгиевы конюшни, чтобы повсюду я наблюдал идеальный порядок. Чтобы не стыдно было приличных людей в оные пенаты приводить». Юнец поначалу яростью по самые брови налился, надулся радужным пузырём, глазёнки молнии мечут, ну натуральный Зевс-громовержец, умора да и только, ну как же, гения контрразведки то ли в уборщики, то ли в архивариусы, то ли, ещё ужаснее, в писаря определили. Но, что особенно Петру Петровичу понравилось, через обиду Белоносов переступил, комнатёнку вылизал до блеска, откуда-то с помощью солдат приволочил несколько обветшавших шкафов, разложил бумаги по полочкам — любо-дорого посмотреть. Даже ковёр персидский добыл, что особый уют комнатушке придало, и на чулан она походить перестала, а именовалась теперь кабинетом. Себе стол резной полукруглый спроворил, в общем, подполковник Никольский правильно паренька определил, да и сам Белоносов вдруг важностью проникся, любовно свой архив охаживал, знал, где какая бумажка обретается и где и что искать следует.

— Не проголодались ли, Анастасия Александровна? — спросил Белоносов. — Время-то бежит, уж и закусить пора, а? Чайком-с развлечься? У меня как раз булка ситного есть да кружок колбасы, а кипятку я мигом спроворю!

Настя покачала головой:

— Даже не знаю, Георгий Антонинович, мне, право, неудобно утруждать Вас.

Она зря это сказала — настроенный романтическим образом Белоносов слушать никаких возражений не стал и тут же быстроногим галопом, скачками австралийского кенгуру умчался в обнимку с чайником куда-то из кабинета. Настя вздохнула и принялась внимательно изучать обгорелую бумажку с фамилиями. Таковых уцелело пять: Телегин, Хрусталёв, Нежданов, Георгиевский и Ливкин. Насте они ничего не говорили, но кому-либо из местных, тому же Белоносову, могли быть известны, а это уже ниточка, след, манкая надежда.

Юный борец со шпионажем, он же безраздельный хозяин архива ворвался в кабинет с пышущим жаром чайником. Великолепный обжигающий пар вулканировал словно гейзер, и Настя вдруг почувствовала острый мгновенный приступ голода, а прапорщик уже кромсал бритвенно острым лезвием златоустовского ножа поджаристо-белый хлеб, ровными полосками нарезал нежно-розовую колбасу, сдвинув документы на край стола расставлял прозрачно-стерильные стаканы в серебряных подстаканниках, горкой насыпал колотый сахар и даже пузатая баночка варенья нашлась. Чай он пил степенно, с превеликим усердием, и Настя вдруг почувствовала к нему непроизвольную симпатию и даже некоторую нежность. Юный и грозный прапорщик Белоносов вдруг перестал быть грозным и остался лишь юным. Даже огромная кобура, которую он небрежным жестом передвинул далеко за спину, словно уменьшилась в размерах.

— Главное, мы установили дату, 18 мая, — говорил, делая изрядный глоток и уписывая бутерброд, прапорщик. — Дальше проще пойдёт. Переберём бумаги за последующее время, там, возможно, зацепимся. Красных выбили 20 июня, за месяц, следовательно, просмотреть надобно. Не велика работа, управимся!

— А фамилии людей из этого документа Вам знакомы, Георгий Антонинович?

— Анастасия Александровна, пожалуйста! — взмолился прапорщик. — Зовите меня просто Георгием. Или Егором, Жоржем…

— Жоржем? — улыбнулась Настя. — Хорошо, Жорж! А Вы, соответственно, меня — Настей, договорились? И давайте, раз уж мы преломили хлеб, перейдём наконец-то на «ты».

— Но вы же княжна, — сопротивлялся прапорщик.

— Вы тоже на крестьянина не сильно похожи, — парировала Настя. — Так что насчёт фамилий?

Прапорщик Жорж допил чай, сыто потянулся и взял в руки обгорелый документ. Внимательно пошевелил губами.

— Телегин, Эм Пэ… Михаил Петрович, вероятно… Нет, не знаком. Хрусталёв? Нет. Георгиевский? Хм, Георгиевский… Как будто что-то слышал… Георгиевский, Георгиевский… О! — он в ажитации посмотрел на Настю. — Георгиевский Василий Иванович, так это же отец Василий, дьякон. Он в храме служит! В нашем храме, я в воскресенье был — собственными глазами наблюдал его, жив-здоров отец Василий! Вот видите, Анастасия Александровна…

— Жо-орж, — укоризненно протянула Настя. — Мы, кажется, договорились…

— Извините… То есть, извини, Настя… Расспросим отца Василия — всё и выяснится.

Это была удача! С большой буквы удача. След уже не маячил, он явно высветился, горел электрическим фонарём на ночной улице.

— А фамилия Ливкин тебе знакома? Последняя из пяти.

— Ливкин, Ливкин… — Белоносов поднял глаза к потолку, словно там между белыми разводами скрывался ответ. — Что-то очень знакомое… Нет, я определённо слышал где-то эту фамилию, но где? Не могу вспомнить, извини… Еще по чашечке?

Хотя Жорж и уверял, что дальнейшие поиски титанического труда не представляют, и они управятся быстро, однако получилось наоборот. Теперь кроме фамилии Нежданов Настя и Жорж искали упоминания и о четверых прочих из списка. Но фортуна отвернулась от юных изыскателей: кропотливая работа оказалась бесполезной и больше они не нашли ничего. Отложив последнюю бумажку, прапорщик сочувственно и слегка смущённо развел руками.

— Увы, сама видишь, больше ничего. Но отец Василий — это след реальный, можем поговорить с ним. Я провожу, сама не найдёшь. — Он говорил как о чем-то решённом, не спрашивая мнения Насти.

— Пётр Петрович позволит тебе отлучиться? Не хочется, чтобы из-за меня у тебя возникли неприятности по службе.

Как ни желал Жорж показать свою исключительную важность и независимость, но благоразумие всё же взяло верх. Подполковник Никольский многозначительно улыбнулся:

— Ну что ж, съездите, развейтесь. Отец Василий мой хороший знакомый, передавайте нижайший поклон. Очень надеюсь, что ваш визит не будет напрасным, — Пётр Петрович с изящным достоинством вытянул свои великолепные часы, щёлкнул крышкой и, слушая с наслаждением «Боже, царя храни», бросил изучающий взгляд на циферблат. — Времени уже преизрядно, на сегодня, господин прапорщик, свободны, завтра утром прошу ко мне с отчётом. И Вас тоже, Настенька. Если отца дьякона в храме не застанете, прогуляйтесь к нему домой, он на Баскаковой улице проживает.