Перстни шейха

Святослав Яров, 2023

Всё началось со взрыва милицейской машины в Красносельском районе Москвы. Не вызывает сомнения причастность к этому преступлению некоего молодого человек восточной наружности, довольно странно одетого… В ходе расследования выясняется, что он имеет самое непосредственное отношение с секте исмаилитов, которых нам привычнее именовать ассасинами, и прибыл к нам из… XIII века…

Когда-то давно в Кухистане

Зимы в горах Эльбурса суровы. У стражника, поставленного при выходе во внутренний двор крепости, давно уже от холода зуб на зуб не попадал. Он так замёрз, что с трудом держался на ногах, намертво вцепившись окоченевшими руками в древко тяжёлого копья, которое служило ему сейчас скорее опорой, нежели оружием. Единственным желанием продрогшего до костей бедолаги было — поскорее смениться и выпить пиалу горячего чая, чтобы хоть немного отогреться… Но нежданно полночную тишину нарушили шаги, гулким эхом отозвавшиеся в пустоте широкого прохода, ведущего из дальних жилых покоев. Кто-то шёл по коридору. Караульный вмиг преобразился — словно старый сторожевой пёс, он стряхнул сонное оцепенение и принялся всматриваться в темноту, силясь разглядеть, кому это вздумалось разгуливать здесь среди ночи? Тусклый свет чадящих факелов, укреплённых на почерневших от копоти стенах, не в силах был рассеять мрак, сгустившийся под низкими каменными сводами, однако потуги бдительного стража оказались не напрасны. Даже при столь скудном освещении он узнал приближающегося человека, а, узнав, немедля склонился в почтительном поклоне и дрожащим, то ли от стужи, то ли от испуга, голосом произнёс приличествующие случаю слова приветствия:

— Мир тебе, милость Аллаха и его благословение, достопочтимый шейх.

Малым детям ведомо, что шейхами уважительно величают людей преклонных лет. Вероятно в любом другом месте подобное обращение к мужчине, едва достигшему двадцатипятилетнего возраста, показалось бы неуместным… В любом другом, но не в Аламуте, ибо человек, шествовавший в сей поздний час по тёмному промозглому коридору, был ни кто иной, как грозный повелитель исмаилитов* Ала ад-Дин Мухаммад. Впрочем, подлинное его имя мало кому было знакомо. Сам он предпочитал скромно именоваться даи имама. Ближайшие сподвижники называли его карающим мечом Аллаха. Всем же прочим он был более известен, как шейх аль-Джебал, то есть старец гор, как в своё время народная молва нарекла устроителя

*Исмаилиты — воинствующая секта шиитского толка, сумевшая в конце XI века создать на территории Персии, захваченной сельджуками, собственное независимое государство, просуществовавшее до 1256 года, когда оно было разгромлено монголами.

единственного угодного Аллаху государства аль-Хасана ибн ас-Саббаха, мир праху его… А потом точно так же стали называть и всех последующих исмаилитских правителей. Оттого-то, теперешнего, седьмого по счёту, властелина Аламута, несмотря на молодость, по-прежнему привычно величали шейхом аль-Джебала и в стенах крепости, и далеко за пределами подвластных ему земель.

Не проронив ни слова, шейх проследовал мимо согбенного воина. Оказавшись под открытым небом, он зябко поёжился на морозном воздухе, плотнее закутался в тёплый халат и, сутулясь под порывами студёного ветра, направился к самой высокой башне цитадели. Блюститель же ночного покоя, не смея поднять головы, опасливо проводил взглядом удалявшегося повелителя до тех пор, пока тот не скрылся из виду, и лишь тогда только распрямил спину, испустив вздох облегчения. Надо признать, что повод для беспокойства у него был, и весьма серьёзный… Нынешний глава исмаилитов вёл жизнь добровольного затворника, предпочитая всему прочему уединение, молитвы и книги. Он почти не покидал своих покоев, лишь изредка выбираясь наружу с наступлением темноты. Если же во время поздних прогулок шейха по крепости кто-нибудь попадался ему на глаза, то бедняга чаще удостаивался тяжёлого взгляда, от которого кровь в жилах стыла, чем доброго слова или благословения. А бывало и того хуже — не прошло ещё и двух лун, как он повелел сбросить со стены нерадивого караульщика, задремавшего на посту и не заметившего его приближения… Сегодня, хвала Аллаху, владыка Аламута не обратил никакого внимания на склонившегося пред ним стража, словно вовсе его не заметил.

Шейх ступил на крутую каменную лестницу, которая спиралью обвивая башню, вела на самую её вершину. Там наверху, где единственными молчаливыми собеседниками его станут безмолвное звёздное небо и обступавшие крепость со всех сторон горные вершины, намеревался он найти полное уединение, дабы без помех предаться серьёзным размышлениям о дальнейшей судьбе вверенной его заботам державы. Начиная долгий подъём, шейх невольно обратился мыслями к былому… Осмелься кто-нибудь сто тридцать лет назад предречь, что презренным вероотступникам — к каковым проклятые гузы* причисляли исмаилитов — удастся основать в пределах Сельджукидского султаната собственное государство, его несомненно сочли бы безумцем. Да и как иначе назвать того, кто допустил бы саму мысль, будто повсеместно преследуемые и гонимые мятежные еретики однажды сумеют свершить подобное?! Куда охотнее верилось, что этих нечестивцев попросту истребят всех до единого — столь сильна была к ним в ту пору всеобщая ненависть.

Вероятнее всего, так бы оно и сталось, не появись долгожданный спаситель в лице аль-Хасана ибн ас-Саббаха, да упокоит Аллах его душу… То был, воистину, великий человек! Исхитрившись овладеть Аламутом, считавшимся дотоле неприступной твердыней, он укрепился здесь и объединил под своей рукой

*Гузы или огузы — тюркоязычные племена Центральной и Средней Азии. Гузами были и сельджуки, основавшие в последствии династию султанов Сельджукидов.

многочисленных своих сторонников, населявших север Ирана, чем положил начало смно исмаилитскому государству, сердцем которого сделал Аламут. Потом он наводнил десятками новых крепостей близлежащие местности, и в дальнейшем на протяжении многих лет настойчиво отрывал от погрязшей в распрях державы Сельджукидов кусок за куском, мало-помалу подчинив своей воле сперва весь Кухистан, затем Мазанадаран и Семнан… Не беда, что в удел недавним изгоям достался суровый горный край, почти лишённый пригодных для произрастания плодов и злаков земель, где отвесные скалы перемежались с бездонными пропастями, а дорогами путникам служили, как и сотни лет назад, тропы, проложенные дикими козами. Свершилось главное, тысячи отверженных, которым ранее судьба предоставляла лишь жалкий выбор между невыносимой жизнью и мучительной смертью, обрели надежду на спасение и покой…

Чем выше шейх забирался по ступеням, тем сильнее становились порывы пронизывающего ледяного ветра, обжигавшего лицо и проникавшего под одежду. Он остановился, чтобы передохнуть, укрывшись в небольшой, специально для этой цели устроенной в стене нише, и через краткое время тронулся дальше, кутаясь в стёганый халат, в стремлении сохранить остатки тепла. А мысли его, между тем, текли своим чередом… Вопреки всему, государство исмаилитов, окружённое со всех сторон сельджукскими владениями, выстояло. Оно не просто уцелело, но и значительно расширило собственные пределы, заставив считаться с собой правителей и сановников смежных земель. Поистине мудрым властелином явил себя аль-Хасан ибн ас-Саббах, да будет Аллах доволен деяниями его… Не имея достаточных средств на содержание сильной армии, и принужденный постоянно обороняться от посягательств извне, он избрал своим оружием страх… Страх скорой, неотвратимой смерти для любого, будь он, хоть, трижды величайший из великих, кто имел неосторожность словом или делом выказать исмаилитам враждебные намерения! Владыка Аламута был беспощаден и настойчив — те, кого он приговаривал к смерти, рано или поздно умирали, пронзённые в сердце отравленными кинжалами подосланных к ним федаев*. Но был он также и дальновиден — являясь несомненной карой за содеянное либо замышляемое против его державы злодеяние, каждая такая расправа служила предостережением. Таким немудреным способом повелитель исмаилитов передавал кровавое послание своим недругам. Он словно обращался к тем из них, кто покуда оставался в живых: «Смотрите и содрогайтесь! Ничто не смогло предотвратить погибели моих противников: ни высокое положение, ни деньги, ни бесчисленная стража… Одумайтесь, ибо в противном случае вас ожидает та же незавидная участь!»

Тогда-то и прозвали его в народе грозным шейхом аль-Джебала, слухи о жестоких деяниях которого разносились из города в город, из селения в селение, из дом в дом, достигая самых отдалённых уголков

*Федай — буквально, человек, жертвующий собой во имя веры или идеи. Убийцы-смертники используемые исмаилитами для осуществления террора и достижения своих политических целей.

необъятной Азии. Порой хватало случайного упоминания о нём в присутствии кого-нибудь из больших либо малых восточных властителей, чтобы надолго лишить того покоя. Да и коронованные особы Запада искали благоволения предводителя исмаилитов, дабы ненароком не нажить в его лице смертельного врага. Уже тогда, с лёгкой руки возвратившихся из Святой земли крестоносцев, Европу наводнили легенды о неуловимых, повсюду проникающих безжалостных убийцах-ассасинах — так латиняне на свой лад окрестили федаев — способных добраться до кого угодно, лишь бы на то была воля могущественного владыки Аламута, укрывшегося в своём неприступном горном логове и зорко следящего оттуда за всем, что происходит в остальном мире. И столь силён был ужас, внушаемый шейхом аль-Джебала, что никто из власть предержащих не мог быть спокоен за своё будущее, ибо в числе неугодных ему людей мог оказаться всякий… Словом, и правители Востока, и правители Запада, трепетали перед, как писалось тогда в латинских хрониках, «ужасной силой, рассылавшей из неприступных мест смертельные удары, от которых нигде не было спасения, и которые поражали лишь вышестоящих, чаще, чем всех прочих». Не позабылось ещё, как прославленный подвигами отважный султан Санджар — последний из Сельджукидов истинно великий воин — отправился, было, в Кухистан во главе сильного войска, дабы стереть с лица земли Аламут, гнездо проклятых бунтовщиков и презренных нечестивцев. Однако на полпути бесстрашный султан внезапно оказался от своего намерения и возвратился в Хорасан, после чего вступил в переговоры с теми самыми еретиками, коих совсем недавно намеревался безжалостно покарать. И всё осталось по-прежнему, словно не было никакого похода… Доподлинно неизвестно, но ходили упорные слухи, будто склонил султана к таковому решению обнаруженный им у себя в изголовье на одном из привалов отравленный кинжал, к которому, якобы, прилагался свиток с предложением мира и взаимоуважения, пописанный самим аль-Хасаном ибн ас-Саббахом, да не сотрётся имя его в памяти потомков… Так или иначе, но долго ещё потом никто не смел даже приблизиться к границам подвластного исмаилитам горного края.

Немало воды утекло с тех пор. Время безжалостно — рано или поздно всякому живущему уготована неминуемая кончина. Каждый, кого родила женщина, смертен, а посему, пройдя отмеренный ему земной путь, достойнейший из достойных аль-Хасан ибн ас-Саббах по воле Аллаха оставил этот мир и отправился в джаннат* — сады благодати, наполненные обильными плодами и живительной тенью. Вкупе с учением ад-дава аль-джадида** верные соратники унаследовали от него сильную обширную державу. По мере сил способствуя укреплению с таким трудом обретённого государства, последователи его продолжали наводить страх на властителей сопредельных земель. Истины ради следует признать, что поначалу это было не так уж

*Джаннат — рай, райские сады, в которых будут пребывать праведники и верующие после смерти.

**Ад-дава аль-джадида — буквально, «новый призыв», религиозная, но скорее, всё же, идеологическая, доктрина исмаилитов, сформулированная аль-Хасаном ибн ас-Саббахом.

и сложно. Пока грызущиеся меж собой бесчисленные наследники почивших владык проливали в междоусобных войнах реки крови в тщетной надежде усидеть на доставшихся им шатких престолах, им было не до мерзких вероотступников, затаившихся в своих крепостях, разбросанных по недоступным горным вершинам. Более того, расчищая себе дорогу к власти, преемники былых правителей нередко прибегали к помощи исмаилитов, дабы раз и навсегда устранить соперника, как правило, брата, дядю или племянника. И ни один шейх аль-Джебал никогда в подобной малости им не отказывал… само собой, за достойную плату. Так что, федаи сложа руки не сидели, и золото обильным потоком устремлялось в подвалы Аламута. Строились новые крепости, прибирались к рукам новые земли, ширилось государство, а, значит, всё шло, как должно…

Так, пребывая в непрестанных рассуждениях о славном прошлом, шейх добрался, до открытой всем ветрам небольшой площадки на вершине башни и принялся неторопливо мерить её шагами. Теперь его обуревали, увы, не столь отрадные думы о настоящем и будущем… Воистину, всё подвержено неминуемым переменам, мысленно посетовал шейх. Мир вокруг стал иным. Слава Аламута с годами померкла. Минули благие времена, когда даже грозный Салах-ад-Дин — победитель неверных — предпочитал избегать открытого столкновения с исмаилитами, закрывая глаза на существование в диких горах Кухистана государства столь яростно ненавидимых им вероотступников… Что проку теперь вспоминать, как некогда Сельджукиды, а, вслед за тем Айюбиды — а, ведь, то были великими воителями! — так и не отважились вступить в открытое противоборство с укрепившимися в горных крепостях приверженцами ад-дава аль-джадида… Былого не воротишь, а грядущие годы, к величайшему прискорбию, радости не сулили. Сегодня шейх получил известие, безмерно его огорчившее, ибо узнал он, что смертельная опасность нависла над его державой.

С прошлой весны в крепости гостил знаменитый эсфаганский слепой магуш* Ахарджуб, чьи предсказания многие полагали бредом безумца… Многие, но не нынешний владыка Аламута, собравший достаточно подтверждений правдивости пророчеств незрячего прорицателя. Немало усилий пришлось приложить, чтобы убедить прославленного магуша, отличавшегося, к слову сказать, вздорным нравом, внять настойчивому приглашению, шейха аль-Джебала и посетить Аламут… Хвала Аллаху, все трудности остались позади. Шёл уже восьмой месяц, как доставленный в крепость слепец-предсказатель обосновался в отведённом ему покое, где проводил время в размышлениях, ни на минуту не расставаясь со своим наргиле**. А сегодня поутру он прислал слугу с предложением навестить его вечером, дабы прозреть. Надо полагать, слова магуша следовало понимать так, что сегодня он соблаговолит, наконец, приподнять

*Магуш — зороастрийский жрец, предсказатель, заклинатель, изгоняющий злых духов и т.д. Именно от этого персидского слова пошло более привычное для нас «маг».

**Наргиле — разновидность кальяна.

невесомую завесу,отделяющую день нынешний от дней грядущих и поведать грозному повелителю исмаилитов, что станется с его государством в будущем…

В условленный предзакатный час шейх явился к Ахарджубу и, переступив порог небольшой комнаты, сделавшейся временным пристанищем прорицателя, остановился. Слепец долго молчал, неторопливо потягивая ароматный дым через янтарный чубук, с таким видом, словно не было для него сейчас занятия более важного, а шейх аль-Джебал, которому подвластно было здесь всё и вся, терпеливо ждал, понимая, что торопить предсказателя бессмысленно, ибо должное быть сказанным, будет сказано и услышано в назначенное время… Тут, Ахарджуб, словно пробудившись от сна, внезапно выпучил невидящие глаза, как будто силился рассмотреть нечто в дальней дали, и громко изрёк замогильным надтреснутым голосом:

— Возрадуйся, ибо не суждено тебе узреть ужасного конца! Ты возжелал прозрения, так знай, тебе наследует малодушный правитель… Шестьсот пятьдесят четвёртый год от Хиджры* станет последним… Придёт неведомый народ, зовущийся монголами, и приведёт его воитель, имя которому Хулагу… И тогда ваши крепости падут одна за другой… Спасенья нет…

Шейх молча выслушал приговор магуша, и поначалу усомнился в истинности жестокого пророчества, полагая, что сделано оно было под воздействием опиума, к курению коего склонен был прорицатель. И хотя, владыка Аламута не проронил ни слова, Ахарджуб словно бы проник в его мысли:

— Неверие пробуждает сомнение… — размеренно произнёс незрячий магуш, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. — Сомнение порождает слабость, а слабость ведёт к погибели… — наставительно вещал он, продолжая таращиться перед собой невидящими очами, а потом вытянул вперёд иссохшую старческую руку. — Дотронься до моей ладони и стань на время моими глазами.

Предводитель исмаилитов покорно исполнил просьбу прорицателя, и, едва их кисти соприкоснулись, перед взором шейха аль-Джебала возникла отчётливая картина… Погожий солнечный день. Перед воротами Аламута толпится множество воинов-степняков, сидящих на низкорослых мохнатых лошадях. Из крепости выходит какой-то человек, лица которого не видно — он словно нарочно прячет его, низко наклонив голову — и, опустившись на колени лобызает копыта коня предводителя кочевников… Потом появляются знакомые очертания стен Ламасара. И здесь всё повторяется — защитники покорно отворяют ворота перед смуглолицыми всадниками… Повсюду происходит одно и то же — считавшиеся неприступными, крепости одна за другой сдаются без боя… Единственно, Гирдкух стойко сопротивляется, но после продолжительной безуспешной осады враги всё же подтаскивают по труднопроходимым горным тропам метательные машины,

*Хиджра — переселение Мухаммеда и его приверженцев из Мекки в Медину, совершившееся согласно мусульманской традиции в сентябре 622 года. Год Хиджры стал первым годом исламского лунного календаря. 654 год от Хиджры соответствует 1256 году от Р.Х.

и начинается решительный штурм. На осаждённых обрушиваются пылающие глиняные шары, начинённые огненным составом. Цитадель охвачена пожаром. По приставным лестницам на стены карабкаются люди. Сверху на головы им летят камни и стрелы. Но падают горящие ворота, и сотни чужых воинов, размахивая кривыми саблями, устремляются внутрь крепости, истребляя всех, кто пытается заступить им путь…

Видение исчезло. Ала ад-Дин Мухаммад обнаружил себя по-прежнему стоящим посреди небольшой комнаты магуша. Слепой прорицатель, как ни в чём не бывало, курил наргиле, размеренно раскачиваясь из стороны в сторону. Получив, пусть и неправдоподобное, но зримое свидетельство неизбежного краха, поражённый увиденным шейх впал в глубочайшую задумчивость, из которой его вывел скрипучий голос провидца:

— Предначертанное в книге судеб да сбудется, и не в силах людей изменить предопределенное свыше… — предостерёг он напоследок.

Так и не произнеся ни слова, владыка Аламута развернулся и вышел прочь. Что ж, в который уже раз, получил он подтверждение достоверности предсказаний всевидящего слепца. Да, многое из того, о чём поведал Ахарджуб, не поддавалось разумному объяснению, но от того-то оно и становилось вернейшим доказательством правдивости сказанного. Откуда безграмотному, не ведающему Корана зороастрийцу знать летоисчисление от Хиджры? Он не мулла и не улем… Кое-что слышать о монголах он, конечно, мог. Наверняка до Эсфагана уже докатились слухи о явившихся из диких степей кочевниках, которые захватили недавно не столь далёкий Хорасан, истребив едва ли не половину населения. Возможно, молва донесла до тамошних мест имя верховного вождя моголов Чингис-хана — воистину, держа уши открытыми, услышать можно многое… Но Хулагу? Как мог проведать о нём слепой старик, обречённый доживать свои дни в вечной темноте, сидя в четырёх стенах? Мыслимое ли дело, без помощи магической силы назвать имя безвестного покуда внука предводителя монгольского войска!

К тому же, своим пророчеством магуш только подтвердил худшие опасения шейха. Монголы! Эти дикие, воинственные кочевники! Исмаилиты, имевшие глаза и уши повсюду, где обитало хоть сколько-нибудь их тайных или явных сторонников, были осведомленны о монголах куда лучше остальных, но мало кто хоть что-то знал о Хулагу — сыне Тули-хана, внуке Чингиса. Он, ведь, пока — всего лишь, ребёнок… Сам Ала ад-Дин Мухаммад наслышан был и о Чингис-хане, объединившем в единый кулак разрозненные племена воинственных степняков, и о его сыновьях, и о внуках, ибо, не первый уже год с тревогой поглядывал на восток. Давно уже предвидел он, зреющую подобно гнойнику и готовую вот-вот выплеснуться из безводных монгольских степей в сторону запада угрозу. Несомненно магуш рёк истину, скрытую от глаз всех прочих — едва ли кому-то по силам измыслить сказку, столь схожую с правдой… А ещё он говорил, что мне не суждено узреть страшный конец, вспомнил шейх. Значит, до указанного срока я не доживу… Что поделаешь — нити людских судеб в руках Всевышнего… Да и не обо мне речь, а об участи государства… Решительно отбросив последние сомнения в правдивости пророчества, он устремил взгляд в непроглядную ночь, опустившуюся на окрестные вершины, и воздел руки к небесам:

— Всё, что свершается, вершится по воле Аллаха… — смиренно промолвил шейх, а потом, опустив голову, пробормотал. — Но где сказано, что он воспрещает кому-либо влиять на течение событий земных?

Итак, известно, когда и как прекратит своё существование единственная угодная Аллаху держава. Это произойдёт не сегодня и не завтра, однако страшный конец предрешён. Неисчислимые орды кочевников волной накатятся с востока. Они пронесутся, словно смерч, сметая всё на своём пути, подчиняя народ за народом, либо уничтожая, тех, кто не пожелает покориться. Исмаилитам общей участи не избежать — наступят и для них чёрные дни. Аламут одним из первых падёт под железным натиском язычников. Потом захвачены и разрушены будут остальные крепости… Монголы подобны сорвавшейся с гор лавине… Кому по силам остановить их? Есть ли путь к спасению? — мысленно вопрошал шейх, однако горные вершины молчали, не давая ответа. Тогда он вновь обратил взор к усыпанному светящимися точками бездонному чёрному небу. Поначалу казалось, что оно лишь безучастно смотрит мириадами глаз на расстилающиеся внизу складки горных хребтов, но шейх умел ждать. И в какой-то миг — а, может, ему это только почудилось — одна из ярчайших звёзд небосклона вдруг замерцала, как бы посылая тайный знак. Лицо седьмого шейха аль-Джебала озарилось догадкой.

— Видящий да увидит, мудрый да уразумеет… — прошептал он, и, обращаясь к далёкому светилу, громко промолвил. — Я внял тебе, Калб-аль-Акраб!

Теперь он знал, что делать. Хулагу ещё нескоро станет ханом. Сейчас он, вероятно, только учится сидеть на коне — говорят, кочевники приучают своих детей к верховой еде с малолетства. Времени впереди достаточно. Три десятилетия — срок, пусть не слишком большой, но и не малый, а, стало быть, нужно попытаться изменить то, изменению подвержено. Чингис-хан, не знающий иной жизни, кроме скудного кочевого существования не чета нынешним изнеженным азиатским властителям, презревшим ратный труд ради покоя и неги. Он — воин, завоеватель, обуреваемый жаждой власти и наживы. Но, если не дети, то внуки его вольно или невольно станут иными. Такое случалось уже не единожды. Рано познав вкус изобилия, они уподобятся тем, избалованным благополучием правителям, которых сокрушил в битвах их славный дед. Звон золотых монет со временем сделается милее их слуху, нежели звон сабель… А, значит, мне понадобится золото, очень много золота… Губы шейха скривились в горькой усмешке: слыханное ли дело, чтобы владыка Аламута, сам исправно взимавший со всех иных плату за страх, вознамерился откупиться от грядущей беды? Воистину, времена меняются…

Жизнь порой становится похожей на кино

Скверной погодой обитателей российского среднеполосья удивить сложно, поскольку она у нас — явление самое что ни на есть заурядное. А вот деньки, когда сухо, светло, тепло, и, в то же время не слишком жарко, наперечёт. Если за год в общей сложности месяца два наберётся — уже достижение. Сегодня был как раз один из таких чудесных дней. Самое начало сентября, плюс восемнадцать, на небе ни облачка — благодать… Чего, спрашивается, ещё человеку от жизни нужно? Вероятно, так — ну или примерно так — умиротворённо рассуждал, невзрачного вида плотный лысоватый мужик, возвращавшийся со своей фазенды на потрёпанной серенькой «девятке».

Казалось бы, всё располагало к безмятежности и душевному покою. Даже Минка в сторону Москвы была на удивление свободна, несмотря на понедельник. В кои-то веки никто никого не обгонял по обочине, не притирался к соседям, норовя протиснуться в узкий промежуток между машинами, чтобы продвинуться на несколько метров вперёд и уже там продолжить ползти с черепашьей скоростью. Этим утром места на шоссе хватало всем. Ехали себе под девяносто и ехали… Неожиданно сзади раздался противный вой сирены, и жиденький поток автомобилей, направлявшихся в столицу, мигая всем, чем только можно, лихо обошёл по встречке гаишный Мерседес. Не иначе как, что стряслось, резонно предположил водитель «девятки», проводив взглядом вспыхивающую красно-синими огнями, машину ДПС. Впрочем, он тут же позабыл о стремительно промелькнувшем нарушителе спокойствия, но, как вскоре выяснилось, несколько преждевременно…

Что бы там не говорили, а с народной мудростью не поспоришь — утро добрым не бывает, а если и бывает, то недолго… Видно, кто-то свыше решил, что для одного дня хорошего было уже предостаточно, и всего через пару километров безмятежной езды, наметилось досадное уплотнение движения, плавно перешедшее в глухую стоячую «пробку». Вообще-то, трудности с проездом именно в этом месте — дело обычное, потому как здесь уже несколько недель велись дорожные работы, о чём красноречиво свидетельствовали предупреждающие знаки. Но, похоже, сегодня, случилось нечто посерьёзнее, чем традиционная сумятица, неизменно возникающая там, где усилиями дорожников три ряда, предназначенных для движения в одном направлении, превращаются в полтора.

Уже издали была видна довольно длинная очередь, образовавшаяся из намертво вставших автомобилей. А перед плотно забитым машинами бутылочным горлышком, на разделительной полосе раскорячился тот самый дэпээсный бело-голубой «мерин» с включёнными проблесковыми маячками. Не доехав до него метров двухсот, серая «девятка» вынужденно остановилась, почти уперевшись в задний бампер видавшего виды Опеля. Многие водители повылезали из своих авто и, вытягивая шеи, силились разглядеть, по какому поводу возник затор.

Вот, ведь, незадача — действительно, какие-то проблемы, окончательно уверился в правильности своего недавнего предположения, рассудительный хозяин «девятки», тоже выбираясь из машины на свежий воздух. Он пошарил по карманам, достал пачку сигарет, закурил и двинулся в сторону помаргивающего сине-красной «люстрой» милицейского автомобиля, туда, где уже образовалась небольшая толпа. Подойдя вплотную к месту действия, мужчина уткнулся в широченную спину рослого парня, с неподдельным интересом наблюдавшего за происходящим впереди, и ненавязчиво поинтересовался:

— Ну что там?

— А-а-а… — неопределённо ответил тот, даже не обернувшись, а потом выдал скороговоркой. — Какой-то недоумок заделался в регулировщики и перекрыл движение… Гаишники вон разбираются… Умора!

Вазовладелец кое-как обогнул здоровяка справа и пристроился рядышком. Зрелище и впрямь было презабавное. Под смех сгрудившихся зевак, из числа особо любопытных, двое дэпээсников, бросив служебную машину на произвол судьбы, гонялись за каким-то человеком. Первое что бросалось в глаза — жёлтая бейсболка с логотипом «Лос-Анджелес Лейкерс», которая красовалась у того на голове. Второе — гавайка расцветки типа «кошмарный сон пьяного маляра». Пёстрая рубаха, надетая навыпуск, вызывающе торчала из-под короткой чёрной кожаной куртки, распахнутой настежь… Совершенно непонятно, как этому клоуну удалось остановить поток машин, направлявшихся в Москву, но у дорожного хулигана, действительно, имелся полосатый милицейский жезл, с помощью которого он, по-видимому, и парализовал движение, а теперь активно отмахивался им же от наседавшего толстого гаишника в капитанских погонах.

Потешная парочка втиснулась в узкий проход между двумя легковушками. Второй страж дорожного порядка, молодой старлей, из-за недостатка свободного пространства не имел возможности полноценно поучаствовать в процессе. Единственное, что ему оставалось — пассивно взирать на происходящее со стороны. Зрители добродушно похохатывали, наблюдая за развитием событий, и вероятно никто бы попросту не обратил внимания на громкий хлопок, но толстый капитан вдруг схватился за грудь, припал на одно колено, а потом мешком повалился на бок. На канареечном жилете, надетом поверх формы, быстро расплылось бурое пятно.

В отличие от остальных, напарник раненого, а может уже и убитого, милиционера моментально смекнул, что к чему. Ещё до того, как кто-то из толпы заорал дурным голосом: «У этого придурка пистолет!», молодой дэпээсник проворно извлек из белой поясной кобуры свой ПМ, передёрнул затвор и прицелился в стрелявшего. Публика шарахнулась врассыпную, кто куда, лишь бы подальше от опасности. Человек в бейсболке сначала уставился безумными глазами на неподвижное тело капитана, а затем, всё так же бессмысленно таращась перед собой, направил непонятно откуда взявшееся у него оружие на молодого гаишника. Их разделяло метров семь-восемь, не больше… Несмотря на несомненную серьёзность ситуации, выглядело это довольно глупо. Сотрудник ДПС целится из «Макарова» в человека, подстрелившего его коллегу. Тот, в свою очередь, тоже навёл на офицера милиции пистолет, но при этом держит его в левой — не слишком удобной для большинства людей — руке, а правой упорно продолжает сжимать полосатый жезл… Короче, сюжет — мечта абсурдиста!

— Брось ствол, или буду стрелять! — неправдоподобно спокойным голосом твёрдо приказал старший лейтенант.

Хозяин «девятки» наблюдал эту сцену, находясь практически на линии огня, то есть прямо за спиной милиционера, но продолжал стоять столбом, даже когда все остальные зрители дружно присели, укрываясь за машинами, и друг за другом. Он отчётливо видел чёрный зрачок пистолетного дула направленного на молодого офицера, а, значит и на него самого. Где-то под ложечкой растёкся предательский холод, и ноги налились свинцовой тяжестью… Прям, Чикаго какой-то! А, ведь, этот полоумный не уймётся — непременно шмальнёт, сглотнув, подумал водитель «Лады» и с уважением посмотрел на гаишника. Ну и нервы у парня — аж, завидно… Тут грянул выстрел, и что-то просвистело рядом с головой оцепеневшего мужчины. Дэпээсник же, даже не шелохнувшись, хладнокровно спустил курок почти одновременно с этим то ли обкурившимся до чёртиков наркоманом, то ли и вправду сумасшедшим, но, в отличие от невменяемого стрелка, не промахнулся — пуля угодила тому прямёхонько в лоб, прикрытый жёлтой бейсболкой…

Такая вот, значит, финита, блин, комедия! — мысленно констатировал наш везунчик, сам едва не ставший случайной жертвой перестрелки.

— Ну, ты даёшь, дядя! — послышалось из-за спины. — Совсем смерти не боишься?

Обернувшись на голос, он увидел здоровяка, у которого совсем недавно интересовался, по какой такой причине возникла пробка на дороге. Присевший на корточки парень с уважением поглядывал на него снизу вверх.

— Привычка… — небрежно обронил в ответ обладатель ВАЗ-2109, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость.

Не объяснять же, в самом деле, этому сопляку, что с возрастом реакция стала ни к чёрту и от страха коленки свело… Только теперь мужчина вспомнил о сигарете, всё ещё торчащей в углу рта. Он глубоко затянулся, выпустил струю дыма и, дождавшись, когда прекратится предательская дрожь в непослушных ногах, излишне твёрдой походкой направился к своей машине, раздражённо бурча:

— Вот житуха-то пошла весёлая — обхохочешься! Чёрт знает что творится! С утра пораньше пальба посреди шоссе, как будто, так и надо…

Никому бы и в голову не пришло, что этот неприметный человек — один из немногих ещё не ушедших на заслуженный отдых муровских «зубров», оперуполномоченный по особо важным делам подполковник милиции Анатолий Михайлович Ершов. Он уже давно разменял шестой десяток, и за глаза его, само собой, уважительно величали Михалычем. Но обращаться к себе, вот так по-свойски, он позволял отнюдь не всем, а только узкому кругу им же самим избранных товарищей, поскольку излишней фамильярности не поощрял…

Подавляющее большинство тех, с кем он когда-то начинал службу перекочевало в разряд пенсионеров. Некоторые выбились в большие начальники и продолжали рулить столичной милицией или переместились на руководящие должности в министерство. Немало было и таких, кто, в поисках лучшей доли, досрочно избавившись от погон, устроился в охранные структуры, частные сыскные агентства и прочие организации, где востребован был их опыт и прежние связи… Короче, как не крути, а на сегодняшний день Ершов оставался чуть ли не единственным стойким оловянным солдатиком, который исправно тянул оперскую лямку уже шестую пятилетку. Во всяком случае, никто из сослуживцев похвастаться столь солидным стажем работы непосредственно в розыске не мог.

— Старую собаку новым трюкам не научишь, — любил повторять Ершов, всякий раз, когда какой-нибудь очередной доброхот пытался растолковать ему прописные истины, вроде той, что времена изменились и на некоторые вещи смотреть надо проще. — Времена всегда одинаковые… — упрямо твердил своё ветеран сыска. — Я одно знаю, если в стране существуют законы, значит, извольте их соблюдать! Точка!

Понятное дело, от современных реалий он, мягко говоря, бурного восторга не испытывал и, будучи правоохранителем старой закваски, до сих пор жил представлениями и терминологией времен своей молодости. А потому, то ли в шутку, то ли по привычке, частенько сетовал на повсеместное безбожное «нарушение норм социалистической законности», творимое не кем-нибудь, а теми, кто эту самую законность обязан был защищать, не щадя живота своего. С неодобрением наблюдал подполковник, как многие коллеги по цеху, словно мухи, летящие на мёд, влипали в неприглядные истории с душком. Наивные, они полагали, что деньги не пахнут. Ещё как пахнут, просто-таки воняют! В очередной раз сталкиваясь с проявлениями непомерной ментовской алчности и продажности, Ершов, как заклинание, вечно талдычил одно и то же:

— В наше время, сыскарю на лапу взять было западло. Колбасники*, те другое дело — эти всегда хапали и хапать будут. Но чтоб розыск? Да ни в жисть!

А сейчас что? — задавал он риторический вопрос. — Почитай половина МУРа у воров на подогреве. Главное, толком работать ещё не научились, а уже вовсю вопросы решают. Любую мразь отмазать готовы, лишь бы бабло капало…

Придерживаясь столь принципиальных жизненных позиций, сам Анатолий Михайлович, как раньше, так и теперь, пользовался жизненными благами исключительно в рамках своей весьма скромной заработной платы. В итоге, за двадцать семь лет безупречной службы обзавёлся всего-то задрипанной дачкой где-то у чёрта на рогах, за сотню вёрст от столицы, да прикупил по случаю подержанную «девятину»… И как только

*Колбасники — так сотрудники МУРа нелестно называли в своё время сотрудников БХСС.

жена столько лет его терпела? Зато, в Управлении все, как «отче наш», знали: Ершов — опер честный. Поэтому разнообразные заинтересованные лица к нему со скользкими намёками, типа «нужно помочь» или «серьёзные люди просили», даже не совались. В свете сказанного, абсолютно логично выглядел тот факт, что судьба свела в одну группу двух этаких правильных: Ершова и Гришина… Тот, правда, помоложе был лет на двадцать с хвостиком, но в основном придерживался схожих чудаческих взглядов на то, что позволительно, а что — нет.

Оба они имели гипертрофированное романтическое представление о порядочности, о чувстве долга и об офицерской чести, как её понимали когда-то очень давно, вероятно, ещё при царе-батюшке. Конечно, сейчас в такое верится с трудом, однако, подобные динозавры встречаются и в наш рационально-прагматичный век. Нечасто, но встречаются… Андрей Гришин старшего товарища искренне уважал, а, кроме того, проявлял по отношению к нему поистине ангельское терпение. Ведь, практически каждый божий день, ему приходилось выслушивать ворчание Михалыча на тему «Так жить нельзя!» или «Куда катится мир?». Но он стойко и безропотно переносил это испытание, отчасти потому, что и сам так думал, отчасти, чтобы избежать бессмысленной нескончаемой дискуссии, грозившей затянуться на часы. Так или иначе, но уже шестой год они неплохо уживались вместе, причём умудрялись проделывать это с пользой для дела. Раскрываемость у группы была на недосягаемой для коллег высоте, хотя, курируемый ими ЦАО, по количеству убийств, вообще, и так называемых резонансных, в частности, прочим округам нисколько не уступал.

Кстати, о группе… Усевшись за руль и со второй попытки запустив-таки, двигатель автомобиля, совершенно не к месту и не ко времени Ершов вспомнил о наболевшем. Уж три с лишним месяца прошло, как Колбин «дезертировал» в министерию, а кадровый некомплект до сих пор не ликвидирован… По укоренившейся традиции, каждый муровский отдел, скажем так, полуофициально делился на группы, состоящие из трёх сотрудников.

Кто, когда, и почему завёл такой порядок, точно установить теперь уже вряд ли удастся. Объяснений найдётся с десяток, и все они будут похожи на правду, но истинная первопричина, вероятнее всего, так навсегда и останется тайной. Впрочем, это к делу отношения не имеет… Куда загадочнее другое: почему-то для Михалыча, как старшего одной из таких групп, кадровая проблема давно уже стала перманентной. В небольшом коллективе, возглавляемом подполковником Ершовым, третий обычно больше чем на год не задерживался. Придёт человек, поработает, потом, глядь, скакнул куда-нибудь на повышение. Упомянутый капитан Колбин был уже четвёртым в списке убывших за неполных шесть лет. И то сказать, этот дольше других продержался — почитай, полтора года! Народ по кабинетам посмеивался, мол, Михалыч наладил конвейер по выпуску руководящих кадров.

Оно, конечно, продолжал рассуждать Ершов. Необходимость карьерного роста и всякое такое… Только мне от этого не легче. И ведь, как нарочно, за всё это время ни одного приличного кандидата. От тех, кого руководство по доброте душевной или по настоятельным просьбам друзей-приятелей подсовывало, я до сих пор кое-как отбрыкивался, но нормальных-то людей где взять? Хотя вру, один был… Игорёк Иванов — хлопец из выпускников эмвэдешного университета, в смысле, бывшей «вышки». Его в управление на предвыпускную практику направили, когда я на Тамбовщине в законном отпуске пребывал и окушков из Цны дёргал. Так, Гришин раза три за две недели позвонил — все уши прожужжал, мол, такой пацан перспективный нарисовался, то да сё, ты бы присмотрелся… Честно говоря, не помню случая, чтобы он кого-нибудь так нахваливал. От него дождёшься, как же!

Ну, думаю, если Андрей в нём что-то углядел, значит, и вправду, парень стоящий. Малый, действительно, оказался не промах — я, как из отпуска вышел, сам его гонял полтора месяца без выходных и проходных. Молодец — пахал, не ныл. Конечно, опыта там с гулькин нос и даже меньше, ну, так это дело наживное. Решил, возьму. Уж и рапорт написал с рекомендацией, а дорогое начальство в ответ: «Отдел по раскрытию умышленных убийств, безусловно, нуждается в кадрах, но брать надлежит исключительно сотрудников с опытом оперативной работы не менее трёх лет…» Формально, они, конечно, правы, только парню-то каково? Ну да ничего, какой-никакой выход из ситуации мы придумали: сосватали молодого лейтенанта в разбойный отдел, благо там начальник — нормальный мужик, пошёл навстречу и протеже нашего принял без проволочек. Ничего, пусть пообвыкнется, опыта наберётся, а там видно будет… Однако, моя проблема никуда не делась. Раз положено, значит, третий в группе нужен, подытожил подполковник и кисло усмехнулся, покачав головой: «Как пара алкашей в поисках собутыльника, честное слово…»

Улучив момент, когда поток машин идущих из Москвы иссяк, он развернулся через двойную сплошную и поехал в обратную сторону. По личному опыту, который, как справедливо заметил классик русской литературы, является сыном ошибок трудных, всякого повидавший на своём веку сыщик совершенно точно знал, что образовавшийся затор рассосётся теперь нескоро. Два огнестрела, да ещё с участием сотрудника!.. Сейчас всё оцепят. Понаедет начальство, прокурорские, служба собственной безопасности… В лучшем случае через час хоть какое-то движение наладится. Надо попробовать проскочить через Рублёвку, а то, чего доброго, ещё на совещание не успею, прикидывал он, сворачивая в Одинцово. И тут, ему, подполковнику милиции, стало до того совестно за свой цинизм, что он мысленно выругался: «Вот же чёртова работа! Что с людьми делает! Совсем уже о… одубел! У меня на глазах двух человек только что завалили, а я — ноль эмоций… Спокойно маршрут объезда выбираю и, если чем и озабочен, так это кадровым некомплектом… Ладно, тот идиот в бейсболке сам напросился — туда ему и дорога! А капитан? Наверняка ведь у человека семья, дети…»

Для представителей ряда профессий подобное самобичевание — штука опасная. Да что там опасная — совершенно недопустимая! Попробуйте поинтересоваться у серьёзного практикующего хирурга или, скажем, у сотрудника похоронного бюро, короче, у кого-нибудь из тех, кто каждый день по долгу службы имеет дело с человеческими страданиями, смертью или горем людей, потерявших близких… Спросите, каково это? Скорее всего, он под благовидным предлогом уклонится от ответа и переведет разговор на другую тему. Хотя, вполне вероятно, найдётся тот, кто признается, что если пропускать через себя всю чужую боль, с которой сталкиваешься, то просто сгоришь раньше времени.

Вот и приходиться отгораживаться, зашториваться, выставить защитный барьер против разрушительного внешнего негатива. А раздвигать шторки — ни-ни! Даже, и не думай! И это, увы, не красочная метафора, а суровая правда жизни. Уголовный розыск, в этом смысле, ничем не лучше. Работёнка та ещё — всякого хватает… Но, в конце концов, все мы люди, а не роботы бесчувственные, и периодически защита даёт сбой. Тут уж, всякий выкручивайся, как умеешь… Старый служака Ершов, конечно же, всё это знал и не раз уже нечто подобное испытывал, а потому почти рефлекторно переключился на позитив, вспомнив о бравом молодом гибэдэдэшнике. Нет, но каков красавец! Выдержка! Самообладание! Решительность! Полный джентльменский набор! Вот кого я бы взял, не раздумывая! Бравурная концовка комплиментарного вердикта невольно ввернула его к покуда так и не решённой кадровой проблеме, и уже через секунду, неожиданно для самого себя, он вполне серьёзно загорелся этой идеей. А что? Такого поднатаскать, и через полгодика парню цены не будет. Кстати, кого-то он мне напоминает… Доберусь до конторы, надо бы разузнать, кто таков и что за фрукт? К тому времени, как раз, информация в сводку попадёт…

В управление Анатолий Михайлович прибыл с опозданием минут на сорок и направился прямиком к себе, поскольку утренние посиделки у начальства с торжественным зачтением сводки малоприятных происшествий, случившихся в городе за уикенд, уже закончились. Он, само собой, заранее сообщил Гришину, что из-за форс-мажора на Минке к началу совещания никак не поспеет, благо, мобильный телефон давно перестал быть предметом роскоши и превратился в общедоступное средство связи. Андрей, в свою очередь, своевременно поведал об этом руководству. В Управлении уголовного розыска традиции чтили. Здесь, по-прежнему, не принято было просто так, без предупреждения, взять, да и не явиться на оперативку… Заметьте, не без уважительной причины, а именно, без предупреждения… Ершов усмехнулся: страна стала другой, жизнь изменилась до неузнаваемости, а отголосок того ещё советского прошлого как был, так и остался — главное, уведомить начальство, а там, трава не расти… Едва переступив порог родного кабинета, он нос к носу столкнулся с Гришиным, который уже намылился куда-то убегать:

— О-о-о… Привет старшему поколению! — поздоровался тот и с ходу огорошил вопросом. — Где обещанная антоновка?

— И тебе не кашлять… — ворчливо буркнул в ответ Михалыч. — Нет, чтобы о здоровье справиться, за жизнь побеседовать. Как-никак, человек из отпуска вернулся… Что за воспитание у нынешней молодёжи?! Никакого уважения к возрасту!

Гришин белозубо улыбнулся.

— Тоже мне отпуск! Не догулял неделю летом, а тут — видно, жена всю плешь проела — решил-таки, взять несколько дней, чтоб урожай с грядок снять… О здоровье на спрашиваю, и так вижу, что оно у тебя в порядке. Вон, как наружу прёт, — он кивнул на объёмистый живот коллеги, — того гляди, ремень лопнет. А о жизни с тобой начальник отдела потолкует. Уже ждёт… Так, где антоновка-то, Анатолий Михайлович?

— Где-где? В багажнике. Райка тебе её, аж, два ведра насобирала, — отмахнулся Ершов и, имея в виду начальника, спросил. — Чего он от меня хотел?

— Я-то почём знаю. Сходишь — выяснишь.

— Что в округе новенького? — запоздало поинтересовался подполковник.

— Тишина и покой, — успокоил его Андрей, направляясь к двери. — А Раисе Дмитриевне персональное спасибо за яблоки. Золото у тебя супруга! Уж она-то, в отличие от разных прочих, в кулинарии смыслит. Знает, что «шарлотка» без антоновки не «шарлотка»… — бросил он на ходу и выскочил из кабинета.

Как и следовало ожидать, разговор с руководителем был недолгим, и касался в основном кадровой проблемы. Начальник отдела, с трудом сдерживая раздражение, недвусмысленно намекнул, что пора бы, наконец, определиться с третьим членом группы и предоставил на всё про всё неделю, максимум две, иначе… Вообще-то, обычно, мнением старшего группы по кадровым вопросам никто особо не интересовался — кого надо, того на должность и назначали. Но это обычно, а с мнением Ершова, по целому ряду причин, приходилось считаться. Больше четверти века в МУРе — не шутка!

Мало того, что он был лично знаком с подавляющим большинством ныне здравствующих высоких начальников московской милиции, так ещё и кое-кого из них в люди выводил. А посему, кадровики его откровенно побаивались, потому что знали, этот за себя просить никогда не станет, но за ради дела, в смысле за крепкого профессионала, рогом будет упираться. Потребуется, до руководства главка дойдёт, чтоб своего добиться. Так что, кто-кто, а Ершов на полном серьёзе мог позволить себе выбрать, с кем работать, а с кем — нет. Отдельское руководство долго смотрело на его чудачества сквозь пальцы, но любому терпению есть предел, и сейчас ему яснее ясного дали понять, мол, завыбирался ты, Михалыч! Третий месяц роешься в людях, как свинья в апельсинах… Хватит уже!

Так что, сразу по возвращении от начальства, он вплотную занялся подбором кандидата на вакантную должность оперуполномоченного второго отдела первой ОРЧ при Управлении уголовного розыска ГУВД Москвы, как официально именовалось подразделение, в котором Ершов, Гришин и ещё десятка три сыскарей имели честь служить. Ну, честь, может, и не велика, а ты пойди влезь сюда — притомишься пороги обивать, ухмыльнулся пожилой оперативник, раскладывая на столе справки на нескольких очередных претендентов, спущенных сверху… С этими он разобрался быстро. Сплошные дети, внуки и зятья генералов да полковников. Ясное дело, ребятишки карьерного роста возжелали, а в МУР их родственнички пихают, потому как для этого самого роста, лучшего трамплина пока не придумано. Вот уж фигушки! — злорадно подумал Михалыч, решительно отодвигая от себя бумаги. Мне трудяга нужен, а не генеральский внучонок-бездельник. Так что, всем спасибо! Все свободны!

— Всё это, конечно, здорово, но вопрос-то остаётся открытым… — невесело констатировал руководитель по-прежнему недоукомплектованной группы, побарабанив пальцами по столу.

Он никак не мог избавиться от ощущения, будто позабыл о чём-то очень важном. Но вот, о чём? Воистину, склероз не за горами… Подполковник задумчиво поскрёб затылок. Вдруг лицо его озарилось догадкой, он схватился за телефон и быстро набрал номер дежурки:

— Деревянкин? Привет! Это Ершов, — бодро затараторил Михалыч в трубку. — Сегодня утром на Минском шоссе перестрелка с участием сотрудников ГАИ приключилась… Что? Ну, ГИБДД — какая, хрен, разница! Посмотри областную сводку, я подожду…

Какое-то время он сидел, прижимая трубку к уху, потом встрепенулся:

— Есть? Угу… Точно, гаишник отличился… Полностью не зачитывай, скажи только, как там второй? Да-да, капитан… Жив? Ну, и слава Богу… Теперь диктуй данные старлея…

Он взял ручку и принялся записывать. Потом ещё долго с кем-то созванивался, переговаривался, что-то выяснял и уточнял, несколько раз ходил в дежурную часть принимать факс. К полудню на руках у него была практически вся официальная информация об отважном гибэдэдэшнике. Ершов уселся за стол, водрузил на нос очки и занялся детальным изучением добытых сведений. Пробегая строчки глазами, он по привычке озвучивал фрагменты прочитанного, периодически сопровождая некоторые моменты личными комментариями:

— Челноков Олег Васильевич, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения… А не такой уж он и молодой, как мне показалось!.. Уроженец Москвы… Школа… Ну, это неважно… Увлечения — стрельба из лука, альпинизм, автоспорт… Ничего себе, разброс интересов!.. Армия… Горный спецназ… Понятное дело, подготовка-то самая, что ни на есть, подходящая… Окончил МГЮА… Вона как? Образование профильное — это есть гуд… Следственное управление УВД по САО… — оторвавшись от бумаг, Ершов безжалостно хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот же, я — дуб! Точно! Это ж тот, молодой следак из Северного округа, у которого я, помнится, года три назад разрешение на допрос арестованного брал. То-то гляжу, физиономия знакомая… — он снова взялся за справку. — Год проработал следователем… Х-м, что-то недолго! Хотя, по нынешним временам, не так уж и мало… Уволен по собственному желанию… Ну-ну!.. Третий год трудится инспектором второго батальона спецполка ДПС УГИБДД ГУВД Москвы… Большой оригинал… Что-то мешает мне поверить в логичность таких прыжков в сторону… Надо бы уточнить, с чего это он гаишником заделался? А, в целом, биография проходная — формальная сторона вполне подходящая. Если что, пройдусь по начальству, уболтаю…

Но, даже, получив достаточно полное представление о заинтересовавшем его инспекторе, Михалыч не был бы Михалычем, если бы уже через час по своим каналам не выведал, отчего и почему окружной следователь Олег Челноков, отработав всего ничего, охладел вдруг к следственной работе и подался в гаишники, гибэдэдэшники, дэпээсники — в кого их только, бедняг, не переименовывали… Ничего принципиально нового для себя старый опер, само собой, не узнал. Всё оказалось до обидного тривиально. В производстве у начинающего следователя оказалось дело о самом что ни наесть примитивном квартирном разбое. Там, по большому счёту, и доказывать-то ничего не требовалось — двух налётчиков, отягощённых награбленным добром, повязали прямо на выходе из квартиры, куда они ворвались, избив и связав хозяйку. Спасибо соседям — услышали шум, сообщили куда следует!

И всё бы ничего, да один из нападавших оказался сынком какой-то шишки не то из префектуры, не то из мэрии. Видно, мальчик-мажор, испытывая жуткий дефицит острых ощущений, прибег к столь своеобразному способу подъёма уровня адреналина в крови… Так вот, Челнокову намекнули, что желательно было бы это дело развалить. Причём, ходатаем не кто-нибудь выступил, а один из непосредственных руководителей. Парень сделал вид, что не понял. Во второй раз намекнули уже грубее, обрисовав возможные негативные последствия персонально для молодого специалиста, каковым наш без году неделя следователь на тот момент являлся. Тут оно и случилось… Благо, рабочий день уже закончился, иначе итог той воспитательной беседы мог стать достоянием гласности, а то и попасть на первые страницы бульварной прессы. Дверь Челноковского кабинета с треском распахнулась и замначальника следственного отдела выпал в коридор с разбитой мордой…

Сор из избы решили не выносить, но на карьере молодого следователя отцы-руководители поставили жирный крест. Такие выходки в порядком прогнившей следственной среде не забываются и, уж тем более, не прощаются… А в придорожные милиционеры он подался, не иначе как по большой любви к быстрой езде. Ну, где ещё можно позволить себе при случае педальку газа в пол притопить, причём, на вполне законных основаниях?! Источник информации вполне заслуживал доверия, и Ершов нимало не сомневался, что примерно так всё и происходило, а потому, выслушав по телефону эту историю, поблагодарил рассказчика и решил, что неспроста ему этот Челноков так приглянулся. С характером молодой человек.

Потом, в качестве завершающего штриха, умудрённый опытом оперативник навёл справки в службе собственной безопасности ГИБДД. Там об инспекторе Челнокове не удалось выяснить ни-че-го, что являлось, скорее, моментом положительным. По крайней мере, ни в каких делишках с левыми техосмотрами, решением вопросов в пользу пьяниц за рулём или перерегистрацией краденых тачек, старший лейтенант замечен не был. Может, по мелочи и злоупотреблял, но за руку не ловлен… Вроде, нормальный парень, мысленно подвёл черту Ершов. Пора познакомиться поближе. Но сначала… Он с опаской покосился на Гришина, который уже с четверть часа как вернулся с только что приобретённой компактной кофе-машиной и теперь пытался заставить её работать. Получалось, судя по всему, не очень.

— Слышь, Андрей… — окликнул его Анатолий Михайлович. — Я тут, кажется, решил вопрос с доукомплектованием нашего экипажа.

— Не понял… — апатично отреагировал Гришин, занятый изучением инструкции. Похоже, сейчас он плохо воспринимал внешнюю информацию. — Ты это о чём?

— Не забыл ещё, что группа должна состоять из трёх человек? — вопросительно-назидательно напомнил Ершов.

Андрей, по-видимому, слегка очумевший от занимательного процесса освоения зарубежной бытовой техники ответил после небольшой паузы:

— Помню… Только, никак не соображу, при чём здесь экипаж?

— Как при чём? — Ершов даже растерялся и напомнил текст песенки ставшей чрезвычайно популярной после разгрома японцев на реке Халхин-Гол и у озера Хасан в тысяча девятьсот тридцать… Короче, давно это было. — Ну как же… Три танкиста, три весёлых друга — экипаж машины боевой…

— Да-а-а? — скептически протянул Гришин и абсолютно серьёзно спросил. — А как же «Четыре танкиста и собака»? Мне почему-то всегда казалось, что в танке должно быть четверо.

Ершов недоверчиво посмотрел на коллегу. Действительно уморился или придуривается?

— Да ну тебя! Совсем уже обалдел от своей кофеварки, — недовольно проворчал он, а потом подробно пересказал обстоятельства утреннего происшествия на дороге и в довершение протянул Андрею резюме на Челнокова, им же самим только что состряпанное. — На, посмотри! Как, на твой взгляд, сгодится?

Гришин быстро пробежал глазами текст.

— Если верить твоим выкладкам, то вполне приличный парень. Только с чего ты решил, что он нам подойдёт? Ты ж за ним наблюдал всего три минуты, да и то издали… Опять же, гаишник. Это ведь исключительно в ментовских сериалах, типа «Глухаря», вот так запросто, прыг-скок туда-сюда, из службы в службу… — он поморщился, с сомнением покачав головой, и спросил в лоб. — С какого перепугу ты за него радеешь?

— Интуиция, — односложно ответил Ершов, добавив. — Ну и, само собой, кое-какая информация…

Ссылки на интуицию оказалось достаточно, чтобы у Андрея моментально пропала охота ёрничать и задавать лишние вопросы, потому как, эта самая интуиция подводила Михалыча крайне редко, а на памяти Гришина таких прецедентов и вовсе не было. Он лишь пожал плечами, мол, тебе виднее, и спросил:

— А кандидат-то в курсе своих перспектив?

— Пока нет, — признался Ершов. — Я хотел сначала твоё мнение услышать. Мало ли… Вдруг у тебя возражения какие возникнут?

Андрей промолчал и принялся озираться по сторонам.

— Думаю, если что, и его и руководство убедить сумею, — по инерции продолжал озвучивать ход своих мыслей подполковник.

— Нисколько не сомневаюсь… — буркнул себе под нос Гришин, продолжая внимательно осматривать кабинет. Минуты через две Ершов не выдержал:

— Ну, что ты тянешь?! — нетерпеливо прикрикнул он. — Не нравится мой кандидат, так и скажи! А то, вытаращился как филин в никуда и помалкивает.

Андрей изобразил на лице озабоченность.

— Да, вот прикидываю, куда бы пристроить третий стол, чтоб не очень кабинет загромождать? — и с напускным возмущением прикрикнул на старшего товарища. — А ты мне, между прочим, мешаешь!

— Ну, думай, думай… — поспешил успокоить его Ершов.

Имелся у Гришина один пунктик — с завидным упорством он пытался избавить их, и без того не слишком просторный, кабинет от всего, что, по его мнению, было здесь лишним. Немедленно после ухода Колбина, он под шумок самовольно сплавил стол выбывшего из обоймы товарища кому-то из, якобы, сильно нуждающихся соседей. Свою волюнтаристскую выходку аргументировал просто: подселят к нам кого или нет — вопрос открытый, а захламлять помещение площадью пятнадцать квадратных метров лишней мебелью — непозволительная роскошь. И без того развернуться негде.

Впрочем, после акции с выносом стола особо просторнее не стало, поскольку в кабинете, действительно, накопилось многовато крупногабаритных предметов. Львиную долю места занимали не столько столы, сколько три массивных двухсекционных сейфа и, обитый потертой от времени кожей, диван неопредёлённого возраста. Но наличие сейфов диктовалось суровой необходимостью, а диван… Диван — это почти святое!

Он стоял здесь с незапамятных времён, и никому, даже такому ярому борцу за свободное пространство, как Гришин, не пришла бы в голову кощунственная мысль, счесть его здесь лишним. К тому же, иногда он — в смысле, диван — бывал, практически незаменим. При случае, на нём можно было прикорнуть на часок-другой во время утомительных суточных дежурств… А теперь вот Андрею предстояло, наступив на горло собственной песне и снова водворить в кабинете третий стол…

Так или иначе, но «добро» на кадровые перемены Михалыч от него получил, хоть, надо признать, и в весьма своеобразной форме. Уже неплохо — считай, полдела сделано, с облегчением выдохнул подполковник. Ну а дальше я уж как-нибудь сам…

— Эй, Челноков, погоди! — окликнул вернувшегося с поста инспектора дежурный и протянул листок с номером телефона. — Тебя спрашивал муровский важняк, какой-то подполковник Ершов. Просил перезвонить.

Олег взял бумажку, посмотрел сначала на неё, потом на часы.

— Полдевятого, — с сомнением констатировал он. — А не поздновато звонить-то? Рабочий день уже тю-тю…

Дежурный пожал плечами:

— Не знаю. Сказал, срочно. И потом, это ж розыск, а у них что день, что ночь!

Олег набрал указанный номер, и, когда на том конце ответили, поздоровался:

— Добрый вечер. Могу я поговорить с подполковником Ершовым?

— Можете. Слушаю вас, — ответил усталый голос.

— Это инспектор Челноков, — представился Олег. — Дежурный передал, что вы хотели со мной переговорить.

— Совершенно верно.

— Вы по поводу сегодняшней стрельбы? — напрягся, было, старший лейтенант.

— Ни в коем разе, — открестился собеседник. — Кстати, вам в связи с утренним инцидентом беспокоиться не о чем. Насколько мне известно, там никаких проблем не предвидится.

— Откуда вы знаете? — грубовато спросил инспектор.

— Ну, во-первых, я при этом присутствовал и сам всё видел… А кое-какой опыт в подобных делах у меня имеется.

— Понятно.

— А, во-вторых, я уже связался с кем нужно, и меня уверили, что расследование — чистая формальность.

— Забавно. — Усмехнулся Олег. — Вы…

Он замолчал, не зная, как обратиться к человеку на том конце провода. Тот подсказал:

— Анатолий Михайлович.

— Вы, Анатолий Михайлович, похоже, в курсе моих дел, куда больше, чем я сам. Не слишком ли много внимания вы уделяете моей скромной персоне?

— У меня работа такая — быть в курсе, — уклончиво заметил тот.

День выдался напряжённый, Челноков от сегодняшних перипетий порядком подустал, да и игра в «кошки-мышки» никогда не входила в список его любимых развлечений, поэтому он перешёл на официальный тон:

— У вас своя работа, а у меня — своя, товарищ подполковник… — начал он, намереваясь разом выяснить, зачем понадобилось какому-то важняку из розыска так плотно интересоваться сотрудником дорожно-патрульной службы, но Ершов его опередил:

— Вот как раз о вашем трудоустройстве я и хотел бы поговорить. Надо пообщаться, и как можно быстрее.

— А кому надо? — уточнил Челноков без обиняков. — Вам или мне?

— Пока, мне, — честно признался Ершов. — Но, хотелось бы верить, что в ближайшей перспективе, и вам тоже…

А и чудные же дела порой творятся в нашем стольном граде

Майор милиции Ванин, мужчина возрастной категории «около пятидесяти», и весовой «хорошо за сто», тяжело отдуваясь, выбрался из душного актового зала, где подполковник Федоркин только что закончил разбор полётов, роздал всем сёстрам по серьгам и вставил фитили в соответствующие… Ну, в общем, куда положено, туда и вставил… Кто ж его, сердешного, так накрутил-то? — сокрушался майор, стоя на крыльце и обмахиваясь фуражкой. Не иначе, как в управлении пропесочили по итогам полугодия…

Вышеупомянутый подполковник руководил деятельностью участковых уполномоченных ОДВ по Красносельскому району, то есть являлся непосредственным начальником старшего участкового Ванина, и, похоже, перед самым началом совещания с личным составом огрёб он от кого-то из вышестоящих руководителей по полной… Чего греха таить, отчётность в отделе всегда хромала — что правда, то правда. Так, ведь, и территория та ещё! Чего стоит одна площадь трёх вокзалов, которую давным-давно облюбовали бесчисленные кидалы и гопники. Ладно бы только свои, что называется доморощенные, донимали, так ещё регулярно наведываются кочующие по городам и весям гастролёры.

Ежу понятно, что все эти искатели легкой наживы — и местные, и залётные — с завидным постоянством вносят свою посильную лепту в ухудшение криминогенной обстановки. А в результате имеет место что? Совершенно верно — рост преступности, который напрочь портит показатели эффективности деятельности всего подразделения. Потому как, с раскрываемостью тоже беда — уголовный розыск собственными силами не справляется. Да и как тут справиться, когда по штатному расписанию в отделе должно быть, не меньше восьми оперуполномоченных, а в наличии имеется всего пятеро. Хоть разорвись — на всё рук-ног не хватит! Понятное дело, такое положение вынуждает начальство принимать решительные меры, то есть подключать к сыскной работе участковых, на которых помимо оказания всестороннего содействия розыску, висит ещё и работа с населением. Тут уж, нравится, не нравится, а впрягайся и тащи! Однако если опер — коренник, то участковый, как не верти — пристяжной, а достаётся за низкую раскрываемость им отчего-то поровну.

От общих безотрадных рассуждений Ванину стало до того муторно на душе, что он с тяжким вздохом приложил руку к левой стороне груди. Сердчишко, вон, пошаливает, отдышка, лишний вес… Подустал, опять же… Где уж тут хорохориться, когда пенсия на горизонте маячит, с грустью продолжал размышлять о своём пожилой участковый. Может, ещё и поэтому в последнее время всё чащё он стал оказываться в роли мальчика для битья? Понятно же, что без пяти минут отставники — народ безответный… Как правило, начальственная выволочка не вызывала всплеска негативных эмоций у закалённого рутинными неприятностями по службе майора, но в этот раз он что-то всерьёз распереживался.

Участковый даже поморщился, вспомнив разнос, который прилюдно учинил ему дорогой начальник. Совсем озверел Федоркин, как с цепи сорвался! Чего, спрашивается, взъелся?! Ведь, нормальный же мужик! Всегда мы с ним ладили, да и околоток мой — Ванин привык называть свой участок на старый, еще дореволюционный манер — неизменно примерным считался. Так нет же — и по мою душу докопался. Обидно. Главное, было бы из-за чего… Не отреагировал, видишь ли, на сигнал… Ну, Матрёна!.. Он недобро помянул виновницу полученной сегодня взбучки. И так её уламывал, и сяк, всё надеялся, угомонится… Шиш с маслом! Мало того, что не утихомирилась, так ещё не поленилась «телегу» накатать. Вот же, делать бабке нечего! А-а-а… Один хрен, ни от кого сочувствия не дождёшься — только и остаётся, что самому себе в жилетку поплакаться.

Придя к такому пессимистичному заключению, участковый одернул китель, напялил на потную лысину фуражку и, зажав под мышкой папку с чистыми бланками, решительно двинулся в сторону подведомственной территории. Не успел он отойти и полсотни шагов, как рядом, с визгом и скрежетом, притормозила раздолбанная милицейская «шестёрка». Совсем ещё молоденький сержант, высунувшись из открытого окна, широко улыбнулся и подмигнул пожилому участковому:

— Здорово, Лукич. Чего такой невесёлый?

— Кому Лукич, а для тебя, зелень безусая, я — товарищ майор. Понял? На крайний случай, Александр Лукич… — по инерции рыкнул Ванин, который в обычное время питал отеческую слабость к этому юнцу Сашке Стеблову — своему тёзке и, в общем-то, неплохому парнишке, временно прикомандированному к отделу из полка ППС. Уже второй месяц тот околачивался в конторе на правах разгонного водителя и успел наладить добрые отношения с большинством сотрудников. Сашка всегда готов был помочь: отвезти куда надо, ну и так — подсобить по мелочи. Он постоянно болтался в дежурке или где-нибудь поблизости и, в связи с неопределённостью своего статуса, а также в силу безотказности натуры, неизменно готов был поучаствовать в любом мероприятии — всё-таки, не так тоскливо протекал промежуток времени, именуемый рабочим днём. Быстро сообразив, что сержантик не при делах и спускать на него собак было бы, по крайней мере, несправедливо, Ванин тут же пошёл на попятный и принялся оправдаться:

— Извини, Санёк… От начальства ни за что, ни про что досталось, вот и сорвался.

Парень понимающе кивнул:

— Я в курсе — сам Федоркина вашего в окружную управу возил. Когда возвращались, он всю дорогу ныл, какую ему пилюлю прописали за ненадлежащую организацию работы подчинённых. Ну, говорит, вернусь, я им, в смысле, вам, — Стеблов кивнул на Ванина, — порку устрою, мало не покажется… По всему видать, устроил. Только тебе-то за что обломилось? Ты же у нас, вроде как, образцово-показательный?

— Да понимаешь, Санёк, есть у меня на территории пенсионерка одна. Я её уже лет пятнадцать знаю — живёт и живёт себе бабуля, божий одуванчик, тихо, мирно. Короче, до недавнего времени совершенно нормальная, не скандальная старуха была, а тут вдруг недели две назад заявляется ко мне и давай страшилки рассказывать. Так мол и так, Александр Лукич, стала я подмечать, что иной раз в сумерки под вечер, а то и среди бела дня, под моими окнами, вроде как из канализационного люка, человек вылезает… То никого не было, а потом гляну — вот он. И человек тот, вроде как, нерусский — смуглый, патлатый, бородка чёрная. Одёжа тоже какая-то чудная — весь чем-то белым обмотан, будто саваном. В общем, сделай чего-нибудь. Я — женщина одинокая. Боязно мне…

Ну, успокоил её, как мог. Не волнуйся, дескать, разберусь. Сам-то, понятное дело, даже и заморачиваться не стал — мало ли что бабке от скуки могло померещиться. По годам-то старушенция уже в двух шагах от маразма и прочих прелестей преклонного возраста находится… А если даже и вправду кого видела, так у нас этих средне-азиатских гастарбайтеров пруд пруди — за всеми не набегаешься. В общем, по-тихому спустил на тормозах… Трёх дней не прошло, она снова припёрлась в опорный с жалобой, что опять инородец тот под окнами шастает… Что хошь, говорит, делай, а от этой напасти меня избавь… Куда деваться, пошёл к пятому дому во Втором Красносельском… Знаешь хрущёвку, что на отшибе стоит возле бывшего хладокомбината? Ну, там ещё бетонный забор и рядом что-то вроде небольшого лесочка… — сержант задумался, припоминая, потом утвердительно кивнул. — Так вот, Матрёна, пенсионерка моя, в крайнем подъезде на первом этаже обитает, и под её окнами действительно заброшенный коллектор имеется, совсем рядом с домом. Нашёл я люк, про который она толковала, не поленился, крышку приподнял, внутрь заглянул. Колодец, как колодец. Скобы насквозь ржавые. Если кто туда и лазил, то лет десять назад, никак не меньше. Потом зашёл к ней, чтобы отчитаться, мол, никаких следов не обнаружил, наверное, привиделось… Она, вроде как, и сама уже сомневаться стала, а было ли что? В общем, посидели, чайку попили, за жизнь покалякали да распрощались. Я уж и думать забыл, а она вчера в дежурку заявление притащила, типа, Ванин не принимает меры… Вот я на совещании под горячую руку и попал… Скорее бы уж на пенсию, что ли… — мрачно закончил он своё повествование.

Стеблов, изобразив на лице сочувствие, постарался утешить старшего товарища:

— Так тебе вроде недолго осталось! Кстати, сколько?

— А-а-а… — досадливо отмахнулся участковый. — Без малого ещё полгода этой мороки.

Сашка белозубо улыбнулся.

— Ну, за шесть-то месяцев ты нарушителя покоя той пенсионерки, как пить дать, и найти, и обезвредить успеешь.

Участковый в сердцах сплюнул, и, махнув рукой, молча двинулся куда-то во дворы.

— Погоди, Александр Лукич! — со смехом крикнул ему вслед Стеблов.

— Да пошёл ты! — обиженно огрызнулся майор.

— Давай, хоть, подвезу, что ли… — примирительно предложил молодой милиционер. — Чего ты будешь зря ноги бить? А моя девочка нас за пять минут домчит.

Ванин остановился — сердиться всерьёз на этого оболдуя он не мог — и, обернувшись, скептически оглядел видавшую виды машину:

— Нашёл девочку! Скорее уж, бабушка! Её поди давно уже на свалке заждались.

Сашка не обиделся.

— Ну, бабушка или девочка, а, всё одно, лучше уж на ней, чем пешедралом. Садись и не бухти.

Несмотря на солидный возраст, машинка и впрямь оказалась шустрой, так что до места добрались быстро. Ванин, пыхтя, выбрался из тесноватого для его комплекции «жигулёнка». Предварительно показав молодому милиционеру окна зловредной пенсионерки, выходившие прямо на жиденький осинник, глухой высокий забор хладокомбината и злосчастный люк, он направился к подъезду. Стеблов увязался, было, следом, но участковый деликатно намекнул, что присутствие посторонних при беседе с Матрёной Егоровной нежелательно:

— Ты это, Санёк… Если не особо спешишь, здесь обожди. Я её сейчас уламывать буду, чтобы кляузу свою забрала. А в таком деле…

— Усёк — чай, не дурак, — понимающе отозвался сержант. — Давай-давай… Я пока тут потусуюсь, воздухом поды…

Слова вдруг застряли у него в горле. Лицо застывшего с раскрытым ртом парня вызвало у Ванина сильнейшее беспокойство.

— Эй, эй, эй… Сашка, ты чего? — засуетился он, решив, что парню поплохело. Мало ли что — всякое, ведь, бывает…

А тот просто никак не мог справиться с изумлением и лишь молча тыкал пальцем, указывая куда-то за спину участкового. Майор обернулся и тоже остолбенел. Возле того самого коллектора, из-за которого они собственно сюда и приехали, неожиданно возник молодой человек среднего роста, лет примерно двадцати. Правда, появился он не из люка, как живописала о том пожилая леди, а, вероятнее всего подошёл со стороны находившегося поблизости бетонного забора. Впрочем, с таким же успехом, этот товарищ мог вынырнуть из какого-нибудь подъезда пятиэтажки… Его типичная для уроженца Востока внешность целиком и полностью подходила под описание, выданное пенсионеркой. Смуглый, длинноволосый, бородатый… Да и одет он был, весьма своеобразно. Чересчур уж неподходящий для нашей местности наряд молодого человека состоял из белых широких шаровар и такого же цвета короткого, едва прикрывающего колени, халата, туго перетянутого малиновым поясом. На голове у него красовался аккуратный белоснежный тюрбан. Ванин такое видел только в индийском кино…

— Ни фига себе! Прям, Боливуд какой-то, — пробормотал он. Потом сработал профессиональный рефлекс, и участковый с металлом в голосе громко окликнул экстравагантного незнакомца. — Гражданин, постойте!

Узрев стражей порядка, тот повёл себя, как и полагается человеку, не ладящему с законом — развернулся и, бросился бежать через лесок, петляя меж осиновых стволов.

— Стоять! — гаркнул ему в след Ванин, хотя, по опыту отлично знал, что это не сработает.

Майор собрался, было, припуститься за беглецом, но Стеблов, который, наконец, вышел из столбняка, ухватил его за плечо:

— Брось, Лукич! Куда тебе за ним угнаться? Не суетись. Давай в машину. Сейчас мы его перехватим — никуда не денется.

Они быстро запрыгнули в «шестёрку», и тут Сашка показал всё, на что была способна его развалюшка. «Жигуль» надрывно фыркал, скрипел, потрескивал, но всё же катился довольно резво. Подпрыгивая на неровностях, машина буквально летела мимо гаражей и помоек. Какими-то задворками сержант упорно продвигался к одному ему известному конечному пункту. Ванин не без оснований опасаясь, что от такой езды великовозрастное авто может в любой момент рассыпаться на запчасти, сидел, напряжённо вцепившись в сиденье. Гонка по разбитому асфальту продолжалось до тех пор, пока дорожка не упёрлась в очередной серый забор, сооружённый из бетонных плит. Сашка резко затормозил.

— Тут его дождёмся, — лаконично пояснил он.

— С чего ты взял, что он именно здесь объявится? — недоверчиво спросил участковый.

— Я недавно с ребятами из розыска в перехвате одном участвовал. Ну, они, на всякий случай, показали возможные пути отхода, — признался Стеблов. — Прямиком сюда прискачет — даже и не сомневайся.

В ответ Ванин только хмыкнул. Чтобы убедить его в обоснованности своих предположений сержант, привёл пару неоспоримых доводов:

— Сам прикинь, на людные улицы он не сунется — побоится. Не к метро же ему идти в такой приметной одежонке? А через тот лесок кроме как сюда, попасть больше некуда. Не боись, старик, ещё как объявится.

— Ну, ну… — скептически проворчал майор, вылезая из машины. — Ты, кстати, имей в виду, что он пока ничего такого не натворил.

— Да знаю я, — отмахнулся Стеблов, высовываясь из открытого окна и закуривая. — Сам разбирайся.

И тут же буквально в нескольких шагах от них, легко преодолев двухметровый забор, приземлился на корточки тот самый тюрбаноносец, которого они поджидали.

— Остановитесь, гражданин! — твёрдо приказал участковый, но…

Дальнейшее он помнил смутно… Беглец выпрямился и резко выбросил вперёд правую руку. Ванина ослепила яркая вспышка, а вслед за ней что-то рвануло, да так, что майор, когда очухался, обнаружил себя лежащим в кустах. Взрывной волной его отбросило в сторону метров на пять. В ушах стоял колокольный звон, перед глазами плыли цветные круги. Немного придя в себя, он с грехом пополам принял сидячее положение и осмотрелся мутным взором. Повсюду вокруг белели разлетевшиеся из его папки бланки, а неподалёку полыхала открытым огнём деформированная взрывом груда металла — то, что раньше было служебной машиной. В языках пламени на водительском сидении бесформенной обуглившейся массой догорало тело Саньки Стеблова… Всё ещё плохо соображая, участковый долго шарил по карманам, прежде чем отыскал, наконец, мобильник. Потом, с трудом попадая непослушными пальцами в нужные кнопки, набрал номер дежурной части…

Ершов целыми днями носился где-то по начальственным кабинетам. Самоустранившись от всего остального, он решал одну единственную, набившую уже оскомину, проблему — кадровую. Поскольку никаких особо срочных дел, требующих приложения титанических усилий, пока вроде бы не предвиделось, Гришина такая ситуация вполне устраивала. Да и вообще, порой он не прочь был посидеть в одиночестве, чтобы без помех разобраться, например, с накопившейся перепиской… И только-только собрался он приступить к этому, может, не самому развеселому, но неизбежному процессу, как дверь распахнулась, и в кабинет пулей влетел запыхавшийся Лёшка Лавров. Он был до крайности возбуждён и сразу с порога, даже не поздоровавшись, громогласно заявил:

— У тебя в округе происшествие!

Андрей, не торопясь, без суеты оторвался от своего занятия и укоризненно посмотрел на ввалившегося без стука приятеля, вернее, друга, ну и по совместительству эксперта-криминалиста ЭКЦ.

— Чего вы, Алексей Николаевич, орете, как белый медведь в теплую погоду? — как можно спокойнее, язвительно осадил его Гришин цитатой из бессмертного творения Ильфа и Петрова. Выдав на-гора сию лапидарную сентенцию, он, как ни в чём не бывало, опять уткнулся в бумаги, буркнув: — Нашёл, чем удивить! У меня, что ни день, то происшествие! — потом ворчливо прибавил. — Две недели не виделись, а он… Ни тебе здрассте, ни как здоровье…

Впрочем, приняв во внимание взвинченное состояние Лаврова, оперативник смягчился. Судя по разрумянившейся физиономии, этот «ботаник» преодолел на своих двоих, аж, шесть лестничных маршей, не удосужившись воспользоваться лифтом — видно, очень торопился. А для того, чтобы Лёшка примчался, сломя голову, с шестого этажа на третий, нужны веские основания. Опять же, врождённая интеллигентность никогда не позволила бы ему вломиться вот так, без стука, без предупреждения, не имея на то серьёзных причин.

— Ладно, чего уж… — Гришин широким жестом указал на диван. — Присаживайся и выкладывай, что там, в моём любимом Центральном округе, стряслось такого, о чём я пока ещё не знаю? Только, очень тебя прошу, поменьше эмоций, побольше информации. И, желательно, членораздельно… Подлежащее, сказуемое и так далее…

Малость отдышавшись, эксперт коротко поведал об инциденте, произошедшем в муниципальном образовании «Красносельское». Как оказалось, и сам он узнал о случившемся только что. Суть сводилась к следующему. С полчаса назад двое сотрудников местного ОВД на служебной машине за кем-то погнались… Почему, пока не очень понятно… Догнали… А этот кто-то, буквально, лёгким манием руки взорвал милицейский автомобиль, и тот сгорел дотла… Честно говоря, скудное собрание фактов, содержащихся в рассказе криминалиста особого энтузиазма у оперативника не вызвало. Когда Лавров закончил, Андрей лишь небрежно заметил:

— Погоня. Взрыв. В целом, увлекательно. Только я-то здесь каким боком? Насколько мне удалось понять из твоего сумбурного повествования, нечто трудно-объяснимое произошло в «Красносельском»… Ну, допустим, взорвали ментовскую тачку. Что с того? Если помнишь, я работаю в отделе по раскрытию умышленных у-бийств, — сказал он раздельно. — Тебе не хуже меня известно — нет тела, нет дела… Так что, меня это пока не касается.

Эксперт понурился:

— Видно, прав был мой научный руководитель Вальтер Карлович Шульц, — с тоской глядя куда-то в пол, глубокомысленно изрёк он. — Старик любил поразглагольствовать на самые разнообразные темы, и, когда учил меня уму-разуму, частенько говаривал: «Раз и навсегда запомните, Алексей, одну аксиому: как я скажу, так меня и поймут. А если вдруг меня не поняли, значит, я хреново объяснил».

При этом Лавров виновато уставился на сыщика.

— Позор на мою седую… М-да… — он печально погладил свой почти начисто лишившийся растительности затылок и поправился. — Скорее уж лысую головушку… Извини, Андрюш. Совсем забыл сказать, что вместе с машиной сгорел водитель.

У Андрея с языка немедленно сорвалось его извечное дурацкое «опаньки», что, в зависимости от ситуации, означало либо высшую степень заинтересованности, либо сильное удивление.

— Это в корне меняет дело, — пробормотал он и мрачно подытожил. — Выходит, тело уже есть.

Тут на столе затренькал телефон.

— Гришин у аппарата, — быстро ответил Андрей. — Ага… Напротив сидит… Понял… Еду… — он положил трубку и так выразительно посмотрел на Лаврова, что тот даже поёжился. — А сразу нельзя было сказать, нас с тобой срочно туда направляют?

Оперативник быстренько собрал разложенные на столе бумаги и засунул их в недра сейфа, недовольно ворча:

— Чётр-те что творится! С каких это пор в ЭКЦ начали новости узнавать раньше сыскарей? — заперев металлическую дверцу на ключ, он не слишком учтиво подтолкнул друга к выходу. — Пошли, мозгокрут!

Ни для кого не секрет, что за последние годы улицы столицы превратились непреодолимое препятствие для проезда авто — и прочего наземного транспорта. Город просто-таки погряз в «пробках». Но сегодня свершилось чудо — Гришин почти беспрепятственно добрался до работы на своём «Фокусе», причём, даже, не опоздал на утреннее совещание. О таком счастье можно было только мечтать. Обычно, выходя из дома, он садился за руль, доезжал до ближайшей станции метро, бросал там машину и пересаживался на подземку. Но сегодня, как уже говорилось, ему удалось практически невозможное, и Андрей понадеялся, что удачное начало дня сулит и в дальнейшем столь же благоприятную дорожную обстановку. Пребывая в этом наивном заблуждении, вместо того, чтобы привычно воспользоваться услугами метрополитена, он предложил Лаврову, поехать на машине, и тот согласился. А напрасно… Конечно находиться в салоне условной иномарки было куда приятнее, чем в душном битком набитом людьми вагоне, но когда друзья, проторчав почти час в невесть как образовавшихся вдруг на их пути «пробках» и «пробочках», добрались до места, весь позитив от комфорта незаметно улетучился…

Возле обгоревшего остова автомобиля толпилось множество людей. Никакого отношения к праздношатающейся публике, охочей до сенсаций, собравшиеся не имели. Присутствовали исключительно представители столичных силовых ведомств, причём все, как на подбор, в чинах не ниже полковника. Каких только мундиров и погон тут не было — и милицейские, и прокурорские… Даже сотрудники МЧС и те засветились. Само собой, не обошлось без фээсбешников — куда ж без них! Чекисты — внешне неприметная компания из четырёх человек в штатском — кучковались чуть в сторонке. Свято храня верность традициям, в процесс они не вмешивались и главным образом были озабочены сохранением на лицах соответствующего ситуации значительного выражения…

Слетелись стервятнички! — без малейшего почтения к высоким званиям мысленно констатировал Гришин, мрачно разглядывая этот гомонящий птичий двор. Ни черта в нашем царстве-государстве не меняется. На место громкого преступления съезжается куча начальников с многочисленными прихлебателями, а настоящим делом занимаются всего-то трое: судмедэсперт, прокурорский следак да эксперт-криминалист. Первый из этого скромного списка трудяг уже закончил наружный осмотр обугленного тела и теперь диктовал второму описание выявленных на трупе повреждений. Следователь же старательно заносил в протокол то, что сообщал ему медик. Ну а третий, то есть местный криминалист, до этого производивший забор проб грунта на месте взрыва и поиск предметов, могущих, по его мнению, нести на себе следы взрывчатых веществ или продуктов взрыва, принялся за выпиливание фрагментов деформированного обгоревшего кузова для проведения дальнейших исследований.

— Нечто в этом духе я и предполагал, — удручённо констатировал Гришин, ещё раз неодобрительно оглядев толпу начальников, и обернулся к Лаврову. — Бесполезняк! Через это стадо, — очевидно он имел в виду понаехавшее и плотно обступившее место происшествия, руководство всех мастей, — нам с тобой всё равно не пробиться. Да и незачем… Воистину, генералу — генералово, оперу — оперово! — философски промолвил Гришин. — Конечно, не мешало бы основательно прошерстить прилегающую территорию, да, поздновато уже. Даже если что и было, так эти слоны всё затоптали. Валим-ка мы отсюда!

— Но как же? — слабо возразил Лавров. — Ведь, ты же — куратор…

— Ну, по этому поводу ты особо-то не переживай — кураторов тут и без меня хватает, — небрежно отмахнулся опер и присмотрелся к тем, кто работал на месте взрыва. — Следак с криминалистом мне знакомы — вроде, ребята толковые… А медик, он медик и есть… Пусть пока оформляют всё, как положено. После, в спокойной обстановке, без суеты разберёмся.

Такой безответственный подход сыщика к исполнению своих служебных обязанностей Лаврова, мягко выражаясь, удивил. Сам он был человеком обязательным и подобных вольностей себе никогда не позволял.

— Неужели не видишь, какой бардак господа начальники здесь устроили? В этой куче только нас с тобой не хватало, — попытался урезонить его оперативник, а потом издевательски предложил. — Нет, конечно, ты можешь попытаться протиснуться между генеральскими задницами… Вот только, стоит ли? — бросил он через плечо, направляясь к машине.

Временами Андрей бывал чрезвычайно убедителен. Криминалист с минуту постоял в нерешительности, но, ещё разок окинув взглядом скопище людей в форме, благоразумно последовал за другом.

Отойдя уже порядочно от места взрыва, оперативник обратил внимание на какой-то предмет у себя под ногами, наклонился и поднял с земли невзрачное на вид, но довольно массивное серебристое кольцо, украшенное плоским синим камнем в форме правильного шестиугольника. От времени оно изрядно поистёрлось и выглядело не ахти. Металл, из которого был изготовлен перстень, не производил впечатления благородного. На мельхиор смахивает, предположил сыщик. Да и камушек простенький, явно, не драгоценный… Скорее всего, дешёвка…

Присмотревшись повнимательнее, он различил на гладкой поверхности минерала непонятный узор. Даже и не узор, а так… цепочку из десятка, может, чуть больше, тускло-жёлтых мелких кристалликов, выложенных в форме рыболовного крючка или чего-то очень похожего. Что бы это могло означать? — заинтересовался, было, Гришин, но тут течение его мыслей резко изменило направление. Стоп! А, ведь, это кольцо запросто мог впопыхах обронить интересующий нас подрывник. Оперативник обернулся и посмотрел туда, где толпились разноведомственные лампасники. Метров сто, будет, прикинул он. Вполне вероятно, что, убегая, потерял… Однако возвращаться Андрей не стал, и попросту сунул находку в карман, здраво рассудив, что, в случае крайней необходимости, запросто сможет её задним числом приобщить к материалам дела.

По дороге в Управление он ненавязчиво поинтересовался у Лаврова:

— Как я понимаю, исследование вещдоков по этому делу всё равно поручат вам — в смысле, петровским экспертам?

Тот неопределённо пожал плечами:

— Скорее всего. Местным уж точно не по зубам — у них ни приборов приличных, ни специалистов…

— А, если вам, то кому конкретно?

— Кому? — Алексёй задумался, прикидывая вслух. — Пудов не потянет — молод ещё. Сидорова в отпуске. Лапшов в командировке…. — после чего пришёл к однозначному выводу. — Выходит, что кроме меня больше некому.

— Ну, тогда не забудь о моём праве первой ночи, — усмехнулся сыщик и процитировал банальность, многократно озвученную в детективных сериалах: — Информация, она, как красивая женщина — дорогого стоит!

— Я, может, и рад бы забыть, да ты не дашь — сто раз напомнишь, — в тон ему ответил эксперт.

— Это точно, — согласился Гришин. — И вот ещё что… — словно невзначай добавил он, извлекая из кармана только что найденный перстень. — Определи, если не в напряг, что за металл, какой камень? Ну, и вообще… Ладно?

Лавров взял кольцо в руки и тут же принялся внимательнейшим образом его разглядывать.

— Восточный стиль, — заметил он мимоходом.

— С чего ты взял? — рассеянно спросил Андрей, не отрывая взгляда от дороги и резко перестраиваясь в крайний левый ряд.

— С чего? По периметру ободка оправы, выгравирована надпись арабской вязью… — как нечто само собой разумеющееся, сообщил эксперт. — Ты сам-то не заметил, что ли?

— Не успел, — признался Гришин, продолжая лавировать в потоке машин.

— Постой-ка, друг ситный, — насторожился криминалист. — А откуда у тебя это кольцо взялось? — подозрительно осведомился он.

Словно исполняя просьбу товарища, Гришин остановился на красный сигнал светофора и честно сознался:

— Лёш, да я всего пятнадцать минут назад его с земли подобрал. Времени рассматривать как-то не было…

Эксперту такой ответ не понравился.

— Хочешь сказать, нашёл его неподалёку от сгоревшей машины? — продолжал допытываться он.

— Ну да, метрах в ста примерно, — уточнил Андрей и невинно поинтересовался. — Чего ты напрягся-то так?

— А вдруг это улика? Ты же, практически, с места преступления вещественное доказательство упёр! — не на шутку разволновался криминалист.

— Да брось ты причитать, — отмахнулся оперативник. — Если выяснится что-нибудь интересное об этом кольце — а ещё лучше, о его владельце — я мигом всё оформлю, как положено. Приглашу пару понятых, и быстренько слеплю протокол обнаружения и изъятия. Чай, не впервой! Сработаю — комар носа не подточит! Так что за процессуальную сторону не переживай — это уж моя забота. Была бы от этого перстенька какая-никакая польза — вот что важно!

Несколько дней они не виделись — всё как-то недосуг было. Но в пятницу, ближе к обеду, Гришин выкроил-таки время и забежал на шестой этаж в лабораторию, где хозяйничал Лавров и его присные. Просунув голову в приоткрытую дверь, он поздоровался:

— Привет переднему краю науки и лично Алексею Николаевичу!

Тот оторвался от изучения какого-то графика на мониторе компьютера и кивнул:

— Привет. Заходи.

— Заключение по взрыву готово? — спросил сыщик, едва переступив порог.

Лавров отреагировал на вопрос несколько своеобразно:

— Готово-то оно готово… — раздумчиво протянул он. — По большому счёту осталось только подписать да в канцелярию закинуть, только вот…

— Любишь ты, Лёша, тянуть кота… Сам знаешь за что… Неужели, нельзя обойтись без этой твоей тягомотины? Дай, сам гляну.

Эксперт пожал плечами, дескать, как знаешь, извлёк из вороха бумаг, в беспорядке наваленных у него на столе, нужную и протянул оперу. Тот быстро пробежал документ глазами и вопросительно вытаращился на автора документа.

— Что значит, «пригодных для идентификации следов взрывчатого вещества и продуктов взрыва на поверхности обследуемых объектов не обнаружено»?

— То и значит, что на предоставленных для исследования фрагментах кузова автомобиля, на форме участкового, находившегося поблизости, в образцах грунта… Короче, нигде ничего! — в упрощённой форме повторил криминалист собственные выводы, изложенные в заключении. — Так понятнее?

— Ни черта не понятнее! — возмутился Гришин. — Ты можешь толком объяснить?

— Чего ты от меня-то хочешь? — огрызнулся Лавров. — Окружной эксперт произвёл забор проб грунта с места взрыва и определил, какие предметы подлежат изъятию… Что мне прислали, то я и исследовал! Результаты перед тобой. Всё!

Пропустив мимо ушей исполненную праведного негодования отповедь, Гришин настырно повторил свой недавний вопрос:

— И всё-таки, что это значит?

Лавров уже остыл.

— Вариантов немного. Если быть совсем точным, то я, лично, вижу всего два, — уточнил он. — Первый — мы имеем дело с абсолютным стопроцентным сгоранием применённого взрывчатого вещества.

— А такое разве возможно? — с сомнением спросил Андрей.

Криминалист скорчил кислую мину.

— Разве что, чисто теоретически. Насколько мне известно, даже в идеальных лабораторных условиях добиться этого пока никому не удавалось. Если исходить из предположения, что мы имеем дело с применением некого взрывчатого вещества, то всё-таки должны были сохраниться, хотя бы, микрочастицы, микроследы продуктов взрыва…

— Понятно, — прервал его Гришин совершенно неудовлетворённый подобным объяснением. — Переходи к варианту номер два.

— Второй тебе тоже мало чем поможет, — продолжил Лавров. — У меня есть сильное сомнение, что там вообще произошёл обычный взрыв… Дело в том, что температура химического взрыва, в зависимости от взрывчатого вещества, обычно колеблется в пределах от тысячи семисот до четырёх с лишним тысяч градусов по Цельсию. В нашем же случае, она не достигла даже тысячи.

— Откуда такое предположение? — поинтересовался сыщик.

— Это, Андрюша, не предположение, а факт. Тебе известна температура плавления алюминия и меди?

Гришин отрицательно помотал головой.

— М-да… Можно было и не спрашивать… — буркнул Лавров себе под нос и объяснил. — Для алюминия — примерно семьсот, для меди — немного больше тысячи… Ты видел, что с машиной стало? Разворотило, не узнать. Вроде бы, всё, как и полагается, после самого ординарного химического взрыва… Если бы не один нюанс — в электропроводке автомобиля алюминиевые провода оплавились, а медные — нет… Несоответствие температур налицо.

— Допустим, — подумав, согласился Андрей и немедленно пристал с новым вопросом. — Но если, там рвануло не обычное взрывчатое вещество, то что?

На сей раз, Лавров с ответом не торопился.

— Ты же знаешь, как я ненавижу гипотетику… — нехотя начал он. — Имей в виду, что об этом в официальном заключении нет и не будет ни полслова. Следствие поставило передо мною конкретные вопросы — я дал на них конкретные ответы. А о том, что я тебе сейчас расскажу, пожалуйста, никому. Не хотелось бы, прослыть околонаучным фантастом… — сыщик сделал успокаивающий жест, как бы зарывая рукой рот на молнию, после чего Алексёй продолжил, почему-то перейдя на полушёпот, хотя в кабинете никого из посторонних не было. — Произошедшее вполне могло быть взрывом шаровой молнии. Вообще-то, природа этого явления до сих пор остаётся загадкой — никто пока толком так и не смог однозначно сформулировать, что же всё-таки из себя представляет шаровая молния. В общем, единства мнений на сей счёт не наблюдается, зато, среди исследователей набралось уже немало вполне серьёзных учёных, которые вроде бы установили эмпирическим путём — понятия не имею, как им это удалось — что температура взрыва шаровой молнии колеблется от ста до тысячи градусов. И при этом подобный взрыв обладает значительной разрушительной силой. То, что произошло с милицейской машиной, вполне вписывается… — заметив недоверчиво-скептическую ухмылку, появившуюся на физиономии Андрея, он недовольно заметил. — Я тебя сразу предупредил, что это всего лишь предположение.

Не желая понапрасну обидеть друга, Гришин призвал на помощь регулярно срабатывающую обезоруживающую улыбку.

— Да не дуйся ты, Лёшка. Просто, слишком уж всё неконкретно. Это, как говорит мой мини-шеф Анатолий Михайлович, истина в диапазоне от фиг его знает до очень может быть… — он постарался перейти на серьёзный тон. — Правильно ли я понял? Ты всерьёз допускаешь мысль, будто странно одетый товарищ с Востока мог метнуть в разгонную «шестёрку» шаровую молнию? — в порядке сомнительного умозаключения поинтересовался опер.

— Сколько раз ребе говорить, — устало отозвался Лавров, — выводы, не по моей части. Мое дело — исследование предоставленного материала… А в данном случае я всего лишь попытался, более или менее логично, объяснить необъяснимое.

— Ну, да… Ну, да… — в задумчивости пробормотал Андрей, возвращая криминалисту заключение, которое до сих пор всё ещё держал в руках. — Похоже, насчёт вариантов, ты был прав. Хрен редьки не слаще — ни тот, ни другой, не катит! Что ж, и на том, как говорится, спасибо.

Озадаченный выводами экспертизы, он собрался, было, покинуть лабораторию, но спохватился:

— А что с кольцом?

— Да почти ничего особенного. Перстень-печатка ручной работы. Отлит из серебра отвратительного качества. Количество примесей чудовищное, но всё же металл благородный. Вставка — лазурит в форме гексагона, то есть, правильного шестиугольника… — пояснил он. — Поверхность камня плоская, отшлифована уж точно не на современном ювелирном оборудовании. В общем — кустарщина, и по всей видимости довольно древняя… В некоторых деталях просматривается ярко выраженный восточный стиль исполнения и восточное же происхождение…

— Это ты, по поводу надписи на арабском?

— Не только, — с этими словами Лавров извлёк из верхнего ящика стола перстень и приступил к подробным объяснениям, указывая остриём карандаша, словно указкой, на что обратить особое внимание. — Вот этот бортик опоясывающий камень называется ободковой оправой. На нём по всему периметру выгравирована, хоть и порядком затёртая, но вполне прилично сохранившаяся, надпись на арабице — при желании прочесть можно… — и предваряя возможный вопрос, сразу же категорично открестился. — С переводом пролёт — извини, не моя тема. Как ты совершенно справедливо заметил, это первый аргумент в пользу восточного происхождения, хотя, вполне возможна примитивная стилизация… Второй — форма камня. Геометрически правильный шестиугольник издавна широко распространен в декоративном искусстве мусульманских стран, а уж в ювелирном деле и подавно… А сейчас будет и третий… Только для начала на пару секунд перестань быть сыскарём, озабоченным единственно тем, чтобы искоренить преступность, как социальное явление, и вспомни, что в мире есть красота.

Гришина такое вступление не вдохновило. Он подозрительно покосился на Лаврова. Эк его разобрало! Не иначе, как совсем уработался, мысленно посочувствовал другу Андрей, но промолчал. А криминалист, как ни в чём ни бывало, продолжал:

— Посмотри, какой интересный тёмно-синий самоцвет. С золотистыми вкраплениями. Напоминает южное ночное небо усыпанное звёздами… — на этом лирическая часть закончилась и Лавров стал прежним экспертом-криминалистом. — Поначалу, пока рассматривал невооружённым глазом, подумал, игра природы, но цейссовскую оптику не проведёшь, — он кивнул на свой любимый микроскоп. — Вкрапления эти — мелкие кристаллы пирита, которые какой-то умелец, по всей вероятности, очень много лет назад, весьма надёжно вставил в камень. Видишь, они образуют цепочку, загибающуюся в некое подобие крючка? Я мудрствовать не стал. Решил, раз так на небо похоже, стало быть, небо и есть. Пошарил по астрономическим справочникам и, вроде бы, разобрался, что к чему. Скорее всего, это схематичное изображение созвездия Скорпиона… Кристалл, тот, что чуть покрупнее остальных… ага, вот этот… надо полагать, соответствует Антарес — ярчайшей из четырнадцати звёзд созвездия. Вот так-то!

Хотя, вся информация, касающаяся перстня, собранная Лавровым носила чисто познавательный характер и — пока, во всяком случае — не имела никакого отношения к расследованию обстоятельств злосчастного взрыва, Гришин, действуя по принципу «не понял, переспроси — от тебя не убудет», усомнился по поводу последнего аргумента:

— Да бог с ним, со Скорпионом. Восток-то здесь при чём? — влез он с очередным вопросом.

— Да при том, что это созвездие южного полушария, — ехидно пояснил Лавров. — А в северном наблюдать его целиком можно только находясь южнее сорок пятой, если не ошибаюсь, параллели. Из Москвы, к примеру, его и вовсе не видно, зато в странах мусульманского востока любуйся себе на здоровье, — он выдержал небольшую паузу. — Ты мозги-то напряги, пинкертон! Чтобы что-то изобразить, нужно, по меньшей мере, знать, как это что-то выглядит.

Гришин смущённо кашлянул в кулак и постарался увести разговор в сторону.

— Ну-с, ладно. Насколько я тебя знаю, всё перечисленное относится к категории «ничего особенного». Теперь давай, выкладывай своё «почти»!

— Терпение, друг мой, — заговорщицки подмигнул Лавров и аккуратно поставил перстень плоским камнем вниз на небольшие электронные весы, находившиеся у него под рукой, на рабочем столе. — Смотри внимательно.

Цифры на дисплее замелькали и остановились на 23,3.

— Что видишь? — спросил эксперт.

— Двадцать три и три десятых, надо полагать, грамма, — констатировал Андрей.

— Верно, — подтвердил Лавров. — А так?

Он положил кольцо на бок. Весы показали: 19,6.

— Опаньки! — в своей традиционной манере отреагировал Гришин. — И как сей фокус понимать?

Лавров проделал рукой какое-то неопределённое движение, долженствовавшее, по-видимому, означать, что ответа у него нет. Гришин удивлённо присвистнул:

— Никогда бы не подумал! Лёша Лавров и вдруг чего-то не знает!

И, хотя, в словах его не было издёвки, криминалист несказанно смутился:

— Да иди ты… к Шекспиру!

— Намёк понял. Есть многое на свете, друг Горацио, ну и так далее… — постарался сгладить неловкость Гришин.

— Угу… — мрачно подтвердил криминалист и тут же оптимистично заверил. — Пока не знаю, но, дай срок, выясню.

Этот, если заведётся, непременно выяснит, с уважением посмотрев на товарища, подумал сыщик, а вслух сказал:

— Ладно, это твои штучки-дрючки. Лучше подскажи, как бы мне побольше разузнать об этом перстне? По базе похищенного я его, само собой, проверил — ничего похожего. Но вещица-то, сам говоришь, несовременная. А вдруг на историческую ценность мирового масштаба тянет? Тут специалист требуется. А у тебя среди разных высокоучёных товарищей завязок полно. Поможешь?

— О чем речь! — Лавров тут же разыскал среди документов, загромождавших его стол, пухлую визитницу, до отказа набитую карточками. — Сейчас посмотрим, кто у нас тут есть? Тебе, пожалуй, подойдёт… — бубнил он, просматривая визитки, пока наконец, не нашёл нужную. — Вот! Профессор Ташмухаммадов Бахтияр Мастибекович — ориенталист!

— Кто? — не понял Андрей.

Лавров укоризненно покачал головой.

— Чему тебя только в школе учили?

Гришин не обиделся.

— Ты всё-таки не забывай, что обучался я, хоть, и в бывшей высшей, но, всё же, школе милиции, — невозмутимо парировал он. — А там нам совсем другие дисциплины преподавали.

Лавров желчно осклабился:

— Верю. Что ж, придётся сделать скидку на твоё недообразование… — оскорбившись подобной нелицеприятной оценкой суммы полученных им за время учёбы знаний, сыщик фыркнул, но эксперт это проявление недовольства проигнорировал. — Ориенталистика или, говоря по-русски, востоковедение, — уточнил он, — есть совокупность научных дисциплин, изучающих историю, экономику, литературу, языки, искусство, религию, философию, этнографию, памятники материальной и духовной культуры стран Востока. Уяснил? К тому же, Ташмухаммадов ещё и арабист с мировым именем. Между прочим, специалистов равных ему по уровню в России нет, да и в мире — не так много. Сейчас он — заместитель директора Института Востоковедения, но, помимо административной работы, всё ещё параллельно продолжает заниматься наукой — возглавляет научный центр изучения стран Ближнего и Среднего Востока. На днях я с ним свяжусь, объясню ситуацию — думаю, в помощи не откажет. Только учти, человек он очень занятой, так что, как только даст отмашку, будь готов быстренько к нему выдвинуться.

— Не вопрос! Я, как юный пионер, всегда готов! — заверил друга Гришин, переписывая на листок Ф.И.О. и рабочий телефон профессора. Потом взял со стола перстень и засунул его в карман. С грустью проводив взглядом непростое колечко, Лавров шумно вздохнул, словно ребёнок, у которого забрали сильно заинтересовавшую его игрушку. Андрей это заметил.

— Извини, Лёша, но магазин закрывается, — с издёвкой объявил он. — Будешь себя прилично вести, как-нибудь потом дам поиграть… — Лавров открыл, было, рот, чтобы достойно ответить, но Андрей его опередил. — Шу-чу! Вот закончу со всеми выяснениями, и если ничего из ряда вон не случится, предоставлю его в полное твоё распоряжение на пару-тройку дней. А там хоть обысследуйся.

— Шутки-шутками, а тот, кто разберётся, в чём тут секрет, обоснует да ещё и найдёт этому эффекту разумное применение в прикладной сфере, может смело на Нобелевку претендовать, — бросил Лавров в спину уходящему сыщику вместо прощания.

— Так, претендуй — я ж не возражаю! — уже из-за двери отозвался Гришин. — Глядишь, и, правда, премию получишь! Только, ты уж не забудь, я — в доле!

Непредвиденный повод для экскурса в восемьдесят седьмой

На часах было четырнадцать ноль-ноль — время самое что ни на есть обеденное. И, расставшись с Лавровым, Андрей покинул управление с твёрдым намерением непременно отведать чего-нибудь вкусненького. Несмотря на плотный рабочий график, если такое определение вообще применимо к его слабо поддающейся планированию деятельности, Гришин иногда всё-таки выкраивал время на то, что принято называть маленькими радостями. Вот и сегодня он решил наведаться в одно местечко, где кормили так, что пальчики оближешь, к тому же, недорого. Да и добираться не более получаса, что по нынешним временам — пустяк…

В двух шагах от бывшей Колхозной, а ныне Большой Сухаревской, площади, в старом двухэтажном доме до сих пор сохранилась, открытая ещё в семидесятых годах прошлого века, чебуречная. Утверждение, что в ней побывал, если не каждый второй, то уж точно каждый третий, житель столицы, не сильно погрешит против истины. В былые времена она пользовалась бешеной популярностью у нищих студентов и работяг. Впрочем, не брезговала заглядывать сюда на огонёк и трудовая интеллигенция… Удивительно другое, поток желающих посетить это не слишком презентабельное заведение — где даже присесть негде и есть приходится стоя за высокими столиками — не иссякает по сей день.

Сейчас, как и раньше, здесь можно встретить и пенсионеров, традиционных поклонников совкового общественного питания, и ностальгирующих по молодости людей среднего возраста, и безусую молодёжь… Короче, и по сию пору публика в заветной «чебуречке» тусуется самая разновозрастная и разношёрстная. По мнению завсегдатаев, знакомых с этой, по большому счёту, забегаловкой ещё с советского периода, нынешние повара лепят точно такие же чебуреки, что и лет тридцать назад. Ну, тридцать не тридцать, а за последние пятнадцать Андрей смело мог поручиться — и вкус нисколько не изменился, и качество не пострадало. Ещё до армии, его затащили сюда друзья. Именно тут ему объяснили, как надо правильно есть чебурек. Выяснилось, что правильно — это с помощью трёх ложек: двумя держишь, зажав его родимого с обеих сторон, а когда откусываешь кусочек, в третью сливаешь бульон, который потом выпиваешь. Тогда ему показалось, что ничего вкуснее он в своей жизни не пробовал. И хотя, времени с тех пор прошло немало, периодически Андрей нет-нет да навещал эту точку общепита, чтобы побаловать себя «тем самым вкусом». Одно огорчало — алюминиевые ложки исчезли безвозвратно!

По мере приближения к знакомой харчевне, Гришин всё больше утверждался в правильности своего изначального намерения, навернуть пяток — никак не меньше — горячих, с пылу с жару, смачных чебуреков. Слюноотделительный процесс был в самом разгаре, когда в кармане куртки заверещал мобильник. Звонил Ершов.

— Андрей, ты сейчас где? — вкрадчиво поинтересовался он.

— На Сретенке, — обтекаемо отозвался Гришин, почувствовав скрытую угрозу своим гастрономическим устремлениям, и не ошибся.

— Отлично! — расторопно отреагировал Михалыч. — Селивёрстов переулок, дом один-А. Труп женщины. Суток трое, или около того, пролежала в прихожей собственной квартиры — сегодня утром обнаружили. Хорошо, деньки стоят нежаркие, а то бы, сам понимаешь… Короче, пока неясно: криминал или нет. Двигай срочно туда! — дав ценные руководящие указания, он моментально отключился.

Селивёрстов в трёх кварталах отсюда, водворяя телефон обратно в карман, сориентировался по месту Андрей. Видно, придётся трапезу отложить, а жаль… Напоследок он бросил исполненный безнадёжности взгляд в сторону такой близкой и желанной «чебуречки». Её металлическая дверь регулярно открывалась и закрывалась, впуская внутрь голодных и выпуская наружу уже совершенно других, сытых и довольных, людей.

— Да гори оно всё синим пламенем! — вслух возмутился он, решительно направившись ко входу в чебуречную. — Четверть часа погоды не делают. Перекус — минутное дело!

Как только Андрей вернулся в управление, Михалыч встретил его вопросом:

— Так, что там в Селиверстове?

— Да ну их! — раздражённо отмахнулся Гришин. — Местные совсем нюх потеряли! Какой там, к лешему, криминал?! Без очков видно, чистый «передоз»! Похоже, покойница плотно на «герыче» сидела, и, к бабке не ходи, не первый год. На венах живого места нет… Короче, зря промотался.

Он в сердцах бросил на стол увесистый полиэтиленовый пакет.

— А это что? — поинтересовался Ершов.

— Это? — переспросил Гришин, извлекая из пакета пару объёмистых фотоальбомов. — Это я так, на всякий случай, прихватил. Ей-то они уж точно больше не понадобятся. Хочешь, взгляни…

Ершов взял один и начал перелистывать. Поначалу он безразлично скользил взглядом по фотографиям, но потом присмотрелся уже внимательнее, словно, припомнив что-то давно забытое…

— Как зовут… звали эту мадам? — спросил он вдруг.

— Виктория Николаевна. А что?

— Случайно, не Стальчевская? — продолжал допытываться Михалыч.

— Совершенно случайно — именно она, — в тон ему ответил Андрей и, в свою очередь, тоже счёл нелишним полюбопытствовать. — Не иначе, как знакомая?

— Очень давняя, — задумчиво ответил Ершов.

Из запасников памяти всплыло приключение двадцати… Да теперь у ж, пожалуй что, двадцатидвухлетней давности…

Дело было в ноябре восемьдесят седьмого. Как-то вечером наполнил о себе школьный товарищ Костя Межибовский, с которым они к тому времени уже давненько не виделись, да и не слышались тоже порядочно. В ту пору он работал звукооператором у Талькова и вместе с ним месяцами — а что поделаешь, куда собака, туда и хвост — колесил по стране с гастролями. Периодически наведываясь домой на недельку-другую, чтобы передохнуть, Костя предпочитал расслабляться на околобогемных тусовках, так что на общение с друзьями юности времени у него обычно не оставалось. А тут вдруг позвонил! Сразу же после бодрого «Привет, Толян!» Ершов почувствовал, что бывший одноклассник неспроста набрал его номер. После дежурных вопросов о работе, здоровье и личной жизни повисла томительная пауза. Так бывает, когда человек не знает, как перейти к тому, ради чего затевался разговор. Ершов миндальничать не стал и первым нарушил неловкое молчание:

— Не темни, Константин Романович, выкладывай, в чём проблема? Насколько я понимаю, ты, ведь, не о погоде поговорить намеревался.

Дальше пошло полегче.

— Ты… — Межибовский назвал фамилию одного чрезвычайно популярного тогда певца и композитора, — …знаешь?

— Это, который — парень с гитарой, что ли? Лично — нет, а, вообще, как-то раз по телевизору видел, — ответил, несколько обескураженный таким вступлением, оперативник. — Надеюсь, с ним ничего плохого не случилось?

— С ним-то ничего, а вот у его гражданской жены неприятности… Ты не мог бы этим заняться?

— А чем, собственно, этим?

— Да, понимаешь… — Костя замялся, а потом принялся сбивчиво объяснять. — Он укатил на гастроли в Красноярск, а она позавчера ночью прилетела в Москву из Перми… Короче, её ограбили.

— Это не по моей части, старичок, — Ершов к тому времени уже года три работал во втором отделе МУРа и занимался преступлениями более тяжкими, чем банальные грабежи, а потому, с чистой совестью, попытался отбрыкаться от непрофильной темы. — Могу подсказать телефон разбойного отдела. Там ребята нормальные. Разберутся.

— Давай, поступим так! — деловито предложил Межибовский. — Девушка тебе позвонит… Её, кстати, Викой зовут… Подъедет. Переговорите, а там уж сам решишь, к кому её направить.

Всё понятно, сразу смекнул Ершов. Имеют место политические игрища, типа, услуга за услугу. Костик в своём репертуаре — в надежде на будущие дивиденды от гражданского мужа, насвистел что-то гражданской жене. Пообещал режим максимального благоприятствования и всё такое прочее, а теперь переигрывать, вроде как, неловко.

— Ладно, — смирился сыщик, прикинув, что из этой ситуации возможно и выйдет что-нибудь путное. — Пусть завтра подъезжает часикам к десяти в бюро пропусков и оттуда позвонит. Номер ты знаешь.

На следующее утро, подойдя к кабинету, он услышал за дверью настойчивые телефонные трели.

— Могу я поговорить со Анатолием Михайловичем? — поинтересовался хрипловатый женский голос с ярко выраженным немосковским говорком.

— Можете. Слушаю вас внимательно.

— Это Вика Стальчевская, — представилась трубка и пояснила. — Я от Межибовского. Звоню из бюро пропусков…

Ершов сразу вспомнил вчерашний разговор, о котором, честно говоря, уже успел подзабыть.

— Хорошо, — буркнул он в трубку. — Ждите там. Я минут через пять подойду.

В бюро пропусков народу было — не протолкнуться. Чтобы упростить себе задачу, сыщик громко спросил:

— Кто здесь Стальчевская?

— Это я, — из толпы выпорхнула хрупкая девица небольшого роста и неопределённого возраста — ей с лёгкостью можно было дать как двадцать три, так и все тридцать два. Будучи подругой звезды, тогда ещё советской, эстрады, упакована дамочка была в полном соответствии с тогдашней модой: полусапожки на шпильке, джинсы в обтяжку, коротенькая чёрная кожаная куртка, птичью головку покрывал бирюзовый шёлковый платок… Мордашка, на непрезентабельный вкус Ершова, так себе — ничего особенного: вздёрнутый носик; на пухлых губах до неприличия яркая помада; глаз не видно из-за чёрных очков на пол-лица…

После довольно тягомотной процедуры оформления пропуска и преодоления КПП, они, наконец, добрались до кабинета.

— Присаживайтесь, — предложил оперативник.

Она опустилась на стул и сняла очки. Повисла неловкая пауза.

— Однако… — протянул Ершов, не зная, что сказать, поскольку оба глаза девушки были украшены огромными кровоподтёками.

— Вчера было ещё хуже, — доверительно сообщила Вика.

— Ну, рассказывайте.

По словам девушки, два дня назад поздно вечером она прилетела из Перми. Взяла такси и приехала на квартиру известного гитариста, певца и композитора в одном лице. Поскольку тот и сам был не очень москвичом, он снимал просторную трёшку недалеко от «Динамо». Дома никого. Гражданский муж на гастролях Одним словом, тоска зелёная. И вознамерилась она, выпить шампанского. Выбралась на улицу, проголосовала, а, когда таксист, притормозил, поинтересовалась, где поблизости можно приобрести шампусика? Надо заметить, что столицы она не знала, потому как, до близкого знакомства с известным певцом безвыездно обитала в родной Перми, а в Москве прожила всего неполных два месяца.

Таксист популярно объяснил, что после часа ночи выпивку можно найти только в центре… В центр, так в центр! Поехали к «Метрополю». Там водила, оставив пассажирку дожидаться в машине, отправился на поиски вина, но вскоре вернулся, сообщив, что ни у кого ничего нет. Вика совсем, было, отчаялась, но тут к ним подошёл крепкий коротко стриженный молодой человек и поинтересовался, по какому поводу у неё такое нерадостное лицо? Погрустневшая от жажды и безысходности барышня объяснила… Со словами «Фигня! Щас всё решим!» парень уселся рядом с ней на заднем сидении и по-хозяйски скомандовал водителю, ехать на набережную к какому-то таксопарку…

Что это был за таксопарк девушка, понятное дело, ни малейшего представления не имела. Приехали. Парень ушёл и скоро вернулся с двумя бутылками «Ркацители». На безрыбье и сухое белое сойдёт, решила Вика и, в знак благодарности, предложила доброму самаритянину угоститься, чем бог послал. И, вроде бы, поначалу всё шло чудесно — пока таксист катал их по ночной Москве, они распили одну бутылку прямо на заднем сидении. Но потом у молодого человека, видимо, гормоны взыграли, и он начал грязно домогаться. Ей такое обращение, само собой, не понравилось. Однако парень проявил настойчивость… Кончилось тем, что пылкий поклонник довольно сильно избил несговорчивую даму сердца, потом вытряхнул её из обливной дублёнки, сдёрнул с пальцев пару колец с бриллиантами и напоследок, велев таксисту притормозить, бесцеремонно вытолкнул недавнюю собутыльницу на свежий воздух…

Обычное дело, мысленно резюмировал оперативник, выслушав сие печальное повествование. Кто ищет приключений в ночном городе, тот непременно их находит.

— Таксист в конфликт не вмешивался? — спросил он для проформы.

— Пытался, да фигли толку! Тот урод достал нож, пригрозил, он и заткнулся.

— Всё понятно, — подводя печальный итог, констатировал Ершов и полувопросительно обронил. — Номер того злополучного такси вы, конечно, не запомнили.

— Не-а! У меня память на цифры плохая, — брякнула потерпевшая, и он совсем, было, решил, что дело — дрянь. Однако девушка, как нечто само собой разумеющееся, добавила: — Поэтому я привыкла номера машин, в которые сажусь, записывать…

Конец ознакомительного фрагмента.