Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Светозар Чернов, 2016

В августе 1888 года тайные агенты Степан Фаберовский и Артемий Владимиров (он же Гурин) прибывают в Лондон. Глава департамента Заграничной агентуры Рачковский поручил им провернуть политическую интригу с целью нейтрализовать русскую революционную эмиграцию. В результате их действий дело останется в истории как «Дело Джека-потрошителя». Предыстория романа С. Чернова «Три короба правды, или Дочь уксусника».

Глава 15

26 августа, в воскресенье

— Ваш друг будет пить чай? — спросила стоявшего у окна поляка Розмари, когда они с Фаберовским собрались в столовой на пятичасовое чаепитие. — Я постирала его штаны, но они еще не высохли и все равно отвратительно пахнут рыбой. А что делать с фраком — ума не приложу.

— Он еще и цилиндр где-то потерял, — сказал поляк, разглядывая дом в соседском саду, из которого съезжали очередные жильцы, таскавшие мебель на Ньюджент-Террас к крытому фургону. — А чай он пить будет. Я его пригласил, а он от таких приглашений не отказывается.

С лестницы послышались шаркающие шаги — Артемий Иванович царственной походкой спускался из спальной. Длинный, ему не по росту, старый халат Фаберовского волочился подолом по лестнице, словно императорская мантия. Поскольку из-за живота спереди халат не сходился, причинное место Владимиров прикрывал полотенцем, повязанным наподобие набедренной повязки.

— Похож я на дикаря? — самодовольно спросил Артемий Иванович.

— Да, на карибского людоеда. Пора готовиться к новому делу, иначе нас посетят миссионеры Рачковского во главе с Продеусом.

— Пускай. Я его тогда съем, — ответил Владимиров.

— Может, пан сам и убивать будет? И нет потребности в особом человеке с Парижу?

— Я?! Свят, свят! Я людоед, а не убийца!

— Пан не людоед, пан дурак. Нам сегодня сдавать «Братьям Мосс» фрак и цилиндр, а фрак хуже половой тряпки. Цилиндр же вовсе потеряли.

— А у меня есть цилиндр, — заявил Артемий Иванович. — Даже два. И получше прокатного. Докторишки и женишка вашей Пенелопы.

— Мисс Пенелопа вовсе не моя.

— Заметано! Давай-ка мы, Степан, сегодня к ним домой съездим с визитом, как приличные люди. С водочкой, с закусочкой, все чин чином. А фраки с цилиндрами завтра сдадим.

— Пану Артемию следовало бы не о визитах думать, а о том, что со дня на день к нам от Рачковского душегубец приедет и нам придется людей губить, как велено.

Артемий Иванович замер и лицо его приобрело плаксивое выражение. Но такая перемена была вызвана вовсе не мыслями о деле, как было подумал поляк, а осознанием того, что блестящий визит отменяется, потому что оба цилиндра он заложил еще три дня назад.

— Пан уже представляет для себя, как будет дело происходить? — спросил Фаберовский, когда Владимиров сел за стол. — Как мы найдем эту самую Николз, где мы ее будем вешать, где будет находится сам пан и как будет прятаться от полиции душегуб?

— Что я вам, Кутузов, что ли? Вы как хотите, а я в гостинице буду сидеть. А душегубец как хочет, так пусть и поступает.

— Ну, Кутузов и есть! — умильно хлопнул в ладоши поляк. — Пану Артемию вообще под замком следовало бы на это время сидеть.

— Это еще почему?! — обиделся Владимиров. — Вот пойду и все сам сделаю.

— Нет, нет, в этом нет надобности. Я полагаю, что мы поручим дело ирландцам и загадочному роковому мужику, которого пришлет нам Рачковский.

— Хорошая курица несет по два яйца в день, — пробормотал Артемий Иванович, поправляя полотенце на чреслах, и сел на стул, запахнув на животе халат.

— Чего? — переспросил поляк, подвигая к себе листок с планом.

— Почему я не петух? Сидел бы себе на заборе, смотрел на курочек.

В столовую вошла Розмари со штанами Владимирова и робко произнесла:

— Я выгладила мистеру Гурину брюки. Мне кажется, что без них ему будет неудобно.

— Чего тут неудобного? Очень даже удобно.

— Пану Артемию будет неудобно идти по улице, потому что сейчас мы должны съездить к мадам Шапиро, — произнес поляк.

— Куда?! — Артемий Иванович испуганно бросился к своим горячим штанам, от которых еще шел пар, и стал торопливо залезать в них, путаясь в штанинах.

— К мадам Шапиро. Вчера, после того, как мы с паном расстались… — поляк прокашлялся, — …я зашел к ней на огонек и нанял ее в качестве консультанта по Восточному Лондону. Мы уговорились с ней, что она за некоторую плату будет помогать нам.

— Ну и знакомства у тебя, Степан. Она нам дорого будет стоить?

— С Хаей Шапиро я познакомился только в этом году. В то время она содержала на Сидни-стрит пердольник ^[5] и помогла мне сфотографировать у себя в заведении одного джентльмена, мистера Рейвнскрофта, во время упражнений с одной из ее девочек.

— У тебя сохранилась эта фотокарточка? — сразу оживился Владимиров, которому удалось, наконец, победить штаны.

— Будь проклята это фотокарточка вместе с той, кто ее заказывал! — воскликнул Фаберовский. — Из-за этой карточки убили старину Диббла, отца Розмари. Мы работали вместе с ним, он поехал с этой карточкой и прочими собранными нами документами к женщине, которая выдавала себя за жену Рейвнскрофта. Мне самому ехать было нельзя, потому что Рейвнскрофт знал меня в лицо: я имел неосторожность вывалиться на глазах у этого джентльмена в китайском притоне, когда улегся на циновку, чтобы закурить опий. Диббл уехал и не вернулся назад, а через неделю его нашли в Темзе задушенного шнурком. Заведение же пани Шапиро разгромили, так как Рейвнскрофт, прежде чем застрелиться, донес в полицию.

— Вот здорово! — воскликнул Владимиров. — Так значит у этого Рейвнскрофта и был личным врачом доктор Смит?

— Одевайтесь, пан Артемий, пора ехать, — оборвал его поляк.

* * *

— Пани Шапиро, — сказал Фаберовский, когда они добрались до Спитфилдзских трущоб, — мне необходимо узнать у тебя об одной проститутке, которая недавно, в конце весны или в начале лета перебралась сюда из Южного Лондона. Зовут ее Мэри Энн Николз, и она проживает в одной из ночлежек.

— Что же это за шлюха такая, что ее по всем ночлежкам искать нужно? Она что, незаконная дочь какого-либо лорда или графа?

— Нет, у моих заказчиков с ней серьезные счеты. Она кое-кого сдала полиции.

— Я буду платить своим девочкам по пенни за каждые два посещенных ими ночлежных дома. В Уайтчепле таких домов более двухсот. А ты заплатишь мне за то, что я найду тебе эту Николз, гинею.

— Мне будет нужно, чтобы она пришла в какое-нибудь условленное место, и на ней был какой-нибудь характерный предмет одежды, по которому ее можно будет отличить от других шлюх.

— Я подарю ей под каким-нибудь предлогом эту шляпку. — Шапиро продемонстрировала мужчинам новую соломенную шляпку, отделанную черным бархатом. — По ней вы ее и узнаете. Эту Николз убьют?

— Так, — подтвердил поляк. — Кстати, а как относятся местные к убийствам проституток?

— Это мало кого волнует.

— И часто ли их убивают?

— Всякое бывает. Довольно часто. Две недели назад в Джордж-Ярде была убита Марта Тейбрам.

— А до этого случая были подобные убийства?

— В апреле подонки из Олд-Николзской банды убили мою знакомую, Эмму Смит, вдову с Джордж-стрит в Спитлфилдзе, — сказала Шапиро. — Когда Эмма выпивала, она становилась похожей на сумасшедшую. Однажды я лично засветила ей фонарь под глазом, когда она заявилась ко мне в заведение и пыталась отбить гостей у моих девушек. В Банковский праздник вскоре после полуночи она возвращалась по Осборн-стрит домой в ночлежку на Джордж-стрит — она как раз шла мимо горчично-шоколадной мельницы братьев Тейлор на углу Брик-лейн и Уэнуорт-стрит, — когда трое парней, увязавшиеся за ней около Уайтчеплской церкви, напали на нее. Они ограбили Эмму и изнасиловали.

— Ну и что же с ней стало? — спросил Владимиров.

— Она потащилась в ночлежку. Я встретила ее на улице, когда она пыталась добраться домой. Ее лицо было окровавлено, ухо обрезано… Эмма не хотела обращаться к полицейским, и сопротивлялась, когда управляющий ночлежкой и еще один квартирант потащили ее в Лондонский госпиталь, где она впала в бесчувствие и умерла от воспаления брюшины.

— А где проще всего снять какую-нибудь шлюшку? — спросил Фаберовский.

— У Б***ской церкви.

— Как? — опешил Артемий Иванович.

— Так на Адской Кухне называют церковь Св. Ботолфа, — пояснила Шапиро.

— Слишком далеко от Брейди-стрит, — покачал головой Фаберовский. — Ирландцам придется идти чеерез весь Уайтчепл.

— Тогда церковь Марии Матфеллон.

— Вот это то, что надо! — согласился поляк. — Почти у самой мастерской.

* * *

Договорившись с Шапиро, что она в течение дня разыщет Мэри Николз и сразу же сообщит об этом на Эбби-роуд, Фаберовский с Артемием Ивановичем отправились смотреть жилье ирландцев. По дороге поляк сказал Владимирову, что по утверждению Даффи, они поселились так удачно, что лучшего места во всем Уайтчепле для них не сыскать. Однако Фаберовского одолевали большие сомнения и чтобы разрешить их, он был намерен лично осмотреть жилье ирландцев.

Повернув налево за «Слепым нищим» на Брейди-стрит, они дошли до ограды старого еврейского кладбища. Деревья на кладбище походили на огромные вороньи гнезда, повсюду на улице валялись сломанные сучья, а дома напротив кладбища, с сорванными вывесками над лавками и битыми кое-где стеклами, имели очень взъерошенный вид.

— Здесь и сейчас хоронят? — спросил Артемий Иванович, заглядывая через кладбищенскую ограду.

— Кладбище закрыто уже лет тридцать.

— Странное какое-то оно. Почему могильные камни стоят здесь так тесно, словно хоронили только карликовых евреев?

— Чтобы сэкономить место, евреи добились разрешения насыпать поверх первого слоя могил несколько футов земли и хоронить в ней другим слоем. А вот в том доме справа Даффи с Конроем сняли комнату.

Здание, на которое указывал поляк, ничем не отличалось от прочих зданий на Брейди-стрит. В нем было только два этажа, оно находилось между мясной и мелочной лавками, закопченые красные кирпичные стены были лишены каких-либо украшений, а стекла в окнах были грязные и занавешены нечистыми цветастыми занавесками.

— Замечательно! — оценил увиденное Артемий Иванович. — Самое им тут место.

Фаберовский еще раз огляделся вокруг, посмотрел на кладбище и направился к дому.

На второй этаж к ирландцам пришлось подниматься по невероятно скрипучей лестнице. Осторожный поляк, стиснув зубы, попробовал бесшумно пройти по ступенькам у самой стенки, но все его ухищрения были напрасны из-за идущего сзади Артемия Ивановича. В комнате, кроме убогих кроватей и стола, почти ничего не было. На столе в газете лежали остатки жареной картошки с рыбными костями, испускающие адскую вонь, и стоял жестяной чайник с холодным чаем. Даффи лежал на кровати, а старик Конрой стоял у окна, разглядывая на свету зажатый в вытянутой руке отрез бикфордова шнура.

— Что то есть?! — угрожающе спросил поляк.

— Да так, мы с Даффи, раз уж в Лондон выбрались, хотели заодно и насчет Монро…

— Никаких заодно и никаких Монро! Дайте сюда! — Фаберовский отобрал шнур и ткнул в руки Владимирову. Тот недоуменно повертел его в руках и сунул в карман.

— Ну и зачем вы его отдали этому типу? — спросил старый ирландец. — Да мистеру Гурину он нужен, как белый слон.

Фаберовский отобрал у Владимирова шнур обратно и спустился к хозяйке.

— Мне не нравится ваша лестница, миссис Слоупер! — сказал он. — Так, она мне очень не нравится!

— Хотела бы я знать, — упираясь руками в бока, начала хозяйка, — чем вам не угодила моя лестница? Наша королева меньше живет в Букингемском дворце, чем я в этом доме! И никто из жильцов никогда не жаловался на лестницу, хотя, прямо вам скажу, кое-кто с нее и спускался быстрее, чем ему хотелось, особенно когда начинал говорить мне подобные вещи!

— Не хотелось бы снимать иных покоев, но ужасная мигрень от этих скрипящих лестниц… У вас нет комнаты внизу?

— Есть, сэр, прямо под лестницей.

— А другой?

— Больше нет.

— Тогда мы согласны.

— А вас не будет беспокоить скрип лестницы над головой? — участливо спросила хозяйка.

— Над головой — нет, — сказал Фаберовский. — Мигрень — она возникает от скрипов под ногами.

— И запомните: я запираю дверь в полночь, — добавила вслед поднимающемуся наверх поляку миссис Слоупер, — не люблю, чтобы ночью шастали из дома на улицу или наоборот.

В комнате оба ирландца с ужасом следили за Артемием Ивановичем, который сидел, навалившись брюхом на стол, и с урчанием доедал дрянь из газеты.

— Я говорил с хозяйкой по поводу того, как нам спускаться с этой лестницы, — заявил поляк.

— Как, уже? — забеспокоился Артемий Иванович.

— Не волнуйтесь, пан, доедайте свою гадость. Есть еще полчаса. Вы идиот, Даффи, — и Фаберовский обратился к молодому ирландцу с длинной речью. Владимиров понял только начало, вздохнул и стал обсасывать селедочную голову.

— Вы повинны были снять квартиру на первом этаже, чтобы не было скрипящей лестницы, раз, — продолжал, расходясь, поляк. — И чтобы не было лестницы вообще, два. Нужно всегда иметь возможность войти и выйти через окно. Как вы собираетесь незаметно спуститься по той лестнице в три часа ночи, а потом незаметно подняться в четыре? И это при том, что хозяйка намеревается запирать дверь дома в полночь! Иной на моем месте уже спустил бы вас за то с лестницы, как предлагала хозяйка, но я договорился, что она сдаст нам каморку внизу. Чтобы вы не вздумали браться за динамит, отмычку для дверного замка я вам дам. Собирайте ваши объедки, будем переселяться.

Переселение не заняло много времени. Ирландцы прихватили чайник и большой моток бикфордова шнура, который тотчас же был отобран поляком, и спустились вниз.

— Газету здесь оставлять? — спросил Артемий Иванович.

— Возьмите с собою до хотелю. Будете облизывать.

Владимиров гордо скомкал газету и запустил в поляка, но тот уже вышел за дверь и жирный комок не достиг цели.

— Хорошая была комната, — сказал Артемий Иванович, осматривая новое помещение. — Окнами на кладбище. А здесь вообще окон нет.

— Зато и света в них никто не увидит. Тут ирландцам будет уютно, как клопам в ковре.

Разговор с ирландцами о том, что им предстоит делать. Им объясняют, что невозможно запустить мастерскую на работу, так как по достоверным сведениям, Особый отдел что-то пронюхал и вокруг шляются его агенты. Но кто именно является агентом — неизвестно. Поэтому агентов нужно запугать. А сделать это можно, убив нескольких человек и объявив их публично осведомителями Особого отдела.

Когда они вернулись, Фаберовский поднялся к себе в кабинет и принес оттуда чистый лист бумаги и бронзовую чернильницу. Артемий Иванович встал, вооружился пенсне и склонился над бумагой.

— Смотрите, пан: вот так идет Уайтчепл-Хай-роуд, — Фаберовский нарисовал пером две параллельные линии. — Тут Лондонский госпиталь. Это Институт, где мы были на дознании, вот здесь Уайтчеплская станция, а это — «Слепой нищий», где мы познакомились со Скуибби. Вдоль Уайтчепл-Хай-роуд в виде этакой вилочки расположена улочка по названию Бакс-роу. Улочка ночью тихая и глухая. На востоке Бакс-роу упирается в Брейди-стрит, где ирландцы сняли комнату. А вот тут буквой «Г» проулок, что выводит с Брейди-стрит через склады прямо на Бакс-роу к конюшенному двору Брауна. Тут мы все и можем совершить.

Напротив конюшенного двора находился склад, так называемый Эссекский Причал, рядом с причалом шерстяной склад Брауна и Игла, и шляпная мастерская. От двора до Брейди-стрит тянулся ряд жилых домов, занимаемых довольно респектабельными торговцами.

— А кто с убивцем пойдет? — буркнул Артемий Иванович, разглядывая нарисованный поляком план. — Пусть Даффи найдет какую-нибудь потаскуху, а Конрой приведет душегуба на место.

— Вечером я пошлю Батчелора и Леграна посмотреть полицейские дозоры и просчитать, сколько времени занимает обход ими всего маршрута. Полагаю, что в интересующем нас месте их должно быть три или четыре. Один констебль наверняка ходит по Бакс-роу, один по Брейди-стрит и еще один, скорее всего, по Бейкерс-роу. Постоянные полицейские посты есть на Уайтчепл-роуд на углу с Грейт-Гарденс-стрит, это чуть ближе к Сити, на перекрестке с Коммершл-стрит и Леман-стрит, около «Белого оленя», и у церкви Марии Матфеллон — там всегда торчат полицейские.

— Молодой ирландец наверняка сумеет подцепить какую-нибудь курвочку на Олдгейте, — перо Фаберовского зацепилось за бумагу и поставило кляксу. — А потом привести до Бакс-роу.

— И когда он должен туда прийти?

— Где-нибудь в половине четвертого ночи. Самое глухое время.

— Хотел бы я знать, сколько идти от квартиры до конюшни?

— Если не спешить, минут десять.

— Значит, Конрой и душегуб выйдут из дома в двадцать минут четвертого. — Артемий Иванович макнул перо в чернильницу и вывел рядом с домом на Брейди-стрит прямо на скатерти большую цифру «31/3».

— Что вы делаете! — воскликнула Розмари, которая до этого момента, не понимая по-русски, не вмешивалась в разговор. — Убирайте ваши бумажки, пятно надо немедленно застирать!

Фаберовский отнял у Владимирова бумагу и взглянул на чертеж.

— Нет, в двадцать минут четвертого поздно. Потребно пораньше: вдруг что случится? Попадется им на пути какой-нибудь пан Артемий, и считай пропало. Пускай они выйдут в десять минут и подождут в проулке за складами. Там можно встать так, чтобы были видны ворота конюшни. А Даффи должен подойти к школе ровно в половину, не раньше и не позже, иначе их топтание у ворот конюшенного двора может привлечь внимание какого-нибудь случайного прохожего.

— И тут-то наш убивец ее того! — обрадовался Артемий Иванович.

— Как только всё будет кончено, все трое уйдут проулком в комнату на Брейди-стрит. Надо не забыть взять пальто и перчатки для убийцы на случай, если он испачкается в крови. В любом разе в среду нам придется провести экзерцицию на месте.

Здесь же о том, что с Остругом договорились, что Оструг сдает им свою квартиру для присылаемого убийцы, а сам переселяется в помещение мастерской.

Примечания

5

Pierdolnik (польск. воровск.) — публичный дом, бордель