Слезы-вода

Светлана Черемухина

Ну и пусть она одинока и никому не нужна. Ей тоже никто не нужен, у нее есть Кешка, и он ее никогда не предаст… Н-да, одиннадцатилетний мальчишка, бесспорно, далек от того, чтобы причинить ей зло… А вообще не важно, чего она хочет и о чем мечтает. Она не доверяет эти мысли даже дневнику. Но вот бывают же люди, которые умеют читать по глазам, будто в раскрытой книге. Или она и есть эта самая раскрытая книга? На лбу у нее, что ли, написано SOS? А вот и нет, ничего у этого странного байкера не выйдет, она не поддастся на его провокации. Одеваться в кожаную одежду и обвешиваться цепями в тридцать семь, летать ночи напролет на байке и торговать дурацкими неформатными фетишами в странном магазинчике под названием "Два слона" – это разве не перебор?

ГЛАВА 2

Про стыд, смелость и рогатый шлем

Хозяйка кивала, слушая щебетание помощницы, как всегда, немного рассеянно. Все свое внимание она уделила любимой пальме у окна с видом на сад. Огромное окно от пола до потолка, занавешенное белоснежным тюлем, пропускало много света, но пальма ховея почему-то чахла, с каждым днем теряя былую сочность и силу.

Любимая зала на первом этаже напоминала огромную стеклянную шкатулку в форме восьмиугольника с пятью стеклянными стенами. Мадам любила находиться здесь по утрам, когда лучи солнца яркими стрелами пронзали пространство огромной комнаты, выдержанной в светлых тонах, отражаясь в многочисленных вазонах, зеркалах и рамках фотографий, расставленных на консолях, круглых столиках и полке большого камина из белого мрамора.

С чашкой горячего чая в руках она устраивалась на огромном диване, забравшись с ногами, и подолгу смотрела в парк, встречая новый день в легкой задумчивости или прекрасном настроении.

Вздохнув, она прошла мимо любимого цветка, бросив шейный платок на диванную подушку.

— Я распорядилась зажечь камин в вашей комнате, так как, не смотря на потепление, в доме еще довольно сыро и прохладно, — продолжала Ди.

Хозяйка провела пальцем по клавишам белоснежного рояля, направляясь к лестнице. Широкая и блестящая, со сложным рисунком ковки и сверкающими перилами, та приглашала на второй этаж, отведенный под многочисленные комнаты, нарядные и уютные.

— Ужин будет через тридцать минут.

Снова кивок.

— Вам что-нибудь нужно еще? Может быть, воды? — помощница желала быть полезной, мечтая угодить любимой хозяйке, такой изысканной и величественной.

Мадам по праву слыла первой красавицей в городе и, имея безупречный вкус, единодушно считалась непревзойденной законодательницей моды. Она вызывала восхищение как у первых людей высшего общества, так и у прислуги, со всеми обходясь достойно и вежливо.

Пожалуй, в городе не было тех, кто не любил бы ее. Мадам восхищались буквально все, посвящая стихи и устраивая в ее честь самые громкие вечера, желая покорить своей роскошью и щедростью неприступную красавицу. Самые блестящие холостяки города и Столицы желали положить свое сердце к ее ногам, но прекрасная женщина продолжала оставаться одинокой, храня сердечную привязанность в тайне ото всех.

Предмет ее обожания не был вхож в высшее общество, в связи с чем она посчитала это общество недостойным чести знать его имя. Ее любовь была настолько сильна, что неминуемое охлаждение к ней в связи с возможным разоблачением нисколько ее не заботило. Красота и утонченность ее избранника могла поспорить с утонченностью принцев крови, его гордая осанка, легкая поступь и мягкий голос волновали ее сердце, заставляя постоянно сбиваться с ритма и пускаться вскачь. Стоило ему поднять на нее свои прекрасные серые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц, и она таяла, словно свеча, забывая обо всем. Вся ее жизнь сосредоточилась в этом человеке и их сердца бились в унисон.

— Я не откажусь от чая, — произнесла она, когда достигла последней ступеньки, готовая ступить на персидский ковер, устилавший просторный коридор, украшенный цветами и дорогими полотнами известных живописцев. — Спасибо, Ди.

— Сию же минуту исполню, — помощница сделала книксен и поспешила на кухню с распоряжением.

Итак, мистер Ченинг. Ей придется несколько дней терпеть общество этого джентльмена, улыбаться его шуткам, терпеливо принимая ухаживания. Он упрям и самоуверен и ни за что не поверит, что она не увлечена им. А она никому не признается, что ее сердце давно уже занято.

Разумеется, она вправе отказаться от этой поездки, но огорчать мистера Уайта ни к чему, он всегда так добр к ней, словно отец, чьего участия и заботы ей так не хватало. Она никогда ни в чем не нуждалась, имея все самое лучшее, но отсутствие любви и душевной теплоты не позволяло чувствовать себя счастливой. Она всегда тосковала в родовом поместье, закрытая в огромных комнатах словно в коробке из-под торта, которым все восхищаются, но вкус которого не могла попробовать, ведь он картонный, и все украшения на нем сделаны из цветной бумаги. Говорить об этом было бессмысленно даже с мамой — та не поверила бы ей.

Прошли годы, родителей давно не стало и потребность в их принятии осталась не восполненной. Так стоит ли обижать доброго старого мистера Уйата, который искренне восхищается ею и желает ей только счастья!

* * *

Какая же она курица! Утерли ей нос, и поделом. И кстати, как изящно он это сделал! Ладно, проехали. Она опозорена, но виновата в этом только сама. Посмотрели на неё не так, видите ли! Обидели тем, что через две секунды, допустимые правилами этикета, не отвели взгляда от её светлости! Что, пошёл дождь и она растаяла?

Зойка, не радоваться ли ты должна, что на тебя хоть кто-то смотрел так долго? Аж целых… полторы минуты!

Оказывается, она уже в той поре, когда смотреть на неё по доброй воле желающих практически не находится… Так, не отвлекаемся, сейчас речь не об этом, тем более что это и так очевидно. Он знает её сына, дружит с ним, почему бы ему было не поговорить с его матерью? Это же просто любезность, вежливость, если хотите, и ничего другого. А она глаза закатила и пошла вразнос. Вот не дура ли! И что из этого следует? Что маразм крепчает? Ну, это так, конечно, но что ещё? Что скоро её совсем не будут замечать? Так, не отвлекаться, собраться и сосредоточиться! Вывод может быть только один, и можно болтать глупости хоть целый час, но факт остается фактом — она должна извиниться.

Зоя налила чай, взяла печенье и присела за стол. Она не замечала никого, с кем делила помещение офисной столовой, её мысли сейчас были далеко от этого места. Впрочем, как и обычно. Из-за полетов во сне и наяву Зойка давно слыла в коллективе персоной странной и непонятной. Её давно бы засмеяли, если бы не покровительство шефа. Казалось, Кравцов, именно это и ценил в своей подчиненной — тягу к прекрасному, веру в сказки, способность к слезам (ну, они всегда наготове, только дай повод, коих безумное множество), что он называл мягкостью души в противовес черствости и безразличию. Знал бы он, сколько у неё этой «мягкости души», и при каких обстоятельствах она потеряла веру в сказки…

Привычно не замечая взглядов коллег, Зоя обжигалась горячим чаем, а ее сердце жгло чувство вины и стыда. Но разве ему требуются её извинения? Ему, разумеется, нет. Он вполне самодостаточный тип, не страдающий ни от каких иррациональных комплексов, и его не так-то просто выбить из седла (уж она умудрилась выяснить этот факт). Но если она не сделает этого, то просто не сможет больше там появиться.

Стоп, а зачем ей там появляться? Ну как же, она хотела сделать подарок Кешке, и на этом всё, это разовая акция. Она вообще может дать деньги сыну, чтобы он сам купил себе самолично выбранный подарок (блин, она так и не узнала, что же Кешка выбрал). Зато, у этого медведя не будет повода назвать её постоянным посетителем, ведь она больше не покажет туда и носа. Так, про нос тут же забыли, не стоит отвлекаться на собственные комплексы, сейчас речь вообще не о ней.

В общем, Зоя, если ты считаешь себя порядочным человеком из приличного общества (ха-ха), ты просто обязана пойти в эти дурацкие «Два слона», чтобы сказать, что очень сожалеешь о своей дерзости и невоздержанности. Так, невоздержанность, пожалуй, лучше заменить каким-нибудь другим словом, а то двусмысленно как-то звучит, об этом нужно будет подумать отдельно.

Да, точно, она-то всю дорогу намекала, что это он, странный престарелый рокер, не имеет отношения к приличному обществу, но оказалось, что под вопросом именно её кандидатура. Словно она обвиняла его в свинстве и неряшливости, размахивая руками перед его носом, не ведая, что её собственное лицо всё в саже. Или в гуталине. Или в мазуте. Да не важно!

Ей самой необходимо извиниться, для собственного внутреннего комфорта, ясно? А так, ей вообще нет дела до этого парня. Да господи, какой он парень, мужик уже давно… Эй, она что, думает о нём?

Надо было в этот самый момент Зое сделать большой глоток чая! Конечно, она подавилась, закашлялась, и слёзы брызнули из глаз. Сидевшая рядом девушка из юридического отдела принялась хлопать её по спине.

— Всё нормально, — выдавила, прокашлявшись, красная Зойка, и бросилась вон из комнаты.

Вот же дела… Она что же, думает об этом пар… муж… странном типе? Да она даже не узнала бы его на улице при случайной встрече! Это все глупости, неправда и ерунда.

Ладно, она знает, что не права, он знает, что она не права. Она просто сделает так, что он узнает, что она это знает. Ну, в общем, она просто зайдёт и скажет: «Прости, я была груба, вела себя недопустимо и очень сожалею об этом». Отлично, но почему на «ты»? Кстати, они ведь так и не познакомились толком. Вроде бы их представили, но всё равно они чужие. Ладно, не важно. Она увидит его, извинится, купит подарок, наверняка он знает, что Кешка себе приглядел, и тут же уйдёт, чтобы уже навсегда забыть и этот инцидент, и этого пар… муж… его самого. И нафиг тогда эти «Два слона»! Решено.

* * *

— Рогатый шлем? Вы ничего не путаете? Он точно выбрал именно его? — Зоя хлопала ресницами, чувствуя, как снова поднимается возмущение с глубин расстроенной души. Возможно, это иррациональное чувство, но оно снова настигло её именно в этом проклятом месте, словно «Два слона» — сосредоточие негативных стихий и дурной силы, влияющих на её слабое в эмоциональном плане существо.

— Каска «Герр майор» с рогами, — пожал плечами Лавр, недоумевая, отчего это снова так колбасит бедную дамочку. — Последний писк моды в мотокультуре.

— Ну и пусть он пищит себе в удовольствие, — отмерла Зоя, — но причем мой сын к этой самой мотокультуре? У него и мотоцикла-то нет, зачем же ему мотоциклетный шлем, да ещё и такой… уродский?

— Уродский? — мужчина перевел взгляд с обалдевшей посетительницы на каску и снова недоуменно пожал плечами. — А по-моему, зачётно. Сейчас в таких все гоняют, — и он щёлкнул пальцем по черному рогу, приделанному к шлему.

— Но мой сын не гоняет! У него не то, что мотоцикла, у него даже велосипеда нет, и ему всего одиннадцать лет. Исполняется, — Зоя чувствовала, как внутри её естества, наверняка под влиянием нехорошей ауры этого места, зарождается злость, которую она не в силах будет обуздать и удержать. Её возмущал этот тип. Стоило перед ним извиняться, если снова, похоже, назревает ссора.

Да, он, конечно, повёл себя как истинный джентльмен, приняв её невнятные и немного сумбурные слова извинений без гуканья и всяких наглых насмешек и ужимок, но она и не сомневалась в этом. Будь он совсем уж безбашенным обормотом, она ни за что бы этого не сделала. Но не издевается ли он над ней сейчас, заявляя, что якобы её Кешечка выбрал себе в подарок эту фашистскую каску? Может, он ее разыгрывает?

— Ну хорошо, может быть, у вас есть какие-нибудь кепки, не знаю, бейсболки что ли, с какими-нибудь рожами, но только не эта немецкая шапка-горшок?

— Немецкая? — улыбка вмиг исчезла с довольного лица продавца. — Вы бы ещё сказали фашистская! — да он просто читает ее мысли. — Знаете, что я вам скажу, дамочка… — он упёрся руками в прилавок, наклонившись к возмущенной женщине, и его длинные волосы соскользнули с плеч, прикрывая большую часть лица.

Да хватит уже называть её «дамочкой! Это выводит из себя, подливая масла в огонь её закипающего раздражения. Втюхивает ей тут какую-то фигню, выдавая за желание сына.

— Зоя. Меня зовут Зоя, — произнесла она, сжав зубы.

— Прекрасно, зая.

— Зоя, — сдерживая ярость, упрямо поправила она зарывающегося пар… муж… продавца.

— Так вот, ЗАЯ, — проявляя не меньшее упрямство без видимых усилий, повторил Лавр, — я вот что вам скажу. Еще в пятницу вы верещали…

— Я не верещала!

— Еще как верещали. Наверняка на улице было слышно, недаром ваши крики привлекли клиентов спорт-бара, расположенного по соседству с моим магазином.

Так у него еще под боком и пивнушка находится? Прекрасно! Просто замечательно! Бедный Кеша! Бедные дети, которые сюда попадают.

— Так я продолжу, с вашего позволения, чтобы выразить свою мысль, — Лавр стоял, невозмутимо разглядывая корчащуюся в моральной ломке женщину. Красивая, чего она так злится-то? — Вы заявили, что на всём, что находится в пределах этого зала, — он даже повёл рукой, увешанной браслетами и шнурками, определяя пределы «дурной зоны», — лежит печать ненависти и зла, и что эти рожи олицетворяют собой всю мерзость, которая только может существовать на земле. А сейчас предлагаете продать вам что-нибудь из этого товара? Я теряюсь в догадках, как вас обслужить, чтобы не заработать комплекс неполноценности.

— А теперь послушайте меня… — заявила Зоя на грани терпения, подавшись вперёд и приблизившись к его лицу. Она так же уперлась ладонями в край прилавка со своей стороны.

А вблизи он очень даже ничего… в смысле, приятные черты, правильные такие, и бородка такая миленькая… Миленькая? Да что за чушь! Стоп, это слишком близко и опасно. Зоя почувствовала странное смущение, но строго одёрнула себя и сосредоточилась на предмете спора, резко отпрянув обратно, на безопасное, так сказать, расстояние. Безопасное для чего? Для её душевного равновесия? Зоя, очнись.

Серые глаза открыто и честно смотрели в её расширенные от словесной перепалки зрачки, словно гипнотизировали, пытаясь внушить: «Мы медведи, и мы идём с миром».

— Продолжайте, я вас слушаю, — подбодрил мужчина.

И Зоя вдруг сдалась. Обмякла и расслабилась, внезапно почувствовав усталость. Ну чего она опять раскочегарилась? Из-за чего? Хочет Кешка этот шлем — ну и ладно, пусть будет. Так и быть, день рождения все-таки, все равно она не знала, что ему подарить. И плевать, что этот… медведь опять победил. Его можно понять: у него товар, в который вложены деньги, и чем больше этот товар покупают, тем лучше его финансовое положение. Да, кстати, о финансах.

— Так сколько, говорите, стоит этот ваш… шлем?

— Три пятьсот, зайка, — не моргнув глазом, сообщил деляга, для демонстрации красоты и своеобразного изящества напялив шлем себе на голову. Надо признать, ему шло, и рожки такие миленькие, но на то он и панк, или этот, рокер, или как там называется эта болезнь, с которой он с детства не расстался. И тут до нее дошло, какая цена была только что озвучена.

Сколько? И это Кешка назвал «недорогим» подарком? А еще стол накрывать, украшения покупать и призы для конкурсов. Ну прекрасно, просто замечательно!

— Хорошо, — пробормотала Зоя, потянувшись к сумочке.

Она отсчитала озвученную сумму и с деланным спокойствием положила на поднос, стилизованный под ладонь скелета, взяла дурацкий шлем за один рог и, сунув подмышку, понуро направилась к выходу.

— А завернуть не желаете? — донесся до нее бодрый голос продавца. — Всё-таки подарок, нужна красивая праздничная упаковка. Создать атмосферу, так сказать.

Ой, точно. Зоя вернулась к прилавку и молча протянула злосчастный шлем. Лавр достал коробку, опустил в неё «яблоко их раздора» и разложил перед примолкшей женщиной несколько листов цветной фольги.

— В какой завернём? — обратился он к ней, приглашая к сотрудничеству.

— Давайте на ваше усмотрение, — махнула рукой Зоя.

— Окей, тогда синий, пацан всё-таки.

— Хорошо, что не голубой, — уныло хмыкнула Зоя.

— Еще чего, я бы ему ноги повыдергивал, не сомневайтесь, — заявил Лавр. — Я за Кешкой приглядываю, не беспокойтесь.

О, ну конечно, теперь всё её беспокойство как рукой сняло.

— Да, чуть не забыл, — мужчина заглянул под прилавок и что-то достал. — Покупаете мото-шлем «Герр майор» — получаете в подарок мото-очки! — и он поднял двумя пальцами странное устройство для глаз. — Кстати, каждую последнюю неделю месяца в магазине «Два слона» скидки и бонусы.

— Что это? — почти с отвращением спросила Зоя, проигнорировав хитрый маркетинговый ход насчет скидок и распродаж.

— Очки-консервы, — гордо заявил Лавр, также укладывая их в подарочную коробку.

— Консервы так консервы, — обреченно махнула рукой Зоя.

— За счет заведения, — толкнул к ней по прилавку оформленный подарок мужчина.

Женщина равнодушно мотнула головой в знак благодарности, и продавец внимательно на неё посмотрел.

— Не расстраивайтесь так, зая. Вы должны быть довольны, что сделали сыну подарок его мечты, — произнес он неожиданно тёплым, почти сокровенным тоном. — Откуда мы знаем, хороши или плохи их мечты.

— Меня зовут Зоя, — скорее из упрямства, чем в раздражении, поправила Зойка, прекрасно понимая, что её реакция на подобное обращение лишь развлекает его.

— У вас хороший сын, он заслуживает уважения, и вашей покупкой вы его проявили. Кеша это оценит, вот увидите.

Зоя опять лишь молча кивнула. Да всё она понимает. Просто как ему сказать, что ей страшно, если Кешкин выбор жизненного пути окажется совершенно иным, какой представляется самой Зое? Что она тогда будет делать, как реагировать на его поведение и поступки? А всё, что находится в этом магазине, вселяет в неё почти суеверный ужас, что какая-то злонамеренная сила практически целенаправленно сбивает её мальчика с толку, внушая ему ложные идеалы и портя вкус, над которым Зоя, кстати, работала практически с четырёх лет. Почему только с четырех? А вот потому.

— Что ж, зая, спасибо за покупку, буду рад видеть вас снова, — да уж конечно, в этом она даже не сомневается. — В следующий раз вы получите пожизненную скидку как постоянный покупатель, — улыбнулся Лавр на прощанье и, увидев стремительно темнеющие глаза женщины, быстро добавил: — Шутка! Кеше привет.

— Непременно передам, — и Зоя вылетела из магазина, услышав, как на прощанье звякнул колокольчик на двери.