Я же твоя дочь

Светлана Низова, 2022

Родить ребенка и стать матерью – совсем не одно и то же. Катя знает это не понаслышке: взрослеть под влиянием психически нездорового родителя – навсегда тяжело и безвозвратно печально. Любовь, боль, ненависть, принятие и многое другое предстоит пережить главной героине, которая даже спустя десятилетия внутри осталась той маленькой, позабытой и недолюбленной девочкой. Как научиться прощать, когда уже пора прощаться? Комментарий Редакции: Во всех смыслах настоящий роман про невзрослеющую боль и сильную душевную травму, которая кровоточит на протяжении всей жизни. И все же, это – роман-исцеление, который позволит взглянуть свежим взглядом на затянувшиеся рубцы.

Глава 4

Первый класс я закончила отлично. Не уверена, что меня похвалили, но в начале лета начала замечать у Тони значительный душевный подъем: она часто со мной разговаривала, не ругалась, когда я случайно называла ее мамой, покупала какие-то дешевые китайские игрушки, начала немного общаться с родственниками. Мне начало казаться, что жизнь налаживается.

И очень скоро я получила ответ почему — мы снова переезжаем. На этот раз в дом, соседний с домом бабушки. Квартира больше, незначительно дороже по цене, с маленькой отдельной комнатой. Тоня взяла меня с собой посмотреть квартиру, и я просто влюбилась в маленькую комнатку, представив, что у меня будет своя личная территория, что я разложу своих кукол, построю им домики.

Сам сбор вещей и переезд немного стерся в памяти, потому что их было слишком много на мой юный возраст, и все слились в один. Но постепенно я начала видеть минусы в своем новом положении. От школы наше новое жилье примерно в двух километрах, иногда ходит местный транспорт, старенький ржавый пазик, но очень нестабильно. Тоне наплевать, как я учусь и что я делаю в школе, но только пока все хорошо. Я уверена, что в случае моей любой даже самой маленькой оплошности получу наказание длинною в месяц молчания.

Дом старый, квартира обогревается дровяным котлом, значит моей новой обязанностью будет еще и сбор дров с последующим разжиганием котла. Будучи ребенком, живущим с эмоционально непростыми людьми, в первую очередь я получила способность чувствовать настроение и состояние людей еще до того, как они что-то произнесут. Я видела лицо Тони, когда она смотрела на дровяной котел и сразу все поняла.

Ну и мои радужные ожидания были разбиты мгновенно. Как только грузчики занесли в маленькую комнатку кровать, и я уже подняла на Тоню полные надежд глаза, она довольно изрекла: вот тут мы с тобой и будем спать. Я мысленно взвыла, но изобразила на лице довольную улыбку: конечно, мамочка.

Радовало, что раньше, когда я навещала бабушку во время встреч Тони с кандидатами в папы, смогла познакомиться со всеми ребятами во дворе и как только вышла на первую прогулку — тут же была тепло принята. Район был бедный, старый. Бывшие коммуналки и дома для рабочих фабрики. Фабрика давно развалилась, кто-то разъехался, но часть жильцов осталась. В основном промышляли изготовлением самогона, мелкими кражами и шабашкамии по ремонту или помощи в огородах. Дети были в основном такие же — грязные, в обносках, часто из волос на лоб выползали крупные вши. Но они были простые, дружные и я в своих платьях от двоюродных сестер отлично вписалась в компанию.

Конечно, были и зажиточные. Все мы пытались подружиться с девочкой Оксаной, ее мать работала проституткой и очень удачно. У Оксаны были шикарные платья, дорогие игрушки, настоящий плеер с касетами и кукла, которой можно менять подгузники. Оксана иногда выбирала кого-то из нас, таскала за собой, как собачку, давала подержать куклу, но быстро уставала от такой подобострастной дружбы.

Особенную зависть вызывали те, у кого были отцы. А если отцы не только пили, но и где-то мало-мальски трудились, то к таким ребятам было не подступиться.

Мы к ним и не рвались. Носились все лето по крышам гаражей, по чужим огородам, воровали яблоки, груши, бегали на речку собирать дикий лук и в лес за черникой. Расположен район был идеально: с одной стороны лес, с другой речка, в центре двора и под окнами — небольшие огородики с низким частоколом. В то лето я чувствовала себя даже счастливо. Я взяла за правило убежать из дома как можно раньше и вернуться как можно позже. Меня иногда вылавливали, отправляли помочь бабушке в огороде, но вся дворовая шайка тут же вызывалась поддержать и вместе с сорняками выносили с собой все, что уже созрело: малину, огурцы, редис и даже лук. После пары таких попыток приобщить меня к труду — отстали. Оставили только поручение собирать дрова в лесу, покупать было безумно дорого, а собирать и складывать на зиму в подвале — без проблем. Мы всей толпой шли в лес, собирали хворост, параллельно поедая ягоды.

Тоню я почти не видела, и мы не разговаривали. Мне казалось, что за последний месяц того лета мы едва обменялись десятком слов. Изредка, просто чтобы отравить мне жизнь, видимо я выглядела слишком счастливой, она запирала меня дома в маленькой комнате на день-два, выпуская только поесть. Но вся толпа дворовых ребят по очереди каждые десять минут заходили узнать выйду ли я гулять, порой Тоня не выдерживала их настойчивости и отпускала меня.

За лето я сильно выросла, подтянулась, стала словно взрослее, но перед началом учебного года мне сообщили, что с деньгами у нас все так же плохо и в школу я пойду со старым портфелем и в старой школьной форме, которая едва закрывала нижнюю часть туловища. Спустя пару недель после начала учебного года соседка увидела это безобразие и подарила старую школьную юбку своей дочери. Юбка была в неплохом состоянии и длиной почти до колен, что не могло не радовать.

В начале учебного года мне впервые пришлось познакомиться с долгой прогулкой до школы, которая должна стать ежедневной. И, кроме того, в классе нас встретила не наша старая добрая учительница-бабушка, а молодая девушка в обтягивающих джинсах.

— Теперь я буду вас учить. — мерзким писклявым голосом сообщила она. В классе не было ни одного приветливого лица. — Ваша учительница умерла и вас передали мне.

Почти все девочки и часть мальчиков начали громко заливаться слезами. Такую новость мы не ожидали узнать и для нас, семилетних малышей, это было потрясением.

Даже сейчас, будучи взрослой, задаюсь вопросом, почему нам не сказали, что она просто ушла на пенсию или уехала в другой город.

Новой учительнице не было до нас дела. Она скучно объясняла новые темы, ставила двойки за забытую тетрадь или учебник, не рассказывала нам добрые сказки, не гладила по голове за правильный ответ. Ходила в ярких футболках и джинсах, хотя другие учителя придерживались строгого вида. Но вскоре мы узнали, что наша новая учительница дочка директора школы и ее внешний вид не подлежал обсуждению.

Первый класс мы проучились в детском саду, привыкли только к своему классу и игровой. А тут огромная школа с сотнями учеников! Первое время было страшно выйти в коридор, потом постепенно адаптировались. Но из-за долгих прогулок в школу, из-за новой учительницы, из-за смены маленького уютного сада на огромное здание, я потеряла интерес к учебе и начала воровать. Ничего крупного я не брала, просто на перемене пробиралась в гардероб и вытаскивала из карманов мелочь, всякую ерунду, жвачки, конфеты. Несколько раз меня едва не ловили за руку, но я была очень тихим ребенком, вежливым и всегда убедительно придумывала объяснения.

В какой-то момент даже Тоня обратила внимание на мои оценки.

— Надеюсь, в следующей четверти я увижу только пятерки. — сказала она таким тоном, что я не посмела спорить.

Так и случилось. Я корпела над учебниками в любую свободную минуту, забросила своих друзей и прогулки во дворе. Всю мою жизнь составляли бесконечные прогулки в школу, уроки, дорога домой и выполнение домашних заданий. Все следующие четверти Тоня могла видеть только пятерки. Могла, но не видела. Ее интерес к моей учебе угас так же быстро, как и проявился.

Учебный год мне дался тяжело, особенно зима. Выходила в школу еще в кромешной тьме и холоде, возвращалась тоже в кромешной тьме и холоде. А в какой-то момент во всем районе отключили электричество за неуплату большинством жильцов и у нас сломался дровяной котел. Средняя температура в квартире установилась около нуля градусов. Мы спали в верхней одежде, уроки я учила при свечах, и в такие моменты я даже радовалась, что Тоня меня заставляет спать с ней — так даже теплее.

К лету все наладилось. Нам вернули электричество, какой-то кандидат в новые папы починил котел и случилось то, во что я долго не могла поверить — Тоня нашла работу. Не могу сказать, что она радовалась, но бабушка не могла работать в тех объемах что и раньше, денег практически не было, и Тоня не выдержала. В ее обязанности входило собирать какие-то детальки на тракторном заводе. Платили гроши, ее хватило почти на полгода, но за эти полгода она полностью обновила себе гардероб, купила мне куклу, плеер с касетами и пару новых футболок. Для меня это были целые сокровища! А когда мне исполнялось восемь лет, заказала большой торт и разрешила пригласить одну подружку. В моих мечтах я приглашала весь двор, но одна подружка и торт — это лучше, чем ничего и набор школьных тетрадей в качестве подарка.

Иногда у Тони были порывы для меня что-то сделать, я не могу сказать, что она меня ненавидела, не кормила, что я спала на улице или видела какое-то насилие. Только получалось у нее неоднозначно. Она делала хороший жест и тут же за него упрекала, унижала. Подружку и торт на день рождения она припоминала мне весь год. Причем каждый раз ее рассказ обрастал новыми подробностями, в которые она верила.

От «Я купила тебе такой дорогой торт за двести рублей и разрешила пригласить Машу» до «Я купила тебе торт за две тысячи, и ты пригласила весь двор этих вшивых бродяжек» прошло меньше месяца. Я точно помнила, что торт стоил двести рублей и ели мы его исключительно с одной подружкой Машей, но Тоня была так убедительна в своих упреках, что даже сейчас я не до конца уверена в подлинности некоторых воспоминаний.

Вообще, тогда мало кто задумывался о детской психике. Я не уверена, что люди, жившие в том районе, слышали слово психолог. А судя по некоторым семьям — он бы им точно не помешал.

Несколько месяцев я просыпалась в жутких кошмарах после того как на наших глазах резали корову: сначала отрубали голову, потом разделывали и сразу во дворе продавали. Коровьи круглые черные глаза даже во взрослом возрасте могут приходить в кошмарах.

Потом в ушах долго стояли крики женщины, которую избивала дочь. Женщина была старая, но все равно пила много и часто. И в этом состоянии могла забрести в любой конец города, там ее находила скорая или полиция, приводила в чувство и возвращала домой. Как-то ее привезла скорая, передала дочери, дочь подобрала огромную палку и избивала мать не глядя, а врачи скорой помощи просто стояли и смотрели, даже не пытаясь вмешаться.

А еще в первом подъезде жил маньяк. Он регулярно насиловал маленьких девочек, садился в тюрьму, выходил и насиловал снова. Подробности изнасилования последней жертвы тоже долго стояли у меня в ушах, пока местные сплетницы передавали их друг другу на остановки в ожидании пазика. Особенно долго не выходила их головы фраза о том, что девочке маньяк порвал рот и оторвал ухо. Моя детская фантазия раскручивала картинку в голове во всех подробностях, на которые была способна.

Таких историй вокруг были сотни. В доме напротив отец изнасиловал дочь шестнадцати лет, она забеременела, родила и сошла с ума на этом фоне. Отца посадили на восемь лет, ребенка отдали в детский дом, девочку в интернат, а мать девочки сидела дома и преданно ждала мужа-насильника, рассказывая каждому, кто готов выслушать, что муж святой человек и дочь дура сама полезла.

На фоне таких историй моя мать с небольшими странностями и равнодушием в мой адрес казалась мне сущим ангелом. Меня не били, практически не наказывали, ну молчали иногда. Но не было страшных синяков, как у моих друзей от их матерей, не было отцов-насильников, не было вшей размером с ноготь, больных туберкулезом отчимов или братьев, сидящих за убийство. Я не знаю каким чудом мне везло — я много лет дружила с этой шайкой ребят, но никогда ничего не цепляла от них, даже вшей.

Жизнь в том районе казалась мне почти счастливой. Бабушка жила рядом, я часто забегала к ней в гости, у меня было много друзей, свободы, природа, множество развлечений, общественный транспорт в наши края стал ездить чаще и до школы приходилось добираться пешком гораздо реже. Какое-то время жизни там Тоня даже работала, у нас появлялась еда получше, одежда с рынка, а не от добрых родственников.

Но в какой-то момент случилось два события одновременно: меня начал преследовать мой отец и Тоня начала пить.