Грязные уроки. Моё наваждение

Светлана Нарватова (2025)

Колесов — излишне принципиальный преподаватель. А я — дочка самого Дмитрия «Питбуля» Лисицкого и привыкла легко получать, что хочу. Только с Колесовым всё складывается не так, как я планировала… В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 6. Глеб

Обхожу парту и склоняюсь к ней. Распущенные волосы пахнут чем-то очень дорогим и умопомрачительным. Беру себя в руки и погружаюсь в её записи. Указываю на ошибки. Она не понимает, поворачивается ко мне, и наши лица оказываются в непристойной близости, а её намалеванные красным губы приоткрыты и влажны. Я залипаю на них взглядом, как муха на клейкую ленту, но всё же говорю о формулах твёрдо и уверенно.

Она кивает, но в глазах читается пустота. Мысли, которые я героически пытаюсь до неё донести, теряются на полпути и даже не долетают до одного уха, чтобы вылететь в другое. Я ловлю взглядом её поднимающуюся от тяжёлого дыхания грудь и даже слышу его, хотя она старается выдыхать бесшумно. Но именно эти задержки в дыхании её и выдают, подстёгивая обострённое либидо похлеще хвалёной виагры.

Хотя виагру я пока не пробовал. Но вроде как рекламодатели обещают.

— Кристина, вы вообще слышите, что я вам говорю?

Она мотает головой. Потом, опомнившись, кивает.

Я повторяю снова.

Она смотрит мне в рот. Но членом чувствую: вовсе не в привычном значении этого слова. Взгляд затуманенный, чёртовы зрачки во весь глаз.

Как, как можно работать в таких условиях, объясните мне?! Сегодня же позвоню её папаше и пошлю к чёртовой матери это репетиторство. Пусть он там хоть перероет всё своими наведёнными проверками! У меня же сейчас всё взорвётся в штанах к едреней фене!

Выпрямляюсь, шумно выпуская воздух из лёгких, пытаюсь успокоиться и не наорать.

— Глеб Евгеньевич, — обращается она ко мне, — а у вас член стоит!

Я пытаюсь удержать лицо, и, кажется, мне это удаётся.

— Лисицкая, — одёргиваю полу пиджака и застёгиваю его на пуговицы, — вы бы поменьше членами интересовались и побольше головой работали!

— Головой я тоже умею! — Она старательно обводит губы языком, демонстрируя, какой именно часть головы и как именно владеет.

Член бессильно дёргается, благо в плотных боксерах это не заметно. Сучка малолетняя!

— Вы ртом, Лисицкая, умеете. А вот головой — очень сильно сомневаюсь. — Иду к преподавательскому столу и сажусь, чтобы не палиться.

Взгляд студентки упирается в ту часть стола, за которой спрятан мой пах, как стрелка компаса на север. Потом поднимается к лицу. Губы изгибаются в торжествующую улыбку, а рука расстёгивает ещё одну пуговку на блузке. Теперь нижнее бельё практически открыто на показ. Красивое, затейливое бельё. Мы с членом такое одобряем.

Через тонкую ткань блузки и бюстгальтера выпирает острый твердый сосок. Девочка, однако, завелась.

Это тоже мешает бороться с физиологическими потребностями.

— Лисицкая, я так понимаю… — Бужу телефон и вижу, что прошло уже больше часа. — О, правильно понимаю! Время занятия истекло. The lesson is over. Goodbye.

Поднимаюсь, иду проверить окна под вертикальными жалюзи. Все закрыты.

Оборачиваюсь.

Кристина стоит у парты.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего. — Она наклоняется, якобы чтобы смахнуть что-то с сапога, и не стесняясь демонстрирует выбритое всё, слегка прикрытое стрингами.

Меня начинает потряхивать.

Беру со стола папку, прикрываясь ею от бесцеремонного взгляда и иду к двери.

— Лисицкая, вас долго ждать? — Удерживаю руку над выключателем, и она недовольно бредёт к двери.

Подходит.

Я выключаю свет.

Она застывает в дверном проёме, и её блузка насквозь просвечивается лучами из коридора.

Оборачивается:

— А член-то у вас, Глеб Евгеньевич, всё ещё стоит. — Её губы презрительно усмехаются. — Вредно это для мужского здоровья. Знаете?

Кажется, на моём лице на мгновение мелькает животный оскал гнева, потому что Лисицкая пугается. Искренне. На долю секунды.

Это оказывается последней каплей.

Я швыряю папку на стол, хватаю её правой рукой за космы, притягиваю к себе, а левой затыкаю рот, не позволяя издать ни звука, кроме глухого мычания.

— Думаешь, тебе всё можно? — рычу ей в ухо и вжимаю левым плечом и грудью в стену. Ловлю левую руку, придавливаю локтем и снова затыкаю рот. — Нет, дорогая моя. Со мной этот номер не пройдет. Я считаю, что если человек на что-то очень сильно напрашивается, значит, он не против. Даже если это она.

Девчонка мычит и пытается дёргать свободной правой рукой, но я расстегиваю ремень, и она замирает подо мной. Не верит, что я всерьёз?

А я всерьёз.

…Что самое страшное, меня это заводит. Меня заводит темнота незапертой аудитории, освещенной только уличными фонарями. Извивающееся молодое дело подо мной. Мычащий в ладошку рот, который безуспешно пытается прокусить загрубевшую кожу. Всё это меня заводит так, что я забываю, с чего всё началось. Мне нужно скорее. Скорее войти, скорее обшарить руками тело, скорее заставить её стонать и корчиться совсем от другого…

Не знаю, почему я так уверен, что так и будет.

Лезу свободной рукой в карман, в котором, на удачный случай с Ольгой, лежит презерватив. Зубами надрываю уголок, и тут, видимо, до Лисицкой доходит, что её собираются не пороть.

Конец ознакомительного фрагмента.