Убей или умри. Том 1

Саша Токсик, 2023

В 14 лет я стал чемпионом по гладиаторским боям в виртуальной реальности. В 18 – разгружаю водку на складе без копейки в кармане. Раньше девушки бегали за мной, а теперь брезгливо морщат носы. Жизнь дала мне шанс вернуться. Но в этой игре придется победить или сдохнуть. Содержит нецензурную брань

Глава 06

— Не переживай, — пытался отвлечь меня Симба. — Уроды они все.

— Угу, — кивнул я. — Уроды.

У меня были разные мысли. Я надеялся, что мне дадут много, и я полюбуюсь на свой ник в топе. Я думал, что могут дать мало, и это тоже терпимо для первого раза. Есть у меня в характере такая черта, не люблю сразу лезть на рожон. Сначала лучше отсидеться в стороне, посмотреть, как другие набьют себе шишки, и только потом одним ударом выйти вперёд. У бегунов существует такая тактика — прицепиться к лидеру, гнать его, изматывать, чтобы в финале разгромить и уничтожить.

Симба набрал 8 баллов и был с этим результатом где-то в серединке. Бисквитик и та взяла 5. Даже Юмми осталась среди тестеров. А я вылетел. И винить здесь некого. Сам себе дурак. Стоял бы себе спокойно в сторонке и ждал, пока время выйдет. Так нет же, повёлся на красивые сиськи и все просрал. Правильно говорит Степаныч с оптовой базы: все беды от баб. Двух встретил сегодня, и обе подгадили.

В вестибюле у выхода снова стояли столы. Вместо регистрации сейчас там раздавали деньги. Девчонки сверяли фамилию по списку и выдавали уже заготовленные тёмно-коричневые конверты. Столов было много, процесс шёл быстро. Вылетевшим не платили ничего.

Симба зарулил туда буквально на пару минут и вернулся, смущённо пряча конверт во внутренний карман куртки. Даже пересчитывать при мне не стал. Какой тактичный.

Мы вышли на крыльцо. Симба вытащил сигу, но крутил в пальцах, не прикуривал.

— Ты чего сиськи мнёшь? Поехали, мы ещё в универ успеем на последнюю пару.

— Может, Настюху подождём? — спросил Симба.

— Жди, — коротко бросил я и побежал вниз по ступенькам.

Я не собирался никому строить обиды. Но представив, что сейчас встречу девушку, из-за которой я вылетел, понял, что сорвусь на неё, наору и потом буду жалеть. Пускай лучше Симба ловит свой шанс. Кореш, зная мой характер, спешить не стал. В электробус я сел в одиночестве.

* * *

Только сейчас я понял, что игра мне понравилась. Ладонь ещё помнила рукоять меча, непослушную, тяжёлую, очень настоящую. В отличие от гладиаторских боёв в киберспорте, этот мир был очень реальным. Кроме двух тупых неписей, будто нарочно сделанных так, чтобы отличаться от людей, всё остальное полностью обманывало мои органы чувств. Словно это был не вирт, тщательно отрисованный дизайнерами, но всё равно искусственный, а настоящий портал в другую реальность. И мне туда хотелось. Хотелось, как наркоману, просидевшему четыре года в завязке и сорвавшемуся. Хотелось до ломки: адреналина, битв, превосходства… Всего того, что не может дать мне эта вселенная.

Ещё хотелось забить в глотку Лансу его высокомерие. Тогда в столовке мне показалось, что он узнал меня. Прошло немало времени, счёт его боёв давно перевалил за тысячу, но тех, кто поимел этого ублюдка, можно было пересчитать по пальцам. Пусть тогда он был таким же сопливым юниором, как и я. Поражения всегда запоминаются сильнее, чем победы.

Универ встретил пустыми коридорами. Пары закончились, и только на кафедрах слышались живые голоса и звонкий смех. Аспиранты клеили первокурсниц. И те и другие задерживались после пар: одни из-за работы, вторые ради любопытства и новых знакомств.

Я направился в деканат. Оплату за второй семестр надо было внести ещё две недели назад. Мама всё тянула, ждала, что «набегут проценты». «Все богатеи с этого живут», рассказывала мне она. «Нам зарплату задерживают, а сами деньги в банк, и крутят там, и крутят». Я сомневался, что на кредитные деньги на карточке может что-то нарасти, но спорить с мамой — себе дороже.

Наш факультет был бедным. Вздувшийся линолеум пестрел вмятинами там, где под ним подгнили доски. Светильники на потолке горели через один. Обшарпанные двери, парты, исписанные мудростью поколений студентов, и потоковые аудитории, в которых гулял такой сквозняк, что зимой все сидели в куртках.

Проходной балл на социологию был низким, платников мало, да и оплата самая скромная по универу. Кому в век победившей бюрократии нужны социологи? Ладно ещё, что на работу не берут, как бы скоро с такой профессией не начали отстреливать.

На эту стрёмную специальность я угодил случайно. Шёл на иностранные языки, баллы по ЕГЭ были отличными, но наш хитроуправляемый ВУЗ ввёл дополнительную аттестацию — сочинение.

Абитуриенты разделились сразу на два потока. Те, чьи предки занесли в ректорат бабки сразу, попали на бюджетное отделение. Кто затормозил и поскромничал, — на платное.

Я спохватился только тогда, когда моя оценка по сочинению оказалась ниже, чем у тех, кто прибыл из южных республик и говорил на русском через два слова на третье.

Остался выбор — социология или юность в сапогах. Олды напряглись, взяли кредит и запихнули меня в «последний вагон» платной группы.

Я миновал холл с заботливо расчерченным от руки расписанием, прислушался к голосам с кафедр, не услышал никого знакомого и решительно зашёл в деканат.

Секретарша Эллочка, полная и добрая аспирантка в очках с толстенными стёклами, глазами показала мне на стул и молча придвинула вазочку с печеньем. У декана кто-то был. Кто-то очень громкий.

«Жалость Ваша, Степан Петрович…», доносилось из двери, «…так и будете побираться…», «…нищебродов привечаете…» и даже: «…образование — это атрибут привилегированного класса…».

Эллочка глянула на мою куртку и опустила глаза. На привилегированный класс я никак не тянул. Я сам чувствовал себя неуютно. Хотелось врасти в стул и притвориться стопкой документов или кучей старых вещей.

Дверь кабинета декана распахнулась, и оттуда выскочил ректор. За всё время учёбы я его видел всего два раза: на первом оргсобрании и второй раз случайно издалека.

Сейчас ректор уставился прямо на меня. Поблёскивающие очки в дорогой оправе, длинный нос, подрагивающий так, словно кончик живёт своей жизнью, запах дорогого одеколона, обдавший нас с Эллочкой волной.

Ректор поправил очки, пробормотал «чёрт знает, что такое» себе под нос и выкатился из деканата.

— Северьянов, ты ко мне? — выглянул через приоткрытую дверь декан.

Степан Петрович Иванцов был отличным мужиком, за что его и не любило начальство. Потёртый пиджак надет на клетчатую рубашку, седые волосы торчат задорным вихрем. Про таких говорят «вечный студент». В кабинете у Петровича среди папок с делами, расписаниями и отчётами стоял закопчённый походной чайник, а в углу мешками были свалены палатки. Стройотряды, туризм, «изгиб гитары жёлтой». Декан не был «эффективным управленцем», поэтому и сам он, и его факультет не вылезали из бедности.

— Северьянов… — декан покачал головой с укоризной и в то же время как-то виновато, словно ему стыдно произносить такое вслух.

Всех своих студентов он не только знал в лицо, но и был в курсе всех их проблем.

— Степан Петрович, отцу зарплату задержали. Он у частника работает, им нерегулярно отдают. Мы с мамой возьмём кредит, я до конца месяца все внесу, — начал выкручиваться я, зная, что никаких денег не будет, и я только выторговываю себе отсрочку.

— Нам уже пришёл запрос из военкомата, — декан покопался в горе бумажек на столе, надеясь предъявить мне этот запрос, не нашёл и только многозначительно постучал по стопке. — И что мне прикажешь отвечать?

— Что я учусь…

Внутри похолодело. Армии я не боялся. До седьмого класса даже активно готовился туда. Бегал кроссы, вертелся на турниках. Просто я ничем не хотел быть похожим на отца. Даже этим.

— Северьянов, ты пойми, — декан ссутулился, и даже как-то вдруг состарился, — я знаю, что башка у тебя варит. Все преподаватели о тебе хорошо отзываются. Раньше я бы тебя на бюджет перевёл и стипендию платил. А сейчас сам видел, — Степан Петрович мотнул головой на дверь, — деньги… деньги… деньги… По правилам я тебя должен был отчислить две недели назад. У тебя долг за первый семестр 30 тысяч! И за второй предоплату пора вносить!

— А если в академ? — предложил я отчаянный вариант.

— Академ… — задумался декан, — В академе я могу тебя держать год, и воякам до тебя не добраться… Элла! — крикнул он.

— Да, Степан Петрович? — секретарша не стала заходить полностью, просунув в приоткрытую дверь только голову.

— Можем мы этого орла в академ отправить?

— Если орёл покроет долги до конца семестра, тогда… задним числом…

— Ты ведь покроешь? — декан взглянул на меня.

— Покрою, — пряча глаза, я кивнул.

И где, спрашивается, их взять? Вспомнилось тестирование. Плотные хрустящие конверты на выходе. «От тысячи рублей…» От штукаря за полчаса в капсуле. Дебил. Идиотины кусок! Помог сисястой дуре! Повыпендривался, состроил из себя благородного! И что теперь? Симба её окучивает. И тест прошёл, и бабки получил, и тёлку ему… снова зашептал поганый внутренний голосок.

Я придушил его на самых первых мыслишках. Некого винить. Каждый сам — гробовщик своего счастья.

Поехать что ли обратно, упасть в ноги седому? Нормальный вроде мужик, может, даст второй шанс? Не знаю, кто он там, но видно, что не из последних. Бедные — не гордые.

— Уснул, Северьянов? — спросил декан.

Я и забыл, где нахожусь. Начисто выпал из реальности.

— Простите, Степан Петрович. Задумался.

— Иди, Северьянов… не подведи меня, — декан вдруг потянул мне руку.

Слегка обалдев, я пожал её и вышел из кабинета.

На этот раз я не прятался. Попадётся навстречу Кислый, урою вместе с дружками. Я, конечно, такой храбрый, пока меня с ног не сбили и пинать не начали, но сейчас настроение было именно такое. К его, или моему счастью, шпану я не встретил.

Зато у подъезда увидел новую машину. Белая Тойота Камри, представительский вариант. Задние стёкла наглухо тонированы. За рулём скучает водитель. Его легко отличить от хозяина. У владельца всегда видно бахвальство: «Глядите, какая у меня тачила… Моя… Ласточка… Детка… Пчёлка медовая…». А у водилы одна сплошная непроходимая скука. Ни бухнуть, ни покурить, чтобы хозяину салон не провонять. Только сиди и жвачку жуй с чувством отвращения на физиономии.

Неужто опять к Ольке? Богатого она ёбаря отхватила, сначала Крузак, теперь Камрюха. Меняет тачки, как перчатки. Или это она ёбарей меняет? По рукам пошла… проститутка.

Сам себе фыркнул под нос, когда понял, что рассуждаю, как бабка на лавочке. Старость не радость. Уже хохоча во весь голос странным истерическим смехом, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся на этаж.

Не закрыто. Странно.

— Мой руки! — крикнула с кухни мама. — У нас гости, Андрюшенька!

Кто к нам припёрся? С тех пор как начались неприятности с отцом, от родителей постепенно отвалились все друзья-приятели. Открыто никто не ссорился, просто стали реже звонить, заходить, а потом и вообще забыли дорогу к нам.

Намыливая ладони крохотным розовым обмылком, я чувствовал, как любопытство смешивается с досадой. «Андрюшенька», звучит прямо напоказ, словно из сериала про хорошую семью.

Ни одно моё предположение не попало в цель, даже самое безумное. На кухне, поджав под табуретку длинные ноги в тонких чёрных колготках, пила чай та самая офисная сучка, что утром встречала Ланса.

— Мариночка, Вам чаю ещё подлить? — хлопотала мама, — а вот и мой Андрюшенька!

— Спасибо, Надежда Витальевна. Не откажусь! — лучезарно улыбнулась ей сучка и перевела взгляд на меня.

Я смотрел на них и боролся с искушением протереть глаза. По случаю гостьи мама принарядилась. На ней было синее выходное платье. За последние несколько лет мама сильно похудела, и платье сидело не по размеру. На плечи она накинула пёстрый платок, хотя на кухне стояла жара. Топили так, что спать приходилось с открытыми окнами. Даже на голове мама успела соорудить подобие причёски.

Не знаю, что она успела себе надумать, но на девушку она смотрела, как на мою будущую жену и мать своих внуков.

Сучка выглядела так, словно снималась в рекламном ролике: «У вас херня по жизни? Возьмите наш кредит!» Скромную белую блузку распирало, верхние пуговки готовы были оторваться и лететь, как пули. Девушка вытянула пухлые губы, чтобы подуть на горячий чай, и я почувствовал, как у меня в штанах зашевелилось.

На нашей убитой кухне с дешёвой клеёнчатой скатертью, клеёнку можно не стирать, шторами с большой обгорелой дыркой, отец прожёг, когда курил втихаря, и висящей на одной петле дверцей шкафа, я обещал починить уже месяц назад, эта пафосная цаца смотрелась просто дико.

Словно кто-то вырезал картинку из глянцевого журнала и наклеил на свою убогую фотку. «Я и Вера Брежнева на моей шахе». А может, я схожу с ума? Замкнуло что-то в капсуле, и я лежу в коме, а мозг подкидывает мне весёлые картинки?

— Здравствуйте, Андрей, меня зовут Марина, — произнесла сучка, — мне надо с вами поговорить!

Мама сложила ладони на груди с блаженной улыбкой. Пиздец.

Может, я что-то повредил в этой грёбаной капсуле, и она приехала, чтобы впаять нам многомиллионный иск? Или Ланс нажаловался на своих обидчиков, и теперь меня повезут просить прощения? В голове толкались идеи, одна невероятнее другой. Ничего хорошего от этого визита ждать точно не приходилось.

На столе стояла тарелка с вчерашними оладьями, мёд, какое-то варенье, открытая пачка конфет «Ассорти». Конфет почти не осталось. Зная маму, почти все они достались гостье. Значит, сидят они довольно давно. Всё это время ждут меня?

— Давайте поговорим, — буркнул я.

Получилось грубовато. Мама даже головой покачала неодобрительно. Хорошо хоть комментарий не вставила.

— Желательно наедине, — Марина посмотрела на маму, словно извиняясь.

— Конечно-конечно, — замахала руками та. — Я сейчас выйду.

— Лучше в другой комнате, — почему-то уточнила девушка.

— Можно у меня, — я пожал плечами.

Звать её к себе не хотелось. Особого бардака там не было, но на моей кровати сейчас валялись пара маек, а возле — вчерашние носки. Не ждал я гостей. Да и вообще это моё личное пространство, моя берлога.

Там на полке — детские кубки и медали за плавание, полумарафон и «гладиаторов», на стенах постеры топовых игр и чемпионов киберспорта. Даже для Ланса нашлось место — земляк всё-таки. Мой старый комп со снятой крышкой системного блока — все кишки наружу — чтоб не сдох от перегрева.

— Давайте к вам, — кивнула девушка.

Утром Марина казалась выше. Сейчас, без обуви, она не доставала мне и до плеча. От тапочек она отказалась, и босые ноги в колготках выглядели трогательно и мило. Даже в уме мне не хотелось сейчас называть её «сучкой».

Я показывал дорогу, хотя заблудиться было невозможно. В одной комнате, «большой», жили родители, вторая «маленькая» была полностью моей.

Марина вошла следом за мной и закрыла за собой дверь. Потом увидела шпингалет и защёлкнула его тоже. Я заметил, что она волнуется не меньше, чем я.

— Андрей, от лица нашего руководства… и от себя лично… я приношу вам извинения… глубокие извинения, — выдавила из себя она.

— Понятно… хорошо… — кивнул я, не зная, что ответить.

На хрена мне эти извинения, если из тестирования я вылетел?

— У нас произошёл технический сбой, — продолжала Марина. — Результаты первого этапа признаны недействительными. Я прошу вас вернуться в наш проект.

Не знаю, что на меня нашло. Ещё полчаса назад я мучительно думал о том, где достать деньги. Я готов был ехать обратно, записываться на приём, доказывать, если надо, умолять.

Но сейчас, глядя в лицо этой холеной корпоративной дряни, я понимал — ей срать и на мою мать, и на меня. Она нанесла визит вежливости, только чтобы я не развонялся в соцсетях и не испортил им репутацию.

Сидела, ждала. Пила дешёвый чай из пакетиков, кривила свои пухлые, подкаченные губки в вежливой улыбке. Всё для того, чтобы втереться в доверие, вызвать сочувствие. Чтобы мы, живущие месяц на стоимость её маникюра, посочувствовали её техническому сбою.

— Нет, спасибо, — я покачал головой. — Вы уж как-нибудь дальше без меня.

Вот так! В жопу ваши подачки! Стоя сейчас перед Мариной, я изо всех сил старался показать, что не нуждаюсь в её жалости.

— Что?! — её глаза распахнулись удивлённо, как у куклы.

Есть такие куклы: поднимаешь её — глаза открываются, опускаешь — закрываются. На спину кладёшь… Блядь, о чем я думаю?!

— У меня сессия, — как можно более невозмутимо сказал я. — Попробовал. Не получилось. Значит, я вам не подхожу.

Я заметил, что Марина волнуется. Слишком сильно волнуется для формальной вежливости: её щёки вдруг загорелись, словно я сказал что-то пошлое, а веки покраснели. Да она разревётся сейчас!

— Вы не понимаете… — пробормотала она, потеряв официальный тон. — Это очень важно… вернуть вас на проект… прямое указание начальства…

На меня напало редкостное баранье упрямство. Оно и раньше вредило мне по жизни. Сколько раз из-за этого вызывали родителей в школу, сколько девчонок пошло нахер из-за своих капризов, сколько раз я получал по лицу сам и бил в ответ.

— Увы, — я развёл руками. — Это ваше начальство. Не моё.

Марина посмотрела на меня каким-то обречённым и отчаянным взглядом, и вдруг бухнулась на колени и потянула ладонь к моей ширинке.

— Ты что творишь?! — охренел я.

— Вернуть на проект любым способом, — глядя в пол, ответила мне Марина.