Другой

Саша Береста, 2023

Произведение, повествующее о странноватом студенте по имени Голиаф Абатуров, вокруг которого витают слухи, связанные с таинственным исчезновением Марты Озёровой, его одногруппницы. Подавленный Голиаф идет в бар, где знакомится со стариком Алексеем. Какую историю ему поведает незнакомец? Так ли невинен Голиаф на самом деле?Произведение носит аллегорический характер, раскрывает вопросы нравственного выбора, пропагандирует идеи гуманизма.

I

«Мне трудно выражать эмоции. Каждое утро я подхожу к зеркалу и тренируюсь перед тем как выйти на улицу. Мне интересны мышцы человеческого лица, и я завидую тем, кто может двигать ими неосознанно.

Когда я встречу друга, мне нужно будет ему улыбнуться и задействовать при этом большие скуловые мышцы вместе с круговыми мышцами рта. Если я увижу на улице мертвого голубя, я нахмурюсь и сморщусь с помощью щечных и круговых мышц лица. Если кто-то узнает о…» Голубые глаза вдруг оторвались от листа с ложащимися на него четкими буквенными значками и замерли, в мгновение став стеклянными. Голиаф Абатуров сидел на стуле в прихожей и записывал все, что приходило ему на ум в небольшую книжечку — дневник, что подарил ему один веселый однокурсник. Юноша был уже одет и обут, но почему-то именно сейчас ему вспомнился этот небольшой блокнот, и даже захотелось что-то в нем написать, но, видимо, то, что он написал, было совсем не тем, что обычно пишут в дневниках. Студент раздраженно выдохнул и утер вспотевший лоб ладонью, глядя на внутреннюю обложку книжечки, на которой было заботливо нацарапано: «Будешь записывать в этот блокнот все, что придет в голову! Раз ты такой закрытый, хоть с чем-то сможешь поделиться своими чувствами!».

Подумав немного, Голиаф быстро и несколько раз перечеркнул последнее предложение и написал что-то рядом, но вскоре остановился. Подумав еще, он вовсе вырвал страницу и, встав со стула, не снимая уличной обуви, прошел к мусорному ведру, выкидывая предварительно скомканный лист, книгу оставляя на кухонном столе. Вновь пройдя в прихожую, юноша глянул на себя в зеркало, поправляя короткие, чуть вьющиеся каштановые волосы и, опустив глаза к небольшому столику, вновь пробежался глазами по открытому учебнику анатомии, оглядывая изображенную в нем схему лицевых мышц человека, по которой очень долгое время учился. Ощупав гладкий, без намека на щетину подбородок, Голиаф взял свой портфель, нащупал в кармане телефон и вышел из квартиры, закрыв её на ключ. Выйдя на улицу, юноша остановился около мусорного бака, рядом с которым копошились грязные городские вороны, которых было намного больше чем обычно.

С бесцветных губ сорвался шепот: «Я знаю, зачем вы здесь…» после чего ноги сами понесли его к уже знакомому величественному зданию.

Он не слушал музыку, пока шел до университета, не читал и возможно даже не думал. Его глаза были открыты, но сознание будто отключено от мира сего. Ни один мускул ни разу не дрогнул на лице Абатурова за все то время, пока он добирался. На ступенях монументального строения он увидел пару студентов: двое юношей, таких же как сам Голиаф, очень бурно что-то обсуждавших и, заметив однокурсника, встрепенулись, заметно насторожившись, только он приблизился к ним. Вовремя вспомнив про улыбку, Голиаф улыбнулся уголками рта, немного неестественно.

— Привет, ребят.

— Голиаф?! Какого черта ты… — тут же раздраженно начал один из самых преуспевающих на курсе парней студент и тут же ринулся к пришедшему.

— Постой, Денчик, — перебил его другой, вставая между ним и

«Денчиком». Требующий ответа взгляд серых глаз устремился на третьекурсника, светлые брови парня нахмурились в волнении:

— Где Марта?

Надеясь изобразить удивление, Абатуров свел брови домиком, инстинктивно приподнимая и веки. Это выглядело правдоподобно.

— Я не знаю.

— Не смей, жалкий ублюдок, — прошипел Денис, пытаясь приблизиться, но второй, по имени Слава, вновь остановил друга.

— Так, Ден, отойди, я сам поговорю с ним, — глаза юноши вновь строго глянули на Голиафа:

— Где Марта?

— Я не знаю, — ни на йоту не сменившимся голосом проговорил Абатуров, уронив брови обратно, — а что с ней?

— А то ты не знаешь! — рявкнул юноша, раздраженно выдыхая, — Она пропала, Голиаф.

В этот раз поднявшиеся брови не выглядели столь искренне и не произвели должного эффекта. Вячеслав начал шипеть сквозь зубы, теряя спокойствие:

— Гоша с ума сходит. Мало того, что вы с ней встречались за его спиной, так теперь она еще и пропала, возможно из-за тебя.

Собеседник же оставался спокойным, даже почти расслабленным.

— Это не из-за меня.

Кажется, спокойный тон немного успокоил светловолосого знакомого.

— Я бы хотел тебе верить, — Слава вздохнул, засовывая руки в карманы.

— Значит, Гоша с ума сходит?

— Угу-м.

«Я выбрал плохой день для посещения занятий» — промелькнуло в голове у Абатурова, поэтому он, ничего не объясняя, неожиданно для всех, развернулся и пошел прочь.

— Эй! Куда ты идешь? — в голосе Вячеслава слышались ноты обидного удивления, но ответа на вопрос не последовало.

Медленной, плавной походкой Голиаф направлялся в уже давно изученное им заведение — бар «London». Быстро дойдя до заведения, юноша сел за барную стойку. Голиаф знал наизусть всё меню, и всегда заранее знал, что хотел бы заказать. И сейчас было настроение для виски. Достав телефон, он нашел в галерее расписание и, узнав, какая тема сегодня будет на лекции, вбил название в поиск и начал о ней читать, как вдруг…

— О-о, дружище!! — радостный звонкий голос наполнил паб, а тяжелая рука тут же легла на плечи Голиафа. Юноша, повернув голову, увидел с собой еще одного однокурсника, самого богатого на темную растительность на живом лице, которую тот тщетно пытался брить, и, видимо, самого неуспевающего в группе.

Рассмеявшись, тот похлопал Голиафа по плечу, — Даже полудня нет, а ты уже виски хлещешь?!

«С этим можно не стараться» — благоразумно заметил Абатуров, поэтому решил не напрягать лишний раз свои лицевые мышцы — они еще должны пригодиться для более важных людей.

— Привет.

— Неразговорчивый, ха! В целом, все как обычно, — зевнув, студент по имени Дмитрий с удовольствием уселся рядом с другом,

— Ну, что нового?

— Да все по-старому, — положив телефон в карман, ответил Голиаф, пригубив немного виски.

— Это тоже хорошая новость! — юноша довольно улыбнулся и, насмотревшись на собеседника, сделал заказ и себе, — Слушай…

— М?

— Ты вот как знающий человек мне скажи… Зачем нам учиться?

— В каком смысле?

— Ну вот зачем? Мы ведь живем в 21-м веке, все самое лучшее уже изобрели, и человечеству совершеннее уже не стать, а даже если это и возможно, то зачем? Источник безграничной информации у нас уже есть, роботы, которые могут выполнять за нас работу, есть, а нам-то зачем этому всему учиться? Я думаю, что люди уже достаточно развили мозг, чтобы начать развивать сердце!

Слушающий все это без особого энтузиазма, Голиаф вдруг заинтересовался и даже повернул голову в сторону Дмитрия, чтобы слышать лучше:

— Ну-ка…

— Что? — похлопав глазами, спросил собеседник, немного не

понимая реакции Голиафа, но все-таки продолжил — Разве это не так? Люди веками, тысячелетиями изучали науку и только науку! И вот, наконец, мы живем в то время, когда можно думать только о своих чувствах и чувствах других людей, казалось бы, но..! Эх…

Абатуров медленно кивнул, чуть сщурив глаза.

— Хочешь сказать, наука больше человечеству не нужна? — неконтролируемая улыбка вдруг появилась на лице юноши, и она могла бы стать еще больше, если бы Голиаф не остановил её.

— Угу… — ничего не заметивший Дмитрий глотнул виски, — Ты не согласен?

«Зачем ты вообще учишься на инженера?» — витал в голове у Абатурова вопрос, который он все-таки не решился озвучивать. Смотря слегка диковатым взглядом на собеседника, Голиаф чувствовал, что сердце его бьется все быстрее.

Он первый раз расскажет о своей идее.

Приблизившись к Дмитрию, почти к самому его носу, Голиаф, не отрывая от него своего мертвого, но оживленного ожиданием взгляда, наслаждался дискомфортом собеседника. Студент прекрасно понимал, что нарушает личные границы, но не собирался с этим ничего делать.

— И что же ты делал бы без науки?.. — почти шепотом спросил юноша у Дмитрия, чьи глаза растерянно бегали по лицу собеседника, не зная, за что зацепиться.

— Я же сказал… Я бы любил, радовался и…

— Зачем тебе любить и радоваться?

— Как зачем? — почти обиженно спросил тут же испугавшийся студент,

— Ты задаешь странные вопросы… Да и я этот разговор начал не с той целью, чтобы… Ну… Ты понимаешь…

Шумно вдохнув воздух носом, Голиаф откинулся на спинку барного стула. В его глазах погас огонь, сделав их вновь бледными, и Абатуров отвернулся к столику, потеряв интерес к Дмитрию, который тем временем продолжал растерянно оправдываться:

–…да и не хотел я… Я думал, я тебе на универ пожалуюсь, ты мне тоже… Так, поговорим о пустом, да и все, а ты…

— Я не спрашивал.

— А?..

На юношу устремились два голубых бесчувственных зрачка.

— Ты отвечаешь мне, когда я тебя не спрашивал. Мне совершенно плевать на то, какие у тебя там были причины, — в глазах Голиафа мелькнуло презрение, после чего юноша снова отвернулся, смотря в стену, но продолжая говорить, — Ты обычная помойная крыса, Дима. Ты ничего не понимаешь и ничего не стоишь. Ты не знаешь, что делаешь со своей жизнью, а спрашиваешь меня о моей. Ты — расходный материал, — вновь голова повернулась на юношу, а вместе с ней и два страшных глаза, — Тобой контролируют эмоции, а живешь ты ради чувств. Ты тратишь свое существование на девушек и выпивку, потому что первое дает тебе эмоции, а второе помогает их заглушить. Ты жалок, и мне противно с тобой разговаривать.

Вновь отвернувшись, Голиаф отпил немного виски, словно ничего и не произошло. Дима же, больно сжав кулаки, прикусил губу изнутри, после чего встал, резко двинув стулом, и ушел из бара.

Голиаф вновь достал телефон и, разблокировав его, хотел почитать про лекцию, но вдруг услышал старческий голос почти над своим ухом:

— Молодой человек, извините, я подсяду?..

— Садитесь, — не поворачиваясь, в своей обычной манере ответил Голиаф, продолжая читать текст на экране.

Около пятнадцати минут потребовалось Голиафу, чтобы понять, что старик, теперь сидящий рядом, не стесняясь рассматривает его и даже ничего не заказывает хотя бы ради приличия. Решив отомстить, Абатуров устремил притупленный взгляд на старика, начиная рассматривать в ответ, и какого же было его удивление, когда ответная реакция у этого внезапного седого господина отсутствовала! Заинтересованный, Голиаф, внимательно рассмотрел старое, морщинистое лицо с седой, но заметно ухоженной бородой, что шла тонкой дорожкой от его уха, постепенно расширяясь, захватывая подбородок и искусно скрывая ямочку над верхней губой, после послушно сужаясь до неширокой дорожки вновь, доходя таким образом до другого уха. Глаза были красивого зеленого оттенка, казались открытыми, но немного грустными, а седые, забранные назад волосы блестели, освещаемые желтой барной лампой. Незнакомец улыбнулся юноше, но улыбка эта была погребена под густой бородой, поэтому догадаться можно было только по чуть прищурившимся глазам.

— Я застал вас врасплох?

— Нет, — не отрывая пытливого взгляда, ответил Голиаф.

— Я думаю, что так оно и есть. Я слышал, как вы разговаривали с молодым человеком, и тема вашего разговора меня… Довольно заинтриговала. Что вы имели в виду, когда так выражались о чувствах?

— О каких?

— О чувствах в целом. Вы сказали, что ваш друг живет ради чувств, почему?

— Потому что так и есть.

— Вы считаете, что эмоции и чувства не нужны человечеству? Правый уголок губ юноши сам дернулся в улыбке.

— Совершенно верно.

Старик прищурил глаза, вскоре снова улыбаясь.

— Почему?

— Эмоции сильно стопорят прогресс. Если бы не было эмоций, прогресс был бы куда значительней.

— И для кого же тогда этот прогресс будет нужен?

— Для людей.

— Зачем он будет нужен людям без эмоций и без чувств?

— А зачем он людям с эмоциями и чувствами?

Мужчина поднял брови, не ожидая подобного вопроса, и даже хотел что-то сказать, но решил, что что-то доказывать сейчас довольно бесполезно. Помолчав немного, он все же спросил:

— Как вас зовут?

— Голиаф.

Мужчина довольно сильно удивился:

— Ваши родители не читали Библию?

— Не думаю.

— Что ж, это понятно…

— Меня не обижают ваши слова.

— Я рад слышать это, — улыбнулся старик.

— Нет. Вы не поняли. Я не умею чувствовать.

— Не умеете? — с искренним любопытством поинтересовался мужчина.

— Не умею. С раннего детства я не был похож на остальных. Все вокруг смеялись так громко, а плакали так искренне, что я начинал завидовать. Я не умел этого. Потом я понял, что нужно делать, чтобы тебя считали обычным, но я каждый раз контролирую каждую эмоцию, которую собираюсь сделать, — в глазах студента вновь проснулся опасный огонек, минувший его совсем недавно, — Но только сейчас я понял, что это не отклонение и не порок. Я послан человечеству. Люди должны стать такими же, как я, мы должны убрать из жизни грусть и радость, и тогда научный прогресс будет неминуем, — Голиаф развернулся к старику полностью, становясь к нему слишком близко, надеясь вызвать ту же реакцию, какая была у Дмитрия, но с удивлением и интересом обнаружил, что незнакомцу вовсе не неприятно. Ему все равно. Это только разогрело интерес, — Все ненужные эмоции и чувства опьяняют, не дают здраво мыслить. Если бы был способ избавить человечество от этого порока, мы бы шагнули на несколько сотен тысяч лет вперед, у нас были бы технологии, недоступные более никакой расе во Вселенной, мы бы…

— И как же избавиться от эмоций? Мне действительно интересно, Голиаф.

— Я верю. Есть способ, — юноша продолжил уже значительно тише, — Нужен чистильщик. Я такой не один. Но таких, как я, запирают в психлечебницах, хотя на самом деле никто не знает, кто прав, а кто нет. Может, шизофрения это способ попасть в другую реальность, а не болезнь? Вы ведь знаете почему их запирают. Скажите мне… Я хочу услышать от вас.

— Они другие.

— Все верно. Другие. Может, они вовсе не сумасшедшие, как принято считать, а наоборот, гении?

Повисла напряженная пауза. Обдумывая все, что сказал юноша, старик подал голос первым:

— Вы говорили про чистильщика. Неужели вы думаете, что если убить всех, кто ярко выражает эмоции, мир станет лучше?

— Не обязательно убивать. Но нужно убрать.

— И женщин?

— Да.

— И детей?

— Да.

— И работяг?

— Да.

Мужчина, сильно озадаченный, опустил взгляд, раздумывая, и вскоре поднял глаза на юношу.

— Почему вы решили рассказать это мне?

— Я не знаю. Мне кажется, вы такой же, как я.

— Как вы это поняли? Интуиция?

— Возможно.

Старик хрипло засмеялся.

— Голиаф, у вас не может быть интуиции, вы ведь безэмоциональны!

— Так и есть. Вы меня подловили.

Мужчина, помолчав немного, заговорил:

— Позволите я расскажу вам историю про одного человека? — Абатуров заинтересованно склонил голову вправо, и незнакомец заговорил.