Ты мне веришь?

Сафик (Елена Сафина)

Это рассказы о нашей Человеческой Жизни, о нас с вами.Они обо всём на свете: о любви, о дружбе, о детстве, о школе, о воспитании, о соседях, о любимых домашних питомцах, об инопланетянах и даже… о реальных ангелах. Не верите? А вы почитайте! Не бойтесь: рассказы лёгкие, жизнеутверждающие, искренние, душевные, горячие… Как и сама Сафик, которая очень любит Жизнь во всех её невыносимо прекрасных проявлениях.

Ты мне веришь?

Сколько лет назад это было? Столько не живут — смеется тридцатилетний сын. « Живут, милый, еще как живут, будто проживая несколько жизней. Каждые 10 лет — новая жизнь».

Неизвестно как у других, но у Алины точно так.

1979 год. Свердловск. Тихая уютная улочка Хохрякова — центр мироздания для мальчика с девочкой, выходящих из школы №5.

Саша Лобачёв, друг детства, верный паж, размахивающий двумя их тяжелыми портфелями, невысокий худенький мальчишка, странно сочетающем в себе озорство с серьезностью.

Алёна (так ее звали до 10 лет) даже не повернулась посмотреть, с кем ее посадили 1 сентября 1977 года за парту в первом классе « В». Вот еще смотреть! Все мальчишки одинаковые, неинтересно ей, лишь бы не мешал. Только скосила огромные зеленые глаза, нахмурив бровки, сразу показывая соседу, что она — девочка серьезная, не надо никаких глупостей.

Сашка не подвел, повел себя не так как другие мальчики: молчал, не вертелся, не лез с вопросами, не пытался списать, отличаясь от сверстников необычной внутренней серьезностью, которую Алёна несла в себе с рождения, чувствуя в других. На этом и сошлись.

Память размывает конкретное — что происходило больше четырех десятилетий назад, но то, что осталось — порой не фактов, а ощущений, — остается до конца, греет.

На уроках же нельзя отвлекаться, разговаривать, — железное право советской педагогики — железно соблюдали школьники от мала до велика. По крайней мере, в первой математической школе, в самом центре столицы Урала.

А вот после уроков можно и нужно выговориться.

Всё что четко помнится ей: они с Сашкой куда — то постоянно идут и говорят, говорят, о чем — то важном, очень важном. О чем могли тогда говорить ученики началки? Алена точно помнила: не об уроках, не о новостях, не о школьных страшилках. О Жизни. О родителях и их проблемах. (у Саши отца не было). О космосе. О звездах. О будущих профессиях. Спорили горячо: если бы их видели в тот момент взрослые, то очень бы удивились, как у спокойных детей могут загораться глаза, взмахивать челки, руки, повышаться обычно тихие голоса.

Любимой фразой мальчишки была: « Алёнка, ты мне веришь?!» Девочка кивала головой, иногда прибавляя « Конечно». Она и правду верила, потому что сама никогда не врала, не придумывала.

— Вот! А Васька говорит, что сочиняю! Мама не верит… — вздыхал мальчик.

Особенно запомнилась Алёнке одна история. Без фантастики не обошлось. Надо сказать, что в то время о ней мало что было известно. Тема новая, страшно увлекательная, зовущая за пределы школьного двора. От переизбытка чувств они тогда даже перешли на бег в тот зимний сумеречный вечер после второй смены.

— К нам дядя Паша, мамин брат приехал, с Дальнего Востока, — знаешь где это? — чуть запыхавшись начал Сашка.

— Не знаю, наверно, далеко, вон в той стороне — махнула варежкой в сумерки девочка.

— Тоже так думаю. Так вот: дядя нам о жизни там рассказывал, до ночи не спали! Представляешь, он видел их! и… напл… забыл слово, в общем людей из космоса!

— Ина-пла-не-тяне — по слогам медленно подсказала Алёна — мне папа про них тоже говорил. — Здорово! Где видел?

— Так дядя с друзьями на рыбалку пошли с ночевой на три дня, палатку разбили, костер жгли, рыбу ловили, а ночью пели песни на гитаре — дядя, знаешь, как хорошо поёт! — айда к нам сегодня, послушаешь?

— Не отпустят: уроков много на завтра да и с сестрой — лялькой надо маме помочь. Давай остановимся, зайдем за пирожками, чай попьем в тепле, а ты дорасскажешь? — закутавшись в шаль носом, спросила верная подружка.

Забежали в любимый хлебный на углу Ленина, — большой, стеклянный, слева — буханки рядками, всевозможные торты, пирожные, на которые можно бесконечно любоваться, справа — кафетерий, где можно всегда купить свежий коричневый румяный пирожок с таким же по цвету повидлом, обжигающий руку стеклянный стакан крепкого чая, донести до огромного во всю стену окна, сесть на низкий подоконник, кушать, греться, болтать или просто молча сидеть, думать…

— Так вот, Алёнка, — горячо зашептал в ухо Сашка, едва они разместились в самом дальнем углу магазина. — Сидят они, поют, темно, весело. Вдруг как будто небо враз засверкало, заискрилось, посветлело, загудело… Обрушилось на них враз!

— Как обрушилось?! — огромные глаза девочки замерцали в полутемном помещении зеленоватым светом. Саша с Васькой да подруга Света — самые ее закадычные школьные друзья знали об особенности алёнкиных глаз излучать свет, когда той было либо интересно либо страшно либо страшно интересно.

— Ну нет, не бойся: все целы. Небо как будто обрушилось, накрыло их синей пеленой, загудело, запело разными голосами.

— Как мы на пении поём?

— Да. Только громче. Дядя Паша сказал, что все слышали музыку, такую важную, великую, типа гимна нашей страны, только более красивую… и будто он и другие дядьки ничего не видели, будто не стало у них зрения, только слух… А потом музыка остановилась… И глухой громкий голос важно сказал: « Люди, вы, Ваша Земля, Ваша Музыка, ваши помыслы прекрасны! Мы — с другой Планеты, она далеко-далеко, пролетали мимо, услышали вас, решили приземлиться, сделать остановку. Сейчас у нас нет времени, но скоро мы прилетим вновь, чтобы познакомиться с вами.»

Девочка слушала, не перебивая, забыв о надкусанном пирожке.

Сашка тоже замолк, замер, уставившись в темное, изрисованное зимними узорами стекло.

— Саш..а Саш… а что дальше — то?

— Дальше? Ничего. Опять — поляна, костер, друзья… Небо почернело, но далеко вверху — огромный светящийся, медленно удаляющийся шар. Нет, не так! Тарелка! Белая тарелка, вся как будто в мигающих гирляндах.

Алёна тоже уставилась за стекло, наморщив лобик, стараясь представить шар-тарелку. Можно было, конечно, не стараться, потому что ее отличало еще одно досадное свойство воображения, сопровождавшее по жизни, а вернее полное отсутствие такового.

То, что она не видела своими глазищами здесь, сейчас, то представить, понять тоже не могла. Совсем нет фантазии, — хоть тресни! За это на рисовании получала тройки. Ну не видит она перед собой море — как же его изобразить?!

— А какие они на вид? — так и не представив загадочную «тарелку», спросила Алёна.

— Так никто ж не видел, только слышали, — Сашка взялся энергично жевать пирожок, но тут же бросил его.

— Ты веришь Дяде Паше и… мне?

— Конечно! А зачем ему врать? Взрослые никогда не врут, не придумывают — уверенно закивала головой умница. Вот именно эти свои слова она потом будет вспоминать достаточно часто, грустно усмехаясь той далекой наивной девочке…

Вскоре она услышит удивительную песню из кинофильма «Большое космическое путешествие», на два голоса: « Ты мне веришь или нет?» Это же про нас, Сашенька, — захотелось восторженно зашептать ему (кричать не умела), но его, самого верного друга, уже не будет рядом: ни в ту минуту, ни потом, никогда…

Только большие зеленые глаза будут подозрительно влажно блистать, вспоминая: « Алёнка, ты мне веришь?»…

Верю, Саша, верю.

Никому больше.

Только тебе.