Все цветы Парижа

Сара Джио, 2019

После частичной потери памяти дочь известного киноактера Каролина Уильямс приезжает в Париж и арендует квартиру на улице Клер. Вскоре она понимает, что красивый старинный дом хранит сумрачную тайну. Каролина обнаруживает в одной из комнат письма некой Селины, датированные 1943 годом. Селину удерживали в доме насильно, но она не теряла присутствия духа и делала все, чтобы спасти своих любимых, особенно малышку дочь. Разбираясь с загадками, корни которых уходят более чем на полвека в прошлое, Каролина находит ключи и к собственной памяти, в глубинах которой притаились и боль, и вера, и любовь.

Глава 5

КАРОЛИНА

Яркий свет лился в окна гостиной. Я открыла глаза и обвела глазами незнакомую комнату — мой дом. События нескольких последних дней густым туманом повисли на горизонте, отгородив от меня окружающий мир.

Я встала, потянулась, зевнула и пошла на кухню. Там порылась в бумажной сумке с продуктами, которую привез из больницы Клемент. Мой желудок урчал, когда я просматривала ее содержимое: один багет, клинышек твердого сыра, два персика, коробка сливок, которую надо было еще вчера убрать в холодильник (увы!), маленький пакет кофейных зерен, кусок салями и коричневый бумажный пакет с двумя шоколадными круассанами — один я сразу схватила и с жадностью вонзила зубы в слоеную выпечку с кусочками темного шоколада. Но когда проглотила второй кусок, меня настигли сомнения. Ем ли я вообще сладкое? Я глядела на отражение моей очень стройной фигуры в кухонном окне и представляла себя прежнюю, питавшуюся морковными палочками и хумусом. Даже хотела отложить круассан, но он был божественно вкусный, и я все равно доела его до последней крошки.

Я заглянула в холодильник и осмотрела его скудное содержимое. Там лежали дюжина яиц (с просроченным сроком годности), сморщенное яблоко, плесневелый кусок сыра и одинокая банка джема. В глубине пакет молока и коробка чего-то ресторанного и давно испортившегося, я даже не решилась до нее дотронуться.

Не было сливочного масла. Не было коробки с остатками предыдущего домашнего ужина. Не было десерта, поставленного охлаждаться перед приходом гостей. Ясно, что дома я совсем не готовила. Может, даже и не ела.

Я смахнула с губ крошку от круассана и продолжала осмотр кухни. Она была прекрасно оборудована — традиционные белые полки с бронзовыми ручками, столешницы из черного гранита, над маленьким островком бронзовый фонарь «под старину». Блестящие медные кастрюли и сковородки американской фирмы All-Clad, явно ни разу не использованные, были сложены внизу. Из бакалеи только коробка овсяной муки да неоткрытый пакет риса.

Я обшарила кухонные ящики, надеясь найти там какие-нибудь подсказки, которые помогут мне понять мою прежнюю жизнь. Но нашла только пачку рекламной почты, несколько шариковых ручек, одинокую бельевую прищепку и, как ни странно, две дюжины неочиненных карандашей разного цвета. Я ощутила неожиданный импульс… воспоминания? Но он прошел так же быстро, как и появился.

Я обреченно вздохнула, потом заглянула в ящик возле кухонной раковины и увидела в нем коробок спичек из какого-то заведения под названием «Бистро Жанти» и клочок бумаги с телефонным номером, я долго смотрела на него и сунула в карман вместе со спичками. Это подсказки. Вот и все, что я пока что нашла.

Я зашла в крошечный чуланчик рядом со спальней и увидела ноутбук, открыла и включила его. Конечно, пароль был защищен. Надо будет отнести его в салон Apple. Может, если я объясню там мою ситуацию, они помогут мне?

Я улыбнулась себе под нос. Забавно, что я все же помнила о таких вещах, как салон Apple, или знала, для чего нужна вилка, а для чего кровать, или как отварить яйцо вкрутую, даже несмотря на такую колоссальную дыру в памяти.

— Это называется пассивное знание, — объяснила мне доктор Леруа. — Знание, которое внедрено в вас, но не лично ваше.

Что бы это ни значило, но пока что я была персоной без биографии. Но я чувствовала себя скорее персоной без души.

Я вышла на балкон и поглядела на улицу, но холодный утренний ветерок коснулся моей кожи, и я вздрогнула. В эти дни солнце светило так ярко, что ты почти забываешь, что уже настала осень. Я глядела, как рыжеватый листок сорвался с кленовой ветки, порхал на ветру и опустился на булыжную мостовую перед кафе с зелеными маркизами.

Вздохнув, я пошла в спальню, перебирала там в шкафу чопорные черные платья и рылась в комоде, пока не нашла джинсы и голубую футболку. Влезла в них и посмотрела на свое отражение в зеркале ванной. Голубые глаза, чуть вздернутый кончик носа. Похожа я на мать? Или на отца? Живы они или нет?

Я умылась, расчесала волосы и убрала их в пучок, потом отыскала матерчатую сумку, положила в нее ноутбук и возле двери сунула ноги в сандалии. Глупо удивляться, что они мне в самый раз, но что поделаешь, меня удивляло все.

— Хелло, — сказала я солидному консьержу, когда лифт привез меня в вестибюль.

Он фыркнул, повернулся к двери и возился с ручкой и блокнотом.

— Простите, — сказала я немного громче. — Я просто хотела сказать… хелло.

— Хелло, — торопливо повторил мужчина, словно само мое присутствие причиняло ему острую боль.

— Я Каролина, — сказала я, протягивая руку.

Он глядел на меня как на ненормальную.

Я улыбнулась, убрала руку в карман, когда он отказался пожать ее.

— Извините меня, но я попала в аварию, и у меня проблемы с памятью.

Он пренебрежительно вздохнул.

— Я слышал.

— Значит, мы знакомы?

— Мадемуазель, — произнес он без капли эмоций. — Я забочусь об этом доме тридцать пять лет. Вы тут жили последние три года. Да, мы знакомы.

— Ну, тогда хорошо, — продолжала я. — Вы напомните мне ваше имя?

Он смерил меня долгим взглядом.

— Господин де Гофф.

— Мне так вас называть? Или вы…

— Вы можете называть меня господин де Гофф.

— Хорошо, — сказала я, когда он открыл мне дверь. — Ну, я пойду.

— В добрый путь, — буркнул он, хотя вполне мог бы сказать «Скатертью дорога».

Я вышла на улицу и выбросила из головы ворчливого консьержа. Теперь меня занимали вещи поважнее. Но прежде всего… кофе. Я даже не знала, пью ли его, но в этот момент это слово звучало для меня как музыка, и я глядела по сторонам и искала какое-нибудь кафе. Тут я вспомнила про коробок спичек, которые нашла на кухне и сунула в карман. «Бистро Жанти». Я прочитала адрес и пошла прямо, через квартал свернула, потом еще раз свернула и увидела вдалеке вывеску.

Я с опаской взялась за дверную ручку и вошла в ресторан с его маленькими деревянными столиками и темно-красными стенами. Там сразу все показалось мне и знакомым, и чужим. Посетители стояли в очереди возле стойки, где несколько проворных официантов бегали к сверкавшей хромом кофемашине. В воздухе витал пар вместе с ароматом свежемолотого кофе. Женщина в синем пиджаке заказала двойной эспрессо и пирожное. Следом за мной вошла парочка, держась за руки, и попросила столик у окна. В этом бистро присутствовал свой пульс, свой особенный гул, и по какой-то причине я почувствовала себя тут своей.

Старшая официантка осторожно глядела на меня. Она была хорошенькая, примерно моя ровесница, но у нее были страшно усталые глаза, словно она давным-давно не высыпалась по ночам. Она что-то шепнула другому сотруднику. Тот поглядел на меня и торопливо ушел через двойные двери на кухню.

— Доброе утро, мадам, — поздоровалась она наконец; ее слова звучали чопорно и сухо. — Ваш обычный столик?

Мой обычный столик? Значит, я часто здесь бывала… до ДТП. Я огляделась по сторонам в надежде, что кто-то из посетителей, какой-нибудь столик или игра света пробудят мою память, но все было по-прежнему скрыто туманом.

— Хм, да, — ответила я наконец, и она отвела меня к столику, спрятанному в темном углу.

— Могу я заказать эспрессо?

Она вытаращила на меня глаза.

— Вы никогда не заказываете кофе.

— О, сегодня мне захотелось его, — сказала я с улыбкой.

— Хорошо, — ответила она, странно глядя на меня.

— Постойте, — сказала я. — Как вас зовут?

— Марго, — усмехнулась она.

— Я понимаю, что мы наверняка виделись и раньше, но… Я попала в ДТП и… моя память… ну, она пропала.

Она кивнула мне, словно я только что сообщила ей, что у меня дома живет единорог, и вскоре вернулась с кофе, но без меню. Я не успела ничего у нее спросить, как робкий двадцатилетний парень поставил передо мной тарелку, сказал «бон аппетит» и убежал на кухню.

Я поглядела на мой, вероятно, обычный завтрак: одно яйцо пашот, посыпанное черным перцем, на листьях подвядшего шпината. Парочка за соседним столиком с удовольствием ела киш, пирог с заварным кремом, свежий, только что из духовки. За другим столиком мужчина читал газету и уплетал соблазнительнейшие яйца бенедикт. Я разочарованно взирала на свой завтрак, сделала глоток кофе, а в это время ко мне направился мужчина в белом халате, импозантный, с красивым, точеным лицом и темными волнистыми волосами, слегка окрашенными сединой на висках.

— Надеюсь, сегодня мы не сделали ошибок, — сказал он с осторожной улыбкой. У него были добрые глаза, почти знакомые.

— Ошибок? — Я посмотрела в его карие глаза. — О нет, нет, — ответила я через минуту, взглянув на мой нетронутый завтрак и снова на него. — Нет, все… превосходно. Просто я… — Вздохнув, я жестом показала на стул напротив меня. — У вас найдется минута… чтобы присесть?

Он удивился и даже был чуточку смущен, но кивнул и сел за мой столик.

Я наклонилась ближе к нему и сказала, понизив голос:

— Дело вот в чем. Думаю, вы знаете меня, и я тут регулярная посетительница. Но я вас не помню. Я ничего не помню. Я угодила в аварию и в результате… ну… потеряла память. Теперь я стараюсь собрать по кусочкам мою жизнь.

— О, — ответил мужчина. — Мне очень жаль это слышать. Конечно, я готов вам помочь.

Я протянула ему руку.

— Пожалуй, для начала нам надо познакомиться. — Я чувствовала, что старшая официантка прожигала взглядом дыру в моем правом боку. — Я Каролина.

Он пожал мне руку, удивленно и настороженно.

— Я Виктор. Я владелец этого заведения — вообще-то, с недавнего времени. Конечно, ноша тяжелая, но работы я не боюсь. Большую часть блюд я готовлю сам, хотя у меня несколько превосходных помощников, поэтому сам я никогда не режу лук — терпеть этого не могу.

Я улыбнулась и показала на старшую официантку.

— А Марго? Я преувеличиваю или она хочет швырнуть мне в лицо меню?

Виктор усмехнулся.

— Значит, я угадала. Я последняя дрянь.

Он засмеялся.

— Нет-нет, вы не дрянь.

— Тогда кто?

Он с любопытством поглядел на меня.

— Я слишком мало вас знаю, чтобы ответить на ваш вопрос.

Я выпрямила спину.

— Справедливо. Но если я должна извиниться перед кем-то, то, надеюсь, мне скажут об этом.

— Я уверен, что извиняться нет нужды, — с улыбкой заявил Виктор. — И не переживайте из-за Марго. Она мать-одиночка и ездит на работу издалека, с окраины. У нее много своих проблем.

Я подозревала, что он что-то недоговаривает, но удовольствовалась услышанным. Я бросила взгляд на свою тарелку и нахмурилась.

— Если мое меню на завтрак отражает мою личность, — заметила я с сарказмом, — то в мой адрес звучит куча насмешек.

Виктор засмеялся.

— Возможно.

Я вздохнула и оглядела зал.

— Значит, вы недавно купили этот ресторан?

Виктор кашлянул.

— Да, можно сказать, что это одна из жемчужин Парижа; им владела одна семья почти сто лет. — Он помолчал. — Остановите меня, если я слишком разговорюсь или если вы… вспомните что-то, что я уже вам говорил.

— Вы не представляете, как мне сейчас хочется, чтобы вы разговорились!

— Окей. — Он усмехнулся. — Вообще-то, я пришел в ужас, когда увидел, что бистро выставлено на продажу, и поскорее его ухватил. Я слегка изменил меню, но, кроме этого, не делал никаких больших шагов.

— И не нужно, — убежденно заявила я. — По-моему, тут все… идеально.

— А еще с богатой историей, — продолжал он. — Гертруда Стайн, Хемингуэй, Фицджеральд — все они обедали здесь. Когда нацисты захватили Париж, эти стены устояли. Меню со временем менялось, но мы всегда подавали стейк средней прожарки, качественный завтрак и превосходное мартини.

— Чего еще можно желать? — спросила я с улыбкой. Он кивнул.

— Я приходил сюда еще мальчишкой — каждое воскресенье с моей матушкой. Всю неделю я ждал этого, ведь это означало, что я съем на десерт крем-брюле и подольше не лягу спать.

— И вы всегда мечтали купить этот ресторан?

Он покачал головой и направил взгляд в какую-то точку на стене за моей спиной или скорее в какое-то место в его памяти, далекое-далекое.

— Вообще-то, нет. Я никогда не думал, что мне выпадет такой шанс. К тому же жизнь повернула меня в другую сторону. — Он долго молчал. — Но когда представилась возможность, я решил, что будет правильно, если я его куплю. Впрочем, хватит обо мне. Нам надо говорить о вас.

Я кивнула и сделала большой глоток эспрессо.

— Странно просить незнакомого мне человека рассказывать мне про меня. Мне хочется узнать больше подробностей.

— Подробностей? Не знаю. Но я могу сообщить вам о моих впечатлениях.

— Пожалуйста, — попросила я. Он вздохнул.

— Я знаю, что вы приходите каждое утро ровно в семь тридцать, ни на минуту раньше или позже. Вы заказываете одно и то же. — Он показал на мою тарелку. Яйцо пашот на шпинате. И ни с кем не разговариваете.

Я усмехнулась.

— Ясно, я еще та тусовщица.

Он долго молчал и глядел на меня так, словно я сказала ужасно странную вещь.

— Что такое?

Он покачал головой.

— Просто… вы улыбаетесь.

— И это что… странно?

Он заглянул мне в глаза.

— Вы никогда не улыбаетесь.

Я потерла то место на голове, которое пострадало сильнее всего. Оно до сих пор было болезненным, но уже не так, как в больнице.

— Ого, — сказала я. — Кажется, я была жалкой и несчастной.

Он напряженно улыбнулся.

— Я бы так не сказал.

— Судя по вашим словам, очень жалкой.

— Нет, нет, пожалуйста, не преувеличивайте, — убежденно заявил он.

— Тогда что? Я просто была замкнутой?

— Нет, Каролина, если вам интересно услышать мое скромное мнение…

— Да, да, пожалуйста. Мне интересно все, что вы можете мне сказать.

Он нахмурился.

— По-моему, вы просто очень… печальная.

— Почему? — Я наклонилась ближе к нему, словно этот незнакомец держал в руке ключ, отпирающий мои воспоминания, — но, увы, ключа у него не было.

— Простите. — Он пожал плечами. — Мне жаль, что я больше ничем не могу вам помочь. — Он встал, услышав, как его позвали из кухни.

— Постойте, — попросила я. — Вы можете сказать мне что-нибудь еще? Как я могла стать такой печальной, жалкой, угрюмой? — Я снова поглядела на Марго и с сожалением покачала головой. — Вероятно, я обругала ее когда-то.

Он поправил свой фартук.

— Работая в ресторане, много узнаешь о людях. Ты видишь все, от красоты до безобразия, и со всеми промежуточными оттенками. С годами я твердо понял одну вещь — что обиженные люди сами обижают других людей.

— Обиженные люди обижают других людей, — повторила я. — Ого.

— Может, вы не знаете причину, Каролина, но вы обижаете.

Я жадно ловила каждое его слово, но он замолчал.

— Простите, я должен вернуться на кухню. Но завтра для вас будут готовы яйцо пашот и шпинат.

Возможно, я обиженная особа, но я решила, что не стану обижать других. Больше не стану. И мне пора есть вкусные блюда.

— Спасибо, но завтра я, пожалуй, съем вместо этого киш.

— Превосходная идея, — одобрил он.

Улицы Парижа казались мне лабиринтом. Запрокинув голову, я глядела на дома, возвышавшиеся над узкими улицами; их балконы обрамляла ярко-розовая герань. Куда мне пойти, направо или налево? Трудно поверить, но я вроде прожила тут три года. Я остановилась и спросила по-французски дорогу у старушки; мои слова прозвучали изысканно и литературно. Интересно, какие еще у меня есть латентные навыки? Возможно, я умею делать шпагат или читать наоборот Клятву верности флагу^[1]. Чем больше качеств я открывала в себе, тем меньше понимала что-либо.

Вдалеке я заметила салон Apple, зашла в него и обратилась к продавщице с кольцом в носу и синими волосами. Я объяснила по-английски мою проблему, а она скептически посмотрела на меня.

— Вам придется это стереть, — наконец ответила она по-французски.

Я покачала головой.

— Вы меня не поняли. У меня амнезия. Я попала в аварию и неделю пролежала в больнице. — Я подняла мой ноутбук. — Мне нужно открыть этот компьютер.

Она тупо смотрела на меня, словно я только что сообщила ей, что я дочь Стива Джобса и хочу, чтобы она прислала мне по одному экземпляру всех гаджетов магазина, а счет направила отцовской фирме.

— Пожалуйста, — попросила я.

Она что-то сообщила по головной гарнитуре, и через минуту появился мужчина лет пятидесяти.

— Мне жаль, — сказал он голосом робота, — но мы не можем ничем вам помочь, поскольку на вашем компьютере установлен защищенный пароль. — Он открыл мой ноутбук и показал на экран. — Вы не получите доступ к защищенным паролем файлам, но можете залогиниться как гостевой пользователь. Так вы сможете пользоваться девайсом.

— Спасибо, — уныло пробормотала я и направилась к двери.

Я долго и бесцельно бродила по улицам, пока они не стали вновь казаться мне знакомыми. Мой внутренний компас, вероятно, знал, как привести меня домой, и через некоторое время я увидела впереди «Бистро Жанти». Было уже около семи вечера, и мой желудок урчал. Я вспомнила владельца ресторана, проявившего ко мне доброту. Не покажется ли ему странным, если я вернусь и пообедаю?

Я вспомнила, что он говорил про стейк, и отбросила сомнения. Когда я вошла в зал, меня встретила другая старшая официантка, темноволосая и постарше. Непонятно, знала она меня или нет.

— Вы одна? — спросила она. Я кивнула. В ресторане было многолюдно, но я заметила свободное место возле бара, и она отвела меня к стойке и оставила с меню и стаканом воды.

Я достала из сумочки телефон, только что заряженный в салоне Apple, и порадовалась, что на нем не установлен пароль. Открыла мою переписку, но все мои тексты, кажется, были удалены. Мои контакты тоже не представляли особого интереса — только список имен, которых я не знала. Не было «Фейсбука» с «Твиттером», где я могла бы порыться. Я открыла папку с фотографиями и обнаружила там только две картинки: одна — задний дворик дома с пальмами и бассейном. Я вспомнила картину на стене в квартире, ту, где чаша с лимонами. На следующем фото две фигуры где-то на пляже. Мужчина и маленькая девочка держатся за руки, стоя спиной к камере.

Странно. Почему только эти фото и больше ничего?

— Простите, — услышала я за спиной мужской голос, и кто-то хлопнул меня по плечу. — Каролина?

— Да, — ответила я и, убрав телефон в сумку, повернулась к нему. — Простите, мы знакомы?

— Это я, Жан-Поль. — Он был высокий, элегантный, красивый. — Пожалуй, ты тогда выпила несколько бокалов вина, но ты наверняка меня вспомнишь.

— Да-да, конечно, — подыграла я — не хотела показаться невежливой.

— Это место не занято? — спросил он, показав на стул рядом со мной.

— Нет, нет, — ответила я.

— Отлично. — Он сел. — Я рад тебя видеть. Ты получила мое письмо?

Я осторожно разглядывала его лицо. Очевидно, мы знакомы. Но как? Я обвела глазами ресторан, отыскивая Виктора, в надежде, что он поможет мне понять ситуацию, но не видела его.

— Нет, не получила, извини, — смущенно ответила я, глядя на сумочку.

— Я звонил тебе несколько раз.

— Я была… занята.

— Ладно, ничего… — Он усмехнулся. — Ты выпьешь со мной?

— Конечно, — ответила я, и в этот момент из кухни вышел Виктор. Его глаза немедленно встретились с моими, но он не подошел. Вместо этого он что-то отдал официантке и снова скрылся за двойными дверями.

Мой компаньон подозвал бармена и заказал нам по мартини. Первый глоток оглушил меня, но вкус был приятный. Я сделала еще один глоток и еще. Через несколько минут мое тело наполнилось теплом, и я чувствовала себя слегка онемевшей.

— Как тебя зовут? Скажи еще раз, — попросила я.

— Жан-Поль, — засмеялся он. — Видно, в тот раз ты выпила больше, чем я думал. — Он заказал по второй порции мартини и стал рассказывать мне про лекцию, которую он читал сегодня в университете, где он профессор чего-то там. Я слушала его вполуха, но на самом деле глядела на кухню и ждала, когда из нее выйдет Виктор. Потом прибыла третья порция мартини, а также мой стейк, я с удовольствием ела каждый кусочек, а Жан-Поль рассуждал о достоинствах экзистенциального мышления в современном мире или что-то типа того. После первой порции мартини я оставила всякую надежду уследить за его великими идеями. В половине десятого я чувствовала себя легче перышка и еле заметила, что его рука опустилась вниз и трогала мою коленку.

— Это было так классно, — сказал он.

«Неужели?» — подумала я. Кажется, я не говорила ничего, кроме «о», «да», «нет», «классно». Если честно, я с трудом помнила его слова. Но в зале играла музыка, на него было приятно посмотреть, да и кто еще мог сидеть рядом со мной у барной стойки?

— Можно я провожу тебя домой? — спросил он, наклоняясь ближе ко мне, и в это время за стойкой появился Виктор.

— Ну, еще раз привет, — сказал Виктор, подливая мне воды, потом кивнул Жан-Полю. Не могу сказать, знали они друг друга или нет, но в их разговоре чувствовалась какая-то… напряженность.

— Мы хотим заплатить, — сказал Жан-Поль.

— Без десерта? — удивился Виктор.

— Это не для нас, — ответил он.

— Жалко. — Виктор посмотрел на меня. — Даже не хотите крем-брюле?

— Я хочу, — говорю я. — Пожалуйста, принесите мне.

Виктор ушел с нашим заказом на кухню и через мгновение поставил передо мной карамелизованное чудо.

Жан-Поль первым зачерпнул его и тут же положил ложку на стол.

— Слишком сладко, на мой вкус.

Попробовала я и закрыла глаза, наслаждаясь вкусовыми оттенками.

— Потрясающе.

— Хочешь еще выпить? — предложил Жан-Поль.

Я не успела ответить, как вмешался Виктор, глядя на меня:

— Тебе не кажется, что ты достаточно выпила?

Возможно, его намерения были самыми правильными, но меня неприятно задел его тон.

— Справедливое замечание, — сказал Жан-Поль, протягивая Виктору кредитную карточку. — Зачем нам пить здесь, когда мы можем это сделать у тебя дома?

Мне кажется, что я уловила в глазах Виктора искорку озабоченности или… чего-то такого, но лишь на долю секунды. Жан-Поль встал и пошел к двери, а я рылась в сумочке. Мартини подействовало, и я, пошатываясь, встала со стула.

— Осторожнее, — шепнул мне Виктор из-за стойки. — Он настоящая акула.

Я приняла к сведению его слова и все же удивилась: если Виктор искренне заботился обо мне, почему он сам не предложил проводить меня домой? К тому же Жан-Поль казался мне вполне приятным, хоть и чуточку эгоистом.

— Доброй ночи, — сказала я Виктору, когда Жан-Поль обнял меня за талию.

— Вот мы и пришли, — сказала я, когда мы остановились возле моего дома. — Спасибо за компанию. Вечер получился приятный.

— Что? Ты даже не приглашаешь меня к себе? Ты ведь знаешь, как меня интересует история улицы Клер. Нет, ты меня просто терзаешь.

В какой-то момент я хотела его прогнать, но потом увидела справа от меня чью-то тень. При тусклом свете фонарей мне померещилось, что кто-то выглянул из-за угла дома и тут же исчез.

— Ты это видел? — спросила я у Жан-Поля.

— Что?

— Да так, — пробормотала я, слегка запинаясь. — Пожалуй, я слишком много выпила.

— Тогда позволь проводить тебя наверх, — сказал он, взял меня за руку и крепко обнял за талию. Внезапно все вокруг меня пришло в движение. Над головой мигал, стробировал уличный фонарь, лицо Жан-Поля то расплывалось, то входило в фокус, а у меня подгибались ноги и уплывало сознание.

Я открыла глаза и испугалась, не понимая, где я оказалась, но потом постепенно поняла: я лежала на софе в моей гостиной, укрытая одеялом. Я села, сжав ладонями голову, и посмотрела на настенные часы: 3 часа 34 минуты утра. В мой мозг хлынули кричащие воспоминания о прошедшем вечере: Жан-Поль, мартини, «Бистро Жанти», неодобрительный взгляд Виктора. Вероятно, я потеряла сознание. Неужели Жан-Поль отнес меня наверх? Я оглядела себя и с облегчением увидела, что я полностью одета, но сразу ужаснулась, что рисковала собственной безопасностью. Тут же поклялась сама себе не пить больше мартини и смочила на кухне пересохшую глотку тремя стаканами воды.

Уныло вздохнув, я прошла в спальню, разделась и достала из верхнего ящика футболку большого размера. От нее пахло лавандой и… чем-то еще. Я надела ее, и, когда задвигала ящик, мой глаз заметил в глубине что-то зеленое. Я протянула руку и вынула аккуратно сложенную льняную мужскую рубашку с коротким рукавом, застегнутую на все пуговицы. На ней выцветший пальмовый принт. Такие рубашки можно увидеть в рекламе бренда Tommy Bahama или на туристах, которые проводят отпуск в тропиках. «Чья она и почему я хранила ее в своем ящике?»

Зазвонил телефон, вроде на кухне — стационарная линия, о которой я и не знала. Я побежала через холл, а он все звонил и звонил, пронзительный, словно пожарная сирена или предупреждение о воздушном налете. От этого звона у меня пробежала дрожь по позвоночнику.

— Алло? — Я с бьющимся сердцем ждала ответа, но слышала лишь чье-то дыхание, а потом гудки.

Я положила трубку и долго глядела на нее. Кто звонил мне в такой час? Решив выбросить из головы этот звонок, я снова пошла через холл, но, перед тем как зайти в спальню, заметила краем глаза какой-то свет. Дверь в третью спальню в конце холла была чуточку приоткрыта, на пол падал луч лунного света. Конечно, мне захотелось туда заглянуть.

Скрипнули петли, когда я открыла дверь шире и зашла внутрь.

Спальня была небольшая, почти вдвое меньше спальни хозяина. В ней стояла двуспальная кровать, возле нее тумба и маленький письменный стол у окна. В этой спальне что-то не гармонировало с остальной квартирой, а почему — непонятно. Возможно, осветительная арматура; она выглядела более старой, чем современные светильники в остальных комнатах. Я провела ладонью по штукатурке и почувствовала кончиками пальцев облезающую краску и глубокие трещины. И тут меня пронзила догадка. Вся квартира была отремонтирована, а эта комната осталась нетронутой. Почему? Я выглянула в окно, где над улицей Клер низко висела луна, и на миг ощутила себя кем угодно и в любом времени в истории Парижа. Маленькой девочкой, которая что-то просила у звездочки перед школой. Молодой матерью, напевающей рождественскую песню. Старухой, которая молится о безопасности во время фашистской оккупации. Я ощущала присутствие тех людей, которые когда-то жили в этой самой квартире.

Луна нырнула за тучу, я зажгла маленькую лампу на тумбе, и она моментально отбросила зловещие тени. Я взялась за две бронзовые ручки, открыла дверцы шкафа и выпустила из него застарелый воздух. В нем пахло как на старом чердаке — пылью и забытыми воспоминаниями. Одежды в нем не было, лишь несколько пустых вешалок и остатки цветастых обоев, давно выцветших и ободранных. Я потрогала рукой верхнюю полку и вызвала лавину пыли, потом присела на корточки и поглядела на декоративную кованую решетку на стене, остатки старинной отопительной системы, давно уже демонтированной. Я нажала ладонью на решетку, и она провалилась куда-то в стену. Я попыталась вытащить ее оттуда, засунула пальцы в темную щель и нащупала там какой-то предмет. Глубже запустила туда руку, вынула маленький деревянный ящичек, положила его на кровать и рассмотрела при свете.

Кажется, это был старый ящичек из-под сигар. Я сдула с его поверхности толстый слой пыли и осторожно открыла изящную защелку. Внутри лежала аккуратная пачка пожелтевших конвертов, перевязанная грубой ниткой. Развязав ее, я посмотрела на первое письмо. Оно было адресовано месье Люку Жанти. Следующее тоже, и следующее. Но на этих письмах не было ни марок, ни почтовых штемпелей. Похоже, их никуда не отправляли. Кто же оставил их тут и почему?

Я провела пальцем по клапану первого конверта, достала два сложенных пополам листка и, поднеся их ближе к свету, рассмотрела изящный почерк. Письмо было написано по-французски, и я читала его без труда.

Люк, любимый мой!

Ты уехал, и я решила писать тебе письма, чтобы скоротать время. Время — это все, что сейчас у нас есть, и я считаю каждую секунду, минуту, день до твоего возвращения домой, когда мы снова будем вместе. И мы будем вместе, я это знаю. Чувствую. Если не на этой земле, то на небесах.

В эти страшные времена трудно сохранять оптимизм, твердо верить, что добро в конце концов одолеет зло, что в конце концов любовь победит ненависть. Но мы должны проявить упорство. Мы должны жить нашей любовью, черпать в ней силы.

Я не знаю, где ты, но молюсь, чтобы ты был жив и здоров. Я молюсь за тебя каждый день утром, когда проснусь, и вечером, когда закрою глаза. Меня утешает мысль, что ты тоже молишься за меня. Я знаю, ты молишься.

Твои молитвы мне нужны сейчас больше прежнего. Я ужасно боюсь, у меня неприятности. Не знаю, попадет ли когда-нибудь к тебе это письмо, но я все равно буду писать тебе. Я страстно жду того дня, когда все ужасы останутся позади, когда мы с тобой опять будем вместе.

Я люблю тебя всеми клеточками моей души.

Твоя навеки,

Селина

Прежде чем убрать письмо в конверт, я взглянула на дату на первой страничке — 18 октября 1943 года, — и у меня полезли глаза на лоб. Это военное время и, если я не ошибаюсь, самый разгар оккупации Парижа. Я вернулась в свою спальню, положила на столик ящичек для сигар и, дрожа от холода, залезла под одеяло и закуталась в него. Я чувствовала себя чужой в моей кровати и вообще в этом мире. Я слишком устала, чтобы думать о моей жизни, моих проблемах. Вместо этого я думала о Селине. Кто она такая и как ее письма попали в мою квартиру?

У меня отяжелели веки, и, закрывая их, я чувствовала, как скользила в пространстве между сном и явью. Я как будто стояла на середине моста, соединявшего обе стороны. Вдалеке я слышала отчетливый шорох пальмовых листьев на ветру и веселый смех маленькой девочки. «Гляди, мама, гляди!» — говорила она и с громким плеском прыгала в бассейн. Капли воды падали мне на лицо. Этого было достаточно, чтобы я открыла глаза и села на постели, но я даже не пошевелилась. Я хотела полежать еще. Мои ресницы затрепетали, когда вдали появился мужчина. Я не видела его лица, но знала его. Ветряной колокольчик висел возле двери и тихонько звенел.

Шорох пальм затих так же быстро, как и появился, и, когда я на следующее утро открыла глаза в моей странной парижской квартире, где во всех углах прячутся тайны, я прогнала слезы. Я не помнила мою прежнюю жизнь, но впервые остро поняла, что ужасно тоскую по ней.

Примечания

1

Клятва, которую приносят в начале каждого школьного дня при подъеме флага миллионы американских школьников.