Темное наследство

Арианна Буммарко, 2019

Оставшись без средств к существованию Каролина продала картину Пикассо. Вот только эта картина – подделка, о чем быстро узнаёт влиятельный покупатель. Вернуть деньги Каролина не может – их снял со счёта её бывший муж. Теперь, чтобы выплатить долг, женщине придется поработать на странную криминальную организацию.

Перевод с английского Е. Ю. Савиной

® Storyside, 2019

® Савина Е.Ю., перевод на русский язык, 2019

® Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Эпизод 1

Алиса, дочка, если ты читаешь это, значит, всё пропало. Они вычислили меня. Возможно, меня уже нет в живых. Тем важнее, чтобы эти записи попали к тебе. Я записывала всё, что со мной происходит. Сама не знаю зачем. По наитию. И вот теперь пригодилось… Мне важно, чтобы ты всё узнала и не судила меня строго. Собственно, ты единственный человек, чьё мнение имеет для меня значение. Поэтому ты узнаешь всё, без утайки.

Всё началось несколько месяцев назад субботним вечером у нас дома. На столе — салат и сыр разных сортов, в бокалах — дорогое вино. Ты сидела в своей комнате, уткнувшись в айпод. Мы с твоим отцом были одни на кухне, и я пыталась поймать его убегающий взгляд.

— Я забронировала номер на горнолыжном курорте.

— Да? Уже? — со вздохом переспросил Эрик.

— В прошлом году все хорошие номера оказались разобраны, а я совсем не хочу снова провести праздники в какой-нибудь халупе.

— Но не слишком ли рано? Мы же собирались ехать в апреле, а сейчас только конец августа.

— Какая разница? Мы же всё равно ездим туда каждый год. Лучше заранее обо всём позаботиться.

— Я не уверен, что поеду на этот раз, — проговорил Эрик и, опустив голову, уставился в свой бокал.

За семнадцать лет совместной жизни я научилась улавливать малейшие нюансы в его голосе, понимать взгляды и жесты, наперёд угадывать, что он скажет. Однако в тот вечер всё было иначе, я приготовилась выдержать долгий спор. Впрочем, тогда я не сомневалась, что выиграю его, — из нас двоих мне всегда с большим успехом удавалось находить нужные аргументы.

Но никакого спора не получилось.

— Мы не поедем в отпуск следующей весной. Мы вообще больше никуда не поедем вместе. Мне очень жаль, но ничего не поделаешь.

— Что ты хочешь этим сказать?

Эрик вздохнул, поднял голову и впервые за вечер посмотрел на меня. Он колебался. Потом наконец решился и произнёс:

— Я встретил другую женщину и собираюсь переехать к ней.

— Ты не можешь так поступить! Нельзя просто так взять и бросить ни с того ни с сего!

Это было всё, что я смогла выдавить из себя в тот момент. По правде говоря, я не поверила ему. Я слышала много похожих историй, читала об этом в книгах, о мужчинах, которые внезапно уходили к другим женщинам. Но всегда относилась к этому скептически. В жизни такого не бывает. Только совсем наивные, по-собачьи преданные жёны не способны предвидеть подобного исхода. Ну или те, кому уже всё равно. Мне не было всё равно, и я не наивна. Я всегда считала, что вижу своего мужа насквозь со всеми его сомнениями, слабостями или маленькими победами. Ни с того ни с сего бросают тех, кто не хочет знать правду или видит только то, хочет. Я не видела ничего необычного в его поведении в последнее время и поэтому просто не поверила. Но оказалось, что я сама была слепа, слепа как крот. Эрик уходит и даже не считает, что должен в чём-то оправдываться. «Я ухожу» — и точка. Он просто поставил меня перед фактом.

Обида и кромешное отчаяние обрушились на меня. Несколько часов я плакала, грозила, просила, умоляла, но всё напрасно. Твой отец уже всё для себя решил, и переубедить его было невозможно. Даже последний аргумент — ты, наша дочь, — не возымел на него никакого действия.

— Представь, — возразил он, — каково ей будет жить со страдающим, потерявшим себя отцом… Дом ты можешь оставить себе, он значит для тебя куда больше, чем для меня. — Он вдруг погладил меня по щеке.

Я лежала, свернувшись калачиком в постели, и рыдала. Это был последний раз, когда он дотронулся до меня. Последнее проявление нежности после семнадцати лет совместной жизни. Погладил, как старую собаку, перед тем как ту усыпят, и ушёл спать в гостевую комнату.

Наш дом в Виикене, ну ты и сама знаешь, отлично отреставрированная вилла 1920-х годов в одном из самых благополучных и зажиточных районов Стокгольма, дом мечты — не только для меня, а для многих. Он и вправду очень хорош! Двести квадратных метров, экологически чистые долговечные материалы, добротная мебель. Зона отдыха, гостевая с отдельным душем, винный погреб, яблоневый сад с беседкой. Ох! Наш дом был для меня храмом, но теперь стал причиной тревоги и забот.

«Нет смысла выплачивать весь долг, — повторял Эрик. — Проценты сосем низкие».

А теперь уже поздно. Дом от пола и до самой крыши, которую венчает изящный деревянный конёк, целиком и полностью перейдёт банку, если каждый месяц не выплачивать нужную сумму. Впереди меня ждал настоящий кошмар.

Он хотел уйти по-тихому, ещё до того, как я проснусь. Но я расслышала его шаги на лестнице и, выбежав в сад, увидела, как он складывает свои вещи в машину. И тут на глаза мне попалась его сумка для гольфа. В этот момент я поняла, что прежняя жизнь закончена. Мне стало по-настоящему страшно, и… ярость, гнев, боль, в которые превратилась моя любовь, горячей волной накатили на меня… я выхватила железную клюшку, я не знала, что сделаю дальше…

— Успокойся, Каро, и положи клюшку на место. Не переживай так, со временем у тебя всё устроится, — устало произнёс Эрик, садясь в машину.

От его скучного, холодного голоса я как будто протрезвела. А была ли любовь? Чувство покоя и надёжности? Остался только страх, страх, что я не справлюсь… И я со всей силы ударила клюшкой по ветровому стеклу. Но мне только показалось, что я ударила сильно. Удар получился жалким. Всего одна едва заметная трещина.

Не смогла сделать мужа счастливым. Осталась в 45 лет без работы. Не сумела даже стекло разбить…

У меня возникло странное ощущение, словно всё это происходит не со мной, а с кем-то другим, я лишь зритель в первом ряду. Что ж… Ещё никогда Каролина Экестедт не вела себя так агрессивно и глупо, как сейчас.

— Да ты с ума сошла, Каро! Возьми себя в руки! Ты же опасна для общества! — выкрикнул Эрик из-за окна машины.

Он так сильно газанул, что на дороге отпечатались следы шин, и, выехав на шоссе, исчез. Мне оставалось убеждать себя, что это к лучшему.

Я вернулась в дом и поднялась в твою комнату. Ты спала, ни сном ни духом не подозревая о том, что творится. Тебе шестнадцать. Но мне ты показалась маленьким ангелом. Прекрасным невинным существом, которое я должна защищать. И силы вернулись ко мне.

— Моя дорогая доченька, я дала тебе жизнь — и дам всё, чтобы ты достойно её прожила. Обещаю!

И тут ты улыбнулась во сне.

Раньше я была вполне успешна в профессиональном плане, хотя в какой-то момент мне перестали повышать зарплату. Эрик же, наоборот, шёл вперёд и вверх. Он получал больше меня, имел разные бонусы и служебный автомобиль. Зато мне удалось построить стабильную карьеру в крупном пиар-агентстве. Я хорошо справлялась с работой, была аккуратная, не обделена творческими способностями, трудолюбивая как пчёлка и упорная как танк. И искренне верила в свою незаменимость. Но пять месяцев тому назад всё изменилось.

Агентство было продано другим собственникам, и сотрудников за довольно короткий срок перераспределили между отделами, а часть должна была уйти. Однако я совсем не переживала по этому поводу. Я знала, что меня ценят. Увольнение мне определённо не грозило. Дела в отделе по работе с журналами и клиентскими базами, за который я отвечала, шли хорошо, поэтому, когда меня вызвали к шефу, я была убеждена, что тот просто желает узнать моё мнение по поводу предстоящей реорганизации.

— Каролина, приоритеты в мире массмедиа изменились. Как это ни печально, но руководство приняло решение отпустить вас. Теперь оно делает ставку на цифровые источники информации и прекращает работу с бумажной прессой. Кто вообще в наши дни читает газеты и журналы? Люди выбирают электронные приложения. Но вы не должны расстраиваться, ведь для вас это совершенно фантастическая возможность пойти дальше, развиваться, пробовать свои силы в других сферах. Поэтому всего хорошего! Удачи!

Я пробовала протестовать:

— Но ведь пресса даже в оцифрованном виде остаётся прессой. Содержание ведь то же самое. Нажать на кнопку всякий сможет, а вот создать хороший контент — это не каждому под силу, многие в наше время даже пишут с ошибками. Вы не можете так поступить!

— Я не уверен, что вы правы, но если вы недовольны, то всегда можете обратиться в профсоюз.

Я никогда не бывала в профсоюзе. Я считала, что он существует лишь для тех, кто плохо работает.

Оставалось только смириться. И тогда у меня ещё были муж и его стабильный доход. Моё резюме было безупречным: выпускница Стокгольмской школы экономики, руководящая должность в скором времени, никакой протекции со стороны родителей. Я никогда не пыталась идти по чужим головам и не собиралась делать что-то такое и впредь.

Я была убеждена, что быстро подыщу себе новое место, поэтому окопалась в Интернете, много общалась, записалась на курсы повышения квалификации, отправила в несколько мест тщательно составленное резюме.

Я усердно искала работу, так же усердно, как трудилась, но всё безрезультатно. Месяцы шли и шли, а моя самооценка покатилась вниз. Я спросила себя: как я выгляжу со стороны? Самонадеянной? Неуверенной в себе? Одиночкой, затерявшейся в толпе таких же безработных? Проведя некоторое время дома, я стала с завистью поглядывать на людей с беджами на груди, деловито спешивших на обед. «Что такого есть у них, чего нет у меня?» — постоянно спрашивала я себя и не находила ответа.

Я угодила в ловушку, из которой не удавалось выбраться. И чем дольше я оставалась за пределами своей профессии, тем труднее становилось в неё вернуться.

— Как ты себя чувствуешь?

Анна — моя давняя подруга, мы вместе учились в Школе экономики, а теперь жили в одном квартале в Виикене. Рассказывая обо всём, что случилось, я отлично понимала, что трагедия в моей личной жизни очень скоро станет всеобщим достоянием. Неверный муж, ушедший к любовнице, клюшка для гольфа, треснутое лобовое стекло — история из разряда «пальчики оближешь». Неудивительно, что она в два счёта разошлась между соседями.

— Это значит, теперь тебе придётся уехать? Когда Карин с Петером разошлись, Карин переехала жить в съёмную квартиру. Представляешь, каково ей пришлось? У её ребёнка даже собственной комнаты не было. Но тебе, надеюсь, переезжать всё-таки не нужно, так ведь? — И Анна улыбнулась мне доброй, обнадёживающей улыбкой, хотя в то же время в её глазах читался невысказанный вопрос. Насколько всё плохо? Насколько глубоко ты, подруга, увязла в этом болоте?

— Нет, я не хочу переезжать, — быстро ответила я. — Да и куда мне ехать? Мне и здесь хорошо, а Алиса, что бы ни случилось, должна знать, что у неё всегда есть место, где она сможет укрыться от любых невзгод.

Я сказала то, что от меня ждали, но после этих слов тревога внутри лишь разрослась. Где взять деньги на ежемесячный взнос за дом? На образ жизни, к которому мы с тобой привыкли? На нашем с Эриком общем счету оставалось лишь несколько жалких тысяч. Он подсуетился и заранее перевёл свою зарплату на другой счёт, оставив меня, свою безработную жену, практически ни с чем.

— Ох, я так рада это слышать! Думаю, всё скоро образуется. И ты найдёшь работу. Может, даже встретишь кого-нибудь. Но что ты будешь делать сейчас? Я имею в виду в финансовом плане?

Я старалась выглядеть как можно беззаботнее. Какие могут быть секреты между закадычными подругами? Но я не могла дать слабину в тот момент. И меня понесло:

— У меня есть немного акций одной надёжной компании. Если будет совсем туго, начну их продавать, но пока до этого далеко.

Это была ложь. У меня не было ничего, кроме тех денег, что лежали на твоём сберегательном счёте, доченька. И акций тоже никаких не было, но что я должна была сказать? Что я жалкая неудачница без средств к существованию? И получить в свой адрес те же лицемерные, унижающие взгляды и комментарии, которые достались на долю Карин после того, как та переехала жить в неудобную квартиру на окраине города?

— Как хорошо, что у тебя хоть что-то есть про запас. Только дураки не откладывают ничего на чёрный день. Ну, тогда я не буду волноваться за тебя. А как восприняла всё это Алиса? Ей, должно быть, ужасно грустно, бедняжке!

— Алиса? Нет, она не выглядит подавленной. Утверждает, что давно уже обо всём догадалась, только не может объяснить как. Говорит, интуиция. И я ей верю. Кажется, с девочками случается такое в её возрасте. Невесть откуда приходит ощущение, что видишь всех людей насквозь. Порой я ловлю себя на мысли, что мы существуем с ней в абсолютно параллельных мирах. В конце концов, она не первая, кому приходится переживать развод родителей.

— Это верно, — заметила Анна. — Но главное, что ей не придётся переезжать. Думаю, нет ничего хуже для детей её возраста. Приходится менять школу, друзей, футбольную команду, тебя тыркают туда-сюда, как какую-то вещь. Но ты молодец. Ты такая сильная и так прекрасно держишься!

Я внимательно смотрела на подругу. Неужели мне удалось скрыть эту безысходную тревогу из-за отсутствия работы? Неужели я и впрямь сильная? И действительно ли всё решится? Причём именно так, как надо? У меня нет родителей, которые могли бы поддержать в трудную минуту… Так или иначе я знала, что никогда не приму помощь из чужих рук. Всю свою сознательную жизнь я старалась всегда всё делать правильно, училась, работала, когда надо, шла на компромиссы, набила себе кучу шишек, зато обзавелась острыми локтями и зубами и научилась не давать себя в обиду. Я действительно много боролась, пробивая себе дорогу в жизни.

— Ну конечно, а как же иначе? Я же не инвалидка какая-нибудь. Просто всё произошло так неожиданно. Придётся снова привыкать к самостоятельной жизни.

— А как ты себя чувствуешь? Эмоции улеглись? Ты скучаешь по Эрику?

— Нет, в общем-то нет. В конце концов, мы пробыли в браке целых семнадцать лет. И устали друг от друга. Если уж быть до конца откровенной, то я не думаю, что буду так уж сильно страдать без Эрика. Я скучаю по тому времени, когда мы были парой и всё делали вместе, вместе проводили отпуск, вместе делили заботы, когда Алиса была маленькой. Но это было давно. Печально, конечно, что Эрик так легко всё это бросил. Он всё время работал, часто бывал хмурым, неразговорчивым, мы отдалились. Но раньше, когда мы просто сидели рядышком на кухне и пили вино, было здорово. Да, если подумать, то всё было не так уж и плохо.

Анна громко рассмеялась:

— Вот она, горькая правда о семейной жизни. Но ведь у тебя осталось всё то, что вы вместе создали, — ребёнок, дом, друзья, верно?

— Конечно! — Я, как мне казалось, излучала уверенность. «Но как долго это сможет продолжаться? — тут же мысленно спросила я себя. — Карин сидит, замкнувшись в своей квартире. Она ушла из книжного клуба, и наши дети больше не общаются друг с другом».

Однако Анна поняла моё состояние:

— Не печалься. У тебя всё получится. Давай-ка я лучше побалую тебя парочкой сплетен. Это тебя подбодрит. На днях я была на вечеринке у Петры. Если тебе интересно, скажу сразу, абсолютно бессмысленное мероприятие. Но зато знаешь, что она получила от Андерса в подарок на годовщину их свадьбы? Сумку «Биркин»!

— Вот это да, это же так дорого! Красивая?

— Да ничего так, только мне кажется чересчур вульгарным разгуливать повсюду с сумкой стоимостью в сто тысяч крон. Некоторые автомобили и то меньше стоят. А так сама модель выглядит довольно скромно. Но ведь Петре надо чем-то себя занять. А то с её мужем можно повеситься от скуки. И потом, что может быть интересного в работе юриста в каком-то пыльном фонде? Хотя, знаешь, я не думаю, что сумка новая. Скорее всего, приобрели на сетевом аукционе Лемана. Но, конечно, о подобных вещах спрашивать некрасиво. Я ещё понимаю, купить на аукционе картину или, там, комод, но сумку? То есть, скорее всего, она досталась ей просто случайно.

Я ждала тебя из школы. Представляла, как ты медленным шагом пройдёшь по улице и по дороге заглянешь в почтовый ящик в надежде, нет ли там чего интересненького. Несмотря на то что ты считаешь мои журналы старушечьими, ты всегда с любопытством их просматриваешь, особенно журналы мод.

Но Анна отвлекла меня, и я не успела забрать счета из почтового ящика. Их пришло сразу много. Некоторые с красными наклейками последних уведомлений.

— Мама, ты должна взять себя в руки и вовремя оплатить счета! — сказала ты. — Я не понимаю, что с тобой творится! На папе свет клином не сошёлся. На дворе не девятнадцатый век. Выше голову, мама!

Ты бываешь тверда как кремень, и я горжусь и восхищаюсь твоим мужеством и уверенностью в себе. А ещё я завидую тебе, потому что ты свободна от всяческих обязательств. Впрочем, у этого обстоятельства есть и другая сторона. Нет обязательств — нет ответственности. И это проблема всего твоего поколения.

Я начала подрабатывать уже в десять лет и всю жизнь много и упорно трудилась, чтобы укрепить веру в себя, которая теперь, с потерей работы и мужа, сильно пошатнулась.

Ты понятия не имела, что у нас больше нет денег, чтобы оплачивать квитанции. Всё, что у нас оставалось, я сняла со счёта, чтобы внести взнос за дом, продлить подписку на журналы о моде и интерьере, оплатить взнос за машину, спортзал, уроки йоги, вывоз мусора и уборку дома, твой танцкласс, счета за бензин, штрафы за стоянку в неположенном месте, карту «Америкен экспресс». Раньше деньги регулярно поступали на счёт, и с этим никогда не было никаких проблем. Но теперь всё изменилось, и в нынешней ситуации ни один банк кредита мне не даст. Это было очевидно.

Где взять денег, чтобы оплатить то, что ты вынула из почтового ящика? Мой счёт пуст. Смс-займ? Или лучше воспользоваться деньгами с твоего сберегательного счёта? Из огня да в полымя. Я не могла спросить твоего разрешения, поделиться с тобой своей проблемой.

Решение предстояло принять тяжёлое. Идея смс-займа казалась просто немыслимой. Их берут только выходцы из нищего класса. Взять этот заём — значит расписаться в бессилии. Нельзя позволить ростовщикам наживаться на моём несчастье. Я решила пожертвовать твоими деньгами. Прости меня! Я надеялась всё вернуть до того, как тебе исполнится восемнадцать. Да, именно так я и поступила.

Твоих денег, родная, нам хватило только на два месяца. Однако тогда другого выхода я просто не видела. Я всё ещё была уверена, что смогу всё быстро наладить.

Расходы придётся сильно урезать. Больше никаких поездок, ужинов, походов в рестораны и салоны красоты, никакого массажа и прочих процедур, хотя они просто необходимы сорокапятилетней женщине, чтобы держать себя в форме. И всё это именно сейчас, когда мне надо выглядеть респектабельной и уверенной в себе дамой, а не какой-нибудь там старой, нищей и одинокой ослицей. Так мои подруги презрительно называют тех, у кого что-то не так с одеждой или причёской: «Она выглядит как ослица».

Я взяла телефон и набрала номер:

— Здравствуйте, меня зовут Каролина Экестедт, и я хотела бы прекратить мою подписку… Нет, я всем очень довольна… Нет, спасибо, но я не хочу продлевать подписку на эти издания… Всего хорошего.

Я сделала ещё пару звонков, но сэкономила немного. Всего пятьсот крон. Не такая уж и большая разница. Самые большие расходы по-прежнему приходились на ипотеку, налоги, еду и бензин. И отказаться от них было невозможно.

В конце концов я почувствовала, что выжата как лимон, и выключила ноутбук.

И тут ты пришла из школы.

— Элла спрашивает, поеду ли я с ней в Лондон на каникулы в октябре. Я сказала, что да. Ведь да, мама?

— А мы сами потом как-нибудь не можем съездить? — осторожно поинтересовалась я.

— У папы Эллы намечается командировка, и мы сможем жить в его служебной квартире, так что оплачивать ничего не придётся. Только билеты на самолёт.

— А ещё еда, кафешки, походы по магазинам и такси… — добавила я.

Ты смотрела, мягко говоря, непонимающе.

— Что с тобой такое? Мы же не нищие, верно? Я должна поехать! Мы с Эллой уже всё спланировали. Что купим, куда пойдём и всё такое. Я собираюсь приобрести себе кучу обновок.

— А что говорит папа?

Я ещё ни разу не разговаривала с Эриком после его отъезда. Он и раньше-то не был особо разговорчивым, однако с тобой всегда прекрасно ладил.

— Папа говорит, что мне нельзя никуда ехать, что он обустраивает новую жизнь и не даст мне денег на подобное излишество! Но какая разница, ведь он же ушёл от нас. Ты ведь не такая, как он, да, мамочка? Можно мне поехать?

И что я должна была сказать тебе на это?

— Конечно, ты можешь поехать. Мы подумаем, как всё устроить.

— Да что тут думать! Всё уже давно решено. Папа Эллы уже забронировал билеты, так что тебе остаётся только отдать ему деньги. Вот и всё.

И ты обняла меня.

— Ты у меня самая лучшая, мамочка!

Мне удалось сдержать слёзы.

— Тебя, наверное, домашние задания ждут?

И тут я вспомнила про кольцо. Оно лежало там, в комоде, в своей коробочке, забытое под стопкой белья. Кольцо из белого золота, украшенное россыпью изумрудов, сапфиров, рубинов и бриллиантов. Из всех моих украшений это самое дорогое. Эрик подарил его мне, когда ты родилась. Кольцо было моим трофеем, и я надевала его только по особым случаям. Ты должна была получить его на восемнадцатилетие, это стало бы для тебя сюрпризом. Мы с Эриком были очень аккуратны и никогда не показывали тебе кольцо. Но после того, что сделал твой отец, подобный подарок выглядел бы фальшиво и даже пошло. Так что в Лондон ты поедешь!

На заседания книжного клуба каждый участник что-нибудь обычно приносил с собой — бутылку вина, чёрный шоколад или фрукты. На этот раз была моя очередь исполнять обязанности хозяйки. После ухода Эрика я ещё ни разу не принимала гостей и теперь ощущала на себе вопрошающие взгляды подруг. А что они, спрашивается, ожидали увидеть? Что всё полетело к чертям и моё жилище превратилось в притон наркоманов? Дом оставался точно таким же, каким и был. Я развела огонь в камине, поставила на низкий столик орехи и сыр. На этот раз мы должны были обсуждать «Мадам Бовари» Гюстава Флобера. Подруги, как водится, поспорили из-за выбора. Петра читала этот роман, когда изучала французский в университете, что, по её словам, было «лет сто назад», а Луизе было скучно возиться с такой старой книгой, когда вокруг полным-полно захватывающих новинок. Она предложила Мартину Хааг и её «Что-то не так», объясняя это тем, что, по её мнению, там было много такого, о чём имело смысл поговорить. «К тому же она живёт в Бромме, а это почти то же самое, что наш Виикен». После этих слов воцарилась тишина. Неужели Луиза напрочь позабыла о том, что от Мартины, как и от меня, ушёл муж и что вся её книга была посвящена этому неожиданному и очень болезненному расставанию?

— Я уже читала её, — быстро сказала Петра, решив протянуть мне руку дружбы, но мне было всё равно, какую книгу обсуждать.

Мысли гуляли где-то очень далеко. Трудно думать о книгах, когда голова забита финансовыми проблемами.

Я услышала, как Петра добавила:

— И к тому же действие там происходит вовсе не в Бромме, а в горах.

— Ну что ж, я совсем не против книги Хааг, она получила много восторженных откликов, — выдавила я из себя.

Однако большинство проголосовало всё же за «Мадам Бовари». Ведь мы уже договорились, что нам неплохо было бы взяться за классику, а упоминание, что Петра читала этот роман в университете, вызывал ещё больше уважения к этой книге. И теперь все мы сидели вокруг журнального столика на застеклённой веранде, каждая со своим томиком Флобера в руках.

— Как хорошо ты всё тут обустроила! — воскликнула Петра. — Теперь у тебя будет куда больше времени на себя и на дом.

Однако в её голосе явственно слышались нотки жалости. Мне было трудно смириться с мыслью, что подруги видят во мне жертву. В прежние времена из нас четверых именно я была самой здравомыслящей и уравновешенной; женщиной, которая даже в самых затруднительных обстоятельствах могла дать дельный совет. То, что теперь подруги смотрели на меня как на неудачницу, — а я была убеждена, что так оно и есть, — заставило меня задуматься о том, а кем я вообще была на самом деле. Самой себе я казалась теперь странной тенью, которая, конечно, походила на настоящую Каролину Экестедт, но в действительности ею не была. Отныне я решала проблемы по-другому: делала вид, что их просто не существует.

— Все успели прочесть? — спросила я, зажигая лампу, стоявшую на подоконнике.

— Я прочла, — ответила Анна.

— Я тоже, — кивнула Петра. — Точнее, перечитала ещё раз. На самом деле у меня ещё сохранился со студенческих времён мой старый экземпляр.

— Да что ты говоришь! — рассмеялась Луиза, которая книги не читала, зато смотрела французскую постановку 90-х годов, которую она находила довольно милой, но ужасно скучной.

Однако «Мадам Бовари» не оставила равнодушным никого из участников книжного клуба, и все дружно сошлись во мнении, что концовка с бедным брошенным ребёнком была «просто ужасной».

— Я, конечно, могу понять Эмму, — заметила Петра, — чего хорошего можно ждать, когда живёшь в такой провинциальной дыре?! Ведь она хотела бы жить совсем по-другому.

— Эмма просто избалованная эгоистка, вот что я вам скажу, — начала Анна. — Она хотела всё иметь и ничего при этом не делать.

— Хотя многочисленные измены мужа всё же пощекотали ей нервы, верно? — сказала Луиза, но запнулась и осторожно покосилась на меня: — Ой, прости, я не имела в виду ничего такого.

Я притворилась, что не слышала.

— Такое чувство, — медленно сказала я, — что Эмма жила в придуманном мире. И лишь на страницах книг сталкивалась с настоящей болью и горем.

Луиза вопросительно на меня уставилась.

— Думаю, будет достаточно, если мы скажем, что Эмма ограниченная, избалованная, бесчувственная идиотка, что Шарль — зануда, а Рудольф — скотина. И что женщинам смертельно опасно читать книги. О'кей? Хватит для протокола?

Луиза открыла свою книгу и, уткнувшись в неё, притворилась, что увлечённо читает.

— «Жизнь на краю», — сказала она с крайней серьёзностью и показала обложку.

Мы рассмеялись, беседа перешла в другое русло, и вскоре все и думать забыли о трагической судьбе мадам Бовари. Остаток вечера был посвящён выбору новой книги и тому, кто в следующий раз будет за хозяйку.

— У меня появилась идея, — начала было Анна, но её никто не услышал — все сидели и болтали друг с другом. Она повысила голос и продолжила: — Я проверила по моему ежедневнику, и оказалось, что этой осенью исполняется ровно пять лет с тех пор, как состоялось первое заседание нашего книжного клуба. Это стоит отметить. Всегда очень приятно бывать дома друг у друга, но вам не кажется, что было бы здорово отправиться туда, где разворачивается действие книг, которые мы читаем, и насладиться по-настоящему шикарными выходными? Я предлагаю Барселону. Забронируем номер в пятизвёздочном отеле, закажем ужин, спа-процедуры. Естественно, обсудим книгу. Как насчёт числа двадцатого ноября? Самый унылый месяц в году, а в декабре все всегда ужасно заняты подготовкой к Рождеству.

— А что, это идея! — тут же загорелась Луиза. — А то наши парни постоянно выезжают то в гольф поиграть, то на яхтах покататься или полазить по скалам в Андалусии. Так почему же мы, девочки, не можем в кои-то веки потратить немного времени на себя?

— О, в таком случае предлагаю «Тень ветра» Карлоса Руиса Сафона. Все говорят, что это просто отличная книга, — сказала Петра.

Я почувствовала, как внутри всё леденеет. Снова придётся врать и изворачиваться, осложняя и без того непростую ситуацию.

— Я должна проверить, свободна ли я буду в тех числах, — с усилием выдавила я.

Все знали, что я не работала, и поэтому немного удивились тому, что у меня вдруг не найдётся времени.

— Но если тебе не подходит эта дата, выберем другую, — предложила Анна.

У меня оставался последний аргумент. Тот самый, который, как я надеялась, сработает при любых обстоятельствах.

— Я не могу уехать и оставить Алису одну после всего, что произошло, — произнесла я серьёзным тоном.

— Знаешь, а мне кажется, что это именно то, что тебе нужно. Тебе пора начать думать о себе самой. Это очень важно, особенно сейчас. Думаю, Алиса достаточно большая девочка, чтобы понять, что её маме иногда тоже надо немножко развеяться. А вы как думаете? — обратилась Анна к остальным и с таким видом перелистнула свой ежедневник, словно моё мнение уже ничего не значило. — Номера в гостинице и всё остальное я беру на себя, — добавила она, — обожаю планировать такие поездки!

Вот так было решено, что следующая встреча книжного клуба состоится в Барселоне, и я была не в силах что-либо изменить. Внезапная усталость навалилась на меня.

Наконец вечер подошёл к концу. Петра, которая уходила последней, остановилась на пороге, словно хотела что-то сказать, но запнулась и промолчала. Я почувствовала облегчение. Ещё одного совета или пожелания я бы просто не выдержала — взорвалась бы. Интересно, догадались ли они, как я подавлена? Заметны ли на моём лице следы бессонных ночей? Видели ли подруги из окон своих вилл, что ночник в моей спальне уже много ночей совсем не гаснет? Скорее всего, нет. Мне удавалось выглядеть как обычно, и никто, кажется, не подозревал о том, что на самом деле творилось в моей душе.

Я вернулась на веранду. Пошарила взглядом по столику в поисках спиртного. Уму непостижимо, как пять женщин умудрились вечером в будний день всего за пару часов прикончить четыре бутылки красного вина. По части выпить Луиза превосходила всех. Она преспокойно выдула одна целую бутылку — и при этом ни в одном глазу. Ни руки не дрожат, ни язык не заплетается. Я слила остатки из бокалов в один и откинулась на спинку дивана. В конце концов, мне хотелось просто насладиться вином, почувствовать его аромат и мягкий вкус, тепло, растекающееся по замёрзшему телу. Огонь почти погас, в камине вспыхивали и тлели красные угольки. Я смотрела на них и думала о Петре и её сумке «Биркин». Сегодня вечером она пришла не с ней, ограничилась лишь простой матерчатой сумкой через плечо. Наверное, это было правильно, кто ходит в гости к соседям с «Биркин»? Виикен — не Голливуд, а Стокгольм — не Лос-Анджелес.

Я посмотрела на пламя сквозь стекло бокала. На пальце сверкнуло обручальное кольцо. Заложить его тоже, только не за Лондон, а за Барселону? Нет. Нам с тобой нужно есть, ездить и платить за дом, доченька. Барселона исключена. Я и так уже пережила стресс, закладывая твоё кольцо.

В ломбард я вошла со странным чувством смущения и горечи, приблизившись к юной девушке в окошке с бронированном стеклом, спросила: «Это у вас тут торгуют горем?»

Девушка надулась. Её длинные акриловые ногти с лиловым лаком обиженно стукнули по столу, когда она открывала коробочку.

— Это просто кольцо и всего лишь. Хотите сказать, что судебный пристав лучше?

Возразить было нечего. Прощай, кольцо-трофей. Смогу ли я выкупить тебя? Неизвестно.

Я больше не способна была сопротивляться глухому отчаянию, которое душило меня все последние недели. Я почти перестала спать по ночам и не находила себе места днём. Такое чувство, словно сутками напролёт сидишь, уткнувшись лицом в стену, и куда бы ни поворачивалась — всюду стена.

Я сделала ещё один глоток вина, подняла взгляд на картину, висевшую над каминной полкой, ты, конечно, её помнишь. Она висела здесь с тех самых пор, как мы въехали в наш прекрасный дом. Пикассо. Красивая литография в раме, изображавшая немного неуклюжего, но трогательного Арлекина, который печально взирал на чёрную шапочку у себя в руке. Фон бирюзово-серый, слева — драпировка из тёмно-красного театрального занавеса. Очень красиво. Но эта картина всегда вызывала у меня противоречивые чувства. Это память о моём отце Фредрике, которого не стало, когда я была младше, чем ты, дочка, сейчас.

Мне было тринадцать, и эта литография — всё, что от него осталось. В каком-то смысле он даже не был мне настоящим отцом. Я родилась в результате короткого юношеского увлечения, и родители даже никогда не жили вместе. Фредрик закончил художественное училище в Копенгагене, но художником так и не стал. Вместо этого он открыл собственную галерею и начал находить и продавать предметы искусства. Однако жизнь диктовала свои правила. Нередко Фредрик оставался на мели. В такие времена он сдавал свою квартиру, а сам спал на диване в галерее. В его жизни было много всевозможных авантюр. И никто из жителей Виикена, те, кого мы знаем и с кем дружим, никогда не опускался так низко, но и не взлетал так высоко, как он.

Предложение купить литографию Пикассо Фредрик получил от хозяина одной антикварной лавки и по совместительству своего старинного приятеля, который решил уйти на покой и переехать жить в деревню. Этот старик был просто без ума от картины, но, несмотря на то что она была ему очень дорога, он решил не упускать своей выгоды и подзаработать на ней. Фредрик уплатил деньги, вскоре нашёлся покупатель, но, когда картину осматривал оценщик, оказалось, что она была подделкой, невероятно искусной, но всё же подделкой, и даже рама стоила больше, чем сама картина. Ещё один приглашённый оценщик пришёл к такому же выводу. Фредрик был раздавлен и уничтожен. Предательство друга потрясло его гораздо больше, чем выброшенные на ветер деньги. Нищета — не страшно, предательство — куда страшнее.

Должно быть, обида на друга сделала своё чёрное дело. Вскоре у Фредрика обнаружили рак, и незадолго до смерти он послал литографию Пикассо нам с мамой. К посылке он приложил длинное письмо, главная мысль которого сводилась к следующему: не повторяй моих ошибок, дочка, нищета и предательство унизительны. Выбери свою дорогу в жизни. И пусть эта картина послужит тебе уроком.

Литография всю жизнь была рядом со мной. Сначала висела в моей комнате, когда я была подростком, потом в студенческом общежитии, потом в первой собственной квартире в Кунгсхольмене, потом в первой с Эриком совместной квартире в Васастане и, наконец, здесь, на вилле в Виикене. Несмотря на то что с картиной были связаны тяжёлые события, я всегда видела в ней напоминание об отце и его всепоглощающей любви к искусству. Даже поддельная, эта картина всё равно дорога мне.

Когда у нас бывали гости и после ужина мы приглашали их на веранду выпить грога, Эрик любил поговорить об этой диковине. Забранные узорной решёткой окна, роскошный диван, пламя свечей и огонь в камине создавали таинственную и уютную атмосферу, в которой так и тянуло провести остаток вечера. Эрику нравилось рассказывать гостям историю картины. Однако по некоему молчаливому соглашению, заключённому между нами, он мог открывать только часть правды. Сидевшие на диване гости почти сразу же замечали картину, потому что она висела в самом центре веранды, прямо над камином.

— Это Пикассо, — важно пояснял Эрик. — Литография. Отец Каролины торговал предметами искусства и завещал картину ей.

И так с каждым гостем. Звучало действительно неплохо. К тому же Эрик тем самым мог привлечь к себе общее внимание, показать, что он тоже причастен к высокому миру искусства, что не имеет ничего общего со скучными сделками купли-продажи, которыми он занимался в повседневной жизни.

— Ой, ну надо же, как интересно! — неизменно следовала реплика со стороны женской аудитории. — Ты никогда об этом не рассказывала, Каролина. Какая прелесть! Вот от кого ты, должно быть, унаследовала свой превосходный эстетический вкус.

— У него была своя галерея? — спрашивала другая.

— Да, но он умер, когда моя Каро была ещё подростком, но, не правда ли, картина прекрасна? Эти тона, этот поникший взгляд…

Эрик обожал разыгрывать из себя этакого знатока, несмотря на то что был абсолютно несведущ в вопросах искусства. Что же касается подлинности картины, то никому даже в голову не приходило в ней усомниться. Во время подобных разговоров я обычно сохраняла молчание. И вмешалась только раз. Мы пригласили тогда в гости Юхана, одного из старинных приятелей Эрика, который только что развёлся с женой. И, как это бывает со старыми друзьями, мужчины порядком выпили. После ужина Юхан высоко поднял свой стакан с виски и, глядя на картину, произнёс тост:

— Выпьем же за этот шедевр Пикассо! Чёрт побери, просто в голове не укладывается. У вас есть настоящий Пикассо, чтоб его!

Эрик громко захохотал и хлопнул приятеля по спине:

— Это не настоящий Пикассо, чтоб ты знал. Настоящий в музее висит!

— Да что ты говоришь, дружище! Хочешь сказать, что эта картинка всего лишь липа? А я всегда думал, это подлинник, — расстроился Юхан. — Докажи, что это подделка! — внезапно предложил он и ухмыльнулся.

Я в это время была на кухне и слышала разговор краем уха, но тут сразу к ним вернулась. Было, правда, уже слишком поздно.

Эрик пьяным заплетающимся языком рассказывал ту часть истории, о которой мы договорились умалчивать:

— Отца моей Каро крепко надули. Он был экспертом по части искусства или что-то в этом роде и купил картину за сумасшедшие бабки, но она оказалась фальшивкой. Вообще её отец был мрачным пьянчугой, придурком, который спустил все свои деньги непонятно на что. Моя жёнушка осталась смолить дешёвые сигаретки в компании тупой мамаши, когда сам он подыхал от рака лёгких.

Эрик положил руку на плечо Юхана и, наклонившись, чуть ли не вплотную приблизил к нему свое лицо:

— Но знаешь, что хуже всего?

Юхан замотал головой и усмехнулся в предвкушении.

— Он был датчанином, — сказал Эрик и хлопнул Юхана по плечу. — Но, честное слово, по Каролине этого не скажешь. Правда, Каро? Ведь ты же не говоришь по-датски? — крикнул Эрик на ломаном датском в сторону кухни, хотя я стояла совсем рядом.

Юхан погрозил кулаком в пространство и выкрикнул:

— Датские твари! — И громко заржал.

— Знаешь, Юхан, — вмешалась я, — тебе пора домой, к детишкам. — И вызвала ему такси.

Весь следующий день, это было воскресенье, мы с Эриком не разговаривали друг с другом, но в понедельник утром курьер доставил мне в офис букет роз. На открытке было написано: «Обожаю. Навсегда». Все коллеги увидели, какой романтичный у меня муж. И я решила, что оба приятеля были слишком пьяны в тот вечер и вряд ли запомнили тот неловкий разговор.

Как потом оказалось, я сильно ошибалась на этот счёт.

Ну вот. Угли в камине почти совсем потухли. Арлекин на картине стал ещё грустнее. Неужели мне не удастся избежать отцовской судьбы? — размышляла я. Я достала свой айпод и принялась просматривать сайты аукционов.

Интересно, сколько могла стоить настоящая литография Пикассо? Поискав полчаса, я так и не получила определённого ответа. Цены колебались от двух тысяч крон до миллиона. Зато я быстро поняла, что торговля предметами искусства имеет свою теневую сторону. Я прочла заметки об одном хозяине аукциона, который приглашал специально нанятых им людей, чтобы взвинчивать цены. Об огромном, тёмном ангаре в Швейцарии, где миллиардеры хранили картины, стоившие сумасшедших денег, об одном еврее, владельце галереи, которого во время войны обчистили нацисты, об искусстве как о средстве отмывания денег и многом другом, но большая часть статей была посвящена тому, что в настоящее время рынок буквально наводнен подделками. В конце концов я пришла к выводу, что искусство — это нечто вроде красивой стильной мебели, под обивкой которой кишат клопы и прочие паразиты. А вовсе не храм духовности.

Он и правда очень красив, этот фальшивый Пикассо. Если даже папа, большой знаток, поверил в его подлинность, то почему и остальные не могут ошибиться?

— Эй, Арлекин! Поможешь мне избавиться от бессонных ночей? — спросила я.

Я жутко волновалась, когда везла литографию на оценку. Мне пришлось снять куртку в машине, чтобы не явиться к владельцу аукциона Леман с мокрыми кругами под мышками. Дома я несколько раз прорепетировала, как буду реагировать в зависимости оттого, что скажет оценщик. Если он прямо заявит, что это подделка, я фыркну: «Вот как? Ну что ж, ничего страшного, мне она всё равно дорога как память». Или: «Вообще-то я не собиралась её продавать.

Я очень к ней привязана» — это на тот случай, если оценщик признает картину подлинной, но оценит её всего в несколько тысяч крон.

В глубине души я понимала, что затеваю чистой воды авантюру, и не особо верила в свою затею. Ну и что с того, что на рынке искусства действительно развелось много фальшивок? Мне, невезучей, непременно попадётся настоящий знаток, и моя затея провалится с треском. Интересно, могут ли меня обвинить в преступлении? Но потом сообразила, что нет ничего преступного в том, чтобы обнаружить, что собственная картина — подделка. Я ведь пока не пыталась её продать. Однако никакие уговоры не помогали. Пот лил с меня ручьём, пришлось съехать на обочину, опустить боковое стекло и несколько раз глубоко вдохнуть утренний воздух.

— Слышал, у вас Пикассо. Сюжет с Арлекином, — произнёс оценщик.

— Да, всё верно, — подтвердила я, решив по возможности как можно короче отвечать на вопросы.

— Как картина у вас оказалась? — спросил мужчина, распахивая дверь в комнату, где из всей мебели стоял только один большой стол.

— Я унаследовала её от моего отца, он торговал предметами искусства, но это было много лет назад.

— Можете положить её сюда. — Мужчина указал на стол.

Я осторожно положила литографию и развернула бумагу.

Оценщик привычным жестом поднял картину, осмотрел её сзади и сбоку. Затем снова положил на стол. Прошёлся по литографии с лупой.

Моё зрение вело себя странно, картинка перед глазами сузилась до размеров точки в конце туннеля. В груди бешено стучало сердце. Я чувствовала себя преступницей.

— Минуточку, я сейчас вернусь, — внезапно сказал оценщик и покинул комнату.

В этот момент я, если честно, чуть не сбежала. Я была абсолютно уверена в том, что оценщик отправился звонить в полицию, которая упечёт меня в тюрьму за… А собственно, за что, спрашивается? Я не делаю ничего противозаконного. Просто попросила оценить картину. Оценщик вскоре вернулся. В руке у него был каталог, и он быстро пролистал его до страницы с репродукцией литографии, точь-в-точь такой же, какая лежала на столе.

— Думаю, ваша картина действительно прекрасна. Как раз сейчас подобные вещи пользуются большим спросом.

— Но?.. — робко заикнулась я.

— Никаких «но». В последнее время рынок искусства сильно перенасыщен. На продажу выставляется просто колоссальное количество литографий, но у вашей столь своеобразный мотив, что, думаю, не составит особого труда найти на неё покупателей.

— Но как, по-вашему, сколько я могу получить за неё, если решусь продавать?

— Мы можем выложить её на нашем онлайн-аукционе самое позднее через неделю. Я предварительно спишусь с парочкой надёжных покупателей. Думаю, вы сможете выручить за неё полмиллиона. Картина действительно представляет собой большую ценность, и, как я уже говорил, она просто прекрасна.

Я была готова ко всему, но такого точно не ожидала. Не в силах вымолвить ни слова, я тупо таращилась то на оценщика, то на картину. Неужели мне действительно так просто удалось обвести вокруг пальца эксперта по искусству? Хотя, возможно, он был таким же, как и все, — видел только то, что хотел видеть, а на всё остальное закрывал глаза. Другой вариант заключался в том, что он был плохим оценщиком. Потом мне в голову пришла мысль, что всё прошло так гладко только потому, что я самая настоящая аферистка. А потом пришла эйфория. Передо мной открылся целый океан ещё неизведанных возможностей, как будто у меня на руках оказался тузовый покер. Все проблемы внезапно снова стали разрешимы. Я постаралась взять себя в руки и спрятать идиотскую улыбку.

— Как здорово! — весело воскликнула я. — Честно говоря, я даже не ожидала. Можете объяснить мне условия?

Оценщик занудным голосом пробубнил заученный текст, я быстро записала всё в блокнот, стараясь не замечать, как у меня дрожат руки. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что я обманула оценщика и он собирается продать поддельную картину.

На негнущихся ногах я шла по коридору, застеленному мягким чёрным ковром, приглушавшим всякие звуки. Картина осталась в той комнате, у меня за спиной.

Последовали две недели напряжённого ожидания. Картину сфотографировали и внесли в каталог аукциона. В оцифрованном виде она выглядела ещё лучше, чем в реальной жизни. На экране монитора цвета поражали своей насыщенностью. Начальная цена составила 450 000 крон, но картине следовало отлежаться ещё десять дней, прежде чем она пойдёт с молотка. За это время со всех концов света приходили предложения по покупке. Я даже подключила услугу оповещения: каждый раз, когда кто-то всерьёз интересовался картиной, на телефон поступало смс-сообщение. В первые три дня ничего не происходило, и я начала сомневаться в том, что дело выгорит. И даже почувствовала облегчение при мысли, что смогу забрать обратно своего Пикассо и забыть свою неудавшуюся аферу. Но на четвёртый день последовало предложение в 100 000 крон, а следом один за другим появились ещё пять покупателей.

Вскоре стартовая цена была достигнута. Дороги назад больше не было, и теперь я с ужасом думала о том, что произойдёт, если всё откроется. Когда до аукциона оставалось два дня, цена достигла отметки в 500 000 крон, и ещё три потенциальных покупателя включились в игру. Я расслабилась, позабыв все свои страхи, и принялась строить планы.

И вот настало время оглашения заключительной суммы. Покупатель номер семь предлагал сумму в 500 000 крон. Ему противостоял покупатель номер два, предлагавший ту же сумму. Оставались только эти двое, и номер семь определённо казался куда более предпочтительным. Его предложения были быстрыми и решительными. Но и покупатель номер два тоже не сдавался. После стремительной дуэли между ними, за которой я следила затаив дыхание, была опубликована цифра финального предложения. Я не поверила глазам: 820 000 крон. Покупатель номер семь победил.

У меня пересохло в горле. Зазвонил телефон. Сначала я даже побоялась брать трубку, но потом всё же нажала на зелёную кнопку на экране.

— Поздравляю! Всё прошло просто замечательно, — сообщил оценщик.

Может, это ловушка? Я почувствовала себя немножко параноиком. Зачем он звонит?

— Вы звоните просто поздравить?

Оценщик в трубке рассмеялся:

— А у вас есть чувство юмора.

— Спасибо. Когда я получу деньги? — Это всё, что я сумела выдавить из себя.

— Что касается денег, то они поступят на ваш счёт в течение пяти дней. Всё действительно прошло как нельзя лучше, но так всегда бывает, когда на руках владельца действительно стоящая вещь. Думаю, вы вполне можете отпраздновать свой успех.

Отпраздновать? Что отпраздновать? Продажу поддельной картины? А главное, с кем?

И тут пришёл ужас. Боже, что я наделала? Но повернуть время вспять было уже невозможно.

Тревога и муки совести исчезли как по мановению волшебной палочки, едва деньги поступили на счёт. При этом никто не пострадал. Никого не пристрелили, не избили и не изувечили. Облегчение оттого, что можно погасить все долги и в придачу выдать тебе дополнительную сумму денег на поездку в Лондон, было куда сильнее, чем чувство вины, что я испытывала вначале. Я позвонила Анне и сказала, что она права, мне действительно следует развеяться и подумать о себе, и что решено: я еду в Барселону. Более того, я отправилась в ломбард и выкупила то кольцо. Тем же вечером я показала его тебе.

— Когда тебе исполнится восемнадцать, оно станет твоим.

Ты была поражена и с трудом верила своим ушам.

— Ну, ты даёшь мама, вот это да… О боже мой! А можно я возьму его с собой в Лондон?

— Конечно! Только не забудь написать адрес и указать время, когда воры смогут за ним прийти.

Помнишь, как мы тогда с тобой радовались?

Недели шли, и всё случившееся стало видеться теперь совершенно в новом свете. Напоминания о неоплаченных счетах остались в прошлом, а впереди маячило только светлое будущее. Про Эрика я почти не вспоминала, и меня перестала мучить бессонница. Я подумала, что хватит сидеть и ждать приглашений от работодателей, и вместо этого решила открыть собственное пиар-агентство. Теперь у меня был стартовый капитал, и я разработала свой бизнес-план, заказала сайт, зарегистрировала предприятие, напечатала визитные карточки, устроила довольно дорогой торжественный ужин, прошедший вполне удачно, куда пригласила важных для дальнейшей работы персон. Вскоре мне удалось заполучить своего первого клиента. Конечно, должно было пройти время, прежде чем предприятие раскрутится и начнёт давать доход, но это было куда лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды. Жизнь снова налаживалась. Теперь я могла спать спокойно.

На меня снизошло такое облегчение, что я решила отметить начало своей новой жизни в качестве матери-одиночки и свежеиспечённого предпринимателя. Я повесила на то место, где раньше висел Пикассо, чёрно-белую фотографию, на которой были запечатлены две японские ныряльщицы за жемчугом. Похожие на русалок, они погружались вертикально вниз в чёрную бездну океана, их крепкие обнажённые тела определённо вызывали вдохновение. Я откупорила бутылку охлаждённой «Вдовы Клико», налила себе, подняла бокал:

— Спасибо, папа! Твоё здоровье, покупатель номер семь!

Выпал первый снег и укутал Виикен белоснежным покрывалом. Воздух сделался сырым и промозглым, и любой звук, едва родившись, тут же глох, замирая под серой хмарью неба. Кроме меня, в то утро больше никто не вышел на пробежку, лишь какая-то пенсионерка в отдалении выгуливала своего пса. Спустя какое-то время до моего слуха донёсся шорох шагов ещё одного бегуна, который приближался сзади. Я сбавила скорость, чтобы пропустить его вперёд, однако шаги замедлились. Я обернулась и увидела молодого крепкого мужчину в спортивной одежде, очерчивавшей каждый мускул его тела. В глаза бросились чёрная ухоженная борода и покалеченное ухо. В вороте куртки мелькнула татуировка. Однако взгляд незнакомца был дружелюбным, а та лёгкость, с которой он двигался, импонировала. Когда я обернулась, мужчина улыбнулся. Я одарила его ответной улыбкой, но всё же бросила быстрый взгляд по сторонам, проверяя, кто ещё был поблизости. Чуть дальше появилась пара девушек, и я почувствовала себя спокойнее. Мужчина поравнялся и побежал рядом. Он снова улыбался.

— Как хорошо вы двигаетесь. Я едва за вами поспеваю, — сказал он, однако это была явная лесть. Его голос был спокойным и глубоким, он совсем не запыхался.

Я не ответила и продолжала бежать. Он что, флиртует со мной?

— Каролина Экестедт? — спросил он, немного помолчав.

Я вздрогнула. Я никогда раньше не встречала этого человека, и тем не менее он знал, как меня зовут. Я остановилась и повернулась к мужчине, который тоже перешел на шаг.

— Что вам от меня надо?

На долю секунды его улыбка померкла, а взгляд сделался жёстким. Он шагнул ко мне, я попятилась, но он был проворнее. Теперь он стоял совсем близко. Его лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от моего, так что я чувствовала его дыхание и сандаловый запах парфюма. Меня словно парализовало, когда я ощутила у себя на руке его стальную хватку. Боль была очень резкой. Он что, хочет изнасиловать меня? Или убить?

— Я пришёл передать привет от покупателя номер семь, — сказал мужчина абсолютно ровным тоном. — Помнишь его, покупателя номер семь? Он был просто в бешенстве, когда обнаружил, что картина, за которую он выложил такие деньги, всего лишь подделка. И теперь я раздумываю, как бы тебе подоходчивее объяснить, что нехорошо сердить некоторых весьма уважаемых людей.

Я не понимала, как такое возможно, но хватка мужчины стала ещё жёстче. Он так сильно вывернул мне руку, что казалось, плечо сейчас отвалится. От страха, который сдавил горло, я не смогла ничего произнести.

— Через три дня я вернусь к тебе, и ты передашь мне сумку, в которую красиво упакуешь восемьсот двадцать тысяч крон. Договорились?

На тропинке появилась старушка с палками для ходьбы. Мужчина заметил её, отпустил руку и лёгкой рысцой умчался прочь. Я же осталась стоять, глядя на свою руку, которая остро пульсировала от боли.