Механизмы радости

Рэй Брэдбери, 1964

У этих механизмов никогда не бывает сбоев. Они вечны, как вечный двигатель и снега на вершине Килиманджаро. Потому что человек, их создавший, один из лучших в мире выдумщиков небывалых вещей, Рэй Брэдбери, писатель, фантаст, поэт, для которого создавать механизмы радости такое же привычное ремесло, как для пекаря делать хлеб, а для винодела – вино. Великий Брэдбери. Он покинул этот мир в 2012 году, но его увлекательные истории и незабываемые образы, его механизмы радости с нами навсегда!

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Механизмы радости предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Тот, кто ждет →

Ray Bradbury

The Machineries of Joy

* * *

Механизмы радости

— Разве не писал где-то Блейк про Механизмы Радости? — спросил отец Витторини. — Ведь сотворил же Господь землю и заставил ее разродиться плотью — потешными мужами и женами наподобие нас с вами? И разве мы — цветущие, сообразительные и добродетельные, однажды в безмятежный полдень радостно отправленные в свет, в благодатные края — не суть Механизмы Радости Господа Бога?

— Если Блейк такое говорил, — ответил отец Брайан, — значит, он никогда не жил в Дублине.

Спускаясь на завтрак, отец Брайан задержался, услышав внизу смех отца Витторини, который, по своему обыкновению, трапезничал в одиночестве. С кем же или над кем он смеялся?

Над нами, подумал отец Брайан, над кем же еще.

И снова прислушался.

Напротив по коридору в своей комнате отец Келли тоже притаился, а точнее, медитировал.

Они никогда не давали отцу Витторини закончить завтрак, о нет, а всегда ухитрялись присоединиться к нему, пока он дожевывал последний ломтик тоста. Иначе их весь день мучили бы угрызения совести.

И все же снизу доносился смех, не так ли? Отец Витторини откопал что-то в утренней «Таймс». Или, того хуже, провел полночи в прихожей за компанию с безбожным призраком, незваным гостем — телевизором, погрязая одной ногой в сумасбродстве, другой — в отчаянье. Уж не замышляют ли извилины Витторини, промытые электронным чудищем, очередную буйную изощренную сатанинскую проделку? Уж не закрутились ли колесики в его беззвучном мозгу, пока тот сидит и нарочно постится, надеясь приманить их, снедаемых любопытством, своим итальянским смехом?

— О боже, — вздохнул отец Брайан, нащупав конверт, заготовленный прошлой ночью. Он затолкал его за пазуху в качестве оберега на случай, если решится вручить его пастору Шелдону. Способен ли отец Витторини разглядеть его сквозь сукно своим быстрым, темным, рентгеновским зрением?

Отец Брайан крепко прижал руку к лацкану, чтобы разгладить малейшие признаки прошения о переводе в другой приход.

— Вперед.

И отец Брайан спустился по ступенькам, нашептывая молитву.

— А, отец Брайан!

Витторини поднял глаза с тарелки хлопьев с молоком. Невежда не удосужился даже посыпать кашу сахаром.

Отцу Брайану почудилось, будто он шагнул в пустую шахту лифта.

Чтобы спастись, он инстинктивно вытянул руку, прикоснувшись к крышке телевизора, которая оказалась теплой. Он не сдержался и спросил:

— Ночной сеанс?

— Да, просидел весь вечер перед телевизором.

— Именно, просидел! — фыркнул отец Брайан. — Сидят с больными или у смертного одра, не так ли? Я и сам когда-то неплохо справлялся со спиритической доской. В ней и то ума было больше. — Он отвернулся от электрического урода, чтобы присмотреться к Витторини. — И вы услышали душераздирающие завывания ведьмаков из… как его? Канаверала?

— В три часа ночи запуск отменили.

— А на вид вы как стеклышко. — Отец Брайан приблизился, покачивая головой. — Что правдиво, не всегда справедливо.

Витторини энергично орошал хлопья молоком.

— А у вас, отец Брайан, такой вид, будто вы ночью совершили большое турне по аду.

К счастью, в этот момент вошел отец Келли. Он тоже опешил, узрев скромные успехи Витторини в поедании своих припасов. Пробурчал что-то обоим святым отцам, уселся и посмотрел на взволнованного отца Брайана.

— В самом деле, Уильям, вид у тебя неважнецкий. Бессонница?

— Есть немного.

Отец Келли оглядел обоих, склонив голову набок.

— Что тут происходит? Что-то стряслось, пока я был в отлучке прошлой ночью?

— У нас тут вышел небольшой спор, — ответил отец Брайан, перемешивая ужасные кукурузные хлопья.

— Небольшой спор! — сказал отец Витторини. — Ирландского священника озадачил итальянский Папа.

— Полноте, отец Витторини, — возразил отец Келли.

— Пусть продолжает, — предложил отец Брайан.

— Благодарю за дозволение, — очень вежливо сказал Витторини, по-дружески кивнув. — II Папа является постоянным источником благочестивого раздражения по меньшей мере некоторой части, если не всего ирландского духовенства. Почему нету Папы по имени Нолан? Почему шапочка красная, а не зеленая? И вообще, почему бы не перенести собор Св. Петра в Корк или Дублин, скажем, в двадцать пятом веке?

— Этого-то, надеюсь, никто не говорил, — сказал отец Келли.

— Я человек гневный, — сказал отец Брайан, — и во гневе мог бы это подразумевать.

— Гневный? С какой стати? И с какой целью это подразумевать?

— Вы слышали, что он сейчас сказал про двадцать пятый век? — вопросил отец Брайан. — Это когда Флэш Гордон и Бак Роджерс влетают в окно баптистерия, пока ваш покорный слуга пытается найти выход.

Отец Келли вздохнул.

— О боже, опять эта шутка?

Отец Брайан почувствовал, как кровь обожгла его щеки, но заставил ее отхлынуть в более прохладные части тела.

— Шутка? Да такие шутки ни в какие ворота не лезут! Целый месяц только и слышишь: Канаверал, траектории, астронавты. Можно подумать, на дворе Четвертое июля: он ночами напролет носится со своими ракетами. Это не жизнь, а полуночный разгул в вестибюле в обнимку с машиной Медузы Горгоны, которая замораживает разум всякому, кто на нее только взглянет. Я не могу уснуть при мысли, что в любой миг весь дом может взлететь на воздух.

— Это понятно, — сказал отец Келли. — Но какое это имеет отношение к Папе?

— Не к нынешнему, а к предпоследнему, — устало сказал отец Брайан. — Отец Витторини, покажите ему газетную вырезку.

Витторини пребывал в нерешительности.

— Покажите, — настаивал отец Брайан.

Отец Витторини достал небольшую газетную вырезку и положил на стол.

Отец Брайан разобрал напечатанные дурные вести даже в перевернутом виде: «ПАПА БЛАГОСЛОВЛЯЕТ РЫВОК В КОСМОС».

Отец Келли дотянулся одним пальцем, чтобы слегка прикоснуться к вырезке. Он вполголоса прочитал заметку, проводя ногтем под каждым словом:

— «КАСТЕЛЬ-ГАНДОЛЬФО, ИТАЛИЯ, 20 СЕНТ.

Сегодня Папа Пий XII благословил усилия человечества по завоеванию космоса. Понтифик заявил делегатам Международного астронавтического конгресса: „Господь не намерен ограничивать усилия человека по завоеванию космоса“.

Папа принял 400 делегатов из 22 стран в своей летней резиденции.

„В этот момент освоения человеком открытого космоса этот Астронавтический конгресс приобретает огромную важность, — отметил Папа. — Он затрагивает все человечество… Человек должен приложить усилия, дабы по-новому осмыслить свое место относительно Бога в его вселенной“».

Голос отца Келли умолк.

— Когда она была напечатана?

— В 1956 году.

— Так давно? — Отец Келли положил вырезку. — Я ее не читал.

— Похоже, — сказал отец Брайан, — мы с вами вообще мало читаем.

— Ее вполне можно было упустить из виду, — сказал Келли. — Она же такая крошечная.

— Но в ней великая идея, — вдохновенно подхватил отец Витторини.

— Дело в том…

— Дело в том, — перебил его Витторини, — что, когда я впервые заговорил об этой заметке, моя правдивость оказалась под большим вопросом. А теперь, как видите, я очень близок к правде.

— Конечно, — быстро согласился отец Брайан, — но, как писал наш поэт Уильям Блейк, «если у правды умысел злой, будет она хуже кривды любой».

— Да, — Витторини проявил еще больше дружелюбия. — А не писал ли Блейк:

«В том, что видишь — не сомневайся,

А то не уверуешь, как ни старайся.

Коль Солнце и Луну терзали бы сомнения,

То им не миновать мгновенного затмения».

— Очень даже подходит, — добавил итальянский священник, — к Эпохе космоса.

Отец Брайан смерил взглядом одиозного субъекта.

— Я был бы вам признателен, если бы вы не цитировали нам нашего же Блейка.

— Вашего Блейка? — переспросил худощавый бледный человек с ровным свечением темной шевелюры. — Любопытно, а я всегда думал, что он англичанин.

— Поэзия Блейка, — изрек отец Брайан, — всегда служила источником утешения моей матушке. Она говаривала, что по материнской линии он ирландец.

— Покорно признаю, — согласился отец Витторини. — Но вернемся к заметке. Теперь, когда мы ее обнаружили, самое время заняться изучением энциклики Пия XII.

Настороженность отца Брайана, служившая ему запасной нервной системой, подала сигнал тревоги, заставив поежиться.

— Что еще за энциклика?

— Ну как же, про космические путешествия.

— Не может быть!

— Может.

— Энциклика? Про космические путешествия?

— Особая.

Оба ирландских священника чуть не опрокинулись на своих стульях от взрывной волны.

Отец Витторини выщипывал приставшие к рукаву ворсинки и крошки со скатерти, словно отряхиваясь после взрыва.

— Мало того что он пожимал руки астронавтской братии, расхваливал и все такое, — говорил отец Брайан упавшим голосом, — так он еще и сочинительством занялся.

— Более того, — сказал отец Витторини, — я слышал, он вознамерился высказаться о проблеме жизни в других мирах и ее воздействии на христианское мышление.

И каждое из этих слов буквально вдавливало их обоих в спинки кресел.

— Вы слышали? — повторил отец Брайан. — А сами еще не читали?

— Нет, но собираюсь…

— У вас уйма планов, а помыслы ужасны. Отец Витторини, иногда, как ни прискорбно, вы говорите совершенно неподобающим образом для священнослужителя Матери-Церкви.

— Я говорю, — ответил Витторини, — как итальянский священник, оказавшийся в меньшинстве на зыбком богословском болоте, среди превосходящих сил клерикалов по имени Шоннесси, Налти и Флэннери, которые устраивают толчею и давку, как стадо оленей или бизонов, стоит мне прошептать слова «папская булла».

— Не сомневаюсь, — и тут отец Брайан покосился в сторону аж самого Ватикана, — что это вы, если бы могли находиться там, надоумили Его Святейшество заниматься всей этой космической белибердой.

— Я?

— Вы! Ну не мы же! Именно вы притаскиваете ворохами глянцевые журналы с космическими кораблями на обложках, с грязными зелеными монстрами о шести глазищах и семнадцатью драндулетами, гоняющимися за полураздетыми девицами на какой-нибудь очередной луне. Я же слышу, как вы по ночам повторяете за телечудовищем обратный отсчет: десять, девять, восемь — и так до единицы, от чего мы страдаем в ожидании жутких содроганий, от которых вот-вот повыскакивают пломбы из наших зубов. Вы — один итальянец здесь, другой в Кастель-Гандольфо, прости меня, Господи, — умудрились повергнуть в уныние все ирландское духовенство!

— Мир вам обоим, — сказал, наконец, отец Келли.

— Я обрету мир, чего бы это ни стоило, — сказал отец Брайан, доставая конверт из кармана.

— Уберите, — велел отец Келли, догадываясь о содержимом.

— Пожалуйста, передайте это пастору Шелдону.

Отец Брайан грузно поднялся, озираясь в поисках выхода из комнаты, и неожиданно исчез.

— Видите, что вы натворили! — сказал отец Келли.

Не на шутку озадаченный, отец Витторини прервал трапезу.

— Однако же, отец Келли, я всегда считал это дружеской перебранкой: он подтрунивал надо мной, я — над ним; его розыгрыши были грубоваты, мои — помягче.

— Ваши игрища затянулись, и забавы, будь они неладны, приняли нешуточный оборот! — сказал Келли. — Ах, вы не знаете Уильяма, как знаю его я. Вы и впрямь нанесли ему рану.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы залатать ее пластырем.

— Латайте седалище своих штанов! Прочь с дороги! Теперь это моя забота. — Отец Келли схватил со стола конверт и посмотрел на просвет. — Рентгеновский снимок души несчастного человека. О боже!

Снова оставшись в трапезной наедине с собой, отец Витторини вспомнил о паре-тройке непрожеванных кукурузных хлопьев, начисто лишенных вкуса. И пришлось долго и медленно работать челюстями, чтобы их проглотить.

Только в послеобеденный час в чахлом садике на задворках церковного дома отец Келли встретился с отцом Брайаном и вернул конверт.

— Вилли, я хочу, чтобы ты это порвал. Я не допущу удалений в разгар игры. Сколько времени длится это ваше противостояние?

Отец Брайан вздохнул, взял конверт, но рвать не стал.

— Это нашло на нас мало-помалу: сначала я цитировал ему ирландских авторов, а он мне — итальянские оперы. Потом я описывал ему Келлскую книгу в Дублине, а он был моим гидом по Ренессансу. Хвала Господу за малые радости: если бы он обнаружил папскую энциклику про пресловутые космические путешествия раньше, я бы ушел в монастырь, где святые отцы хранят обет молчания. Но даже там я бы слышал и вел обратный отсчет запусков в Канаверале на языке жестов. Какой бы из него получился адвокат дьявола!

— Полноте!

— Я потом искуплю вину за это. Просто этот тюлень, черная выдра, резвясь, поигрывает с догмой Церкви, словно с пестрым мячиком. Пускай тюлени кувыркаются себе на здоровье, но не надо их примешивать к истинным ортодоксам, как ты и я! Простите меня за гордыню, отец Келли, но вариации на тему истины происходят всякий раз, когда в наши ряды арфистов влезает мелкота со скрипочками пикколо, вы не находите?

— Вот ведь загадка, Уилл: мы, служители Церкви, призваны быть примером того, как ладить друг с другом.

— Кто-нибудь удосужился поведать об этом отцу Витторини? Давайте начистоту: итальянцы — это «Ротари», клуб внутри Церкви. Разве они остались бы трезвыми во время Тайной вечери?

— А ирландцы? — пробормотал отец Келли.

— Мы бы, по крайней мере, дождались ее окончания!

— Ладно, в конце-то концов, церковники мы или цирюльники? Так и будем придираться к пустякам или обреем Витторини его же бритвой? Уильям, неужели у тебя нет плана действий?

— Может, пригласим баптиста в посредники?

— Катись ты со своим баптистом! Ты изучил энциклику?

— Энциклику?

— Ты так и сидел сложа руки после завтрака? Видимо, да! Давай прочитаем этот эдикт про космические путешествия! Запомним, выучим назубок и контратакуем ракетного человека на его же территории! Вперед, в библиотеку! Что выкрикивают юнцы в наши дни? Пять, четыре, три, два, один — пуск?

— Или более грубый вариант.

— Значит, выкрикивай грубый! И следуй за мной!

Заходя в библиотеку, они встретили выходящего из нее пастора Шелдона.

— Бесполезно, — улыбнулся пастор, глядя на их разгоряченные лица. — Вы ее здесь не найдете.

— Чего мы здесь не найдем? — Отец Брайан перехватил взгляд пастора, упавший на все еще прилипшее к пальцам письмо, и быстро припрятал его. — Чего мы не найдем, сэр?

— Космический корабль малость великоват для нашего скромного жилища, — ответил пастор, тщетно пытаясь навести завесу таинственности.

— Значит, итальянец и вам все уши прожужжал? — вознегодовал отец Келли.

— Нет, но раскаты гремят по всему дому. Вот я и пришел, чтобы удостовериться лично.

— Так вы на нашей стороне? — с облегчением вздохнул Брайан.

Глаза пастора Шелдона погрустнели.

— Разве здесь есть своя или чужая сторона, святые отцы?

Они вошли в маленькую читальню, где отец Брайан и отец Келли, испытывая неловкость, уселись на краешки стульев. Пастор Шелдон стоя наблюдал за их дискомфортом.

— Итак, почему вы боитесь отца Витторини?

— Боимся? — отец Брайан, казалось, вздрогнул от этого слова и тихо воскликнул: — Скорее злимся.

— Одно вытекает из другого, — признал Келли, продолжая. — Видите ли, пастор, некий городок в Тоскане двигает камни в Мейнуте, что неподалеку от Дублина, как вам известно.

— Я ирландец, — терпеливо сказал пастор.

— Вот именно, пастор, и нам непонятно превеликое спокойствие, с коим вы взираете на эту катастрофу, — сказал отец Брайан.

— Я калифорнийский ирландец, — ответил пастор.

И выждал, пока сказанное будет усвоено. Когда смысл слов дошел до них, отец Брайан жалобно простонал:

— А! Мы запамятовали!

И взглянул на пастора, и узрел недавний загар и смуглую кожу того, кто разгуливал, обратив свой лик к солнцу, словно подсолнух, даже здесь, в Чикаго, впитывая местный скудный свет и тепло для поддержания своего бытия и цвета лица. Перед ним стоял человек в рясе, под которой по-прежнему угадывалось телосложение теннисиста и бадминтониста с крепкими жилистыми руками гандболиста. На кафедре одного взгляда на его парящие в воздухе руки было достаточно, чтобы представить, как он плавает под теплыми калифорнийскими небесами.

Отец Келли усмехнулся.

— О, вот она, ирония незадачливой судьбы. Отец Брайан, а вот и наш искомый баптист.

— Баптист? — спросил пастор Шелдон.

— Без обид, пастор, просто мы собирались найти посредника, и вот нашли вас, ирландца из Калифорнии, познавшего студеные метели Иллинойса, отутюженные катком газоны и январский загар. Мы же рождены и взращены на буграх Корка и Килкока, пастор. Мы не оттаем даже за двадцать лет в Голливуде. А теперь говорят же, что Калифорния очень похожа, — здесь он выдержал паузу, — на Италию, не так ли?

— Вижу, куда вы клоните, — пробурчал отец Брайан.

Пастор Шелдон закивал, его лицо и потеплело, и погрустнело.

— Моя кровь подобна вашей. Но климат, в котором я формировался, похож на римский. Так что видите, отец Брайан, когда я спросил, есть ли тут стороны, я говорил от чистого сердца.

— Ирландец и вместе с тем не ирландец, — скорбел отец Брайан. — Почти, но не совсем итальянец. О, какую шутку сыграл мир с нашей плотью.

— Только если мы это допустим, Уильям, Патрик.

Они оба немного опешили, услышав свои имена.

— Вы так и не ответили: чего вы боитесь?

Пальцы отца Брайана переминались, словно пара неуклюжих борцов.

— Ну вот только мы уладили все дела на Земле, только забрезжила победа, Церковь укрепила позиции, как тут возникает отец Витторини…

— Извините, святой отец, — перебил его пастор. — Возникает реальность. Возникает космос, время, энтропия, прогресс, всегда возникает миллион всяких явлений. Космические путешествия придумал не отец Витторини.

— Нет, но он провозглашает их благом. У него «все начинается в мистике и заканчивается в политике»^[1]. Ладно, как бы там ни было. Я спрячу свою ирландскую дубинку-шилейлу, если он уберет свои ракеты.

— Нет, пускай остаются на виду, — ответил пастор. — Лучше не прятать орудия насилия или особые способы передвижения. Лучше с ними работать. Почему бы нам не забраться в эту ракету, святой отец, и не поучиться у нее?

— Чему поучиться? Тому, что большая часть того, чему мы учили на Земле, не годится на Марсе или Венере, или куда там еще Витторини нас отправит? Изгоним Адама и Еву из нового райского сада на Юпитере огнем наших же ракет? Или, еще хуже, обнаружим, что нет никакого Эдема, Адама, Евы, чертова яблока, змея-искусителя, грехопадения, первородного греха, Благовещения, Рождества, Сына, и далее по списку. Ничегошеньки нет! Ни в одной вселенной, ни в другой? Этому мы должны научиться, пастор?

— Если понадобится, то да, — сказал пастор Шелдон. — Это космос Бога, и Божьи миры в космосе, святой отец. Мы не должны пытаться забирать с собой наши кафедральные соборы, когда все, что нам нужно, — дорожная сумка. Церковь уместится в ящик из-под церковной утвари для богослужения, который можно нести в руках. Доверьте сие отцу Витторини: обитатели южных краев давно научились строить из воска, который, растаяв, принимает формы и очертания, нужные человеку. Уильям, Уильям, если вы настаиваете на созидании из твердого льда, то он расколется при переходе звукового барьера или расплавится, оставив вас ни с чем в огне ракетного старта.

— Пастор, этому трудно научиться, — сказал отец Брайан, — в пятьдесят лет.

— Но я знаю, вы этому научитесь, — ответил пастор, касаясь его плеча. — Ставлю вам задачу: примириться с итальянским священником. Найдите сегодня вечером способ сблизить свои убеждения. Приложите все усилия, святой отец. И прежде всего, поскольку наша библиотека скудна, объявите в розыск и найдите космическую энциклику, чтобы мы знали, о чем шумим.

Спустя мгновение пастор удалился.

Отец Брайан прислушивался к стремительно удаляющимся шагам — словно в голубое небо взмыл белый мяч, и пастор спешил на перехват.

— Ирландец, но не ирландец, — промолвил он. — Почти, но не совсем итальянец. А мы теперь кто, Патрик?

— Я уже начинаю сомневаться, — прозвучало в ответ.

И они удалились в библиотеку побольше, под сводами которой, возможно, скрывалось величие мыслей Папы о большом космосе.

Спустя много времени после ужина, а вообще-то почти в час отхода ко сну, отправленный на задание отец Келли ходил по церковному дому, стучал в двери и что-то шептал.

В одиннадцатом часу отец Витторини спустился по лестнице и аж разинул рот от изумления.

Отец Брайан, гревшийся у газовой горелки, установленной в камине, которым не пользовались, обернулся не сразу.

Было расчищено место: безбожный телевизор сдвинули в середину и окружили четырьмя стульями и двумя табуретами, водрузив на них две бутылки и четыре стакана. Все это организовал отец Брайан, позволив отцу Келли ничего не предпринимать. Теперь он обернулся, ибо приближались Келли и пастор Шелдон.

Пастор стоял в дверном проеме, изучая комнату.

— Превосходно. — Он выдержал паузу и добавил: — Я думаю. Так, посмотрим… — Он прочитал этикетку на бутылке. — Отец Витторини садится здесь.

— Там, где «Ирландский мох»? — полюбопытствовал отец Витторини.

— Именно, — подтвердил отец Брайан.

Витторини с удовольствием занял свое место.

— Полагаю, остальные сядут рядом со «Слезой Христовой»? — спросил пастор.

— Итальянский напиток, пастор.

— Кажется, я об этом слышал, — сказал пастор и сел.

— Вот. — Не глядя на Витторини, отец Брайан поспешно до краев налил «Ирландского мха» в его стакан. — Ирландское переливание.

— Позвольте. — Витторини кивнул в знак благодарности и встал, чтобы наполнить стаканы остальных собравшихся. — Слезы Христовы и солнце Италии, — сказал он. — А теперь, перед тем как выпить, я должен вам что-то сказать.

Все замерли, глядя на него.

— Папской энциклики о космических путешествиях, — произнес он наконец, — не существует.

— Мы обнаружили это, — сказал Келли, — несколько часов назад.

— Простите меня, святые отцы, — сказал Витторини. — Я уподобился рыбаку на берегу, который, заметив рыбу, подбрасывает новую приманку. Все это время я подозревал, что такой энциклики нет. Но всякий раз, когда о ней заходила речь в городе, я слышал, как многие священники из Дублина отрицают ее существование, и я думал: ага, значит, она существует! Они не стали бы искать ее из опасения, что она существует. Я бы не стал из гордыни ее разыскивать, опасаясь, что ее не существует. Что римская гордыня, что коркская — все одно и то же. Пастор, скоро я удалюсь и буду хранить обет молчания целую неделю и каяться в грехах.

— Похвально, святой отец, похвально. — Пастор Шелдон встал. — Теперь я сделаю небольшое объяснение. Через месяц прибывает новый священник. Я долго это обдумывал. Он итальянец, родился и вырос в Монреале.

Витторини прикрыл один глаз, пытаясь представить себе этого человека.

— Если Церковь должна быть всем для всех людей, — сказал пастор, — то меня интригует мысль о горячей крови, взращенной в холодном климате, как наш новый итальянец, хотя мне небезынтересно считать себя холодной кровью, взращенной в Калифорнии. Нам нужен здесь еще один итальянец для встряски, и этот латинянин, похоже, способен растрясти даже отца Витторини. Теперь кто-нибудь скажет тост?

— Можно я, пастор? — с горящими темными глазами, мягко улыбаясь, отец Витторини снова встал, оглядев всех троих, он поднял стакан. — Разве не писал где-то Блейк про Механизмы Радости? Ведь сотворил же Господь землю и заставил ее разродиться плотью — потешными мужами и женами, наподобие нас с вами? И разве мы — цветущие, сообразительные и добродетельные, однажды в безмятежный полдень радостно отправленные в свет, в благодатные края — не суть Механизмы Радости Господа Бога?

— Если Блейк такое говорил, — ответил отец Брайан, — беру свои слова обратно. Он никогда не жил в Дублине!

Все хором засмеялись.

Витторини осушил свой «Ирландский мох» и, как и должно, лишился дара речи.

Остальные отведали итальянского вина и разомлели, и, разомлев, отец Брайан тихо простонал:

— Витторини, а теперь вы бы не включили призрака, при всей его богопротивности?

— Девятый канал?

— Именно, девятый!

И пока Витторини нажимал на кнопки, отец Брайан задумчиво бормотал над стаканом:

— А что, Блейк и вправду такое написал?

— Дело в том, святой отец, — ответил Витторини, склонившись к фантомам, возникающим и исчезающим на экране, — что он мог бы такое написать, живи он в наше время. Я это написал сегодня вечером.

Все посмотрели на итальянца с некоторым благоговейным ужасом. Затем телевизор загудел, изображение прояснилось, возникла ракета, готовая стартовать где-то далеко.

— Механизмы радости, — сказал отец Брайан. — Вы настраиваетесь на один из них? А другой стоит на стартовой площадке?

— Возможно, сегодня вечером, — пробормотал Витторини. — Если она полетит с человеком на борту вокруг Земли и человек выживет — и мы с ним заодно, хотя мы всего лишь сидим здесь. Это будет действительно радостно.

Ракета готовилась к старту, отец Брайан зажмурился на мгновение. «Иисус, — подумал он, — прости старому человеку его гордыню, и прости Витторини его выходки, и помоги мне понять то, что я вижу здесь сегодня вечером. И пусть я буду бодрствовать, если понадобится, в хорошем настроении до рассвета, и пусть все пройдет благополучно, взлет и посадка, и думай о человеке внутри этого драндулета, Иисус, думай о нем и пребудь с ним. И помоги мне, Боже, в начале лета, ибо неотразимо, как судьбина, Витторини с детьми со всего квартала нагрянет на лужайку перед церковным домом Четвертого июля и будет запускать фейерверки. Все будут глазеть в небо, как утром в день Искупления. И помоги мне, Господь, быть как те ребятишки перед великой ночью времени и пустоты, где Ты обитаешь. И помоги мне, Господи, идти вперед, чтобы возжечь следующую ракетную Ночь Независимости и встать рядом с отцом-латинянином с лицом, озаренным тем же детским восторгом перед огненной славой, которую ты вложил нам в руки и повелел наслаждаться ею».

Он открыл глаза.

Ветер времени доносил возгласы из далекого Канаверала. На экране маячили диковинные фантомные силы. Он допивал вино, когда кто-то слегка тронул его за локоть.

— Отец Брайан, — сказал рядом с ним Витторини. — Пристегните ремни.

— Будет исполнено, — сказал отец Брайан, — будет исполнено. Премного вам благодарен.

Он откинулся на спинку стула. Смежил веки, дожидаясь грома, дожидаясь огня, дожидаясь содрогания и голоса, который научит его этой глупой, странной, дикой и чудодейственной считалочке — обратному отсчету… до самого нуля.

Тот, кто ждет →