По эту сторону неба. Непростая книга для взрослых

Руслан Нургасимович Камалов

Книга о непростом поиске себя и ориентиров в современной обществе. Вера в собственные силы, в Бога, в Любовь, в Судьбу, в Друзей – что первостепенно? Ответьте сами, узнав историю героев. Содержит эпизоды реальных событий. Возрастной критерий: строго 16+

11 июня

Дана проснулась ночью от непонятного шороха. Еще не разлепив век, она молниеносно почувствовала — в комнате кто-то был.

Она юркнула под одеяло и замерла, вслушиваясь в темную тишину. Увиденное сегодня за окном, холодящий сознание город-призрак, рождал в ее голове, в сумраке хлынувшей ночи, множество паранормальных фантомов.

Дане мерещились мистические тени скользящие по, лишенным жизни, проспектам. Приходилось ли вам, кстати, задумываться о том, что мы живем на улицах, названных, нами же, в честь мертвецов? На улицах где живут и играют наши дети. И где же наше суеверие? Каждый город, как старый замок, комнаты которого дышат тлетворным дыханием тех, кого мы не отпускаем на заслуженный покой, в угоду своим обязательствам вечной памяти.

Дана сейчас осязаемо ощутила, что эти тени вошли в ее комнату. Что-то склизкое двигалось в темноте прямо к ней и дрожь пробежала по ее спине. Сдерживая себя от резких движений, она медленно стала поджимать, оголившиеся из-под одеяла, ноги. Тягучий шорох белья был нестерпим. Она замирала, вслушивалась, потом, еще медленнее, продолжала снова. Дышать было тяжело, лицо покрылось испариной. Она осторожно проложила небольшой туннель, рукой, в складках одеяла и, через него, вдохнула спасительный свежий воздух, выдохнула под одеяло, и снова вдохнула через узкое пространство. Неожиданно, она увидела мрачный силуэт в черном туннеле. Чуть не вскрикнула, сжавшись в комок, задрожала, перестав дышать, и сомкнула образовавшуюся пуповину. Невыносимо дышать одним воздухом со своим страхом.

Но нечто не ушло и стояло прямо перед ее кроватью мерзкое, страшное и выжидало, видя, как она пытается схорониться. Она различила странный шепот. Что за слова? Не разобрать. Она пыталась образумить себя, что это просто страх и перед ней никого нет. После уведенного за окном, она не знала во что верить.

Вдруг послышался щелчок в комнате и Дана от неожиданности вздрогнула, распрямив поджатые ноги. Одеяло спрыгнуло с ее лица, она увидела, что у кровати действительно никого нет. Обвела взглядом вокруг — вон он там! Темная скрюченная фигура слонялась между пирамид. Со спины она узнала его — врач.

Привстав на кровати, она прищурилась: «Да это точно он». Он, похоже, не заметил, что Дана проснулась. Накинув одеяло на плечи, она очень тихо встала и одела тапочки. Решила не шуршать, скинув их, медленно пошла к нему, продолжая всматриваться в его лицо со спины. Она так и ждала, что он сейчас резко обернется и лицо будет обезображено страшной нечеловеческой гримасой, как в фильмах ужасов.

Нет, она поступит иначе. Дана неслышно подошла к стене и щелкнула выключателем. Свет брызнул, и она сощурилась.

— что ты здесь делаешь?! — громко и холодно спросила она

Он вздрогнул и обернулся, глаза его были растеряны, в руке застыл кубик. Он попытался объясниться, но слова его смешались

— ээээ… я просто… надо закончить… извини я сам… сам… ты не думай… я даже не думал… честно.

— Что ты здесь делаешь? — повторила она

Он не ответил. Только, виновато, стоял с кубиком в руке.

— ты решил сделать все сам?

Дана стояла в нерешительности.

— не понимаю, это действительно настолько важно? — Она смотрела на него, с сомнением, сжимая полы накинутого на плечи одеяла на своей груди.

Он кивнул. Дана смягчилась

— давай я помогу тебе.

Они начали передвигать фигуры вместе. Некоторые приходилось разбирать и собирать заново. Но было проще, ведь кубики были уже подогнаны. Дана аккуратно складывала их в разложенном на полу одеяле, потом собирала его с разных концов тюком и перетаскивала на новое место. Они работали вместе несколько часов, не проронив ни слова, но при этом было легко, не напряжно от этого молчания. Как в команде, где все понимают друг друга без слов.

Наконец, все было сделано. Он еще раз внимательно осматривал конструкцию, а потом подошел к ней, фиксируя, в бумагах. Затем обернулся к ней.

Они долго сидели у стены, прямо на полу, отдыхая, сложив руки на коленях и молчали, каждый думая о своем. Дана устало откинула голову и внезапно свет погас — она затылком задела выключатель. В комнате было уже не так темно, поднимающийся рассвет, светящимся кантом сочился из-под зашторенных портьер. Дана не стала включать снова.

— прости, — воспользовавшись полумраком, сказала она, — я была неправа.

Она повернулась к нему. Он сидел и смотрел на свет из-под шторы.

— Я не могу, — ответил он

— В смысле? Ты не можешь простить?

— Да

— Почему?

Она помолчал, подбирая слова

— не знаю, попытаюсь объяснить. У меня есть понимание, что в основе любых отношений лежат две философии: философия сына и философия отца.

Его голова лежала на стене, слегка наклонена, и он смотрел вперед, немного потухшим взглядом.

— Сын относится к отношениям, как максималист, — объяснял он, — он может любить отца всем сердцем, но, в некоторых ситуациях, отворачивается, обижается, или, даже, уходит из дома. Таков уж сын.

Последние слова прозвучали обреченно. Возможно даже, он говорил о себе. Рот его был скрыт медицинской повязкой, но Дана различала движение его губ.

— а отец не может так, — продолжил он, — он не должен так. Он Отец. Нет, он, конечно, может повышать голос или дать ремня, но не имеет права уйти, оставить сына или бросить. Он обязан остановить его. Он обязан остановить себя. Найти, обнять и вернуть сына домой. Что бы не случилось. Такова философия отца.

Он перевел на нее свои глаза, нахмуренные и безмятежные

— Я не могу тебя простить, Дана. Я стараюсь быть отцом, который неспособен обижаться на своего сына. Я не обижен, понимаешь?

— на меня?

— да. Сейчас — да

— а раньше?

— раньше?

— да, ты сказал «сейчас да», значит, раньше был зол?

Он задумался, хотел что-то сказать, но ничего не ответил.

— мне пора, — вдруг сказал он, поднимаясь, — надо выспаться. Спокойной ночи, то есть утра.

Ее поразила перемена в нем. Он занервничал, потоптался в нерешительности, потом виновато сказал «Спасибо» и вышел.