Психушка 10. Побег

Руслан Витальевич Кардашов

Путешествие в местной психбольнице в которой раскрывается все общество больных и лечащего персонала. Сопротивление вымышленному диагнозу заканчивается побегом из отделения после принудительного лечения неизвестными лекарствами и встречей бывшего психиатра с больным, которая является родной сестрой ректора ВГАСУ. Восстановление здоровья героя заканчивается в отпуске заведующего и лечащего врача его в который они отправились, после не оплаченного больничного листа и диагноза в психушке.

Глава 3. «Палата общая»

— Пойдем сами найдем это первое отделение! — ответил я своей матери.

— Медсестра сама сюда придет сейчас! Куда ты собрался, слышал, что нам сказали? — ответила мать мне, держа крепко в правой руке сумку коричневого цвета.

Длинный коридор выходил дальше из квадратного кабинета, в котором я сидел и подслушивал разговор неизвестной семейной пары у приемного отделения, ничего полезного для себя я не узнал. Только мужик иногда говорил на ломаном украинском языке, словно делал мне сигнал, что я должен идти в первое отделение и лечить свои мозги, как в голубом халате мне доктор приписал. Краска на стенах была нестираемая и блестела. Я вспоминал, как мне друг говорил, что все, кто в психушку попадает, дольше пяти лет не могут прожить после нее, происходит либо несчастный случай, или обратно лечиться приходят в нее, превращаются в овощей для психиатра участкового и становятся инвалидами по жизни в своих достижениях. Мы прошли по коридору мимо гардероба, у выхода центрального я увидел большое зеркало и подошел быстро к нему посмотреть на себя, как я выгляжу. Зеркало высотою 1,5 метра и шириной 0,8 метра на стене розового цвета испугало. В зеркале я увидел худого парня, плечи которого выступали из-под рубашки, немного худое лицо, имеющее пожелтевший цвет, со скулами, которые выпирали из щек. Длинный нос был слишком худой в этом зеркале, и я испугался, что моя жизнь так выглядит, как эта висящая рубашка в вертикальную полоску из трех цветов, под которой висел на груди у меня золотой крест с блестящей цепочкой, которую я всегда берег и снимал, когда играл в футбол на природе, вспоминая, работая в СМУ-8 у директора по фамилии Баринов. Но время изменило события и людей, сделало их злее и коварнее. Мне было странным, как я дожился, что, когда приехал ночью с работы, деревянная дверь моя не закрывалась, на втором этаже замок в дверях на маленький ключ сломали мне странным методом, забили личинку его спичками. Жена с сыном маленьким спали на кровати поздно, а я долго думал перед этим странным попаданием в больницу сюда, кто мне забил замок дверной разным мусором, но по пути я встретил небольшой джип серебристого цвета, стоящий ночью поздно у остановки рядом с дурдомом, в который приехал сейчас спустя неделю.

— Ты идешь или у зеркала будешь дальше стоять? — крикнула мне мать, стоя рядом с буфетом небольшим и лестничной площадкой, по которой поднимаются на этажи люди и врачи.

— Да, я иду уже! — ответил я, уставившись глупым взглядом на свои худые плечи и короткий волос, который я пригладил к своему лбу высокому правой рукой, на котором было красивое с белым и красным золотом кольцо обручальное широкое, которое я берег и с которым венчался со своей женой в церкви на Адмиралтейской площади. Ступеньки неширокие, но по ним удобно было сейчас для меня идти, когда моя голова была глупою и болела, словно я вчера выпил вина много сухого. Мне было странным это чувство, кто-то говорил, что у меня невроз развивается, наверное, это был обман, не зная причину развития этой болезни в эти года, подумал я. Мы с матерью поднимались медленно, мне казалось, что количество ступенек на второй этаж было таким, словно это мои прожитые годы в этом городе. Медленно я поднимался, старался все вспомнить, как я радовался личной жизни, ее новым подаркам и невзгодам, обидам и слезам, смеху детей и радости жены. Дракам со своим отцом я оставлял много места в своем сердце. Темный цвет порожков бетонных, по которым я поднимался, сменился дневным светом, который падал от солнца, но его закрывали кирпичные стены больницы, кроме нескольких лучей, которые похожи были на вилку из трех лучей на площадке большой среди лестничных маршев со ступеньками серыми.

— Такие широкие ступеньки — ответил я матери своей не спеша.

Она продолжала молчать и быстро идти. В небольшом коридоре за дверями металлическими я почувствовал неожиданность, открылась дверь высокая, словно там цех завода по производству ценной продукции. Металлическая и тяжелая, с большой ручкой длинной из трубки, тяжело открывала женщина невысокая, двери скрипели, оббитые специальным металлом из нержавейки, как я представил на то время с головой своей больной. В другую сторону коридора был дальше светлый коридор, по которому много было там кабинетов и несколько рекламных плакатов, на которых были фотографии работников больницы и история ее возникновения. За окном светило ясно солнце, которое радовало только меня своим светом и лучами, которые падали на пол другого коридора, в котором на стене висели плакаты эти светлого цвета. Женщина пожилая показалась похожей на женщину из Узбекистана по национальности. Обутая в сменные тапочки, на которые я не обращал внимания, темные чулки ее были на ней одеты, и она просто не обращала внимания на нас, когда мы у двери стояли, думала спуститься быстрее за мною в приемное отделение.

— Ой, а это вы меня ждете здесь?! — смеясь она негромко нам ответила.

— Да, вот парня нужно по направлению положить на лечение, — ответила мать моя.

— Здравствуйте! — ответил я женщине, которая была медсестрой в синем халате; почему она так была одета, я не знаю.

Черный сарафан на ней был под синим халатом, черные волосы длинные, которые она заплела на своей голове в несколько кругов, и очки висели у нее на цепочке вместо цепочки на груди.

— Если я за вами, здравствуйте! Как тебя зовут? — спросила она меня смеясь немного, зубы у нее были белого металлического цвета, все вставные передние.

— Рустам! — ответил я улыбаясь.

— Отдай тогда, Рустам, обувь маме своей и одежду верхнюю! Переодевайся в одежду, которую ты принес с собой в больницу. Тапочки есть у тебя? — спросила меня женщина с хитрым выражением лица, улыбалась мне глазами темного цвета с черными ресницами и цветом глаз.

Наверно, она скорее цыганка была, чем из Узбекистана родом, подумал я про себя быстро, и мы прошли с матерью внутрь через высокий порог в отделение №1», закрывая она двери, я увидел навесную защелку на дверях под ручкой круглой металлической, потом спрятанный замок в дверях показывал мне замочную дырку, через которую я мог бы открыть двери и убежать, подумал я наперед. Наверху пружина, сильно прибитая к стене светлой, оранжевого цвета держала двери металлические, чтоб сильно не хлопали они при закрытии. Весь внутри зал небольшой со столом деревянным и двумя скамейками по разным сторонам привлекали хорошую и позитивную обстановку, от волнения, которого не должно было быть в эти минуты у меня, кроме мыслей о лечении, как мне сказала моя мама при моем 35-летии, было смешно говорить о том, что я мамин сынок в таком возрасте, скорее я раб и заложник обстоятельств, в которые меня туда все отправили, подумал я. Присел я на скамейку деревянную, неудобная была она после кожаного кресла моей машины, в которой я сидел все время, когда ездил по городу на работу, за которую мне платили ровно одну тысячу американских долларов, если говорить, что можно не думать про инфляцию в 2013 году, согласно прошедшему времени, я мастером работал в СМУ-8 тоже за такую зарплату, держа в доме у себя на полке книгу под названием «Биология и обществознание». Навесные потолки квадратиками в зале для посетителей отделения были белые, как березы за окном в лесу, если посмотреть в окна деревянных рам с решетками, выполненных из арматуры толщиной в указательный палец, на окнах и сваренный в подсобных условиях цеха.

— Ты переодевайся, а я сейчас приду за тобою! — ответила медсестра, обязанности которой были неизвестными для меня, наверное, это убирать помещения палат и мыть полы с мебелью, передавать передачки от родителей и гостей больницы тем, кто лежит в психушке №10. Женщина ушла по коридору узкому и свернула направо, там открыла дверь белого цвета деревянную. Когда я наклонился и привстал посмотреть, куда она пошла. За моей спиною были на стене оранжевой некоторые объявления, которые рассказывали о приеме посетителей для больных в отделении и график работы врачей: как главного, так и обычных докторов-психиатров во всей больнице. Две двери от коридора узкого могли заинтересовать любого человека и гостя отделения, как и больного, которого приводят и уводят из больницы на заключение пройденного лечения и назначения лекарств дополнительных во время курса лечения, прописанного участковым психиатром диспансера на улице Некрасова.

— Я вылечусь? Что за диагноз написал в направлении участковый психиатр? — ответил я матери, стоявшей у стола со скамейкой и в пакет укладывавшей рубашку, штаны, кроссовки на низкой белой подошве с черным верхом из кожи.

Часы остались у меня с мобильными двумя телефонами, один из которых — смартфон тяжелый для туриста, в котором много программ, а другой — без навигации мобильный телефон с одной безопасной сим-картой, по которому отлично можно разговаривать по громкой связи, если проблемы с гипертонией у абонента этого телефона.

— Ты вылечишься, все будет отлично! Работать тоже будешь дальше, и на машине можно будет ездить, голова не будет болеть! — ответила мне мать моя, держа в руке вещи мои, снятые и положенные в полиэтиленовый пакет, стоящий на скамейке напротив стола.

— А где заведующий отделением здесь? Где лечащий врач? Вы меня по ходу дела, наверное, упрятать решили с отцом в больницу! — ответил я матери и смотрел на нее большими глазами, в которых много было вопросов и обид на отца своего за ту жизнь, какой я жил и начинал создание личной своей жизни, воспоминания, как жену молодую еще отец бил на лестнице по шее ладонью своей тяжелой руки, а мать ее держала за правое плечо, когда я сидел в машине и послал ее взять обувь свою со второго этажа, мои родители просто ненавидели мою жену в ее 28 лет и готовы были ее изгнать от меня ради того, чтобы я вернулся к ним и радовался им, и зарабатывал деньги для постройки еще одного дома за забором, который мой отец построил из деревянных бревен с целью его перепродать. Мне было странно, как я докатился до такой грани, в душе была одна обида на родителей, мать жены директора, на которого долгое время работал и видел его радующимся своему предпринимательству.

— Послушай, наверное, я ошибся, — ответил я своей матери, переодевшись в сменную одежду.

На подоконнике стояли горшки с цветами, в которых комнатные растения хорошо себя чувствовали.

— Нет, Рустам, ты пойдешь в больницу, так надо теперь! — ответила мне мать.

Я чувствовал, что дом, который я на нее переписал в 2010 году, должен был по документам перейти ей, что я не мог обратно вернуть через три года, то заявление о дарственной, которое я подписал матери с ее юристом, которого она нашла. Теперь я попал в дурдом летом, ровно три года когда прошло после передачи заявления о дарственной матери.

— Назад дороги нету! Ты так говоришь мне!? — спросил я у своей матери в свои 35 лет.

— Тебе нужно лечиться, посмотри на себя, в кого ты превратился, тебя жена таким сделала! — ответила мне мать моя.

Прошло десять минут, женщина вернулась, похожая на странную медсестру или уборщицу.

— Все, вы собрали своего сынка на лечение? Вещей больше нет лишних? Все, давай иди, Рустам, завтра мама твоя придет тебя навестить! — ответила женщина странная без улыбки.

Я был в спортивных штанах синих, тапочки тряпочные с гербом на них, ордена Тамплиеров и футболка синяя. Часы и два телефона, а также брелок с ключами на машину, которая стояла за воротами психушки (черного цвета), я тоже отдал матери в руки. Не знаю только, кто ее будет отгонять к своему дому, кроме отвратительного предателя — отца. Пройдя немного шагов, я повернулся и увидел, как моя мать подняла голову кверху и не хотела реветь, но сильно заревела, я понимал, что меня специально в психушку засунули, не мог понять только, почему так все резко решили изменить, словно была цель определенного человека обо мне сказать слова:

— Был парень как парень, стал дурак и овощ, учись, лечись, копи на гроб! — такие слова я подумал и тихо стал про себя говорить, на моих глазах появились слезы, и я их успел вытереть правой рукой — незаметно, чтобы никто не видел. Пройдя через порог деревянной двери, я обратил внимание на замок, который тоже стоял в дверях деревянных, белый цвет их не очень радовал меня, за дверями был большой зал в виде коридора с палатами и актовым залом, стены все покрашены в светлый цвет, и зеленая дверь в туалет была с левой стороны, а небольшая будка со стеклом и столом в виде кабинета, в котором сидела молодая медсестра с черным волосом и каре прической, нагнувшись над столом, и что-то записывала в толстую книжку, похожую на журнал ведения учета больных и их расположение по палатам в отделении первом.

— Это наш новый пациент, записывай его фамилию! — ответила через окошко уборщица медсестре с каре прической, которой было за двадцать пять лет на вид.

— Здравствуйте, — ответил я медсестре с наглым лицом, которая прикрыла свое лицо ладонью за стеклом от меня левой рукой, кольцо обручальное я тоже отдал своей матери на хранение, задумался я при виде поступка медсестры.

— Фамилия? — громко ответила она через стеклянную витрину, толщина стекла была 0,5 см.

— Моя фамилия Карандашов Рустам! — громко крикнул я ей и посмотрел, как она опустила руку и стала записывать меня в журнале. Я сразу понял, что хорошее меня здесь не может ожидать в этом гадюшнике с такими врачами и медсестрами, словно я попал в тюремную больницу для психов и маньяков на перевоспитание своих уголовных и душевнобольных поступков в городе, работая на укладке асфальта во время строительства федерального участка платного за городом с конструкцией, которая недавно была принята СНИПом и ГОСТом согласно европейским конструкциям строительства автомагистралей будущего.

Девушка-медсестра меня записала, и женщина в халате синем сказала:

— Пойдем в палату, достань конфет из своего пакета, которые мама тебе передала, и раздай всем больным! Такие правила в палате! Конфеты у тебя карамельные, наверное? — Голос ее был немного строгий и добрый, блестели зубы ее во время улыбки. Стоя я не мог ничего ответить, для меня ее предложение звучало как насмешка над моим характером, словно меня решили сломать как гордого парня, и если представить я мог, что человек с окладом крутого специалиста в дурдоме будет всем больным раздавать конфеты, а на самом деле унижаться, сгорбатившись, словно в тюрьме на общем режиме. В действительности больные были здоровые, просто у некоторых было расстройство от разных причин, но большинство было алкоголиков, а есть такие препараты, которые деформируют психику и мозжечок, и человек становится невменяемым психом тихим, такие лекарства есть только в милиции управления города и тюрьмах для завершения статьи под наказание, когда не хватает доказательств, собранных судом и сотрудником дознания. Но какой тут суд, я просто немного далеко забежал в своих умозаключениях. Взял пакет с конфетами и в открытую дверь шагнул правой ногой в палату общего отделения, в котором меня поразило происходящее и количество разных личностей.