Замыкая круг

Роман Константинович Лунев, 2023

Маленький камушек при определенных обстоятельствах может вызвать большую лавину. Также и простой российский энергоаудитор, попав на Советскую Колыму 1937-го года, предотвращает поворот великой страны на гибельные рельсы. Как же ему удается выжить на "одном из самых гибельных островов ГУЛАГа"? Как получается добраться до Москвы и донести информацию из будущего до советского руководства? Как кормчие страны Советов медленно и постепенно, словно колоссальный корабль, будут поворачивать ее прочь от исторических рифов, и при чем здесь братья Стругацкие, читатель узнает на страницах книги.

Часть 1. Хозяин Колымы.

1

Сознание возвращалось медленно и постепенно. Сначала включился слух, который раздражали непонятные надоедливые звуки. Потом мозг нехотя принялся за обработку и ассоциирование звуковой информации. На поверку звуки оказались целым хором храповицких рулад и свистящих выдохов. Открыв глаза, я обнаружил над головой низкий дощатый потолок, подсвеченный отсветами тусклой лампы. Впрочем, не только над головой; если быть точным, то потолок был над всеми частями моего тела, потому что находился я в горизонтальном положении. От источника света меня загораживала белая матерчатая ширма, из-за которой и доносился разноголосый храп и, периодически, надсадный кашель.

В теле чувствовалась сильная усталость, а голова и вовсе была ватной. Тем не менее, я решил продолжить активацию своего организма и осторожно повернул голову, прямо представив себе, как заскрипят мышцы шеи, словно несмазанные шарниры Железного Дровосека из книжки о Волшебнике Изумрудного города. К моему удивлению, голова повернулась легко. Правда, особой радости картина, открывшаяся после этого маневра, не принесла, потому что я увидел грязно-белый штукатуренный угол; между этим углом и ширмой оставался совсем узенький узенький проход. А вот стоявшая у изголовья грубая белая тумбочка порадовала больше. Не потому, что на ней стояли несколько склянок с жидкостью и на одной из склянок — видимо в качестве бонуса за наблюдательность — выделялся жирно нарисованный неровный красный крест. А потому что из верхнего отдела тумбочки выглядывал уголочек моего паспорта в коричневой обложке, поверх паспорта в темноте угадывалось портмоне, а к тумбочке были приставлены моя рабочая сумка и чемоданчик с тепловизором. Вернее, будем надеяться, что с тепловизором, эта игрушка — самая дорогая из всего моего энергоаудиторского набора, считая даже ноутбук, ее украдут в самую первую очередь!.. Не успел я насладиться видом своих вещей, как тело сотряс заряд кашля.

Что ж, со скрипом заводящийся мозг начал выдавать полезную информацию. Судя по нехорошему самочувствию, обилию белого цвета, и больничного вида склянкам на тумбочке, нахожусь я в каком-то медицинском учреждении. Все мои вещи — на месте, и это не может не радовать. На мне — моя любимая футболка с гербом СССР и тренировочные брюки; все это было под горнолыжкой для того, чтобы ходить в магаданской гостинице. За ширмой, судя по хору имени Храповицкого, явно находится общая палата, но мне сделали «одиночное» исключение с помощью ширмы, что, видимо, тоже не плохо. Однако странными казались стены и потолок. Нет, конечно, магаданская медицина — это тебе не институт Склифосовского, но даже здесь, на краю света, можно в первой четверти двадцать первого века ожидать чего-то более цивилизованного, областной центр все-таки, не хухры-мухры…

Мозг зацепился за упоминание о Магадане, провел ассоциацию с моими инструментами и начал «отматывать» память назад.

2

Командировка в стольный град Магадан с целью проведения энергоаудита центральной городской библиотеки не задалась с самого начала. Целый вал работы накануне Нового года! Девять зданий и помещений. Не ахти каких больших, да помотайся-ка из конца в конец по городу!.. Но директор слезно умоляла меня, мотивируя свои мольбы историей о коварстве и нелюбви областного начальства, которое обещало лишить библиотеку премии к Новому году за неосвоенные целевые деньги. Я согласился.

Регистрация на авиарейс рейс до Магадана была похожа на бедлам. Первым отправляли задержанный из-за нелетной погоды в аэропорту прилета прошлый рейс, забив его, под завязку, добавленными пассажирами рейса сегодняшнего. Остальные улетят, когда прилетит сидевший в Магадане борт. Среди остальных был я. Но мне повезло дважды. Во-первых, моя давняя привычка — приезжать к отправлению транспорта сильно заранее — позволила попасть в число счастливчиков, отправляющихся задержанным рейсом. Во-вторых, мне досталось место в бизнес-классе. Я немножко комплексовал по поводу своей рабочей горнолыжки: бизнес-класс немолодого среднемагистрального 320-го «арбуза», конечно, — не «люкс» московских рейсов, но горнолыжка (знававшая лучшие времена) в помещении для богатых… сами понимаете!.. Впрочем, рефлексировал я зря, потому что ни высоких чиновников, ни крутых бизнесменов в отсеке не оказалось. А соседкой моей вообще оказалась видавшая виды старушенция, которая не меньше меня была шокирована происходящим.

Сразу после взлета был предложен «апперитивчик» на выбор. Возникла мысль воспользоваться моментом, но в-одного я не пью, а из бабки собутыльник был не ахти. Ограничился интересным креветочным салатом и мясной нарезкой вместо тощего сандвича. Соки «анлим», по здравому размышлению, я тоже отверг, потому что перелазить через каждые полчаса через старушку ради похода в туалет было бы не очень приятно.

3

— Санитарка… утку… — донеслось из-за ширмы, прервав мои мыслительные упражнения по восстановлению памяти.

Я прислушался, но, кроме храпа, больше ничего не услышал. Впрочем, вру: прислушиваясь к себе, я понял, что и мне «утка» тоже бы не помешала.

— Санитарка!!! — заголосил страждущий за ширмой таким диким голосом, что на мгновение «зависли» даже храпуны. На этот раз в ответ послышалось ворчание и шаркающие шаги.

— Ой, да и чего ты орешь за эту утку, как оглашенный… всех побудишь ведь вокруг… — (Послышался стук эмалированной посуды об пол). — Ну, давай, болезный, держись уже, подсоблю…

Послышалась непродолжительная возня, которая сопровождалась скрипом панцирной сетки, сменилась пыхтением и кряхтением, а закончилась новой порцией возни. Потом санитарка зашаркала к выходу, а я задумался, не покричать ли тоже по тому же поводу (имеется в виду утка). Однако, пока моя стеснительность боролась с позывами организма, шарканье возобновилось и — о чудо — направилось в мою сторону. А через непродолжительное время в полутемном проеме между углом и ширмой появилось лицо, обрамленное седыми лохмами, выбивавшимися из-под некогда белой косынки.

— Оклемался, болезный, что ли? — заговорило лицо.

— Да вот… как будто… не знаю… — пробулькал я в ответ.

— Эге, видать, получше стало… — (Из-за ширмы вслед за лицом, выдвинулась широкая тетка в нечистом белом балахоне). — Дай-тко я тебе лоб потрогаю…

Рука у тетки была горячей, а мой лоб был покрыт испариной.

— Ну, хорошо, — удовлетворенно проворчала санитарка. — Жар прошел. Доктор Михал Степаныч сказал, что сегодня полегчать должно.

— А где я и как попал сюда? — обрел я, наконец, дар речи.

— Что значит где? — удивилась санитарка. — Ты, милейший, таки в больнице. Доставил тебя не кто-нибудь, а сам Эдуард наш Петрович, товарищ Берзин. Нашел он тебя на улице, сильно промерз-таки ты. Эдуард-то Петрович сказал, чтобы тебя положили отдельно ото всех и, как очнешься, чтобы дали ему знать.

«Эдуард Петрович»? «Берзин»? Какой такой «ТОВАРИЩ Берзин» в первой четверти двадцать первого века, пусть и в Магадане?..

Санитарка, тяжело присев на заскрипевшую кровать, возобновила поток информации:

— А Михал Степаныч говорит, что ты — важная птица. Как бредил в жару, так все говорил ты словами непонятными. Вроде, иной раз — на нашем, а иной раз — какие-то слова заумные. Ты, мил-человек, анжинер, что ли? С Москвы?

— Инженер… — только и смог я выдавить из себя в ответ. — А что, мать, какое сегодня число?

— Да вот уже часа два как 28-е…

— А месяц, год?

— Так, ноябрь 1937 года, как и было все… — удивилась санитарка. — Ты ж всего девять дней без памяти пролежал!

Голова моя готова была взорваться от панического крика: «Это сон, сон, СО-О-ОН!!!». Шокировать тетку я не стал и потихоньку прикусил кончик языка. Стало больно, но ни убогая больница, ни тетка никуда не исчезли. Санитарка, поднимаясь и уходя, добавила:

— Утку-то тоже хочешь?

— Хочу.

4

Так. Ладно. Вспоминаем дальше. Посадка в Магадане была штатной, а вот добраться до гостинцы оказалось делом нетривиальным: город лежал под толстым слоем снега, который остался от циклона. Таксист немало побуксовал и поматерился, пока мы добрались до хостела «Старатель», где я забронировал себе номер. Номер оказался неплох для своей цены. Следующим утром я нанес визит к директрисе, озабоченной премиями. Получил «добро» на работу. А также — очередной «пинок» для скорости. Хотя, даже и без «пинков» я решил ускорить работу. С Охотского моря, следом за первым, шел новый циклон, а работать во время метели невозможно. Впрочем… необходимость — лучший мотиватор. Так что я почти уложился, в отведенное мне природой время, оставив напоследок расположенный в том же квартале, где и хостел, Детско-юношеский центр чтения.

Не даром меня пугали циклоном. Высунув нос из двери, я ничего не увидел, кроме крутящегося от ветра снега. За пол-дня уже намело заметные сугробы и выпроводившая меня вахтерша, судя по ее взгляду, даже пожалела меня, впрочем, видимо, из скромности, словами свой взгляд она не подтвердила.

Успокаивая себя тем, что идти совсем недалеко, я заметил на снежинках отсвет светофора на перекрестке улиц Гагарина и Лукса и, оставив его за спиной, начал преодолевать сопротивление снега и ветра. Серые стены домов появлялись в поле зрения и снова исчезали. От фонарей, хотя они и горели среди дня, почти не было толку: фонари были сами едва видимы. Один из них горел как-то странно: вспышками. Это — перекресток Гагарина и Кольцевой. Вновь — мигающие зеленые снежинки в пятне света от светофора. Я повернул направо… и… сам не знаю, какой черт дернул меня оглянуться на мигающий фонарь! Да еще и — не просто оглянуться! Сосредоточить внимание на нем! А фонарь вдруг рассыпался яркими искрами… и на его месте открылось НЕЧТО…

Сначала я подумал о шаровой молнии. Подумав, — застыл соляным столбом. В голове билась только одна мысль: «От шаровой нельзя бежать! Люди даже в первой четверти двадцать первого века не знают определенно, как поведет себя этот плазменный шар!». Да и молния вела себя странно. Играя всеми цветами радуги, она словно бы дышала. То увеличивалась в диаметре, то уменьшалась. Наступил момент, когда шар раздулся еще больше, и в его середине открылось черное «око». Вы, читатели, вспомнили фильм «Лангольеры»? Тот самый, по Стивену нашему Кингу? Я тоже вспомнил. Ведь «нечто», которое витало надо мной среди метели под мигающим фонарем, было похоже на временную дыру, в которую влетел самолет со спящими пассажирами. «Око» ринулось вниз, прямо мне на голову…

5

— Ну, давай, мать, давай, веди меня к моему крестнику!

Свежий голос, столь отличный от хриплого простуженного карканья больных, сразу вывел меня из состояния некоторого анабиоза, вызванного мыслительным процессом… а также — процессом пищеварительным. На обед был суп, где мерзлая картошка сочеталась с умопомрачительной — особенно с голодухи! — красной рыбой. Когда больные, отобедав, принялись один за одним подавать мне пример, я заставил себя не сразу последовать этому примеру. Одолел в себе свои слабость и, наконец, добрался до вещичек. Все было на месте. Ноутбук завелся, что называется, с пол-оборота, чему я немало порадовался, учитывая возможные электромагнитные последствия происшедшего. Назвать происшедшее происшествием, как оно того заслуживает, я не решался. Можно подумать: что-то изменится от того, что я буду прятать голову в песок на манер страуса! Я никогда не отличался излишней решимостью и большой отвагой, а оттого предпочитал решать вопросы «по бразильской системе» (как сказал один знакомый). Или (как говорят многие другие мои знакомые) в стиле «авось само рассосется». Да, я не мог не понимать: шансов на «рассасывание» ситуации — исчезающе мало. Во всех историях о путешественниках во времени — попаданцах, читанных и смотренных мною, провозглашалось и подчеркивалось: промежуток, в течение которого время могло вернуть человека обратно туда, где он жил, — краток или очень краток. (Как, например, в сериале «Чернобыль»). А я тут «кукую» уже десятый день! Рассчитывать на то, что мою бренную тушку спасет время, — не приходилось. Спасение утопающего, как обычно, попадало в руки самого утопающего. Чтобы иметь в этой ситуации хоть какие-то шансы, надо побольше вспомнить о том времени, куда меня занесло. А занесло… нужно сказать… так уж занесло! 1937 год! Время великих репрессий и «ежовых рукавиц»! Я не особо спешил верить ирреальным ужастикам, которые сочинены об этой эпохе либерастами… но факт оставался фактом: человек, не в том месте оказавшийся, реально обладал возможностью рассчитывать на прислонение к вертикальной поверхности и появление лишнего веса в девять грамм. А я — совсем не в том месте, где мне хотелось и стоило бы быть. Я об этом уже догадался…

Пока больные спали, я открыл всю информацию, которую мог предоставить мне ноут по персонажам этой эпохи. Так, так. Эдуард Петрович Берзин. Товарищ Берзин-Магаданский. (Их было у большевиков аж двое). Мой спаситель. Прогрессивный тюремщик, который построил силами зэков какой-то комбинат на Урале, а потом заехал в Магадан местным Хозяином… и, впоследствии, «плохо кончил». Какой комбинат? Так-с, так-с, целлюлозно-бумажный… Урал, Прикамье… а сам товарищ Берзин считается основателем и главным строителем Магадана! Он распустил колымскую «каторгу», переводя арестантов в поселенцы… поселенцы за это работали на его стройках, как черти… но жить ему осталось совсем недолго. Сказка о колымской «Республике ШКИД для взрослых» пришла к своему печальному концу. Печальному и для местного аналога Викниксора, и для его подопечных!.. Сейчас ноут спрятан. Удачно. Удачно ли?.. Шаги двух пар ног приближаются. Слышен голос санитарки:

— Проходьте, проходьте, дорогой Эдуард Петрович, осторожно, скажу я вам за эту ступеньку… — и вот он, Викниксор Колымский, Эдуард Петрович Берзин! Пожаловал ко мне. Своей собственной персоной. Я его пока не вижу: между нами — ширма. Я его уже не слышу: больные встречают его радостным гомоном. Берзин чертыхнулся (наверное, из-за той «ступеньки», не замеченной в потемках). Завозился (видимо, приветствуя присутствующих взмахом руки). Из-за ширмы рядом со мной появилось лицо, снабженное довольно оригинального вида бородкой и аккуратными усами. Губы товарища Берзина растянулись в приветливой улыбке… но глаза матерого революционера смотрели колюче-изучающе.

6

— Здравствуйте, дорогой Сергей Александрович! — радушно поприветствовал меня его голос, а его глаза еще глубже впились в мое лицо (видимо, проверяя, как я отреагирую на свои паспортные инициалы…). — Вижу, оклемались немного. Вам очень повезло, что я решил перед отъездом проверить площадку под Больничный городок.

— Могу только поблагодарить вас, Эдуард Петрович. — Я расшаркался, не вставая с кровати. — И за спасение, и за относительные удобства, которые мне создали по вашему распоряжению в больнице.

— Да, да, было такое распоряжение, — согласился Берзин. — А теперь хотелось бы от вас ответной любезности. Чтобы вы пролили свет на вот это. — Чекист потянулся к тумбочке, достал мой РФ-шный паспорт и продемонстрировал двуглавого орла на форзаце.

Ну вот… началось!.. Я заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

— Эдуард Петрович, боюсь, что моя история покажется вам слишком фантастичной, если я примусь вам ее рассказывать. Так что давайте сначала поговорим немного о вас, а потом вы решите сами, кто я такой и что это все значит.

Густые брови Берзина взлетели вверх, но он кивнул своей практически лысой головой в знак согласия и крикнул, чтобы ему подали стул. Санитарка, притащив деревянный табурет, вновь проворно исчезла за ширмой. Берзин прочно уселся и изобразил терпеливое внимание.

— Подскажите, Эдуард Петрович, вы ведь сейчас собираетесь «на материк»… в Москву? — спросил я.

— Да, — ответил он.

— А что у вас назначено на станции Александров?

Брови Берзина взлетели еще выше, чем в первый раз.

— Можно, я предположу, что вы должны встретиться с людьми товарища Фриновского и передать им сумму в двадцать тысяч рублей? — (Чувствуя, что попал в цель, я ковал железо, пока оно горячо).

— Откуда вам это известно? — (Голос Берзина стал сиплым, как у больных, которые гудели за ширмой, как стадо шмелей).

— Товарищ Берзин, мы ведь договорились, что вы сами ответите на ваши вопросы, — напомнил я. — Так, скажите, я… прав?

— Да. Правы.

— Так вот, вам нельзя ехать в Москву! — (Я потянулся к тумбочке, взял ноутбук, открыл его, вывел из спящего режима. Выделил курсором текст на странице и передал ноут собеседнику, очень надеясь, что тот с непривычки и от неожиданности не уронит, не бросит и не разобьет мой главный козырь). — А еще у вас будет при себе одиннадцать тысяч рублей для Беллы Ефимовны Гехтман, на лечение сына…

— Что это? — спросил все тем же сиплым голосом Берзин, прочитав текст.

— Ноутбук. Электрическая записная книжка, в которой можно хранить большое количество информации.

Берзин потянулся к моей сумке и вытащил за провода люксметр, электрические клещи, а затем цифровой фотоаппарат, чтобы продемонстрировать мне все это.

— Приборы для измерения освещенности и параметров электрического тока. И фотографический аппарат. При помощи провода фотографии можно переносить на ноутбук.

Тепловизор я продемонстрировал ему сам.

Когда Берзин выглянул из-за прибора, щелкающего автокоррекцией, голос у Эдуарда Петровича был уже не просто сиплый: запинающийся. И произнес он фразу, которую я не решился произнести даже про себя:

— Вы — человек будущего?!

7

Эдуард Петрович мерял взволнованными шагами мой закуток от угла до ширмы и обратно, но не находил выхода из сложившейся ситуации. Даже мое обнадеживающее сообщение о том, что в скором времени его врагам, Ежову и Фриновскому, сделает козью морду товарищ Берия, — не прибавило Берзину оптимизма: ведь до воцарения Лаврентия Павловича на Лубянке нужно было как-то прожить под Дамокловым мечом ареста целых одиннадцать месяцев! «Битие определяет сознание». Об этом (как и об «признание — царица доказательств») Берзин, к сожалению, помнил. А я, тоже к сожалению, вдруг понял: не всегда «предупрежден — значит вооружен». Эдуард Петрович уже анонсировал доклад Политбюро о планах по развитию Колымы в общем и золотодобычи в частности. Он должен идти дальше вперед. А как идти? Какие шаги сделать в первую очередь, какие — во вторую… а каких не делать совсем? К примеру: абсолютно провальный вариант — остаться здесь, в Магадане, на все эти одиннадцать месяцев. Товарищи, пожалуй, не поймут такого абсентирования! Больше того… ну, то есть, еще того хуже: возрастет градус их веры инсинуациям Фриновского!.. А тогда — как? Первое, второе, третье…

Вся вина Эдуарда Петровича состояла в том, что он был близок к предыдущему наркому внутренних дел — Генриху Ягоде, с устранения которого начал свой кровавый путь Ежов, патрон Фриновского. У революционеров-профессионалов, как я знал из литературы, были тяжелые характеры и непростые взаимоотношения. В первом убедил меня взгляд Берзина в первые секунды нашей встречи. Во втором убедил меня дальнейший разговор с Берзиным. Я не без оснований считал: профессиональные революционеры были, да, профессионалами плюс революционерами… а кто есть профессионал? Человек, получающий от своей работы больше, чем затратил на нее! Плюс извечная охота посибаритствовать, сидя на шее народа. Их цепкие взгляды пали на богатства Колымы. Их цепкие умы задали сами себе вопрос: почему же, собственно, народное достояние уплывает в государственные закрома мимо наших личных карманов?.. Я высказался в подобном ключе. Высказавшись, — слегка струхнул. Берзин вдруг поднялся, взял свою шапку и пожелал мне скорейшего выздоровления. Я струхнул уже не слегка… но впоследствии меня просто лечили. Ни малейших вопросов ни с чьей стороны! Отличная кормежка. (Которая была бы просто великолепной… если бы к красной рыбе не полагались мерзлая картошка либо перловка). И, самое важное для меня, — баня! От отсутствия ежевечернего душа я страдал, наверное, больше всего…

8

Из сонного оцепенения меня вырвал гвалт голосов, постоянно упоминавших фамилию Берзина. Да, да, я опять дрыхну. А что, скажите, еще можно делать в больнице при полном отсутствии книг, смартфона (который, конечно, разрядился) и компьютера (заряд которого я решил сохранять, наверное, пуще зеницы ока)! Электричество сейчас в Советской России есть, но как оно подойдет блоку питания, — вопрос, конечно, интересный!.. Судя по звукам, все ходячее население палаты вдруг куда-то резко ломанулось, а среди голосов мне послышалось вслед за фамилией «Берзин» слово «убили». Вот блин… меня аж подбросило с кровати, и я тоже сорвался вслед за всеми, огибая на скаку койки и тумбочки…

Довольно большая толпа клубилась в коридоре у запертой двери в «вип-палату», в которой я еще не был. В толпе клубились разговоры. На пристани какой-то шизанутый марафетчик стрелял в Берзина, пришедшего встречать своего якобы заместителя — а в действительности, преемника — Павлова. Павлов Карп Александрович (бывший крымский мясник, который в моей реальности уничтожил все начинания Берзина) получил пулю между глаз и дал великолепного магаданского дуба. Но Эдуард Петрович успел сориентироваться. Он застрелил марафетчика. Получив, правда, опасное ранение. Какое именно? Показания очевидцев разнились… но, главное, Берзин был жив!

В «вип-палате» шла операция, а я перед «вип-палатой» воочию убеждался: на Колыме реально существовал культ Берзина. Народ, который был виден через окно на площадке перед больницей, характеризовался числительным: «просто не протолкнуться». Люди — самые разные, от рабочих ватников до арестантских бушлатов — одинаково напирали на входную дверь, охраняемую двумя милиционерами, чтобы узнать: как обстоят дела у «нашего Эдуарда Петровича»? Тот же нерешенный вопрос волновал и больных, которые сгрудились у другой закрытой двери: внутри больницы. Никто не имел никакой информации. Никто не думал расходиться. Наконец, из палаты вышел врач с несколькими ассистентами и уверил народ: хоть товарищ Берзин и ранен тяжело, жизнь его вне опасности, он после операции спит. Больные тихонько, на цыпочках, рассосались по своим палатам. Милиционеры на крыльце матерным шепотом разогнали толпу, ждавшую вестей вовне… а врач вдруг направился в мою сторону. Отвел меня подальше от всех дверей. Тихонько проговорил, обдавая меня ароматами карболки и спирта:

— Молодой человек! Эдуард Петрович хотел бы с вами пообщаться. Как народ разойдется, — зайдите к нему осторожненько.

Переждав минут пятнадцать, пока коридор покинули самые преданные фанаты Берзина, я осторожно открыл дверь в палату. «Вип-палата» оказалась такой же бревенчато-дощатой комнаткой, как и все остальные в этой больнице, затерянной на краю света. И кровать, и даже тумбочка были такими же, как у меня. Единственным преимуществом, не считая отсутствия соседей, была яркая «лампочка Ильича», которая позволяла читать, не опасаясь сломать глаза. Чем, собственно, товарищ Берзин как раз-таки занимался, сидя на подушках и откинувшись на железную кроватную спинку. Лицо его было бледным, в тон больничной рубахе, но выглядел он вполне удовлетворенным жизнью…

9

— Сергей Александрович, приветствую. — Когда я поздоровался в ответ, Берзин продолжил: — Я вижу, что вам доктор Михаил Степанович передал мое приглашение.

Вот дедукция! Мне оставалось только кивнуть и перейти к извинениям:

— Эдуард Петрович, в моем варианте прошлого никакого покушения на вас не было! Наверное, мое появление уже начинает влиять на развитие истории. Хотя, честно говоря, не понимаю, чем я мог бы это вызвать…

— Ну, как чем? — Берзин улыбнулся. — Вы предупредили меня об опасности, а я принял меры, которые и изменили историю.

— Ну, уже хорошо, что я не растворился бесследно в воздухе из-за этого изменения истории, — пошутил я… хотя в каждой шутке есть только доля шутки.

Видать, Эдуард Петрович тоже подписался бы под этой поговоркой. Он отложил книгу и заинтересованно уставился на меня.

— А почему вы должны были бы исчезнуть, Сергей Александрович?

— Ну, существует мнение: изменение истории могло привести к тому, что я бы не родился или погиб бы до переноса в прошлое. И, соответственно, исчез бы и здесь. Это называется «эффектом бабочки».

— Понимаю, — задумчиво проговорил Берзин. — Бабочка, взмахнув крылом, стерла кого-то из жизни… — Я еще раз поразился тому, насколько свободной была мысль этого человека. — Однако вы, Сергей Александрович, наверное, хотели бы знать, что же случилось и что, все-таки, будет дальше?

— Эдуард Петрович, все-таки, у нас очень разный возраст, так что вы можете меня звать просто Сергеем и на «ты», и, да, мне, конечно, интересно, шо це воно було и як це воно дальше будэ.

Чекист усмехнулся… уж не знаю, шутке ли, или моей просьбе… но продолжил:

— Ничего сложного не было. Когда я прочитал в вашей электрической записной книжке о том, кто такой Павлов, я, конечно, принял меры для его встречи и, заодно, обеспечил себе возможность выиграть несколько месяцев, полежав в больнице с тяжелым ранением.

— А оно есть?

— Конечно, есть. Не такое тяжелое, как врачи говорят… но все мы делали по правде. Пулю я словил.

— А как вы это обеспечили?

— Да просто. У нас тут был местный сумасшедший, Ололошей зовут. Душевнобольной, да еще и марафетчик. Обычно-то он — тихий… но иногда, во время ломки, проявляет агрессию. Мои помощники-чекисты лишили его дозы, довели до бешенства, а затем направили это бешенство против меня и Павлова, заявив, что приказ отдал я по распоряжению нового «Хозяина», который прибывает сегодня на пароходе. Заодно — снабдили Ололошу обрезом с холостыми патронами. А на портовом кране засел Нутэлкут, наш лучший стрелок из местных коряков. Белку в глаз пулей из малопульки бьет. Из мосинки тоже не мажет. Он промеж глаз Павлову и попал, пока Ололоша палил холостыми из обреза, народ отвлекая. Потом Нутэлкут мне, в качестве алиби, ногу прострелил. Удачно попал. В мякоть. Ну, еще кровь мы на животе заранее разлили… а Ололошу караульный у трапа из винтовки срезал.

— Но больные говорили, что вы…

— Вот так и создаются легенды. — Берзин улыбнулся еще раз. — Теперь у нас есть некоторое время на лечение.

— Да, но его мало.

— Плюс меня лишили управления НКВД, туда пришли сопровождавшие Павлова люди. Так что… мы выиграли только первый раунд!.. Завтра навестите меня в то же время. Жду.

10

На следующий вечер я застал в палате у Берзина еще одного гостя. На табуретке восседал плотный чекист в военной форме.

— Здравствуйте, Сергей, — поздоровался Берзин, и я отметил секундную заминку. — Познакомьтесь, это — начальник УСВИТЛа Филиппов Иван Гаврилович. — (Филиппов обернулся, подавая руку для рукопожатия и придерживая лежавшую на коленях фуражку с большой красной звездой). — А это Фролов Сергей Александрович… с «материка», мой осведомитель в делах нашего неприятеля.

Заминка была логичной. Нет сейчас времени объяснять еще одному чекисту основы путешествий во времени!

Иван Гаврилович Филиппов производил очень благоприятное впечатление. Широкое крестьянское лицо с крупными чертами и носом-картошкой, короткий ежик седеющих волос. От него так и веяло спокойной и доброжелательной уверенностью. Даже цепкие, внимательные глаза опытного «ловца душ» не портили общего впечатления.

— А мы с Иваном Гавриловичем здесь решаем вопрос о том, что же делать с павловским десантом, — добавил Берзин.

— Да. — Филиппов кивнул, прежде чем продолжить свой разговор с Берзиным, прерванный моим приходом. — Сегодня ко мне пришел Гаранин и на повышенных, как сейчас говорят в Москве, тонах предложил «выметаться» из кабинета в отпуск.

— Ничего себе… — удивился Берзин.

— Но я послал его… мол, некогда нам отдыхать, когда такие дела в Магадане творятся… так что УСВИТЛ мы у москвичей отбили. А что будем делать дальше?

Берзин подергал свою бородку и глубокомысленно изрек:

— Дальше, товарищи, нам нужно переходить в решительную атаку, пока усевшийся в УНКВД Сперанский не арестовал тебя, Иван Гаврилович, и не лишил меня последнего силового ресурса.

— За что меня арестовывать?

— Да мало ли? Когда станут бить в камере, — сам придумаешь, за что.

— И что мне делать?

— А тебе, Иван Гаврилович, нужно срочно раскрыть готовящуюся диверсию. Те самые дела, которые в Магадане творятся и не дают нам отдыхать. Надо, чтобы взятые исполнители «показали» на москвичей. Заодно мы подвяжем сюда же убийство Павлова и мое ранение.

— А какой им смысл?

— Как — какой? Меня отправить на тот свет, а тебя обвинить в потере бдительности: вот, мол, к чему привело наше либеральничанье с зеками!.. Справишься? Найдешь людей?

— Конечно. А дальше?

— А дальше… с документами — ко мне за санкцией на арест всей этой фриновской гоп-компании… и готовь операцию по аресту.

«Бабочка, взмахнув крылом…» — отзвучало в моей памяти, пока Филиппов, попрощавшись с Берзиным и со мной за руку, надевал фуражку и выходил в коридор. Вспоминать остаток фразы не было времени. Берзин оглянулся на меня:

— А вот на вас, Сергей, у меня другие виды. Я попрошу у вас помощи.

«Фигасе, растешь, Сергей Александрович!» — подумалось мне. Всесильный хозяин Колымы просит у тебя, брат, помощи!.. Но, с другой стороны, моя жизнь здесь целиком и полностью зависит от того, удастся ли Берзину уцелеть. Так что, объективно, мы с ним — в одной лодке… и вслух я сказал:

— Чем же я могу быть полезен?

— Думаю, Сергей, что с этой «московской бригадой» мы справимся. Без консультации со мной Сперанский ордера на арест Ивана Гавриловича не подпишет, это ведь — не нарком. А на то, чтобы выдумать обвинения, — ему тоже время нужно. Но это будет только начало, Сергей Александрович! Мне нужно попасть на доклад в ЦК, чтобы представить свой проект развития Колымы. Если я получу одобрение ЦК, то Фриновскому просто не будет смысла меня арестовывать. Тогда НКВД сюда носу больше не сунет. Если даже и буду арестован, то… по крайней мере, спасу своих людей и свое детище — Дальстрой!.. А для того, чтобы меня не перехватили и не арестовали по надуманным обвинениям, я должен подъехать в Москву непосредственно к докладу. Чтобы у них не было времени на выбивание признаний. Чтобы они поняли: у них нет времени. Тогда они точно не станут арестовывать меня до доклада. Но это — сложно. Требуется назначить дату доклада. Для этого требуется подать проект на рассмотрение товарищу Сталину. А высокопоставленных друзей в Москве, которые смогли бы протолкнуть мой проект, — у меня, к сожалению, не осталось.

— Ну, может быть, стоит подать проект кому-то еще, кроме товарища Сталина? — поумничал я.

— А кому? Кого вы, с послезнанием, уверенно можете порекомендовать? Такого, чтобы он не положил проект в стол и смог его понять?

— Ну, думаю, что Калинин… или Андреев… да, точно, Андреев!

— Пойдут ли они против Ежова?

— Не знаю.

— Вот-вот. Да и, честно говоря, к ним тоже не сильно проще пробиться без связей. Так что… если нет друзей высокопоставленных, — нужны друзья не высокопоставленные, но готовые потратить время на то, чтобы представить Иосифу Виссарионовичу проект без протекции! Такой вариант — более долгий. Но — тоже вполне реальный… и вот этим-то я и попрошу заняться вас, Сергей! Если «на материк» выберется кто-то из моих людей, его арестуют враз. А о вас никто не знает.

— Но как я смогу проехать через всю страну без документов?

— Ну… за этим, как раз, дело не станет, — усмехнулся Берзин. — У нас тут контингент — особенный. Есть специалисты, которые еще при царе-батюшке такие блины «выпекали», что, прям, пальчики оближешь!

— Подделать паспорт? — уточнил я.

— Конечно, вот, пока Иван Григорьевич с москвичами воюет. Мы вам сделаем ксиву, а потом примем на службу в НКВД и пошлем в командировку в Москву вполне официально. До Хабаровска доберетесь самолетом, там вас точно ждать не будут. А потом, потихоньку, — поездом до Москвы.

— Рискованно. — (Я поежился).

— Есть другие предложения?

— Нет.

— Ну, тогда, на этом давайте и порешим.

11

Товарищ Берзин работал быстро. И как он только без сотового телефона успевал из больницы отдавать свои бесчисленные распоряжения?.. Уже после обеда на следующий день ко мне за ширму втиснулся седой сгорбленный человечек, нос которого украшали очки устрашающей диоптрии:

— Таки здравствуйте, молодой человек, мое имя Самуил Яковлевич. Хорошие люди попросили меня сделать молодому человеку хороший новый паспорт. Зачем молодому человеку нужен хороший новый паспорт, Самуилу Яковлевичу совершенно нет никакого дела, но коль просят хорошие люди, Самуил Яковлевич всегда готов помочь.

— Спасибо, Самуил Яковлевич. Что от меня требуется?

— Да, что там от вас требуется, молодой человек? Вот сейчас Самуил Яковлевич посмотрит на вас. — (Совиные глаза за здоровенными линзами тщательно ощупали взглядом мое лицо). — Посмотрит и скажет, что молодой человек родился тридцать три года назад. Значит, год рождения Самуил Яковлевич поставит одна тысяча девятьсот четвертый.

Старик, вынув крошечную записную книжечку и остро отточенный карандаш, начал что-то записывать. А я поразился тому, как точно он определил мой возраст. Хотя мне всегда давали меньше, чем было в действительности. И поговорку что «маленькая собачка и в старости щенок» я и сам часто примерял на себя.

— Место рождения — поселок Тихменевский, или вам-таки, молодой человек, больше подходит Тарайка?

— А почему эти два населенных пункта?

— Ах, скажу я вам, молодой человек, потому что за эти две деревни Самуил Яковлевич точно знает, что учетные книги сожгли японцы в 1905 году.

— На Сахалине?

— Конечно, разве так трудно догадаться?

— Ну, давайте — Тарайку.

— А как молодой человек хотел бы назваться?

Вот тут я на некоторое время задумался. С одной стороны, мои имя и фамилия тут никому ничего не говорят, откликаться на них я могу вполне натурально и не «проколюсь». Но, с другой стороны: вполне возможно, что кто-то успел услышать мой первый разговор с Берзиным еще здесь, за ширмой! Лучше, все-таки, перестраховаться. Но тогда какое имя выбрать?.. В последние месяцы перед провалом в прошлое я, что называется, подсел на Стругацких. Раньше знал только «Обитаемый остров». А тут перечитал сразу несколько книг — «Трудно быть богом», «Стажеры», «Полдень XXII век», «Волны гасят ветер», «Град обреченный», «Жук в муравейнике»… и сейчас, вспоминая, ощутил себя вот именно таким «жуком»!.. Оперативный псевдоним пришел в голову сам:

— Лев Вячеславович Абалкин, — прошептал я, наклонившись к уху старика.

— Ну, все, молодой человек, Самуил Яковлевич все записал, поправляйтесь, паспорт будет готов дней через десять.

— Самуил Яковлевич, а фотография? — быстро проговорил я.

— Ах, молодой человек, о какой-такой фотографии вы говорите? Ведь фотографии ввели в паспортах только в этом году!

— И еще, да, — посетитель нагнулся к кровати и положил под подушку большой пухлый конверт. — Это вам просили передать после того, как Самуил Яковлевич возьмет-таки свой гонорар.

Открыв конверт я увидел две пачки банкнот, перетянутые широкой тесьмой. Одна была однородной, составленной из банкнот по 10 червонцев, а вторая — частично из «десяток», а частично из банкнот другого номинала.

12

Известно: нет ничего хуже, чем ждать и догонять! Время в информационном вакууме тянулось медленно, словно худая резина, а здоровье мое довольно-таки резво шло на поправку. Эх, выпрут меня из больнички еще до готовности паспорта! И куда я пойду?.. Или не выпрут? Наверное, все-таки, до паспорта — не выпрут. Вряд ли. Эдуард Петрович наверняка дал по этому поводу соответствующие указания.

Я оказался прав.

Но отзвук чекистских сражений все-таки проник в относительную тишину моей больничной кельи. Отзвук имел форму нового номера «Советской Колымы», который больные зачитали до дыр. Его принесла давешняя санитарка Сара Соломоновна. Как сказала, — по указанию Берзина. Во как! Подумал о моем психологическом состоянии товарищ Берзин! Что ж, откроем газетку. И что тут у нас? Наконец-то, начался дебют шахматной партии: магаданские чекисты против московских. Или: операция «Понаехавшие». Прям аж очерк, если не поэма в прозе! На целый разворот дана статья о героических чекистах из УСВИТЛа, которые раскрыли группу саботажников. Тут было все, что нужно хорошему детективу: и закладки со взрывчаткой, и схроны с оружием, и даже гонки на автомобилях! (Правда, — грузовых. Впрочем… наверное, зрелищности от этого не уменьшилось бы! Вспомним, хотя бы, «Место встречи изменить нельзя»!). В результате оперативных мероприятий злодеи задержаны… с ними проводится следственная работа… ай да начальник УСВИТЛа Филиппов Иван Гаврилович, тебе бы романы писать! «Золотое перо» «Советской Колымы» под скромным псевдонимом «П.» — тоже не промах, но ведь замысел детективной повести этой родился в чекистской черепушке товарища Филиппова!.. Я, чуть-чуть успокоенный, продолжил «игру в ждуна». И — уже в следующем номере местного официоза получил обнадеживающую «добавку», означавшую: «игра» переходит в миттельшпиль. Местные чекисты работали споро, пресса «держала руку на пульсе», взятые работниками Севвостоклага, саботажники являлись не только саботажниками, но и террористами. Это они подготовили нападение на товарищей Павлова и Берзина, чтобы одним махом убрать все руководство Дальстроя»! Ух, злодеи! Товарищ «П» не жалел ли чернил, ни типографской краски, ни причастных оборотов… а под конец «выдал» страшную тайну: особисты УСВИТЛа вышли на след руководителей террористов и заказчиков убийства. Само собой напрашивалось классическое «to be continued» в последней строке, но латинскими шрифтами типография Магадана не располагала и в конце статьи стояло знакомое «П.».

Эх, новости были интересны не только мне! «Сарафанное радио» в местном телогреечном исполнении разносило слухи один другого краше. Пациенты еще больше охрипли от яростных споров: кто же эти таинственные руководители и заказчики? Но, как ни странно, нигде ни словом не упоминалось о потенциальной виновности москвичей. Скорее — наоборот, были намеки на то, что приехавшая бригада помогла своим магаданским коллегам… но эндшпиль не заставил себя ждать. Третий номер газеты буквально взорвал перегретую атмосферу магаданского общества! Как говорится, шах и мат вам, господа московские чекисты! Имелась в «Советской Колыме» даже фотография: москвичи под конвоем вохровцев направляются в подвал. Общественность была возмущена. Особенно, говорят, возмущены были поселенцы, выпущенные Берзиным досрочно и знавшие из газет, что руководители саботажников хотели полностью сорвать работу Дальстроя», а всех, у кого не закончился срок, отправить в другие лагеря.

Так начался эндшпиль.

13

Когда Берзин, наконец, вновь пригласил меня к себе, у него в палате опять гостил товарищ Филиппов Иван Гаврилович. Довольный, как слон после купания. Большое крестьянское лицо прямо-таки лучилось удовольствием. Еще бы: поработал человек!..

После приветствий Эдуард Петрович начал наше «производственное совещание»:

— Итак, Иван Гаврилович, второй раунд в рулетку мы, благодаря тебе, выиграли. Сейчас нужно с этими субчиками поработать, грамотно сшить дело и выслать на материк. Там их, конечно же, быстро освободят большие товарищи, но, чем толще будут наши бумажные турусы на колесах, которые мы здесь накрутим, Сергей, — тем позже за нас смогут вновь взяться большие товарищи! Вы, Сережа, как мы и договаривались, отправитесь в Москву. Хватит нам обороняться! Тут у нас в долговременной игре шансов нету, пора атаковать!

— Паспорт еще не готов, — подсказал я.

— Ничего страшного!.. Иван Гаврилович, я вас сегодня назначил «и. о.» начальника УНКВД по Дальстрою, так что подготовьте документы для приема на службу товарища Фролова Сергея Александровича в качестве стажера. И документы на командировку в Москву в наркомат подготовьте.

— Посылать мальчишку прям в логово зверя? — спросил Филиппов, явно недовольный таким решением.

— Хочешь что-то спрятать, положи на видное место, — сказал Берзин. — Но, вообще, там есть человек, который нам поможет. С ним и нужно будет Сереже выйти на связь.

— Эдуард Петрович, паспорт будет на имя Лев Вячеславович Абалкин, — влез я.

— А почему?

— Не знаю. Показалось: лучше сменить «пароли и явки», информация из больницы вполне может «утечь».

— Ясно. Тогда я пойду. — Иван Гаврилович поднялся, протягивая руку Берзину и, затем, мне. — Жду вас, Сергей… Лев, в Управлении. Просите, чтобы проводили прямо ко мне.

— Теперь, Сергей, смотрите, — сказал Берзин, когда Филиппов ушел из палаты. — На Лубянке вам нужно будет найти Иосифа Илларионовича Никитинского. Служит он в бывшем ГУГБ, но в каком отделе и должность, — не скажу, там все сейчас очень быстро меняется, так что придется поискать его самому. Передадите ему это письмо. — Берзин протянул мне запечатанный конверт. — И, если он скажет, что согласен помочь, передадите вот этот большой пакет. Здесь — мои предложения по развитию Колымы.

— А если не согласится? — спросил я, принимая от Эдуарда Петровича тяжелый прямоугольный сверток.

— Согласится, — успокоил Эдуард Петрович. — Парень из комсомольского набора, идейный. Я с ним познакомился еще в бытность в Вишере. Он тогда работал в Северном ОГПУ секретчиком и я его раз, будучи в командировке, выручил из большой беды, в которую он чуть не попал из-за одной своей ошибки. Он такого не забудет. Если сможет, — поможет обязательно.

— А дальше?

— А дальше вам, Сергей, надо будет «залечь на дно». Вряд ли вас будут сильно искать, но лучше всего до прихода товарища Берии чекистам на глаза лишний раз не попадаться. Найдите жилье в Москве по своему новому паспорту. Деньги у вас есть. На всякий случай Иван Гаврилович передаст вам еще десять тысяч рублей в качестве резерва. Если не истратите, то — передадите Белле Гехтман. А после того, как товарищ Берия придет в НКВД, вы сможете вернуться в Магадан и продолжить работу в УНКВД или в Дальстрое.

Я, как опытный командировочный, уже прикидывал «узкие места» на маршруте. Воспользоваться случаем, чтобы порешать некоторые моменты? Воспользуюсь. Узкие моменты есть.

— Товарищ Берзин, я плохо знал Москву даже в своем времени, а сейчас, наверное, и вовсе ориентироваться там не смогу. Подскажите, где можно в Москве остановиться на первое время. Да и в Хабаровске тоже: историю гостиничного сервиса Хабаровска я не изучал.

— Логично. — Берзин немного задумался. — Сделаем так. В Хабаровске вас поселят летчики, им тоже ночевать где-то надо будет. А вот с Москвой… вопрос сложнее. Возле Киевского вокзала есть новая гостиница «Киевская». До нее легко добраться от Ярославского вокзала на метро до станции «Смоленская», а там километр-полтора пешком через Бородинский мост. Я скажу Ивану, чтобы сделал для вас карту. На линии есть станция «Дзержинского», там — как раз Лубянка.

— А в гостинице будут места?

— Видно, что в командировках вы не в первый раз, — улыбнулся Эдуард Петрович. — Поручу агенту в Хабаровске забронировать на ваше имя номер. Еще вопросы?

— Все понятно. Разрешите выполнять? — Я поднялся.

— У меня еще один вопрос, — остановил меня Берзин. — В вашем настоящем паспорте указано место рождения — город Николаевск-на-Амуре и место жительства — Хабаровск. Но на паспорте царский герб и название страны Российская Федерация. Что произошло в будущем? На нас напали империалисты и захватили часть Советского Союза, создав там марионеточное государство с гербом в виде царского орла? Или даже захватили весь Советский Союз?

— Товарищ Берзин! — печально сказал я. — От международных империалистов мы… а вернее ВЫ, ваше поколение, — отбились. Но вот своих предателей внутри СССР мы вычислить не смогли. Они и уничтожили Советский Союз, превратив его огрызок в капиталистическую РФ.

— М-да!.. — Товарищ Берзин был явно расстроен. — Но сейчас рано об этом говорить. Вот останемся живы, постараемся использовать ваши знания, как нам надо и не надо поступать.

14

Самуил Яковлевич был точен. Ровно на десятый день он появился в моем закутке и принес готовый паспорт. Выданный Льву Вячеславовичу Абалкину, уроженцу села Тарайка Корсаковского округа Сахалинского отдела, 1904 года рождения. Национальность — русский, место жительства — поселок Магадан, социальное положение — служащий, военнообязанный. Холост. Детей, соответственно, нет.

Врачи, наверное, уже мечтали о возможности, наконец-то, избавиться от меня! Поскольку в тот же день мой лечащий врач, тот самый Михаил Степанович (а фамилию я так и не узнал), сделав последний осмотр, сказал, что меня можно выписывать. Мне принесли мою многострадальную горнолыжку и унты. Я собрал вещи. Пошел на выход. Идя через что-то вроде приемного покоя, был остановлен строгой медсестрой, которой понадобились мои фамилия, имя и отчество для записи в журнал. Вот интересно: сколько я лежал, никого ничто не интересовало… а тут, на тебе!.. Ну ладно, назвался прошлыми именем и фамилией. Вернее, будущими, а не прошлыми. С этими путешествиями во времени не разберешься, где что!..

Выйти на свежий морозный воздух было, конечно, приятно, но я забыл спросить, как добраться до Управления НКВД. Придется спрашивать у прохожих. Интересно, кто мне первым встретится? В памяти вертелось дурацкое «гадание»: «Если казак, то к войне, если девица, то к свадьбе…». А если казачка? Или бабка? Однако первой на улице встретилась девушка в форме. Вот и подумай, к чему…

— Простите, — осведомился я, — а как можно пройти к зданию Управления НКВД?

— А вы идите прямо вниз по улице товарища Берзина, потом выйдете на улицу товарища Дзержинского, там увидите лагерные постройки и котельную, повернете налево — двухэтажный деревянный дом.

— Спасибо.

По пути я старался особо не глазеть по сторонам. Но не смог отказать себе в удовольствии осмотреть двухэтажный «дом Берзина» и сделать крюк до входа в знаменитый магаданский городской парк. (Вернее, сохраненный в городе кусочек леса).

Высокое, хоть и только лишь двухэтажное, деревянное нештукатуреное здание барачного типа. На «ресепшене» скучал чекист в форме. Дежурный.

— К товарищу Филиппову? А вы, собственно, кто, товарищ? — с подозрением в каждом слове спросил он.

— Из больницы. Доложите, пожалуйста, Ивану Гавриловичу, он меня ждет.

— Из какой больницы? Психиатрической, что ли? — (Бурча и нескрываемо сомневаясь, дежурный все-таки поднял трубку). — Товарищ капитан госбезопасности, дежурный говорит. К вам здесь товарищ, фамилию не называет, говорит, что из больницы, и вы его жде… — (Он умолк на полуслове и даже подтянулся, будто хотел принять стойку «смирно»). — Так точно! Есть! Ващенко! — (Из комнаты рядом с дежуркой появился еще один «форменный». На этот раз, видимо, — конвойный). — Проводи товарища к начальнику управления.

— Есть. Пройдемте. — (Это уже Ващенко мне).

Мы прошли по коридору и поднялись на второй этаж.

Иван Гаврилович, встав из-за стола, пожал мне руку. Заодно, видимо, решил размять затекшие от сидячей работы плечи.

— Садитесь. — Он указал на стул. Затем вернулся за стол и стал вытаскивать новые свертки и пакеты. — Смотрите, вот этот пакет вы должны будете передать в канцелярию НКВД на Лубянке. Здесь документы, ради которых якобы вы едете в Москву. Содержание документов вам знать не обязательно, не спросят. Но зато вы можете посетить Лубянку несколько раз, потому что могут быть ответы.

Я кивнул.

Филиппов выложил на стол еще один сверток:

— Здесь — одиннадцать тысяч рублей. Эдуард Петрович сказал, что это вам — резерв на всякий случай. Если не потратите, то передадите по назначению, адрес там написан. Вот ваше удостоверение сотрудника УНКВД по Дальстрою. — Он показал он мне «корочку». — Сейчас пройдете к фотографу, конвойный вас проводит, сделаете фото для удостоверения. Завтра заберете и удостоверение, и командировочное предписание. А также — деньги проездные, на проживание и жалование за месяц.

— К чему такой аванс? У меня ведь и так достаточно денег от товарища Берзина.

— Деньги лишними не бывают!.. Дальше. Сейчас вы пойдете в гостиницу, она здесь рядом, на Колымском шоссе. Одноэтажный дом буквой «П». Номера там есть, так что заселитесь на пару дней. Завтра, когда зайдете за документами, я вам сообщу, когда вы вылетаете. Полетите до Хабаровска вместе с почтой. Там вы тоже можете заселиться в гостиницу, экипаж самолета вам покажет, где. Поживете, пока возьмете билет на поезд до Москвы. Вот как-то так… остальное — уже в ваших руках.

— Ясно. У меня просьба. — Я показал на свою одежду. — Нельзя ли мне предоставить форменную одежду, а то в моей горнолыжке в Москве я, боюсь, буду смотреться нехорошо.

— В чем будете смотреться нехорошо? — удивился Иван Гаврилович.

— Ну, костюм рабочий, вроде ватника, только со штанами такими же. — (Расстегнув куртку я продемонстрировал «подтяжки», державшие теплые штаны горнолыжного костюма).

— Удобная форма, — заметил Филиппов. — Надо бы для наших зеков такие пошить. Но вы правы, Сергей… вернее, простите, Лев, — усмехнулся чекист. — Выглядит ваша одежда не по-столичному. Я отдам распоряжение.

— Спасибо. И еще один момент. Есть ли здесь какая-нибудь столовая? Раньше я находился на больничном коште, а теперь придется добывать еду самому.

— Да, конечно, из гостиницы пойдете по Колымскому шоссе к реке, и на перекрестке с Пролетарской будет двухэтажное здание фабрики-кухни. Там можете столоваться.

15

Я лежал на кровати, сытый и чистый. Готовили на фабрике-кухне неплохо. Хотя и однообразно. Правда, я слышал, что вечером кухня переквалифицируется в ресторан. Но меня, как-то не тянуло исследовать особенности здешнего вечернего отдыха. После возвращения из Москвы — конечно, а сейчас… пока не до этого. Зато в баню сходил. (Наверное, я уже привыкаю к пользованию общественными банями. Слабость очень хорошо помогает бороться со стеснительностью, так что в больнице мне было не до реверансов с соседями). И, самое главное, впервые за последнее время мне удалось поиграть на ноутбуке! В номере оказалась настольная лампа, которая… та-дам-м-м… включалась в электророзетку! Адаптер зарядного устройства вполне себе принял электричество из этой розетки. Я зарядил все повербанки, подзарядил батарею ноута и теперь наслаждался вторым «Варкрафтом». Ничего серьезного начинать не хотелось.

В шкафу висела новенькая чекистская форма, которую мне подобрали по распоряжению товарища Филиппова. Удостоверение сотрудника УНКВД по Дальстрою расположилось в портмоне. Я, что называется, был на низком старте. А погонять орков — всегда самый раз!

В дверь постучали. Вот, как всегда, в тот самый момент, когда пара вражеских магов на козлах наслали на моих грифончиков несколько торнадо!.. Пришлось спрятать ноут. Я открыл входную дверь. На пороге стоял летчик. Летчика ни с кем не спутаешь.

— Здравствуйте, — приветствовал меня посетитель. — Тарасов, Дмитрий Николаевич.

— Абалкин, Лев Вячеславович, — протянул я руку. — Проходите.

Надо ж, немолодой уже человек в кожанке и шлеме с поднятыми очками-консервами! Обветренное лицо. Глаза утопают в складках, собранных радушной улыбкой. Жесткая щетка усов. А я слышал, что все летчики в то время были молодыми людьми!

— Я вот чего зашел. — Летчик сразу взялся за дело. — Завтра мы летим на Хабаровск, самолет АНТ-7. Это, конечно, лучше, чем П-5, но и у нас тоже не салон класса «люкс». Отопления нет, так что хотел сказать, чтобы вы как следует утеплились. Какие у вас теплые вещи?

Я открыл шкаф, в котором, кроме чекистской формы и шинели с шапкой, висела моя горнолыжка. Гость с сомнением помял в руке материал куртки:

— Не слишком ли тонкий ватник?

— Нормально, я в буран в нем шел, хорошо и от холода и от ветра защищает.

А вот горонолыжные штаны с подтяжками и унты удостоились похвалы:

— Удобно, как комбинезон.

— Плюс вниз я оставлю майку и штаны. Я всегда так делаю, чтобы не таскать их в сумке.

— Хорошо, на всякий случай возьму вам свитер под ватник. Завтра около обеда будьте готовы, за вами пришлют машину. И постарайтесь с утра поменьше есть и пить. Туалет на борту тоже не предусмотрен.

Проводив летчика, я вернулся к своему «Варкрафту». Бли-и-и-н! Я забыл нажать на менюшку, и орки все это время долбали мою базу. Птичек всех, конечно, уничтожили орочьи маги, но на этом они не остановились и, при помощи орущих огров, принялись за укрепления базы. Бросить этот вариант и перезагрузиться? Но, с другой стороны, не всегда же все идет по плану! Нужно пытаться выплыть и против течения!.. Сняв юнитов, прикрывающих башни на неатакованном входе, я начал выбивать огров, которые гонялись за разбегающимися крестьянами. Внутренние башни методично выбивали огротню, обстреливая со всех направлений, и… забегаю вперед, я все-таки победил. Путем полного исчерпания золота и леса у противников. Но как я это сделал, — память не сохранила. Доигрывал буквально на автопилоте: спать вдруг захотелось с неимоверной силой.

16

Автомобиль подкатил к деревянным, покрытым вагонкой, сараям, снабженным мачтой указателя направления ветра и высоким флагштоком. Сараи здесь, видимо, гордо именовались ангарами, поскольку в одном из их безворотных проемов виднелся биплан с закрытой задней кабиной.

К счастью, регистрацию проходить было не нужно и я, нагруженный своей сумкой, кожаной сумкой для документов и вещмешком с новой формой, сразу направился в обход сараев на летное поле. Вот он, самолет, на котором придется лететь. Обладатель тупой мордахи, увенчанной поверху кружком антенны и остеклением кабины, за которой были видны прямоугольные окошки пассажирского салона. На крыльях расположились два двигателя с большими решетками радиаторов. Под крылом самолета стояли несколько человек, среди которых я узнал товарища Тарасова, он поздоровался со мной за руку. Остальные последовали его примеру.

— Миша, проводи товарища Абалкина в пассажирскую кабину, — обратился к молодому летчику Тарасов, и уже мне: — Там в кабине свитер, наденьте, на всякий случай, вы у нас сегодня единственный пассажир. Остальное все почта.

Протиснувшись вслед за провожатым в заставленную тюками с почтой кабину, на одном из сидений я, и правда, нашел большой серый свитер грубой вязки. По-быстрому сняв куртку и стянув подтяжки, надел свитер и упаковался обратно. Между тем, раздался звук работающего мотора и, выглянув в остекление пассажирской кабины, я увидел вместо винта сверкающий круг. Затем заработал второй двигатель и я, не ожидая указания командира, которого, конечно, не будет, опустился в кресло и привязал к нему свою располневшую от обилия одежды тушку.

Вообще-то летать я люблю, но, честно говоря, не на таких пепелацах. Да и в своем времени моменты взлета и посадки, как наиболее опасные, восторга у меня не вызывали. И, для облегчения сохранения душевного равновесия, я, традиционно, читал юмористический «Дневник тещи» Алекса Экслера. Поскольку телефон я свой полностью зарядил в гостинице и, при этом, у меня не было любопытных соседей, я мог позволить себе не изменять традиции, погрузившись в радости и печали Анжелики Пантелеймоновны с ее сумасшедшей семейкой, состоящей из современной дочки Светки, брутального мужа Пети и банды байкеров, возглавляемой Черепом. Как и всегда, чтение помогло отвлечься от ухабистого руления, разбега, больше похожего на путешествие по стиральной доске, и плавного взлета, похожего на детскую игру «поехали-поехали за спелыми орехами, по кочкам, по кочкам, в ямку — бух». Как бы то ни было, но мы взлетели и я смог бросить прощальный взгляд на стольный град Магадан с его бараками, дымящими котельными и хорошо видимыми с высоты «зонами», увижу ли я его еще раз? Потом самолет вошел в облака, и земля скрылась из виду.

Впрочем, облака остались позади примерно через сорок минут полета, и под крылом поплыло заледеневшее побережье Охотского моря. Временами мы перелетали через небольшие, выступающие в море лесистые полуострова. Но большую часть времени летчики вели самолет вдоль берега, впрочем, оно и понятно, ведь ни ЖПС-а, ни ГЛОНАСа у них нет, как нет и расположенных по маршруту радаров диспетчерских служб управления воздушным движением.

Примерно через 4 часа, когда ноги у меня, все-таки, конкретно задубели, самолет пошел на снижение, и мы благополучно приземлились в первом пункте назначения — Охотске. Впрочем, осмотреть местные достопримечательности не удалось. Прилетели мы уже в темноте и первым делом принялись разгружать и загружать почту. А потом пошли ночевать в какой-то деревянный, продуваемый всеми ветрами сарай. Впрочем, в этом «аэропорту» была-таки буржуйка и сено. Немного перекусив разогретым на печке «сухпаем», мы завалились на боковую, поддерживая по очереди огонь, чтобы совсем не околеть от холода.

17

С восходом солнца наш самолет, продолжил путь к Нелькану, где совершил краткую остановку, пополнив баки топливом, а мою кабину почтой. А вот дальше началось новенькое. Через некоторое время после вылета из Нелькана, наш экипаж вывел самолет в открытое море, оторвавшись от береговых ориентиров и взяв курс на мою «малую родину» Николаевск-на-Амуре. Внизу поплыли торосистые льды с черными полыньями холодной, даже на взгляд, воды. Примерно через полтора часа полета показался большой остров. Облетев его выступающий мыс, мы еще больше часа летели над ледяными полями, после чего бережком добрались до Николаевска, где и приземлились, опять в темноте.

«Малая родина» встретила нас гораздо более гостеприимно, нежели Охотск. После очередной погрузки, когда почтовые завалы в пассажирской кабине приняли угрожающие размеры, на почтовых санях нас отвезли в «номера», бывший «отель du Nord». Наверное, в честь него в мое время главная гостиница Николаевска называется «Север». Так что переночевали мы более-менее комфортно, хотя от «отеля» там, конечно, мало что осталось. По-видимому, здание в основном использовалось как коммуналка в качестве «маневренного жилого фонда». Но хоть тепло и можно спать, не в горнолыжке, и то хлеб.

18

Утром нас ждал последний, самый длительный этап перелета от Николаевска до Хабаровска «по прямой» более 600км. Кажется, я уже начал привыкать к полету на этажерке, не смотря на холод, тряску и болтанку, держался АНТ в воздухе не хуже своих навороченных потомков. По крайней мере, пока. Однако, «Дневник тещи» я успел прочитать полностью еще во время взлета в Николаевске и на посадку в Хабаровске его уже не хватило. Тем не менее, приземлились успешно. И в дальнейшем мне тоже сопутствовала удача. Пока мы с младшими членами экипажа помогали почтовикам перетаскивать тюки с почтой, наш КВС добрался до телефона и выяснил, что в Хабаровске мы вполне можем устроиться с комфортом в гостинице Дальний Восток с хорошими условиями, а не в коммунальном клоповнике «1-ой коммунальной гостиницы».

Это сообщение было встречено курившими вместе с грузчиками на бревне около здания аэропорта авиаторами с восторгом. По словам товарища Тарасова, там даже останавливаются приезжающие в город партийные руководители.

— Вот только, товарищ Абалкин, и цена там не маленькая, — с сомнением посмотрел он на меня. — Потянете ли вы, с командировочных-то чекистских? Или вас забросить в «коммуналку»?

— А, была, не была, один раз живем, — с улыбкой рубанул рукой я, решив, что после такого перелета и перед длинной дорогой до Москвы по железке, имею право потратить немного из берзинской «заначки».

В результате мы загрузились в кузов грузовика и, продуваемые «родным» хабаровским зимним ветром, выехали с привокзальной площадки. Площадью это назвать, конечно, было невозможно. Я не раз, конечно, бывал в хабаровском аэропорту в СВОЕМ времени и понимаю, что в 37-ом году тут может быть что-то по-другому. Но вот выезжали мы, по моим ощущениям, совсем в другую сторону, чем из аэропорта «Хабаровск-новый».

Ба! Да неужели же это наш «Малый порт»? Аэропорт МВЛ, у которого стоял (или стоит, или будет стоять) вертолет, который собирались прихватизировать у нас воротилы (от слова «вор») из Ют-Эйр. Похоже, что «Малый порт» старше своего «старшего брата». Грузовик выехал на проезжую дорогу и шустро покатил, видимо, в сторону города. Через пару минут фары выхватили из темноты строения. Авиагородок? Вроде бы, его начали строить позже. А что там было до этого? Вроде бы, деревня Матвеевка-2-я. А вот и поворот, наверное, на Чернореченское шоссе. Еще через несколько минут пути по пустой заледенелой дороге, по левой стороне фары выхватили какие-то производственные постройки?

— Что это? — спросил я.

— А это мы кирпичный завод проезжаем, — сообщил товарищ Тарасов.

Скоро въехали в городскую застройку. Стали появляться встречные автомобили или телеги. Из знакомых ориентиров я узнал только лишь водокачку у гостиницы «Турист». Самой гостиницы, ясен день, еще не было. Да еще зеленые насаждения парков «Динамо» и «Гайдара» с расположенным перед ними зданием Железнодорожного техникума, в то время Школы военных техников. Когда же проехали площадь Ленина, ландшафты стали уже более-менее знакомы. Да и фонари появились. А вскоре наш автомобиль остановился около здания на пересечении Муравьева–Амурского и Истомина.

19

Ванна! Народ, здесь ванна, да еще и с горячей водой! Я с умилением стою в ванной одноместного номера. Такой же взял себе товарищ Тарасов, а остальные члены экипажа поселились в двухместном. Вы спросите, что ж такого в этой ванной? А вспомните, как часто в наше время средний русский человек принимает ванну? Даже если вы такой же чистоплюй, как ваш покорный слуга, то и в этом случае вы ежедневно совершаете водные процедуры в душе. Во многих квартирах даже уже давно установлены душевые кабины вместо старой ванны, у меня лично — так. Но даже там, где ванны остались, водяные счетчики прозрачно намекают на то, что 200 литров воды за одну помывку — это, по нашим временам, не самая маленькая роскошь. А ведь самый смак — это когда лежишь в ванне и постоянно добавляешь кипяточка, так что двумястами литрами тут уже и не отделаешься. Я лично в последний раз всласть мылся в ванне несколько лет назад в гостинице «Новотель» в Шереметьево, куда меня поселил «Аэрофлот» в связи с отменой стыковочного рейса в ожидании ближайшего самолета на Хабаровск. Так что, думаю, теперь понятен мой восторг от открывшихся возможностей.

Мыльно-рыльные принадлежности быстро перекочевали из сумки на приступочки ванной и я, как в далеком детстве, лишенном приборов учета воды, приготовился насладиться «заплывом», как называла купание моя мама. Впрочем, в теплой ванне я чуть не уснул, сказались две почти бессонные ночи моего перелета из Магадана. Вынырнув очередной раз из теплой неги, я понял, что могу так и совсем уснуть, затопив номер и все другие нижерасположенные номера. Так что пришлось выбираться. Взгляд упал на висящие на змеевике футболку и трико, которые немедленно перекочевали на мое место в ванну. Очень хороший повод их-таки простирать после всех магаданских приключений. Но это все завтра. Добравшись до кровати, я уснул мертвым сном.

Проснулся я поздно. В комнате было уже светло и часы показывали одиннадцатый час. Вот это я прибатонился… Такое со мной редко бывает. Поняв, что я выспался и больше ничего ему не мешает, за меня по-хозяйски принялся голод. Наш сухпай на полет был уже съеден, и надо было срочно что-то добыть для пропитания. Впрочем, внизу гостиницы, кажется, была столовая. Так что вопрос насыщения должен решиться довольно просто. А пока я взялся постирать в ванне свои замоченные вещи. Конечно, без стиральной машинки, или, хотя бы, стиральной доски, которая была у родителей, это было сделать не так просто. Да и командировочный кусочек туалетного мыла был очень мал. Но после примерно получаса усилий штаны и футболка расположились на батареях, как здесь их называют «парового отопления».

И тут встал другой вопрос, а в чем, собственно я буду выходить на улицу? Надевать горнолыжку на голое тело особо не хотелось. Впрочем, появился хороший повод «обновить» мой чекистский прикид. Вытащив форму и шинель из вещмешка, я оделся, поглядывая в зеркало. Глаз, конечно, у товарища Филиппова — ватерпас. Форма сидела хорошо. Как следует перетянулся ремнем с портупеей и показался себе даже стройным. Кобуры не хватает с пистолетом, а ведь мог бы Иван Гаврилович и разрешение на оружие оформить. Но, с другой стороны, ну их нафиг, вояка с меня тот еще. Разве что только попонтоваться.

Мое появление в холле гостиницы в чекистской форме произвело некоторое впечатление. Я подошел на ресепшен и спросил у портье, что-то искавшего под стойкой, нужно ли сдавать ключ от номера, если я иду в столовую. Тот сначала молча протянул из-под стойки руку, а когда я уже хотел вложить в нее ключ, вслед за рукой появился глаз, который немедленно широко раскрылся.

— Да нет, товарищ… начальник — видимо, портье смутила пустая красная петлица кандидата на звание или вообще новая форма чекистов еще была в новинку, вроде бы, эти знаки различия ввели только в текущем году. А, может, портье был из «сидевших». Как бы то ни было, милостиво кивнув, я положил ключ в карман и направился в столовую, изрядно пустовавшую уже в это рабочее время. Так что больше никто особо на меня внимания не обратил. И я смог спокойно позавтракать, любуясь в широкое окно на заснеженный Центральный гастроном, или как он сейчас называется?

20

М-да, а вот для путешествия по морозу чекистская форма не очень подходит. Хорошо, что еще кашне вязанное из будущего нацепил под распашной воротник. А вот уши под шапкой-обманкой отморозить на нашем декабрьском ветру можно очень быстро. Расписания местного транспорта я, конечно, не знал, как и не в курсе был, как ловить таксистов или извозчков. Так что идти на вокзал за билетами до Москвы пришлось пешком. И, конечно, при других климатических условиях прогулка была бы мне в радость. Поскольку я не слишком хорошо знал, как сейчас обстоят дела с движением на будущих бульварах, а ныне на речках Чердымовке и Плюснинке, решил выдвигаться к вокзалу по «Карлухе».

Ба, «Гигант»! Я даже руки, прикрывавшие замерзшие уши опустил, проходя мимо знакомого здания кинотеатра. А я-то думал, что «Гигант» построили годах в 50-х-60-х, не раньше. А он — вот он в 37-ом. Ну, ЦУМ-то я увидеть, конечно, ожидал. Да и будущий Театр Драмы, с будущим кафе «Снежинка», где куча мороженого съедена и нынешним домом НКВДшников тоже. А вот там, где в будущем была «Снежинка», там… магазин спорттоваров. Дальше площадь Ленина, сейчас — Свободы. Горбольница на месте, «Белого дома», мединститута и бывшей/будущей Совпартшколы, конечно же, нет, а вот памятник знаком, но стоит не на своем месте.

Вообще, люди ходят активно, и машины тоже ездят, даже автобус «с носом», а вот извозчиков видел не часто, а телег так и вообще не видел. Может, в город их уже не пускают? Зеленые зоны «Динамки» и парка Гайдара, конечно, знакомы, но ворот с оградами не видать. Да и стадион «Динамо» тоже не виден — ниже он находится, если, конечно, его уже построили.

Следующей знакомой локацией неожиданно стало пожарное депо, а за ним вновь Железнодорожный техникум, правда, без нового корпуса и… нежданчик, двухэтажный! Плохо мы еще знаем историю родного города. В окна первого этажа были видны бритые головы студентов Школы военных техников, выглядывающие, словно скворцы из гнезда, из форменных тужурок, и что-то объясняющий преподаватель. Дальше ничего знакомого до самого вокзала не было, кроме виденной еще прошлым вечером и возвышающейся над застройкой сейчас водонапорной башни на Синельникова.

Значит, надо дойти до нее. Мимо нее должны проходить железнодорожные пути к вокзалу. Так и есть, пути на месте, ориентируясь по ним, я добрался-таки до вокзала. Хоромина, кажется, даже длиннее, чем в будущем. А вот Хабарова с шапкой на голове, а не «в какой руке» — нету, нужно срочно заходить-греться, некогда рассматривать достопримечательности.

После покупки билета я уточнил у кассирши, на каком автобусе я могу добраться до центра города. Оказывается, номеров маршрутов еще нет. Просто указываются конечные пункты. Так что обратно я ехал в автобусе, том самом «с носом» и сохранил свои уши. В гостинице я первым делом отдал летчикам свитер. Потому что они уже завтра собирались в обратный путь. По словам товарища Тарасова, Берзин пошлет их на Анадырь, наверное, до весны. Логично, чтобы никому не проговорились обо мне. Я же собирался провести в гостинице еще один день, который потратил на осмотр достопримечательностей. Так что я позвонил по телефону от портье представителю «Дальстроя» и передал, на какое число бронировать гостиницу.

На следующий день я направился на набережную и в парк. Посетил городской музей, Утес и знакомые еще с детства пушки. Странно было смотреть с утеса и не видеть никаких строений на берегу Амурской протоки. Вроде бы, что-то было в районе РЭБ флота, а дальше такая же пустота, как и на другом берегу. Для вылазки я, конечно, опять надел свою горнолыжку. В ней же и поехал на следующий день, вернее, вечер, на вокзал.