Клетка без выхода

Роман Глушков, 2006

Аферист и налетчик Арсений Белкин привык к рискованной жизни. Однако сюрприз, который судьба преподносит Арсению во время очередного ограбления, выходит за всякие рамки. Получив смертельные ранения, неудачливый грабитель не попадает в тюремный госпиталь или морг, а непостижимым образом оказывается в загадочном мире Терра Нубладо, полностью отрезанном от привычной Белкину реальности и живущем по особым законам, которые показались бы жестокими даже на Диком Западе. Пытаясь найти ответ на вопрос, куда забросила его судьба, Арсений еще не подозревает, что стал пешкой в грандиозной игре, затеянной создателями виртуальной реальности нового поколения.

Глава вторая

— Мистер Мэддок, я вызвал вас, чтобы спросить, почему вы не даете мне исчерпывающую информацию по проекту «Джесси Джеймс». Вы намеренно утаили от меня ряд фактов или просто не сочли важным включить их в свои отчеты?

— Боюсь, я вас не понимаю, мистер Адамс. Все мои отчеты об интеграции Джесси в Терра Нубладо подробны и объективны. О каких фактах идет речь?

— Не стану скрывать: вчера я беседовал с профессором Эбертом, и он рассказал мне кое-что интересное, о чем вы по неизвестной мне причине умолчали. Согласно вашим отчетам, все проходит гладко и исход почти прекратился…

— Так и есть, мистер Адамс.

— Погодите, не перебивайте, Патрик. Да, вы остановили исход, и это похвально. Сэтой точки зрения ваша работа над проектом заслуживает всяческих похвал. Однако вы не докладывали о том случае, когда Джесси заартачился и хотел уклониться от исполнения своих обязанностей. Как вас понимать? Неужели вы сочли этот инцидент несущественным?

— Вот вы о чем!.. Да, подобное и впрямь имело однажды место, но все было улажено в кратчайший срок. Не думаю, что по данному поводу стоило волноваться — обычная техническая накладка, только и всего.

— Позвольте с вами не согласиться, Патрик. Я рад, что вы оперативно нашли управу на строптивца, однако поставить меня в известность было все-таки необходимо. Вы должны осознавать, что, если Джесси решит окончательно и бесповоротно выйти из игры, нам его не удержать. Проект придется закрыть, а это значит, что вложенные в него средства улетят в трубу. Мы понимали, что наши вложения окупятся не сразу, поэтому в первую очередь рассчитывали на стабильность работы проекта. Если вы не можете дать на это гарантий, лучше скажите сейчас. Иначе вам придется держать ответ не передо мной, а перед нашими акционерами.

— В данный момент я не вижу причин закрывать проект «Джесси Джеймс», мистер Адамс. Беря в расчет, что проект не имеет аналогов и нам приходится самим разрабатывать необходимые параметры и стандарты, дела наши движутся весьма неплохо. Акционерам пока не о чем беспокоиться.

— Хорошо, допустим. Но профессор Эберт также сообщил, что Джесси не оставляет попыток докопаться до правды и постоянно пытается проникнуть в библиотеки. Не спорю, любопытство для него вполне естественно, однако вы опять же не ни слова не упоминаете об этом в отчетах.

— Потому что и здесь не вижу причин для беспокойства. В библиотеки нашему правдоискателю проникнуть так же сложно, как выйти за пределы своего мира.

— Эх, мне бы хоть каплю вашего оптимизма, мистер Мэддок! Жаль, не могу позволить себе такую роскошь…

— Элиот Эберт только за тем и приходил, чтобы поведать вам неизвестные подробности из жизни Джесси, мистер Адамс?

— Нет, конечно. Наш темный гений приносил мне свои аналитические выкладки по запросу, которым я озадачил Эберта неделю назад. Касательно того, целесообразно ли начинать эксперименты по адаптации Джесси к условиям Терра Олимпия.

— Переход в Терра Олимпия окажется серьезным испытанием для Джесси, мистер Адамс, и мы с Эбертом уже не раз обсуждали это. Джесси быстро адаптировался в Терра Нубладо лишь потому, что она близка к нашей реальности. Вряд ли у него получится так же скоро привыкнуть к Терра Олимпия, и не факт, что получится вообще. На данном этапе нашего проекта я бы не стал подвергать подопытного столь серьезным психологическим перегрузкам.

— А вот профессор Эберт с вами не согласен, мистер Мэддок. По его мнению, он без труда заставит Джесси чувствовать себя в Терра Олимпия так же комфортно, как и в Терра Нубладо. Ипрофессор готов хоть сегодня доказать это. Дело за малым: Эберту нужно дополнительное финансирование.

— Элиоту всегда не хватает денег на исследования. Похоже, он готов рисковать здоровьем Джесси только ради дополнительной финансовой подпитки своей лаборатории. Вам надо отдавать на растерзание акционерам не меня, а Эберта.

— Про попытку адаптации профессор высказался теми же словами, какими утешали меня вы: у нас нет причин для беспокойства. Явыделю Элиоту половину средств от тех, что он просит. Пусть лабораторная крыса трудится, это в наших же интересах. Ивам, Патрик, необходимо срочно объединить с Эбертом усилия. Он — педант и практик, и ему катастрофически не хватает творческого мышления, как у вас. Профессор перенесет Джесси в Терра Олимпия, а выдумать для подопытного правдоподобную легенду — это уже по вашей части. Язнаю, что Джесси вам доверяет и сегодня вы для него — единственный друг.

— Единственный друг Джесси — это его двустволка. Но вы правы, мистер Адамс: мы с Элиотом Эбертом в ответе за того, кого приручили, так что нянчиться с этим дьяволом — наша святая обязанность…

Заниматься пиратством в Терра Нубладо не возбраняется, как и любой другой антисоциальной деятельностью. В мире Баланса не существует законов, запрещающих выбирать себе род занятий, от простых до уникальных, наподобие создания культа амарго; члены этого экзотического культа часто организовывали в столице грандиозные фестивали, где вручали друг другу награды, типа «пропойца месяца» или «промот года».

Мечтаешь быть пиратом? Будь им! Только смирись с мыслью, что твой авторитет укрепится лишь в узком кругу тебе подобных, а пиратская карьера продлится до того момента, пока ты не затронешь интересы какого-нибудь диктатора. Живущие в постоянной вражде, при пиратских набегах диктаторы объединялись на удивление быстро и давали отпор любому, кто посягал на их собственность. Аналогичная ситуация складывалась с грабителями, наемными убийцами, ворами и прочими, кого плут Белкин считал бы собратьями, а Проповедник относил к помехе, частенько возникающей на пути.

Туманный мир давал право на жизнь всем, кто подчинялся законам Баланса, доверяя обитателям самостоятельно урегулировать между собой отношения. Каждый выживал всеми доступными ему способами — хоть и малоцивилизованные, но предельно честные правила игры. Твоя судьба зависела только от твоих личных качеств и, разумеется, удачи. Деньги, связи и прочая «движущая сила», характерная для развитой цивилизации, здесь помогали лишь отчасти. Зачем давать взятку приближенному диктатора, если ты вправе прикончить его и занять вакантное место?

Я, кажется, слышал, как кто-то сказал «анархия»? В принципе, верное определение, причем в Терра Нубладо анархия действительно являла собой мать порядка. А в роли отца выступал Баланс. Вместе же эта парочка создавала у себя в доме вольготные условия для жизни тем, кто не был слишком притязателен и воспринимал как должное прохладное к себе родительское отношение.

Правда, кое-кто мнил, что эта вседозволенность не имеет границ, и впадал в одержимость Величием. Для таких нерадивых отпрысков Баланса и существовал Проповедник — крепкий отцовский ремень, поучающий остолопов уму-разуму.

Речное пиратство — занятие куда более рискованное, нежели морское. Каким бы широким ни выглядело русло реки, у пирата все равно оставался очень небольшой простор для маневров. Да и удирать груженному награбленной добычей речнику всегда приходилось в жуткой спешке — мерсенарии диктатора легко догоняли нерасторопного флибустьера по берегу на лошадях. И, несмотря на подобный риск, всегда находились желающие взять на абордаж набитые товарами торговые ланчи.

Негоцианты защищались, как могли: нанимали выносливых гребцов, увешивали мачты парусами, закупали безумно дорогие картечницы и мортиры, после установки которых и без того неповоротливые ланчи едва не скребли килями дно. Пираты тоже не оставались в долгу: ставили плавучие заграждения, применяли гарпуны, сети, лодки-тараны, стреляли по торговцам из отобранных у них же картечниц и мортир. В общем, веселая жизнь порой кипела на речных просторах Терра Нубладо.

Рек на туманном материке было предостаточно. Мой путь лежал к самой крупной из них — Пуресе, — берущей свое начало на закованном льдами севере и теряющейся в удушливых болотах безлюдного Юга. Весь год Пуреса держалась довольно полноводной и даже в засушливые месяцы на ней не прекращалось судоходство. Противоположный берег реки даже в узких местах русла всегда скрывался за пеленой тумана. И потому каждый раз, когда я выходил к берегам Пуресы, мне чудилось, будто я заплутал и по ошибке добрел аж до западного побережья, к морю Встречного Ветра.

Сегодня мой маршрут отличался от обычного и я не искал перевозчика, дабы попасть на другой берег. У маленькой деревенской пристани, куда я добрался ближе к рассвету, Проповедника уже поджидала ланча. Согласно плану, с которым намедни меня ознакомил Зануда, мне предстояло совершить путешествие на север, вверх по реке. А насколько оно затянется, зависело от дальнейшего развития событий.

— Вы на редкость пунктуальны, респетадо Проповедник, — польстил мне Инод, капитан и владелец торговой ланчи «Гольмсток», когда я поднялся по сходням к нему на борт. — Мы причалили лишь двадцать минут назад. Маэстро Гвидо поставил нас в курс дела. Я всегда готов услужить Балансу и рад видеть вас на борту «Гольмстока»!

— Странное имя у вашей лодки, — заметил я, пристально взглянув на Инода. Слабый отзвук Мертвой Темы прозвенел у меня в голове. Или это только почудилось? Хотя глаза явно не лгали, а логика уже переставляла местами слоги в названии ланчи. — Что оно означает?

— Никакого секрета, респетадо, — и глазом не моргнув, ответил негоциант. — Так звали породистого скакуна у одного моего хорошего знакомого. Быстрый был конь, словно ветер бегал, клянусь, не лгу! Вот и пришло мне в голову это имя, когда ланчу строил. А что оно означает, этого я вам, респетадо Проповедник, не скажу, потому что сам не знаю.

Отвертелся, значит, хитрая негоциантская морда! Ну да черт с тобой, нет времени освежать тебе память, а иначе ты живо припомнил бы разгадку этого ребуса.

— Разрешите отчаливать, респетадо Проповедник? — услужливо поинтересовался Инод.

— Я больше никого не жду, — проворчал я. Лицемерный владелец этой посудины не вызывал у меня никакого расположения.

Инод понимающе кивнул, после чего замахал руками и принялся громко понукать командой, которая тут же засуетилась, начав готовить ланчу к отплытию.

Меня приняли на борт «Гольмстока» не в качестве пассажира или охранника, хотя капитан и получил в лице Проповедника бесплатный эскорт. Ланча Инода являлась наживкой, а я был крючком, который скрывался в ней. В этом и заключалась моя очередная служба: сидеть в плывущей на север ланче и терпеливо ждать до тех пор, пока нуждающиеся в Откровении сами не пожалуют тепленькими ко мне в руки.

Пиратская шайка Твердолобого Либро уже давно снискала себе грязную славу по всей Пуресе, от севера до юга. И не было бы в этом ничего необычного, если бы слава Либро дозрела до кондиции в нормальный срок — полгода, как минимум. Все скороспелые авторитеты в Терра Нубладо достигались только в состоянии одержимости Величием, а значит, пришла пора напомнить Твердолобому, каким силам он посмел угрожать своей абордажной саблей.

Со слов Гвидо, уже два диктатора разбили кулаки о твердые лбы этой шайки. Сам Либро чуть ли не в одиночку расправлялся с целым отрядом мерсенариев — это подтверждали скитальцы, которые выжили после провалившихся карательных операций. Чертова дюжина одержимых пиратов вот-вот угрожала полностью парализовать главную торговую магистраль Терра Нубладо. Мотаясь на своем катамаране по реке и наводя ужас на порядочных негоциантов, Твердолобый серьезно дестабилизировал экономику центрального региона. На диктаторов, чьи ланчи также подвергались разграблениям, надежды больше не было. Пуреса превратилась в натуральный анклав Дисбаланса; трещину, расколовшую пополам туманный мир. Удар извечно противостоящих нам сил Хаоса был нанесен неожиданно и стратегически выверенно.

Не в меру распоясавшийся Либро поневоле наступал на собственное горло. Чем больше наглел флибустьер, тем меньше торговых ланч курсировало по Пуресе и, следовательно, скуднее становилась добыча. Однако отдельные смельчаки все еще не отказывались идти на риск, пытаясь перевозить товар по реке. На это мы и рассчитывали: одиноко плывущая вверх по течению, груженная под завязку ланча должна была непременно привлечь внимание Твердолобого. Мне же оставалось только не упустить шустрого Либро, вполне вероятно, еще не ожидающего в гости Проповедника.

При хорошем попутном ветре «Гольмсток» мог идти против течения под одними парусами, однако в это утро ветер дул слабый, и Инод рассадил вдоль бортов две дюжины гребцов, нанятых им в прибрежных фермерских поселениях. Гребцы не налегали на весла, лишь вполсилы пошевеливали ими, помогая ветру двигать ланчу вверх по реке. Спешить не следовало, но, плыви мы чересчур медлительно, это выглядело бы подозрительно.

Помимо капитана, основная команда «Гольмстока» состояла из трех человек: двое обслуживали паруса, один периодически измерял глубину лотом-грузилом. Сам Инод нес бессменную вахту у штурвала. Я устроился на корме, под навесом, сев таким образом, чтобы наблюдать за тем, что творится и по курсу, и за кормой.

Инод вел ланчу, не выходя на стремнину и держась ближе к левому берегу, с которого он меня подобрал. Из-за дождя, лившего вчера весь день и половину ночи, туман сгустился, и потому даже ближний берег просматривался лишь нечеткими очертаниями. По нему тянулись беспросветные леса, которые должны были закончиться где-то у фуэртэ Транквило. Туда я планировал наведаться на обратном пути, чтобы встретиться с прорицательницей…

Кассандра Болтливый Язык, прорицательница, о которой в туманном мире ходило столько слухов… Пророчица, которая действительно знала многое об иных мирах, или бессовестная лгунья, обожавшая своими байками пудрить мозги честным скитальцам? Я давно хотел встретиться с Кассандрой, но наши пути, как назло, ни разу не пересеклись. Словно параллельные прямые. Говорило ли это о том, что мы с прорицательницей одного поля ягоды? Вполне возможно. Или это мои покровители препятствовали нашей встрече? И такое не исключено.

Если Квинт прав и прорицательница одержима Величием, значит, она станет первой одержимой в моей практике, с которой мне, вероятно, удастся по-человечески побеседовать. Разговаривать с другими одержимыми бесполезно. До прослушивания Откровения они не хотят этого делать, после — уже не могут. Те редкие случаи, когда мне удавалось перед проповедью обменяться с одержимым парой фраз, ровным счетом ничего не значили. Да и что это были за фразы — сплошная брань и угрозы. Вряд ли безоружная сеньорита Болтливый Язык проявит ко мне агрессию, так что шансы на откровенный разговор с прорицательницей у меня имелись неплохие. Если Кассандра способна без ущерба для себя болтать на Мертвую Тему, то Проповедник с его иммунитетом являлся для прорицательницы просто идеальным слушателем. Главное, не вспугнуть девушку и сразу дать понять, что я ей не враг. А потом уже будет видно, заслужит она проповедь или мы разойдемся полюбовно.

Черт побери, наконец-то в моей загробной жизни появилась цель! Блюсти интересы Баланса — это не цель, а опостылевшая повинность. Идеальный Баланс — утопия, и похоже только один Гвидо верит в него. Я верил в более достижимые вещи, такие, как Истина. Она действительно существовала, но ее требовалось долго и упорно искать. И вот теперь я, кажется, разглядел в туманном мире ориентир для поиска этой неуловимой Истины…

Хлип-хлюп… Хлип-хлюп…

Волны за бортом и весла гребцов нота в ноту повторяли все ту же набившую оскомину однообразную мелодию. Что творилось в этом мире со звуками? Такое впечатление, что Создатель Терра Нубладо отобрал из богатейшей звуковой палитры Вселенной лишь то, что пришлось ему по вкусу. Вкусы же у него оставляли желать лучшего, как и музыкальный слух. Признаю, что в музыке я профан, однако уже долгое время меня обуревали сомнения, что в туманном мире не все в порядке с количеством музыкальных нот. Вероятно, именно по этой причине местные народные композиторы пользовались от силы тремя-четырьмя, а особо одаренные — максимум пятью нотами. Вот и сейчас в песне, что затянули гребцы, была и мелодия, и гармония, но все равно чего-то недоставало. Может быть, души, абсолютно не нужной для музыки загробного мира?

К обеду распогодилось. Туман наконец-то вернулся в норму, рассеялся и отполз обратно, к линии горизонта. Ближний берег теперь просматривался хорошо, дальний как всегда оставался невидимым. За день нам попались на глаза лишь несколько рыбацких ланч, прочий водный транспорт словно вымер. Некогда оживленная торговая магистраль, ныне Пуреса выглядела пустынной и вызывала чувство тоскливого одиночества. И похоже, не у меня одного: дабы разогнать тоску, гребцы тянули одну песню за другой. Не знаю, как Иноду и команде, а мне от таких песен хотелось выброситься за борт. Хоть бы на пелискаре кто певцам подыграл, что ли…

Время, которое в туманном мире вообще не имело привычки бежать, тянулось столь же медленно, как наша ланча. Многое бы отдал сейчас за простую книгу, пусть даже с поэзией, к которой почему-то с детства не питал теплых чувств. Однако ни прозы, ни поэзии в Терра Нубладо никто не документировал. Все истории и стихи переходили из уст в уста, отчего одна и та же популярная байка зачастую рассказывалась совершенно по-разному. Например, легенда о Проповеднике доходила до моих ушей в нескольких вариантах. Единственные книги, которые я здесь видел, были скитальческие путевые блокноты да амбарные книги негоциантов и трактирщиков. И тем сильнее вызывало недоумение наличие в фуэрте Кабеса и других крупных городах библиотек — монументальных зданий, построенных в готическом стиле, попасть куда было еще сложнее, чем в диктаторскую цитадель. Решив как-то наведаться в столичную библиотеку, я был остановлен крепко запертыми массивными воротами, оснащенными солидным врезным замком. На требовательный стук никто не ответил. Имейся у меня при себе воровской инструмент, я бы без проблем вскрыл этот замок — Проповедник знал, как проделывать такие фокусы, от Арсения Белкина. Но из пригодного для взлома инструмента под рукой был только «Экзекутор», использовать который для подобных целей являлось признаком дурного тона. Да и неизвестно, как отреагировали бы горожане на мое поведение. Проповедник, выламывающий дверь в общественное учреждение, — долго бы народ судачил о моей выходке. Поэтому пришлось отказаться от намерений приобщиться к здешней культуре.

Та же ситуация раз от разу повторялась и перед дверьми других библиотек. Видимо, для их посещения Проповедник рожей не вышел. Обидно — не то слово. Меня до сих пор терзало любопытство, кто же ходил в эти практически единственные культурные заведения в Терра Нубладо и за какие заслуги выдавались ключи от них. Даже живущие по соседству с библиотеками горожане затруднялись ответить на этот вопрос…

Фуэртэ Транквило миновали вечером. Инод решил не останавливаться на ночлег в городе, под защитой мерсенариев местного диктатора Фило. Предприимчивый капитан решил, что мое присутствие на ланче позволяет ему сэкономить на охране и аренде причала, и потому необходимость ночевать в городе автоматически отпадала. Я догадывался, что, когда маэстро Гвидо обсуждал с Инодом условия моей поездки, негоциант недолго торговался. Риск путешествия с Проповедником по пиратским территориям компенсировался минимальными издержками и бесплатной охраной. Оставив за кормой пристань фуэртэ Транквило, мы последовали дальше. Мерсенарий, выскочивший на причал при нашем появлении, провожал нас недоуменным взглядом. Похоже, после спада темпа речных перевозок здесь радовались каждому, кто пришвартовывался у пристани.

Инод выбрал для ночной стоянки узкую песчаную заводь севернее города, но, испугавшись посадить «Гольмсток» на мель, бросил якорь, не приближаясь к берегу. Кто желал, мог оставаться в ланче, но все предпочли ночевать на суше, даже несмотря на то, что до нее пришлось добираться вплавь. На «Гольмстоке» остался только вахтенный. Инод и остальные побросали провизию и одеяла в легкий одноместный ялик, а сами прямо в одежде попрыгали за борт и поплыли к берегу. Прихватив «Экзекутор», я последовал примеру команды. Страсть как не тянуло сигать в холодную воду, однако пребывание на шаткой палубе успело мне за день порядком осточертеть. Такой сухопутной крысе, как я, было неуютно пребывать долгое время в неестественной среде.

Одна из странностей, к каким я до сих пор не привык в Терра Нубладо, — это купание. Быстро высыхающая одежда перестала удивлять меня в первые же дни, но купание… Сложно описать ощущения, что испытывал я, плывя к берегу. Воды Пуресы не выталкивали мое тело на поверхность — очутившись за бортом, я словно обрел невесомость и не поплыл, а полетел. Ныряние вообще не требовало усилий — погружение и всплытие давались мне с одинаковой легкостью. Сопротивление воды отсутствовало напрочь, но тем не менее скорость моего плавания напрямую зависела от энергичности гребков и речного течения. Голова шла кругом от подобной алогичности. На вид и на вкус вроде бы обычная вода, разве что чересчур пресная. А как окунешься с головой, начинаются форменные чудеса. Зато какое удобство, если вдруг надумаю утопиться. И камень искать не надо — просто доплыву до дна, улягусь на мягких водорослях, да вдохну полной грудью. Любопытно, удастся ли таким образом провести Баланс, или он успеет бросить мне спасательный круг в виде очередного приступа амнезии?..

Через полчаса на пляже уже пылал костер, а один из гребцов, расставив над огнем треногу, усердно помешивал в котле что-то густое и сдобренное ароматными пряностями. Инод попытался зазвать меня в компанию, но я отказался. За угощением непременно последуют нежелательные расспросы, на которые мне в качестве благодарности волей-неволей придется отвечать. Да и судя по выражению лиц помощников Инода, им не слишком хотелось хлебать из одного котла с Проповедником. Вежливо поблагодарив за приглашение, я сказал, что сыт, после чего удалился от речников и расположился у выхода из заводи — там, где река просматривалась вплоть до границы тумана. Пусть лучше Инод упрекает меня в нелюдимости, чем в халатном отношении к служебным обязанностям. Проповедник не отдыхал — он продолжал нести службу.

Слушая долетавшие от костра разговоры, сдержанный смех и незлобивые перебранки, я постарался вздремнуть — появись на реке подозрительная ланча, скучающий на палубе «Гольмстока» вахтенный обязательно засечет ее. Несомненно, когда речники заснут, он тоже захрапит вместе с остальными — я заметил, что хитрец уже втихаря свил себе уютное гнездышко на канатной бухте — чует, что Инод поленится плыть к нему среди ночи с проверкой! А пока вахтенный маячил на глазах у капитана и поглядывал на реку, я имел право расслабиться. Мне удалось покемарить вполглаза еще в пути, теперь предстояло добавить к дневному сну ровно столько, чтобы грядущей ночью бодрствование не пришлось для меня в тягость.

Первыми угомонились гребцы. Словно по команде, они единодушно поднялись на ноги, отошли от костра и отправились спать. Оседлые всегда и везде старалась придерживаться пусть символического, но распорядка. Подобный консервативный уклад жизни проявлялся у них во всем, поэтому наемные работники из них выходили просто идеальные: дисциплинированные, покладистые и непривередливые. А вот в качестве вояк оседлые выглядели не слишком впечатляюще, хотя когда диктаторы рекрутировали их на войну, они маршировали в бой безропотно. К сожалению, кроме героического фатализма, другими воинскими достоинствами оседлые похвастаться не могли. Рядовой мерсенарий-скиталец стоил в бою полудюжины оседлых рекрутов, а для бойцов вроде Квинта они и вовсе были не противники. На труде оседлых зиждилась экономика Терра Нубладо, а политические игры были всецело отданы на откуп скитальцам. Силы Баланса считали, что так справедливо, и я не видел повода не соглашаться с ними.

Инод еще какое-то время поточил лясы с помощниками, после чего уснули и они. В полудреме я уловил, что беседа у костра стихла, и усилием воли прогнал остатки сна. Настала моя очередь бодрствовать. Впереди ожидалась беспокойная ночь — где-то по реке рыскала на своем катамаране шайка Твердолобого Либро. Если Гвидо снабдил меня достоверной информацией, темнота не являлась для Твердолобого преградой, а следовательно, он мог легко захватить нас врасплох. Мы были не настолько гостеприимны, чтобы дозволить одержимому пирату хозяйничать на нашей ланче. В Терра Нубладо не принято приходить в гости без приглашения, а тем более приходить по ночам. Кто забывал эту старую традицию, тому напоминали о ней в убедительной форме. Проповедник обязан был предъявить Твердолобому последний решительный довод в том, что Либро зарвался. Сам одержимый этого, к сожалению, не понимал…

Благодаря туманному горизонту рассветы и закаты в Терра Нубладо не выглядят столь впечатляюще, как, например, на Лазурном побережье Средиземного моря. Вечером солнце растворяет свой багровый диск в тумане, а утром просто выныривает из белой пелены с противоположной стороны света. Обычно я глядел на эти каждодневные природные явления равнодушно, но сегодня рассвет пробудил во мне радость. Прежде всего он известил нас о том, что ночь прошла спокойно, а днем любые неприятные сюрпризы воспринимаются уже не так болезненно. По крайней мере, к визиту негодяев это относится.

Отплывали, как и планировалось, с первыми лучами солнца. Впереди предстоял еще один день речной прогулки для меня и рутинной работы — для остальных. Однако не успела на мне после возвращения на «Гольмсток» просохнуть одежда, а гребцы, разминая плечи, только-только закрепили в уключинах весла, как вдруг на фоне тумана, со стороны фуэртэ Транквило, показалось темное пятнышко.

По Пуресе двигалась ланча, и все бы ничего, только неслась она против течения с умопомрачительной скоростью. О двигателях в Терра Нубладо пока слыхом не слыхивали, даже о паровых, а чтобы развить такую прыть на парусе и веслах, требовался сильный ветер, прочные огромные паруса и команда, сплошь состоящая из олимпийских чемпионов по академической гребле. Неизвестно, кем являлись гребцы на той посудине, но паруса на ней стояли стандартные, а ветер в это утро дул умеренный.

Мы не отрываясь следили за приближающейся ланчей. Даже невозмутимые оседлые привстали со скамеек и тревожно всматривались в даль. Вскоре стало понятно, что лодок в действительности две и движутся они, скрепленные между собой, под одним парусом. Гребцы катамарана работали веслами в неимоверном темпе, отчего, казалось бы, не слишком быстроходная посудина рассекала речные волны словно, торпеда.

И эта «торпеда» шла прямиком на «Гольмсток»!

— Либро! — заскрежетал зубами Инод. — Нам не успеть выйти из заводи! Он запрет нас здесь, как в бутылке!

— Вот и отлично, — ответил я и, поймав удивленный взгляд капитана, пояснил: — Оставайтесь на месте и никуда не бегите. Горловина у нашей «бутылки» узкая — помнишь, ты еще боялся вчера, что мы в нее не протиснемся? Катамарану сюда и подавно не проникнуть. Либро бросит его у выхода и снарядит к вам сухопутную делегацию. Это разделит и ослабит его силы.

— Что вы задумали, респетадо?

— Разыграю с Твердолобым партию в калибрик… Теперь попрошу внимания! — Я повысил голос, дабы меня расслышали все находившиеся в ланче. — Плывите на берег, разбегайтесь кто куда и прячьтесь! Никакого геройства — помните, с кем имеете дело! Не бойтесь, когда я начну проповедь, Либро станет уже не до вас. Если мне повезет, ваше добро останется невредимым, если нет — вам все равно не уберечь его. Вы окажете мне неоценимую услугу, если сделаете все как я сказал! Поторопитесь! Удачи, респетадос!

После этих слов я перемахнул через борт и поплыл обратно к берегу.

— И вам удачи! — крикнул мне вслед Инод. — Мы постараемся!..

Выйдя из воды, я не стал задерживаться на пляже, а, пригнувшись, припустил со всех ног к зарослям кустарника. Они обрамляли песчаную заводь и доходили вплоть до берега Пуресы. К берегу я под прикрытием растительности и направлялся. Скинув плащ и шляпу, чтобы не цеплялись за ветки, я добрался до побережья в ту минуту, когда катамаран Либро перекрыл «бутылочное горлышко». Пираты бросили якорь аккурат напротив выхода из заводи. Я выбрал себе наблюдательную позицию и залег, выжидая подходящего момента. Пока что мой расчет был верен: Твердолобый не рискнул загонять катамаран в узкую протоку и теперь наверняка готовился к высадке. Я полагал, что на борту пиратской посудины останется не больше трех человек, в то время как подавляющая часть «чертовой дюжины» пиратов отправится на «Гольмсток» во главе с капитаном. Хотелось надеяться, что негоциант крепко усвоил мои рекомендации, будет паинькой и не ввяжется в драку — о Твердолобого обломали зубы мерсенарии двух диктаторов, куда уж до них Иноду со своей командой.

Воздух содрогнулся от грохота, а палуба катамарана окутались густым дымом. Я вздрогнул — стрельба из мортир по мирным торговцам не входила в мои прогнозы. Инод и его экипаж, уже покинувшие ланчу, но еще не успевшие разбежаться, попадали на песок и закрыли головы руками.

Леденящий кровь свист снарядов продолжался лишь пару секунд. Твердолобый палил не в «Гольмсток» или в его команду — это была лишь психологическая атака. Два снаряда — судя по всему, простые болванки — один за другим упали в воду, не долетев до ланчи Инода. Высокие, едва ли не выше мачты, фонтаны брызг взметнулись в воздух. Демонстрация силы вышла убедительной. Не успели еще брызги окатить корму «Гольмстока», а его команда уже скрылась с пляжа, треща ветками кустарника и унося ноги подальше от берега. Трудно сказать, чьим советам следовал Инод — моим или инстинкта самосохранения, — но в том, что он уже не ринется в бой, я был уверен…

Я чуть было не присвистнул от восхищения, когда увидел, каким лихим манером пираты высаживаются на берег. Это представление могло бы даже сэкономить Либро потраченные на запугивание снаряды. Такие акробатические выкрутасы нагнали бы на торговцев страху не меньше, чем пушечная стрельба. Катамаран стоял на якоре приблизительно в десяти метрах от берега. Пираты и сам Твердолобый, узнанный мной по приметам, просто перепрыгнули этот промежуток, оттолкнувшись от борта, пролетев над водой и приземлившись в прибрежный песок. Одиннадцать головорезов вели себя, словно цирковая труппа гимнастов, что решила сорвать первые аплодисменты эффектным выходом на арену. Правда, аплодировать шайке Твердолобого было уже некому, а я, хоть и был восхищен мастерством одержимых артистов, от аплодисментов воздержался. Либро — статный гигант с длинными, собранными в хвост волосами, исполосованный шрамами и изрисованный татуировками, — громогласно расхохотался и компанейски хлопнул по плечу ближайшего товарища, уже не столь внушительного в сравнении с капитаном. Сошедшие на берег пираты поддержали главаря таким же громким хохотом. Не разделяла общего восторга только оставленная на катамаране парочка канониров: они потребовали от собратьев бросить валять дурака и побыстрее приниматься за дело.

Флибустьеры не спешили — брошенный «Гольмсток» уже принадлежал Либро со всеми потрохами. Запуганная до смерти команда негоцианта разбежалась в панике, побросав все в надежде, что грабители оставят им хотя бы ланчу. Взяв оружие на изготовку — револьверы, четырехствольные пистолеты, карабины и дробовики, — Либро со товарищи направился к «Гольмстоку». Одиннадцать пиратов шли в полный рост, не таясь — именно так ходят по своим владениям наделенные властью диктаторы. Кем мнил себя Твердолобый, неизвестно, но его ничуть не беспокоило, что бегство команды «Гольмстока» могло быть инсценировано, а в прибрежных кустах пиратов уже давно поджидала засада мерсенариев. Вряд ли Либро не предвидел этот вариант. Но одержимые не проявляли беспечность, они просто-напросто не боялись ни засад, ни других сюрпризов. Пираты шагали к добыче, и мгновенная смерть ожидала любого, кто вознамерился бы встать у них на пути.

Я тоже не собирался совершать такой самоубийственный поступок. Тринадцать агрессивных и хорошо вооруженных одержимых — давненько мне не приходилось сталкиваться со столь серьезной угрозой. Уже случалось, что при большом количестве «паствы» мои проповеди затягивались на несколько дней, а то и неделю. Иногда одержимым удавалось удрать от меня, и я пускался в погоню, бегая за ними как угорелый; иногда приходилось отступать самому, чтобы зализать раны. Но не было случая, чтобы я не доводил проповедь до конца.

Я планировал для начала отрезать Твердолобому путь к отступлению, а уже потом заняться им и его сворой. Мне действительно предстояло сыграть с Либро партию в калибрик, правда, начнется она не по правилам — со столкновения массивных фигур и при солидном перевесе одной из сторон.

Что ж, противник вывел свои фигуры на позиции, теперь подошел черед делать ответный ход…

Оставленные на катамаране пираты перезарядили мортиры и замерли возле них, прикрывая ушедших к «Гольмстоку» товарищей. Я же тем временем прокрался вдоль берега вверх по течению — туда, где заросли подступали вплотную к реке, — нырнул и поплыл под водой к пиратскому судну. Точнее, даже не поплыл, а, сберегая силы, отдался воле волн, которые никак не могли пронести меня мимо широкого катамарана.

Для пущей устойчивости «Рабиосо» — так называлось пиратское судно, — вся его артиллерия располагалась на палубе, что соединяла две ланчи в катамаран. Сами ланчи предназначались в основном для складирования награбленного товара. Поэтому шайка и пользовалась катамараном. Обычная ланча никогда не вместила бы столько добра, сколько стало доставаться Либро с приходом к нему феноменального везения.

Упершись руками в скользкие доски и нащупав выступ, за который можно было уцепиться, я осторожно высунул голову на поверхность и отдышался. Сейчас канониры не могли меня заметить — я вынырнул аккурат промеж ланч, под соединяющей их палубой. Палубные доски были подогнаны друг к другу не слишком плотно, и в щели между ними я имел возможность следить за обоими пиратами. Они продолжали находиться возле орудий и скорее всего будут торчать там до тех пор, пока Либро не подгонит сюда «Гольмсток» для перегрузки добычи. У меня еще имелось в запасе время, но медлить все равно было нельзя.

Вынырнув, я едва не стукнулся затылком о расположенный под палубой поворотный механизм мачты. Для его обслуживания в настиле был пропилен небольшой люк, которым я и воспользовался для проникновения на борт «Рабиосо». Люк размещался у подножия мачты, то есть прямо посередине палубы, а значит, мне предстояло выбирать, кем из канониров заняться в первую очередь. Использовать «Экзекутор» я не мог: во-первых, после купания требовалось несколько минут для просушки патронов, а во-вторых, было рановато привлекать внимание Твердолобого.

Я подтянулся на крепежной распорке и прильнул глазами к щели в люке, оценивая ситуацию. У канонира, который обслуживал кормовое орудие, на поясе болталась кобура с револьвером. Второй был вооружен карабином, прислоненным к борту в двух шагах от пирата. Головорез с револьвером выглядел проворнее, к тому же он стоял к люку боком, а его товарищ — спиной. Проблема выбора приоритетной атаки отпала сама собой.

Набрав в рот воды, я плюнул ею на петли люка, дабы те не скрипели, подождал несколько секунд, после чего быстро, но без стука, распахнул люк и мягко, по-кошачьи выскочил на палубу. На меня падала тень от паруса, что также способствовало маскировке. Время раздумий закончилось, теперь все решали скорость и выверенность действий…

Ощущаю себя охотящейся пантерой… Четыре шага до первого одержимого, четыре быстрых бесшумных шага… Я понемногу забираю вправо — атаковать необходимо не с бока, а со спины. «Экзекутор» оставлен мной у люка, поэтому руки совершенно свободны. План атаки определен, и даже если жертва начнет дергаться, он не изменится. А жертва непременно забеспокоится — пусть я и предельно осторожен, не заметить меня трудно. О втором одержимом я на несколько секунд забываю — если все пройдет как надо, он так и останется стоять спиной ко мне. Если нет — пока развернется на звук, пока осознает, что происходит, пока подберет карабин… В любом случае я окажусь возле него вовремя.

Канонир у кормового орудия замечает меня боковым зрением, когда я нахожусь от него в двух шагах. Рука канонира устремляется к револьверу… Проворный малый, надо отдать ему должное. Он успевает ухватиться за рукоятку, однако моя левая ладонь ложится поверх его руки и не позволяет выхватить оружие из кобуры. Правой рукой я затыкаю одержимому рот и крепко прижимаю к себе. Ухо пирата оказывается в паре сантиметров от моих губ…

— Воздаяние четыреста сорок три открыто! — произношу я быстрым шепотом. Одержимый хочет вырваться из моих объятий, но после первых же слов Откровения дыхание его перехватывает, словно он получает удар под дых. Глаза пирата едва не вылезают из орбит, а тело бьется в судорогах. Я крепче прижимаю собачку бойка его револьвера, поскольку одержимый может конвульсивно нажать на спуск.

Пока все идет как положено. Проповедь начата, и реакция «пациента» вполне нормальная. Завершить Откровение можно и позже — вмиг утративший волю одержимый будет пребывать в таком состоянии сколь угодно долго. Однако оружие у него надо от греха подальше отобрать.

Я отнимаю у пирата револьвер, а его самого роняю на палубу, пнув под сгиб колена. Этот противник мне больше не угрожает. Сейчас он балансирует между жизнью и смертью — именно так я называю состояние одержимого в момент проповеди. В какую сторону затем сместится баланс, решать опять же мне. Но чуть позже, поскольку меня уже поджидает следующий «пациент», внимание которого привлекает звук упавшего на палубу тела…

Теперь расстояние до жертвы в два раза больше — восемь шагов. Но на практике получаются все десять. Заметив, через какое плечо начинает поворачиваться на звук канонир носового орудия, я изменил вектор атаки и стал подкрадываться к жертве таким образом, чтобы все время держаться у нее за спиной. Получалась не прямая, а огибающая мачту дуга, зато тень от паруса снова пришла мне на выручку. Второй канонир вовсе не обнаружил угрозы; все, что он успел, так это окликнуть лежащего без чувств товарища. После чего поперхнулся собственным криком и забился в конвульсиях, будто я не шепнул ему на ухо слова Откровения, а ошарашил электричеством…

— Воздаяние четыреста сорок четыре открыто! Внемли Проповеднику, одержимый Величием! Ощути истинную силу Баланса! Покорись его воле и вернись в этот мир кротким и полностью прощенным! Изгони из себя мятежный дух Дисбаланса! Он толкает тебя на неверный путь, умножает скорбь и разрушает твою жизнь. Сорви пелену с глаз, ужаснись плодам своих деяний и прими Воздаяние! Баланс милостив! Он прощает тебя и дает последнюю возможность изменить свою судьбу к лучшему и вернуть уважение братьев твоих! Слова Откровения просты, но именно в простоте их несокрушимая сила! Прислушайся к ним, одержимый, ибо, не сделав этого, ты будешь отвергнут Балансом и никогда не вернешься под его покровительство…

Усмиренный во мне бунтарь Арсений Белкин всегда удивлялся, каким образом Проповеднику удается без запинки выдавать на-гора подобный бред. Слова вырывались из меня бешеной скороговоркой, я едва успевал их осмысливать. Белкину на трезвую голову такое на ум точно бы не пришло. С Откровением я буквально преображался, даже мой голос менялся до неузнаваемости, становясь холодным и отстраненным, почти механическим. В преображенном Проповеднике уже мало оставалось и от скитальца Терра Нубладо, и от прежнего человека. Если честно, я даже побаивался себя в новой ипостаси. Неконтролируемая речь — еще куда ни шло; меня беспокоило, как бы однажды она не перешла в неконтролируемые поступки.

Но удивляться здесь было бы нечему. Как говорил маэстро Гвидо, Откровение было ниспослано мне вовсе не для личного пользования, наоборот — это я придавался в услужение Откровению. И если в ходе следующей проповеди силы Баланса потребуют, чтобы Проповедник прошелся перед одержимым на голове, не сомневайтесь: пройдусь, никуда не денусь, пусть отродясь не занимался циркачеством. Не хочешь — захочешь, не можешь — помогут… Впрочем, далеко не все так плохо, как кажется. Обидно быть простой марионеткой, а участь избранной марионетки все же более почетна.

— Воздаяние четыреста сорок четыре закрыто! — доложил я не то силам Баланса, не то оставленному в покое бывшему одержимому. Сейчас в ногах у меня валялся и приходил в чувство обычный человек. Внешне он ничем не отличался от прежнего одержимого, однако взгляд его уже не пылал огнем презрения, характерным для всех одержимых Величием. Человек зябко дрожал и больше не намеревался оказывать сопротивление. Пользы от него пиратам, как от вояки, отныне было мало. Любой из оседлых легко одолел бы его даже на кулаках. Деморализованный флибустьер отлично понимал это и потому вел себя тише воды ниже травы.

Избавленному от одержимости давался второй шанс начать жизнь заново и вновь заработать уважение, выбрав себе занятие по душе. Вплоть до того же самого пиратства, но по законам Терра Нубладо. Воздаяние, которого так испугался самоубийца Кастор, возвращало одержимого к некой точке отсчета, лишая его физических сил, воли и как следствие этого — авторитета. Баланс забирал у провинившегося перед ним скитальца все, кроме жизни, но на фоне утраченного он лишь сильнее начинал дорожить оставшимся богатством.

Грубо оттолкнув пирата, я отнял у него винтовку, а затем поспешил к его бьющемуся в судорогах товарищу. «Четыреста сорок третий» срочно нуждался в душеспасительных словах Откровения. Я еще не подозревал, какие именно слова скажу этому человеку, но знал — как только я открою рот, дабы завершить проповедь, слова сразу отыщутся. Любопытно, испытывают ли аналогичное озарение священники моего родного мира, когда проповедуют перед паствой? Или столь всепроникающее вдохновение присуще лишь тому, кто не верит, а действительно знает, что он является рупором высших сил?

Удачным выдалось начало для тяжелой проповеди, однако мой первый ход в этой партии еще не закончен. Я захватил «Рабиосо» и теперь собирался использовать трофейное судно для реализации дальнейших планов.

— Поставьте парус и можете проваливать! — приказал я едва оклемавшимся пиратам. Ни один из них не посмел мне перечить. Двигаясь словно сомнамбулы — сказывалось-таки моральное и физическое истощение после Воздаяния, — «амнистированные» взялись поднимать спущенный парус, а я тем временем выбрал якорь. Вялый ветер кое-как расправил и надул парусину, и снявшийся с якоря «Рабиосо» двинулся вдоль берега, постепенно удаляясь от заводи. Выполнившие приказ пираты попрыгали за борт, доплыли до мелководья и кинулись к ближайшим кустам. Возвращаться к Либро после такого прокола они, естественно, не собирались.

Без поддержки гребцов «Рабиосо» будто сам избавился от одержимости. Теперь катамаран еле-еле справлялся с течением, не в пример тому, как стремительно он блокировал выход из заводи. Планируй я бегство, курс против течения явился бы крайне неудачным вариантом. Проще было бы удирать в сторону фуэртэ Транквило. Я мог и сейчас пустить катамаран в том направлении, однако тогда пираты бросились бы в погоню на «Гольмстоке» и это не позволило бы мне использовать против них палубную артиллерию — топить ланчу Инода я не имел права. Двинув под парусами против течения с малой скоростью, я рассчитывал на то, что одержимые решат догнать убегающий «Рабиосо» по берегу. Тут-то и настанет мой черед делать следующий ход в этой партии…

Пока одержимые не объявились, я проверил артиллерию и, к своему удовольствию, обнаружил в ящиках с боезапасом снаряды со шрапнелью. Перезарядив обе мортиры, я подобрал просохший «Экзекутор», заткнул за пояс трофейный револьвер, положил под руку карабин и притаился за мачтой. Выходить на позицию к орудию было рановато — ребята Либро глазастые; заметят на палубе Проповедника и уже не полезут в бой очертя голову. Тогда моя контратака утратит внезапность. А так пусть думают невесть что о сбежавшем «Рабиосо» — все равно об истинной причине его бегства пиратам не догадаться.

Неприятный сюрприз ожидал Либро и компанию: пока одно богатство шло шайке прямо в руки, другое, давно принадлежащее ей, вдруг исчезло. Поэтому томиться в ожидании мне пришлось недолго. Ребята Твердолобого быстро заметили пропажу «Рабиосо» и высыпали на берег, не успел еще катамаран отдалиться от заводи. Прибежали не все — я насчитал только семерых. Сам Либро с тремя пиратами остался у «Гольмстока», переложив проблему на плечи соратникам. Видимо, Твердолобый счел ее несущественной и решил не отвлекаться от исследования захваченной ланчи. Опрометчивое решение капитана флибустьеров в конечном итоге и упростило мне проповедь.

Дни Либро были сочтены в любом случае. Однако, не раздели Твердолобый силы, бегать бы ему на воле еще неделю-другую — задачку мне подбросили не на день работы, это точно. А так все утряслось за какие-то четверть часа, правда, ради этого пришлось изрядно попотеть. У меня было достаточно информации о Твердолобом, чтобы вычислить, каким «букетом заболеваний» страдают он и его шайка: нечеловеческие сила, быстрота и меткость, а также феноменальная живучесть, что позволяла одержимому вести бой даже будучи пронзенному насквозь или лишенному конечности. К живучести прилагалось ускоренное восстановление здоровья. Смертельные раны у таких одержимых затягивались буквально на глазах, что делало эту категорию приверженцев Дисбаланса практически неистребимыми.

Мне уже доводилось читать проповеди одержимым со сквозными дырами в головах, что не мешало этим скитальцам находиться в полном сознании и бранить меня на чем свет стоит. Раньше Арсению Белкину такое могло лишь присниться в кошмарах. В Терра Нубладо подобные ужасы являлись пусть из ряда вон выходящей, но реальностью. Попадания ружейных пуль четвертого калибра казались для этих одержимых лишь крепкими кулачными ударами, и потому больше всего надежд я возлагал на шрапнель — для неистребимого она была равносильна удару уже не кулаком, а как минимум лошадиным копытом. Однако следовало помнить, что в запасе у меня всего два выстрела, произвести которые было необходимо один за другим — если пираты мгновенно сориентируются в обстановке и рассеются по берегу, пользы от шрапнели будет мало.

Преследователи бежали вслед за катамараном и выкрикивали имена товарищей, которые должны были оставаться на борту «Рабиосо». Я не высовывался, дожидаясь, пока семерка пиратов войдет в реку. Теперь им было сложно допрыгнуть до катамарана с берега — «Рабиосо» отнесло от него на порядочное расстояние.

Проклиная бесследно сгинувших канониров, пираты гурьбой ринулись в воду и поплыли на перехват собственного судна. Судя по угрожающим воплям, прошляпившей катамаран парочке лучше было бы вообще не показываться приятелям на глаза.

Едва последний из семерки пустился вплавь, я покинул укрытие, подскочил к кормовой мортире, навел ее на группу пловцов и рванул спусковой рычаг…

Чем хороша корабельная артиллерия, так это своей недюжинной мощью. В отличие от своих сухопутных аналогов (за исключением громоздких осадных орудий), призванных выкашивать пехоту и конницу, корабельные мортиры прежде всего предназначались для разрушения деревянных судовых корпусов. Шквал шрапнели, который вмиг очистил бы палубу того же «Гольмстока» от такелажа и живой силы, накрыл барахтающихся в воде пиратов, будто пригоршня гальки — стайку водомерок. Шрапнель вздыбила воду и изрешетила плывущих первыми одержимых, поотрывав кое-кому их них конечности, а одному даже снесла голову. Замыкающие команду пловцы от неожиданности прекратили грести и забарахтались на месте, чем только упростили мне наведение носового орудия, до которого я добежал, едва смолкло эхо первого выстрела.

Уцелевшие одержимые хотели кинуться врассыпную, но не успели выплыть из зоны поражения смертельного града, что повторно обрушился им на головы. Снова вода вскипела бурунами — так, словно на дне реки в этот момент проснулся вулкан…

Внушительными пушками разжился в свое время Либро; явно реквизировал их у диктаторских мерсенариев — простым негоциантам вряд ли кто-то продал бы такую артиллерию. Отведавшие шрапнели, искалеченные и оглушенные, пираты покачивались на волнах, окрашивая воду кровью. Было чертовски жаль, что враг разделил силы — зарядов двух мортир с лихвой хватило бы, чтобы утихомирить всю шайку Твердолобого, бросься она за мной в полном составе. Рассчитывать на пушки было уже нельзя. Везение не бесконечно, и теперь Либро не допустит ошибки, ринувшись в лобовую атаку на собственную батарею.

Я понятия не имел, сколько у меня в запасе времени до прибытия Твердолобого и остатков его банды. Однако было совершенно очевидно, что извлечь пострадавших из воды и прочесть им проповеди я не успею. Впрочем, двум пиратам проповедь была больше не нужна. Откровение не воскрешало безголовых, так что эту парочку следовало списывать в разряд неизбежных потерь. Отращивать головы одержимые, к счастью, тоже еще не научились, а вот воевать без руки или ноги для них — явление привычное. Но пока пострадавшие пребывали в шоке, можно было оставить их в покое. Мне требовалось хорошенько подготовиться к встрече с целыми и невредимыми пиратами, а не отвлекаться на их собратьев, временно выведенных из строя.

Я возвратился на корму и вывернул штурвал в сторону берега. Катамаран навалился на правый корпус, после чего на всей скорости, что ему удалось набрать, вылетел на прибрежную отмель и зарылся в песок. Меня швырнуло грудью на штурвал, и только благодаря этому я устоял на ногах.

Плаванье выдалось коротким, но захватывающим. За какие-то десять минут мне довелось побывать в ролях капитана, канонира, а если вспомнить, как я проник на борт, то и пирата тоже. Я с детства обожал читать Сабатини и Стивенсона и потому мог полагать, что в это утро воплотил в реальность некоторые свои детские фантазии.

Я планировал, что мне все-таки хватит времени перезарядить носовую мортиру, которая была нацелена на берег, однако скорое появление врага скомкало все планы. О перезарядке пришлось забыть — четверка одержимых приближалась чересчур резво. Гигант Либро угадывался издалека. Он рассредоточил пиратов по берегу, заставив их выстроиться в редкую дугообразную цепь. Правофланговый атакующий пробирался уже по кустам, левофланговый хлюпал сапогами по мелководью, а сам Твердолобый, направив фланги вперед, продвигался по центру. Флибустьеры отрезали мне пути к отходу, намереваясь не дать покинуть «Рабиосо».

Четверо одержимых на одного Проповедника — это уже не тринадцать, как перед началом игровой партии. Такой расклад был для меня привычным, и если кому следовало сейчас задуматься о бегстве, то точно не мне.

Бой на короткой дистанции — проксимо-бой, — помог мне снискать добрую половину моей жуткой славы. Квинт преувеличивал: я не имел права претендовать на титул «маэстро» в этом специфическом ремесле, потому что никогда ему не обучался. Как и Откровение, искусство стрельбы было привито мне с первой минуты загробной жизни, и это выглядело несправедливо по отношению к тем маэстро проксимо-боя, которые учились ему долгие годы. И хоть пока мне не доводилось тягаться с этими скитальцами в бою, кое-кого из них я изредка встречал. После чего воздавал хвалу Балансу, что эти крутые ребята не заставляли меня отстаивать титул, доставшийся мне по неизвестно какому праву.

Я спрыгнул прямо в воду, благо глубины за бортом было всего по пояс. Обманные маневры и погони остались позади, пришла пора окончательно выяснить, на чьей стороне правда. Проповедник принимал условия игры, поскольку именно к такой расстановке фигур на поле он и стремился. И пусть Либро разыгрывал эффективную комбинацию, он был не первый, кто на моем веку использовал подобную тактику. Вогнать меня в смятение у Твердолобого не вышло при всем старании.

Пираты ничуть не удивились, опознав в противнике мою одиозную личность, а значит, они заранее догадались, кому хватило смелости бросить им вызов. Для кого-то этой догадки вполне хватало, чтобы отказаться от сумасбродных поступков и дать деру, но не для Твердолобого.

— Эй ты, кусок дерьма! — обратился ко мне Либро. Пираты сбавили темп, но продолжали выходить на позиции, держа меня на прицеле. Я выбрался из воды и теперь шел им навстречу, переложив штуцер на сгиб локтя и делая вид, что игнорирую врагов, подкрадывающихся с флангов. Мое поведение выглядело чересчур самоуверенным, но это была иллюзия — я прекрасно видел всех противников на берегу и не переставал следить за их действиями. — Да, ты, гребаный мудак этого гребаного мира! Говорят, тот, кто тебя прикончит, отхватит шикарный приз! Мы в курсе, что тебе, как и нам, плевать на гребаную Мертвую Тему, поэтому спрашиваю прямо: кто ты такой и чего добиваешься?

«Гребаный мудак» — давненько же я не слышал этого эпитета, ласкающего слух ностальгическими нотами! Но впадать в ностальгию я не собирался. Как и отвечать на вопросы Твердолобого. Однако Либро не унимался:

— Ты резидент «Терра» или всего лишь высокоразвитая кукла? Нет, вряд ли ты — кукла! За тобой явно стоит кто-то из ветеранов, нанятых «Терра»! Конечно, кто же еще это может быть! Сколько тебе заплатили, продажная тварь?

Опять эти обвинения в неизвестных грехах, которых я не совершал! Естественно, за службу мне платили, и неплохо, только кого я при этом продавал? Одержимых? Так ведь я никогда и не выступал на их стороне!

— Предатель! — продолжал неистовствовать Твердолобый. — Дай только узнать твое настоящее имя — я опозорю тебя перед всем миром!..

Одержимые ждали не дождались, когда я с ними заговорю. Хрестоматийный прием промышляющих гоп-стопом налетчиков против не слишком пугливых жертв: стоит только мне втянуться в разговор и рассредоточить внимание, как это тут же послужит ублюдкам сигналом к нападению. Либро старательно заговаривал мне зубы, я же пропускал его грозные речи мимо ушей, будучи уверенным, что, как только открою рот, сию же секунду стану трупом. Схватки уже не избежать, только она обязана начаться, когда я того захочу. Пока же я планомерно выдвигался на оптимальную дистанцию для проксимо-боя. Остроглазые пираты значительно превосходили меня в меткости, однако в настоящий момент они не пытались воспользоваться этим преимуществом — очевидно, опасались, что Проповедник на большом расстоянии легко увернется от их пуль.

Последующее произошло в течение всего двенадцати секунд, но примерно столько времени и продолжается проксимо-бой, когда мне удается навязать противнику свой сценарий. Я отчетливо видел все свои цели, также хорошо рассмотрел, с каким оружием пираты собирались меня атаковать. Единственное, что мне требовалось для успешной реализации планов, — нанести удар первым.

Что я и сделал, когда взбешенный моим молчанием Либро разразился очередной тирадой. В этом и кроется суть победы в проксимо-бою: атака на опережение и подчинение врага своим правилам игры. Упуская инициативу, я терял все преимущество и изрядную долю шансов на успех…

Время пошло.

Один! Два!..

Не сводя с Твердолобого пристального взгляда, — абы капитан думал, что и впрямь заставил меня развесить уши, — я незаметно нацеливаю лежащий на сгибе локтя «Экзекутор» в правофлангового нападающего и делаю первый выстрел…

Еще одним бесценным талантом наградил меня загробный мир: гипертрофированным периферийным зрением. Стоило лишь мне переключить внимание на объект, который хотя бы чуть-чуть попадал мне в поле зрения, как панорама у меня перед глазами мгновенно преображалась. Видимый мир вытягивался вдаль, как резиновый, а все, что творилось у меня по бокам, становилось четким, словно находилось прямо передо мной. Клянусь, я даже мог при желании рассмотреть кончики собственных ушей! Угол обзора получался такой, словно у меня на висках прорезалась дополнительная пара глаз! Для полного счастья не хватало только глаз на затылке. Но и без них я мог различить, что творится у меня за спиной. Так что попробуй-ка незаметно подобраться к Проповеднику с фланга, когда он смотрит на мир под таким углом!

Разумеется, целиться при помощи периферийного зрения было крайне удобно. Не поворачивая головы и даже не покосившись, я влепил пулю прямо в голову ждущему сигнала к атаке одержимому. Пирата развернуло в воздухе и швырнуло в воду, где он и угомонился возле пораженных шрапнелью собратьев. Я успел заметить, что голова моей жертвы осталась на плечах, лишившись только макушки. Из этого следовало, что пират скорее всего будет жить. Но лишь до того, пока не получит Воздаяние. К сожалению, дать одержимому время на самоисцеление, отсрочив проповедь, я был не вправе.

Три!..

У «подковы» атакующего строя пиратов отломан один конец, но проксимо-бой только начинается. Либро и двое его подручных открывают по мне огонь прежде, чем их товарищ с попорченным черепом успевает плюхнуться в воду. Помповый дробовик и два мощных револьвера — такие калибры противостоят сегодня моему «Экзекутору».

Никакой суеты — все пока идет по сценарию. Момент первых вражеских выстрелов я вычисляю предельно точно. Я вижу три одновременные вспышки; грохот выстрелов настигнет меня через долю секунды. В течение этого мига я обязан уклониться от пуль…

Умение бить белку в глаз — бесспорное достоинство для любого стрелка. Однако в искусстве проксимо-боя у меткости есть оборотная сторона. Отличный стрелок предсказуем, поскольку траектория полета его пуль просчитывается с высокой вероятностью. Парадоксальное явление: мне приходилось больше опасаться дилетантов, чьи пули летели куда попало, чем маэстро стрельбы, который всегда бил наверняка — чаще всего в голову.

Никто из трех одержимых дилетантом в стрельбе не являлся, и куда в итоге угодят их пули, я прекрасно знал. Так что в момент попадания меня на том месте уже не было. Резкий поворот плеч, уклон корпусом и полшага в сторону — предельно рациональная техника, хотя исполнена не идеально — несколько дробин все-таки впиваются мне в плечо…

И только теперь я слышу выстрелы…

Четыре! Пять!..

Враг перезаряжает оружие…

Разыгрывай мы партию в шахматы или калибрик, эта пауза называлась бы обдумыванием хода. В данный момент свой дальнейший ход обдумывал противник. Я же благодаря двуствольному штуцеру мог проделывать по два хода подряд…

Отвлекусь на минуту и замечу, что искусство проксимо-боя только потому и зародилось в Терра Нубладо, что здесь слыхом не слыхивали об автоматическом оружии. Противостоял бы мне сейчас хотя бы один стрелок с пистолетом-пулеметом, и вся моя тактика свелась бы к банальному поиску укрытия. Оружие, требующее после каждого выстрела перезарядки либо простого взведения курка, придавало местным перестрелкам неторопливый темп и особый колорит. Бои на ближней дистанции превращались для хороших стрелков в захватывающую походовую игру, сочетающую лихость ковбойских дуэлей Дикого Запада и скоростную стратегию экспресс-шахмат. Появление такой игры в мире, где треть населения вела вольный образ жизни, а оружие носили все поголовно, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Кровавые стрелковые соревнования в скорости реакции, хладнокровии и тактической импровизации происходили повсеместно. Участвуя в проксимо-боях, как между собой, так и целыми альянсами, скитальцы-стрелки зарабатывали таким образом авторитет и проверяли свою истинную цену. Для большинства участников этих соревнований подобные проверки заканчивались плачевно.

Что же мешало оружейникам Терра Нубладо разработать хотя бы примитивную модель автоматического пистолета? В этом определенно были замешаны силы Баланса, стопорившие научно-технический прогресс не только в оружейной отрасли, но и везде. Однако обвинять их в косности было бы неправильно. Появление автоматического оружия ввергло бы туманный мир, и без того балансирующий на грани хаоса, в настоящий апокалипсис. Войны перешли бы на новый разрушительный уровень, человеческие жертвы стали бы исчисляться тысячами. О какой воинской чести велась бы тогда речь, если бы заполучивший пулемет тщедушный скиталец вроде Берси сумел положить за раз десяток таких матерых бойцов, как Квинт?

Мелкая, однако насколько значимая деталь — необходимость вручную взводить курок после каждого выстрела. Будто микроскопический камешек, подложенный под шаткую подпорку местного миропорядка, который при каждой очередной смуте того и гляди норовил опрокинуться и разбиться вдребезги…

Одновременно выстрелив, троица одержимых приступает к перезарядке оружия, при этом каждый пират срывается с места и меняет диспозицию. Враги пытаются оставшимися силами восстановить прежний, наиболее выгодный им строй. Твердолобый и ближайший к нему приятель взводят собачки револьверов, левофланговый передергивает затвор помпового дробовика. Первые двое смещаются вправо, последний, наоборот — забирает левее и уже практически находится у меня за спиной…

Ты-то мне и нужен! Оборачиваться не обязательно — фокусирую периферийное зрение на противнике, после чего перебрасываю штуцер из левой руки в правую и выпускаю второй заряд.

Пуля попадает пирату в дробовик, вышибает тот у него из рук и рикошетом навылет простреливает шею. Почти идеальный выстрел — этот мерзавец выживет так или иначе, а от дырки у него в горле не останется и следа.

Теперь наступает мой черед «обдумывать ход». И обдумать его предстоит мгновенно — Либро с товарищем уже двигают фишки…

Шесть! Семь! Восемь!..

Теперь стрельба по мне будет вестись непрерывно. Два револьвера, десять оставшихся в них патронов, и каждая из пуль угодит точно в цель, запоздай я с уклонением. Маневр предстоит сложный, тем более что попутно мне придется перезаряжать штуцер. Трофейный револьвер за поясом я не трогаю: даже если повезет вогнать в каждого из пиратов по три пули, таким калибром одержимых не остановить. Только «Экзекутор», только жакан и никаких револьверов!

Пули летят с двух направлений… Не думать о пулях, не думать о боли — сконцентрироваться только на стрелках и бросить все силы на маневр уклонения!

Падаю на бок, в падении переламывая «Экзекутор» и выхватывая из патронташа новую пару патронов. Эжектор штуцера выбрасывает стреляные гильзы. Рядом со мной вздымаются три фонтанчика, брызгающие в лицо колючим песком. Три вражеские пули уже точно не причинят мне вреда.

Перекат на спину, «Экзекутор» на груди, патроны — в патронник. Еще два фонтанчика, но уже ближе. Враг оказывается быстрее — это плохо, но не думать, не думать о плохом! Перекатываюсь на другой бок, защелкиваю патронник, взвожу курки. Одно дело сделано, другое — в процессе.

Два удара подряд: в плечо и руку. Теперь не думать о боли невозможно — она вгрызается в плоть десятками острых зубов и пытается парализовать не только тело, но и волю. Не удастся, не впервой! Рычу, стискиваю зубы, но завершаю перекат и вновь поворачиваюсь лицом к врагам. Темп их стрельбы ослаб, и если я все правильно рассчитал… Да, так и есть — Либро уже перезаряжает револьвер, а значит, его напарник, дабы не создавать паузы, будет расстреливать оставшиеся патроны, пока Твердолобый снова не откроет огонь.

Девять!

…И девятый выстрел! Пуля врезается в песок прямо у носа — едва успеваю моргнуть, чтобы не запорошило глаза. Либро торопливо, но аккуратно загоняет патроны в барабан. Сколько ему осталось, я, к сожалению, не вижу, зато знаю — приятель Твердолобого не сделает последний выстрел, пока капитан не взведет курок — только так у пиратов получится вести непрерывный огонь. Дабы не заполучить десятую вражескую пулю прямо между глаз, я снова перекатываюсь и, как только опять оказываюсь лицом к врагам, стреляю Либро точно в грудь…

Десять!

Либро шатается и плюхается на задницу, однако револьвера не бросает. Непрошибаемый ублюдок! Обычного скитальца или оседлого отшвырнуло бы на несколько метров.

Временный выход из игры Либро образует на поле боя паритет — в револьвере оставшегося на ногах стрелка последний патрон, столько же аргументов у меня. Однако мой, как ни крути, намного весомей.

Все-таки одержимый оказывается проворнее. Онемевшее простреленное плечо вынуждает меня управляться с «Экзекутором» одной рукой, а эта игрушка потяжелее револьвера. Пиратская пуля угодила бы мне точно в грудь, останься я лежать на боку. Но мне удается перевернуться на лопатки, и потому пуля лишь вскользь задевает меня по груди. На фоне уже терзающей меня боли новая не так ощутима, но рука дергается и прицел сбивается. Хорошо, что я не нажал на спусковой крючок, иначе заряд был бы потрачен впустую.

Одиннадцать!..

Револьвер одержимого пуст! Единственное спасение стрелка в быстром уклонении и перезарядке на ходу… Как я посчитал. Однако мой прогноз неверен: Либро хоть и в шоке, но ему хватает сил швырнуть приятелю свое заряженное оружие. Взведенный револьвер летит прямо в руки одержимому, которому остается лишь поймать его и нажать на спуск.

Двенадцать!..

Револьвер падает на песок, поскольку ловить оружие больше некому. Одержимого угораздило поймать-таки не револьвер, а мою пулю. Желая помочь приятелю, Либро невольно отвлек его внимание и превратил в легкую мишень. Четвертый пират распластывается неподалеку от воды и дергается, как под электротоком, — пуля угодила ему точно в сердце, которое, впрочем, у одержимых тоже регенерируется достаточно быстро.

Двенадцать секунд… Нормальный результат, хотя бывало и лучше. В меня попали три раза — это очень плохо. Благо я лежал на земле, а иначе ранения выбили бы меня из боевого ритма и свели на нет всю тактику передвижений.

Однако рановато пока подводить итоги. Отбросив разряженный штуцер, вскакиваю с песка и выхватываю из-за пояса трофейный револьвер, затем подбираю тот, что принадлежал Либро, и бегу к нему — гигант уже пытается встать на ноги.

Четыре пули в сердце убили в нем такое желание, не убив самого. Теперь Твердолобый созрел для проповеди — активно сопротивляться в ближайшие пять-шесть минут он не сможет.

Я оглядываюсь: кому еще необходима дополнительная инъекция успокоительного? Одержимый с простреленной шеей ползет в кусты, извиваясь как ящерица. Хитер уклонист! Держи-ка парочку свинцовых пилюль — они помогут тебе смиренно дождаться своей очереди.

Кто следующий?

Ошарашенные шрапнелью и медленно уносимые прибрежным течением, пираты покачиваются на волнах, словно оглушенная рыба. Придется самому вылавливать их и вытаскивать на берег. Пират с отстреленной макушкой прибился к ним и тоже не трепыхается. А вот последняя моя жертва — та, которой я в прямом смысле разбил сердце, — хоть и не давала пока повода для беспокойства, выглядела как-то подозрительно. Поэтому и получила для острастки «подкожно» весь остаток револьверного барабана…

Вот так улов, присвистнул я, окидывая поле отгремевшей баталии усталым взглядом. Прямо как в старые добрые времена, когда я только начинал службу. Но на сегодня игры закончились. Теперь предстояла сплошная рутина, пусть скучная, зато не такая суетливая.

«Воздаяние номер четыреста сорок пять открыто!»… Закончится ли когда-нибудь этот список? А если закончится, где гарантия, что вместо него мне не подкинут другой? Возможно, у Баланса и имеется на это ответ, но вряд ли я его когда-либо узнаю…