Офицеры. Книга третья. За гранью

Роман Булгар

Трилогия «Офицеры» повествуют о самых простых людях, которые живут и ходят рядом с нами. Книга об армии, взгляд на нее, на ее проблемы изнутри глазами тех, кто на своих плечах выносил все тяготы и лишения воинской службы, тех, кто не шагал легко по ступенькам служебной лестницы, движимый вверх всемогущими членами особой военной касты.

Глава первая

Счастливый билет

1

Москва, 2 сентября 1985 года, Старая площадь, ЦК КПСС. Разговор за закрытыми дверями.

Массивные двухстворчатые дубовые двери, оббитые телячьей кожей, надежно отгородили стилизованный под старину кабинет от, казалось бы, гулко пустынного, но всегда подслушивающего и всевидящего, густо напитанного невидимой властью коридора.

Посреди комнаты стоял тяжелый, массивный стол из красного дерева. Полукругом вокруг него выстроились в том же вычурном стиле стулья с резными спинками и изогнутыми ножками.

Настольная лампа под зеленоватым абажуром составляла один из непременных атрибутов. Подобный светильник находился в кабинете их великого вождя. Ильич любил работать при свете лампы. И нынешние правители России хотели подчеркнуть свою близость к великому основателю советского государства.

— Гриша, тебе не кажется, — с не выбиваемым южнорусским акцентом заговорило лицо, заведующее Международным отделом ЦК КПСС, — що пора нам готовить запасные аэродромы…

Говорившему человеку давали далеко за шестьдесят, однако он выглядел, благодаря Кремлевской больнице, намного моложе своих лет. Груз огромной власти наложил свой неизгладимый отпечаток на его крупное лицо, тяжелый, выдающийся вперед подбородок.

— Наш Комбайнер доиграется в демократию, наплачемся…

— И не говори, Кузьмич…

В носу у управляющего делами ЦК зачесалось, и он на весь кабинет оглушительно чихнул, извинительно улыбнулся:

— Правду-матку режешь…

— Пора нам с тобой, как говорит наш Миша, кооперацию, блин, еле выговорил… — зав Международным отделом скупо заулыбался. — Ее, самую, блин, кооперацию устроить…

Управ делами заинтересованно подался вперед. Сама идея ему понравилась. У его собеседника имелись хорошо отлаженные связи по всему миру, а у него в руках — практически неограниченные возможности контролировать распределение материальных благ и осуществлять движение денежных средств.

— Без Чепика не обойдемся…

— Согласен. Без Комитета у нас никуда…

Мощь государства держалась на трех столпах: армии, КГБ и МВД. За ними бдительно надзирало око партии. В свою очередь, столпы ревностно следили друг за другом. И КГБ, и МВД тайком собирали компромат и на партию, и на армию…

Еще накануне Борис Пестиков считался обычным и рядовым майором, коих в Управлении на Дзержинской площади числилось, хоть пруд пруди, на каждом этаже по нескольку десятков. Тихих и неприметных. Стойко тянущих лямку основной работы…

А работы у комитетчиков всегда набиралось непочатый край, куда ни ткнись, всюду исподволь зрело угрюмое недовольство.

Постылая жизнь все сильнее окунала большую часть населения великой страны в полную беспросветность. Обстоятельства порой и чаще всего оказывались сильнее любого человеческого желания выйти из порочного круга циничного лицемерия и ханжества.

Люди хотели вырваться из «рая», где из всех рупоров кричали, что их жизнь день ото дня становится краше. А с полок магазинов последовательно исчезали самые необходимые и жизненно важные товары. Желали многие подняться над серой толпой, стать выше. Тем или иным способом шагнуть вверх. Получалось у единиц…

Большая часть сильно хотела, но ничего, чтобы как-то изменить свою жизнь, не предпринимала. Один раз загнав себя в тупик, они сидели в углу, потихоньку поругивали родное государство, хаяли за интеллигентным «базаром» существующий строй или запоем пили.

Хотели они жить лучше, тайком неистово молились, просили у Бога помощи, но даже купить лотерейный билет не удосуживались. Ждали все манны небесной, когда упадет она им на голову…

В то утро Пестикову показалось, что неведомая сила вырвала его из стада, покорно бредущего по дебрям развитого социализма к сладостной химере коммунизма, и ракетой вознесла наверх.

— Борис, — пряча глаза, сообщил дружок Лешка, дежуривший в тот день по отделу, — тебя вызывает начальник управления.

— По поводу? — Пестиков озадаченно моргнул. — Мысля есть?

— Пока идешь, ты мозгуй. На кой тебе еще ляд башка дана. Не едино же для того, чтоб жрать и орать…

У любого подготовленного действа имеются атрибуты, заранее отработанные церемониалы, приобретающие большую значимость для его, того самого действа, нужного и правильного восприятия.

За три часа с майором побеседовали такие важные начальники, и он попал в такие кабинеты, в которых мог оказаться лишь во сне и только всего лишь раз в жизни, соверши Борис полет на Марс или устрой он в Америке новые социалистические штаты. Не иначе…

Еще на середине пути к Старой площади, о чем Пестиков пока и не догадывался, он целиком и полностью осознал грандиозность и масштабность всего с ним происходящего.

— Ё… мое! Жив останусь, свечку поставлю! — пробормотал себе под нос майор, будучи убежденным атеистом. — Не поскуплюсь…

Первым делом в его озадаченную неожиданным вызовом к начальнику их управления голову пришла мысль о том, что он где-то сам себе подложил тухлую кучу или его подло подставили.

— Гадом буду, Димка из соседнего отдела руку приложил…

Однако начальственного разноса, к удивлению Бориса, не последовало. Генерал-лейтенант говорил с ним несколько суховато, но с едва улавливаемым дружелюбным оттенком.

— Есть мнение перевести вас на более ответственный участок. Биография у вас в порядке…

Перед шефом лежало личное дело, из которого не стоило труда почерпнуть все интересующие начальника управления сведения: от даты его рождения вплоть до номера партийного билета.

— Все аттестации и характеристики положительные…

Поднявшись на этаж выше, майор попал к начальнику Первого главка. Генерал-полковник быстро задавал ему вопросы настолько разнонаправленные, что Пестиков растерялся. Он все никак не мог взять в толк, что и какое отношение имеет к его настоящей на тот момент работе. В партии состоял он девять лет, устав КПСС знал.

— Изучил назубок! — округлив глаза, горячо выдохнул из себя майор и усердно вытянул перед собой глубоко преданный делу партии и правительства подбородок. — Настольная книга…

Не хуже своего начальника изучивший все правила игры, Борис понимал, что слова, произносимые им, важны, но главную роль тут играет не сам ответ, который задающему вопросу известен заранее, а его эмоционально выраженная правдивость и искренность.

— А как вы относитесь…

— Целиком и полностью разделяю…

И к политике партии и правительства он относился с полным пониманием. Убежденный коммунист до костей мозга…

— Как вы смотрите на…

Идею мировой революции Борис всецело одобрял. Сколько еще можно им жить в тесном кольце империалистов. Обрыдло…

— Как вы относитесь к международному коммунистическому движению? — строго спросили его в конце беседы.

— Всецело поддерживаю и одобряю!

И тут Пестиков заподозрил, что его хотят перевести в отдел работы с иностранной агентурой. Все к тому сходилось. Одна из его подопечных перебиралась за кордон, для ее легализации они разработали легенду и осуществили тщательную подготовку.

— Очень хорошо!

На пульте управления замигала красная лампочка, и начальник Главка лично провел майора к самому Председателю — вершителю судеб тысяч чекистов, преданно несущих свою службу на самых различных ступенях могущественной Системы.

— Проходите, присаживайтесь…

Полновластным хозяином кабинета оказался худощавый и с виду совсем невзрачный человечек лет пятидесяти пяти. Пестиков заметил на его лице болезненную усталость. Генерал армии был, казалось, изжеван жизнью, весь задерган частыми звонками из всех многочисленных аппаратов, расставленных по рабочему столу.

— Женат? — Председатель снял очки и прищурился.

— Так точно!

— Моральный облик… — пожевал губами генерал армии.

Что он этим хотел сказать, Пестиков решительно не понял. Подумал, что ему лучше промолчать. Может, за умного сойдет…

— Честное имя офицера. Долг и честь…

Напыщенно произнеся передовицу газеты «Правда», генерал армии позвонил по «кремлевской вертушке» с аппарата с золотым гербом на диске, сообщил о времени своего приезда…

Бронированный правительственный «ЗИЛ» с Лубянки покатил в сторону Старой площади, мощно и безостановочно. Гаишники, вытянувшись оловянными солдатиками, отдавали им честь.

Монументальное, застывшее в своей величественности здание поражало строгой тишиной, пропитанной атмосферой идеального порядка и высочайшей дисциплины.

Не лишенный наблюдательности, Пестиков отметил для себя, что, чем выше они поднимались по ступеням, тем могущественнее становились хозяева расположенных вдоль коридора кабинетов.

— Ё… моё! — беззвучно шевельнулись губы майора.

Финский пластик «под дуб» сменялся настоящими ореховыми панелями, обычный паркет — узорчатым цветным. Вместо ковровых дорожек появились настоящие ковры. В тихих холлах притаились кожаные диваны и удобные кресла. Правда, в этот час они все пустовали. Безлюдье и поражающая воображение тишина.

— А… — Пестиков, было, приоткрыл рот, но мгновенно осекся под укоризненным взглядом неподвижного часового в офицерской форме с малиновым кантом на идеально отутюженных брюках.

Заведующий Международным отделом ЦК КПСС беседовал с Борисом не менее получаса. Быстро задав один за другим с десяток вопросов, на которые Пестиков успешно ответил в предыдущих кабинетах, седовласый мужчина довольно улыбнулся:

— Нам нужен человек, искренне преданный делу партии…

Борис напрягся и весь подался вперед. Финиш явно смотрелся не за горами. Наконец-то, его судьба прояснится.

— Наш выбор пал именно на вас…

Почтительно припущенные плечи майора невольно вздрогнули. Никак не мог Борис взять в толк, чем он лучше многих других. И водочку он попивал, и на сторонке погуливал. Исключительно в интересах дела, конечно. Во время встреч с агентами и вербовок.

— Товарищ Чепиков введет вас в курс дела…

На этом, как правильно понял Борис, аудиенция закончилась, и он мгновенно вскочил, вытянулся:

— Ваше высокое доверие оправдаю!

По дороге на Дзержинскую площадь Председатель в двух-трех словах ввел майора в курс порученного ему дела. С деталями его ознакомили чуть позже…

— Кузьмич, — управ делами ЦК хитренько прищурился, — ты тому человечку все, как оно есть, крякнул?

— Ты що, Гриша, — зав Международным отделом ЦК КПСС покрутил толстым пальцем возле виска, — меня вовсе за дурня хранишь? Чепик вякнет своему человеку, що тот почнет вкалывать курьером, таскать дипломатическую почту.

Догадливая улыбочка тихо скользнула по тонким нервическим губам, иссушенным немалыми годами и властными ужимками:

— Втемную хочешь использовать?

— Ценности в Государственном хранилище под расписку твои люди возьмут. А человек Чепика получит опечатанный чемодан. И опосля перелета сдаст его в посольстве…

Через неделю у семьи Пестиковых началась новая жизнь. Для удобства им первым делом поменяли квартиру. Нынче они жили на Кутузовском проспекте. Клара Карловна оказалась в восторге…

2

Мотострелковый полк вернулся с полигона. Окончание учений смазалось трагическим происшествием. При совершении марша по лесной проселочной дороге в результате несчастного случая погиб механик-водитель рядовой Розалиев из девятой роты.

Старший лейтенант Иванюк, едва волоча свои нетрезвые ноги, добрался до своего ДОСа — дома офицерского состава, поднялся по лестнице, привалился к стенке возле двери собственной квартиры.

Поводя из стороны в сторону осоловевшими глазами, Петька прислушался. Изнутри доносились звуки работающего телевизора. Значит, жена его, Машка, находилась дома, никуда не ушла.

— Явился, аспид! — женщина посмотрела на него ненавидящими глазами. — Опять надрался…

Скидывая сапог, Иванюк не удержался, потерял равновесие, сполз по стенке, с шумом приземлился на «пятую» точку.

— Все пропало, — философски изрек он, таращась на жену снизу вверх. — Пролетело, гы, звание мое фанерой над Парижем…

После нелепой гибели бойца никто не отправит его документы на присвоение воинского звания «капитан» досрочно, как обещал ему командир дивизии после показного учения.

— Пить надо меньше! — издевательски кинула Машка. — Ты сам один по кругу во всем виноват!

— Я?! — Петька пьяно качнул головой.

С его языка кувыркнулось, что задним числом у них все умные. Если бы он перед началом марша четко выполнил бы мероприятия по технике безопасности, надежно закрепил бы все бревна на броне, то ничего не случилось бы. Напротив, сидел бы «на коне», заработал бы он перед проверкой себе дополнительные очки.

— И ты туда же, — старший лейтенант тяжело вздохнул. — Давай, гы, добей меня! Мало меня мое начальство денно долбает…

— Была бы моя воля, — женщина яростно сверкнула глазами, — я тебя сама прибила бы! За то, что продал меня! Как вещь…

Пряча глаза, Петька провел по своему горевшему от стыда лицу широкой ладонью. Капитан Дегтярев, сука позорная, подловил его в тяжелую минуту, вырвал обещание. Не думал Иванюк в ту самую минуту, когда просил командира третьей роты выручить его, дать ему свои боевые машины на показное учение, чем оно обернется.

— Машенька, я, гы, не знал…

Ему и в голову не пришло, что за должок «повесили» на него. Когда боевые машины третьей роты с перекрашенными номерами успешно атаковали «противника», проверяющие впали в восторг, хлопали в экстазе, и Иванюка отметили…

— Я не думал, гы, что Дегтярев подлая сука…

Ему и в кошмарном сне никогда не приснилось бы то, что наяву потребовал от него коварный капитан.

— Индюк тоже думал… — буркнула Машка.

Робкие дождевые капли постучались в окно, женщина шагнула к стеклу, всмотрелась в темноту. Тусклый свет, робко падающий с фонарного столба, отбросил в сторону неподвижную тень.

Прямо напротив их окон в армейском брезентовом плаще с накинутым на голову капюшоном торчал человек, направивший свой взгляд в их сторону. Машка вздрогнула, она узнала того, кто мок под нудным дождем, но никуда не уходил…

Начинающийся дождь разогнал по казармам подразделения, что выстроились на плацу для проведения вечерней поверки. И городок на глазах опустел. А дождь все усиливался, валил стеной, кидая водяные потоки на одиночных прохожих, не иначе точно как заблудившихся и потерявшихся в опускающейся на землю ночи.

Крупные капли бесцеремонно и настойчиво стучали в окно, но Петька их не замечал. Опрокинув в себя очередную рюмку, он угрюмо неподвижным взглядом уставился в угол, где, отклеившись от стены, отошел кусок дешевых обоев в голубенький цветочек.

— Все против меня…

Пьяные мысли мешались, они путались, причудливо переплетая существующую объективную реальность и мир надуманный.

— Ты, гы, сука, во всем виновата! — в мужских глазах загорелся нездоровый лихорадочный огонь. — Сука! — Иванюк угрожающе поднимался, рот его перекосило от душащей мужика ярости.

Озлобленный кулак пролетел в сантиметрах от ее уха, и Машка с криком отскочила, схватила со стола кухонный нож, пригнулась, готовая защитить себя, несмотря ни на что.

— Не подходи, аспид, зарежу!

Заметив в освещенном окне угрожающе задвигавшиеся руки, человек в дождевике решительно шагнул вперед, ступил в лужу, тревожась, заторопился на доносившиеся приглушенные шелестом дождя разгоряченные крики угрюмого недовольства и отчаяния.

— Сука! Все из-за тебя! — тяжело ступая, Петька оттеснял жену к узкому пяточку между шкафом и холодильником, в безнадежном движении Машка прижалась испуганно подрагивающей спиной к прохладе шероховатой стенке.

Еще немного, еще один шаг, и у нее не останется выбора. Или мужик насмерть прибьет ее, или она порешит его. Одно из двух.

— А-а-а! — отчаянно закричала она, зажмурив глаза и выставив вперед руку с ножом. — Не подходи!!!

Гулко рухнула наземь выбитая входная дверь. Торопящиеся шаги гулко прошагали в кухню, завязалась упорная борьба.

— Пусти! — зарычал Петька, чувствуя, как его руки сковало железным захватом. — По-хорошему, гы, прошу, пусти!

Воспользовавшись моментом, Машка юрко выскользнула из западни, проскочила в комнату, набросила на себя куртку, быстро впрыгнула в полусапожки, в прыжке рванула к дверному проему.

Оттолкнув от себя Иванюка, человек в дождевике попятился к выходу, скрылся в полутемном коридоре. Старший лейтенант, на глазах свирепея, вскочил, бросился за ним, но неожиданно для себя наткнулся на новую и для него непреодолимую преграду.

— Ты?! — Петька в нерешительности застыл.

— Не смеши людей, Иванюк, — коренастый крепыш перегородил проход. — Не позорь Машку…

По одной случайности Серж проходил мимо, заглянул на шум.

В тот вечер старший лейтенант Шутов ответствовал по полку и возвращался из автомобильного парка. Все сложилось так, как он и задумал. Ненастная погода всецело способствовала его дерзкой затее. Непрекращающийся дождь надежно схоронил лиходеев.

Суточный наряд по парку укрылся от разошедшейся не на шутку стихии в помещениях КТП. Никто не выглянул, когда Серж толкнул калитку и ступил на территорию парка. Неподалеку под козырьком, прячась от дождя, одиноко стоял часовой. Нарушая все положения Устава, Шутов смело шагнул к бойцу с автоматом.

— Принесли? — коротко спросил он у поеживающегося воина.

— Приперли… — угрюмо буркнул солдат.

Рядового Бойко обуял страх, и он весь содрогался от мелкой дрожи, пробегающей по спине и затихающей в кирзовых сапогах. Имелась бы на то его воля, он не стал бы рисковать. Но старший лейтенант цепко взял их за горло. Его самого и лучшего корешка его Синько. В Новогоднюю ночь возвращался он вместе с младшим сержантом из увольнения. Оба прилично напились. Хмель дурью ударил в башку, и они решили найти себе приключение на одно место. Напали под покровом темноты на одинокого прохожего, хотели ограбить и смыться. Но не тут-то было. Под гражданским плащом скрывался мундир старшего лейтенанта, перепоясанного портупеей. А в кобуре у него хоронился вороненый пистолет…

— Пошли… — Серж оглянулся на светлеющие окна КТП.

В комнате тихо. Дежурный лейтенант дремал, уткнувшись лбом в раскрытый журнал выхода машин. Водитель дежурного тягача, свернувшись тугим калачиком, дрых на расстеленном на кушетке армейском ватном матрасе. Дневальные по парку «резались» в карты, играли в «дурачка» на щелчки…

— Где Синько?

Не разбирая дороги, шлепая по лужам, боец мотнул головой, показывая своим острым подбородком:

— У склада ждет…

Младший сержант исполнял обязанности первого разводящего и по совместительству помощника начальника караула. Пока его лейтенант ходил на проверку постов, Синько открыл ящичек, где хранились ключики от охраняемых объектов, и вытянул мешочек от складов с боеприпасами «ТД» — текущего довольствия и «НЗ».

— Ловись рыбка, большая и маленькая… — хмыкнул он.

Вздрагивая от волнения, младший сержант спрятал ключики в карман постового плаща, который потом он надел, когда, в свою очередь, сам отправился проверять часовых на постах. Ссылаясь на дождь, караульного Синько с собой предусмотрительно не взял.

— В энту погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, — глухо ворчал разводящий, аккуратно раздвигая ряды с колючей проволокой, проделывая узкий лаз в наружном ограждении. — А ты тут мокни. И ни зги, зараза, не видать, хоть глаз выколи…

С одной стороны, оно хорошо, никто их издалека не заметит. С другой стороны, они и сами никого не смогут вовремя обнаружить, если кто-то подкрадется к ним, злыдням. Хотя, в энту непогоду…

Да и времечко выбрали удачное. Полчок намедни вернулся с полигона. Женатые офицеры побежали к семьям, а холостые давно уже празднуют окончание полигона, «заливают за воротник».

— Синько, ты здесь? — возле младшего сержанта послышались осторожно крадущиеся шаги.

— Тута я, — ответил он, не выпрямляясь и не поворачивая своей головы, и без команды нырнул в проделанный лаз.

Старший лейтенант бесшумно последовал за ним. Вдвоем они обогнули хранилище и подошли к воротам, на которых виднелась дверь поменьше, с навесным замком и висячей печатью.

— Давай ключики… — Серж протянул руку.

Пластилин на холоде затвердел и без особого труда отделился от фанерной пластинки, к которой прилеплялся. Оттиск при этом с печатью не повредился. Шутов осторожно вытянул из-под него шелковые нити, развязал мешочек, достал связку ключей. Тот же самый трюк он проделал и с печатью на двери.

— Крохоборы, — издевательски хмыкнул Серж, глянув на замок.

Этот он смог бы открыть пилкой для ногтей или любым на нее похожим плоским ключом. Дерьмо, а не запор. А по авансовым отчетам проходило, будто начальники складов закупали себе, чуть ли не кодовые, замки. И тут подворовывали себе втихаря, тащили все в дом прапора, а на объекты свои вешали дешевую рухлядь.

— Ну, с Богом! — Шутов потянул на себя дверь, и она с противно режущим слух скрипом подалась.

Сильным порывом ветра ударило по крыше, пробежало по ней грохочущими железными шагами, и Серж опасливо вздрогнул. Синько от страха присел, вжался в узкий уступ между штабелями.

— Всего лишь ветер, — сам себя успокоил офицер и шагнул к ящику, набитому сигнальными ракетами.

Отдельно хранились тротиловые шашки, взрывпакеты. Отослав Синько, загруженного двумя сумками, к двери, Серж, прикрывая руки корпусом, быстро открыл ящик, где лежали новенькие ПМ.

Бедолага Бойко все это время торчал на ветру и вслушивался, боясь пропустить ненароком чужие шаги, вздрагивал от каждого шороха. А ветер-разбойник, надсмехаясь и издеваясь над бойцом, стучал барабанной дробью и трещал, скулил и стонал на все лады.

— Уходим…

Плотно притворив за собой дверь, старший лейтенант навесил на нее замок, шлепнул оттиск печатью со связки ключей, что упер у начкара доблестный разводящий. Ума на то слишком много и не понадобилось. На то, чтобы шлепнуть печать…

— А теперь положим ключики…

Опустив связку в мешочек, Серж вернул на место слепок с печатью, осторожно вдев в ушки нитки, протянув их, опустив на них пластилиновую пробку с оттиском печати на ней.

— Как будто так оно и было…

Согнувшись под тяжестью двух сумок, Синько торопливыми частыми шажками уносил поскорее ноги подальше от парка, в душе не переставая себя казнить за то, что они с дружком в Новогоднюю ночь решили пошарить в карманах прохожего и поймали себе на мягкое место вящую неприятность. Чтоб он еще раз…

— Ха! — процедил парень сквозь стиснутые зубы, издеваясь над самим собой. — Зарекалась свинья говно не жрать…

Правда, старший лейтенант, жестко усмехаясь, обещал, что в долгу он не останется, посодействует, чтобы Синько уехал домой с лычками старшего сержанта и убыл самым первым самолетом.

— Поставь сумки и иди, — распорядился Серж, когда женщина, накинувшая на плечики шаль, на его стук открыла дверь.

Облегченно вздыхая, младший сержант стремглав понесся вниз по лестнице, чувствуя, как гулко бьется сердце и подкашиваются ноги при каждом шаге. Нигде не останавливаясь, он промчался до караульного городка, вошел в помещение. Начальник караула, укрывшись сверху шинелью, спал. За его рабочим столом у пульта с охранной сигнализацией и связью с постами сидел боец.

— Как дела, Курбангалиев? — спросил Синько, переводя дух.

— Все порядка, товарища младшая сержанта…

Еще через пару минут мешочек с ключиками вернулся на свое место, крышка ящика тихо опустилась. Синько, расслабившись, прикрыл глаза. На этот раз, кажись, пронесло…

Кутаясь в куртку, вздрагивающая женщина стояла в дальнем конце коридора, опустошенно смотрела на то, как за окном вдоль бордюра несется мутный поток. Ее семейная жизнь окончательно сошла с колеи, разрушилась. Она оказалась в тупике. И никакого видимого просвета не наблюдается, повсюду глухая стена…

— Машенька, — с мягкой настойчивостью тихо и проникновенно произнесли возле ее самого уха, — пошли со мной.

— А? — женщина будто очнулась от глубокого сна.

Мужская рука с деликатной чуткостью легонько дотронулась до ее нервно передернувшегося плечика:

— Холодно, дует. Замерзнешь. Идем ко мне, отогреешься…

— Нет, Дегтярев, — Маша зажмурилась, тряхнула головой. — К тебе я не пойду, — она зло усмехнулась. — Что, решил меня на арапа взять, моментом воспользоваться? На-ка, выкуси…

На самом деле, она так не думала. Просто у нее не нашлось, что еще сказать. Больше всего она боялась не самого капитана, а того, что незамедлительно разнесут по всему городку досужие кумушки в своем душевном желании поделиться со всеми свежей новостью.

— Я отведу ее к нам… — Серж накрыл своей широкой ладонью узкую женскую ладошку.

Втроем они вышли из одного подъезда, прошли три десятка шагов и завернули в следующую парадную.

— Машка, быстро в ванную! — Глаша сочувственно всплеснула руками. — Полежи в горячей воде, обогрейся…

На тесной кухоньке мужики охотно пропустили по рюмашке, аппетитно закусывали. Глаша задумчиво смотрела на них.

— Артем, — решившись, спросила она, — правда, что ты выручил Петьку, а взамен потребовал, чтоб Иванюк уступил тебе Машку на одну ночку? Или я неверно взяла в толк ее «базар»…

Горячая вода неожиданно принесла облегчение и расслабление. Молодая женщина сонно прикрыла глаза. Отступили на задний план все переживания, не хотелось ни о чем думать. Казалось, она смирилась со своей судьбой, решила отдаться течению. Пусть уже случится то, что должно случиться. Как выйдет, так и получится. В общем-то, под защитой Глаши она чувствовала себя относительно в безопасности, знала, что лучшая подружка в обиду ее не даст…

— Петька попросил, чтобы я ему дал свою технику на показные учения, — по лицу Дегтярева гуляла ироничная улыбка. — Клялся и божился, что все для меня сделает, если я выведу свою роту вместо его шарашки, в которой половина машин оказалась не на ходу.

— И ты согласился?

— Как видишь…

Ожесточенно моргая, Серж потянулся за бутылкой.

— Обоим вам за это следует морду набить…

Гость неопределенно пожал плечами:

— Я не собирался делать с Машкой худое. Мне хотелось понять, докуда может пойти Иванюк. Я на его месте с женой ни за что не делился бы. Лучше пожертвовать своей честью, карьерой, чем вот так расплачиваться любимой бабой.

— Ну, — Глаша увела смутившийся взгляд в сторону, — у каждого свои понятия. Каждый сам выбирает себе свой путь…

Ковыряясь вилкой в тарелке, капитан согласно кивнул головой:

— Ну да. Сообразно со своей совестью…

Будто прислушиваясь к тихому разговору на кухне, и дождь понемногу поутих, перестал стучать по жестяному подоконнику и крупными каплями стекать по темнеющему оконному стеклу.

— Я пошел в дежурку, — Серж поднялся.

— Я с тобой… — негромко произнесла Глаша.

Поправляя портупею, старший лейтенант не стал отговаривать жену, напротив, всемерно поторопил, одобрив ее решение:

— Одну минуту тебе на сборы…

Метнувшись в комнату, Глаша достала из шкафа чистое белье и кинула его на диван.

— Артем, разберетесь сами. Прошу, пожалуйста, не обижай ее. Машке и так досталось сполна…

Хлопнула дверь, хозяева хаты ушли, оставив недоумевающего капитана одного. Впрочем, в чужой для него квартире он находился не совсем один. За тонкой перегородкой тихо журчала потоком струящаяся из крана вода…

Женщине было так хорошо, что ей не хотелось вставать. Лежа в обволакивающей сознание горячей воде, она смогла шаг за шагом разобраться сама с собой, возможно, в очередной раз пойдя на сделку со своей совестью, может быть, в этот раз поступая именно по велению своего внутреннего «Я».

Закрыв воду, Машка прислушалась. Странно, но разговор из кухни больше не доносился. Видно, мужики все ушли, оставив женщин одних, подумалось ей. Невольный вздох разочарования, вырвавшийся из ее груди, поразил женщину и немало ее смутил. Выходит, что в душе она ждала совсем иного.

— Тю, дурочка! — вслух произнесла Машка. — А что ты хотела…

На что еще оставалось ей рассчитывать, промелькнуло перед ее глазами, если она сама отказалась пойти на хату к Дегтяреву.

— Подумаешь, люди скажут. Посудачат, перестанут…

На дворе ночь, убедительно крутилось у нее в голове, дождь, не переставая, стучит. Никто и ничего не увидел бы. Быстренько они могли прошмыгнуть по длинному и узкому коридору, в котором из четырех ламп самое большее горит у них две, а то и всего одна.

— А утром? — задумчивый пальчик вопросительно скользнул по полураскрытым губам. — Стоит мне выйти в коридор…

Женщина с огорчительным сомнением покачала своей головой. Утром ей не спрятаться. И что же ей, спрашивается, делать, если она боится пересудов? Жить с Иванюком у нее больше мочи нет.

— Надо что-то решать, — по слогам произнесла Машка, глядя на себя в зеркало. — Так дальше жить нельзя…

Возможное решение показалось в виде мужской руки, когда она криком попросила, чтобы хозяйка принесла ей полотенце.

— Они ушли… — протянули из-за стенки голосом Дегтярева.

Внутри у женщины все так и опустилось, ноги задрожали и подкосились, сердечко запрыгало то ли от страха, то ли оттого, что разом приблизилось то, о чем она столько думала. Пока она еще в нерешительности колебалась, подружка все за нее сама решила.

— А ты, что тут делаешь? — обвернутая в огромное полотенце, она кинула на капитана взгляд, полный подозрения и еще чего-то.

— Тебя охраняю, — невозмутимо ответил Артем.

Ступив шажок-другой, женщина иронично спросила:

— И от кого?

— От себя самой…

Потоптавшись возле аккуратно расстеленной постели, Машка присела и, словно головой в прорубь, юркнула под одеяло.

— Маша, соглашайся, на руках тебя всю жизнь носить буду! — проникновенно нашептывал капитан.

Не поворачивая головы, женщина едко усмехнулась:

— Один все тоже обещал мне всю жизнь на руках носить, а сам кулаки распускал…

— Я тебя не тороплю, — будто в подтверждение своих слов, он пересел в кресло. — Я подожду. Столько, сколько ты сама захочешь.

Капитан прикрыл глаза. Если придется, он спокойно заночует на кресле. Ему не привыкать.

— Артем… — женская кисть легла на его плечо.

Еще мгновение, и его щеки коснулась нежная плоть.

— Не делай, Машенька, того, о чем утром начнешь вспоминать с брезгливым отвращением. Иди, ложись…

— Нет! — Маша упрямо тряхнула головкой. — На этот раз я сама этого хочу! Хочу и сделаю! — выплеснула она из себя желание, не откладывая, отомстить Иванюку за все ее женские унижения.

Повинуясь ее зову, мужчина поднялся. В женских глазах он прочитал непреклонную решимость. А еще он узрел, как прекрасна она и как по-детски беззащитна в своей восхитительной наготе…

— Где же ты был раньше? — захлебываясь ошеломленными и одновременно восторженными слезами, вопрошала его женщина после того, как к ней вернулся дар разговорной речи.

Первый раз ее любили нежно, бережно, чутко прислушиваясь к ней самой, а не так, будто брали штурмом очередную высоту.

— Я искал тебя…

— Долго же ты меня искал…

За окном, не переставая, шумел дождь.

Подумав, Серж притащил в свой кабинет еще два калорифера, и комната относительно быстро нагрелась.

Не глядя на мужа, по губам которого гуляла непонятная ей улыбка, женщина наводила порядок на его рабочем столе. Точнее, она попросту убирала все бумаги и папки в сторону, складывая их, как придется, на широченном подоконнике.

— Ты что, собираешься на нем спать? — Серж рывком развернул ее к себе. — Или…

— Или! — шумно выдохнула Глаша.

Со дня их свадьбы прошло всего три дня, и она еще порой сильно смущалась, никак не могла привыкнуть к тому, что еще две недели тому назад совсем для нее чужой человек стал ее мужем, по сути, самым близким для нее человеком. Стал им де-юре, а вот, как обстояло дело с де-факто…

— Ты имеешь что-то против? — она лукаво улыбнулась.

Конечно, первая брачная ночь чуточку сблизила их. Вместе с близостью физической зародились ростки общности духовной. И все происходило в основном ее стараниями. Сам же Серж особого рвения к их быстрейшему сближению не проявлял.

— Ты хорошая, Глаша, — муж нашел ее губы, крепко поцеловал.

Не отрываясь, они долго стояли, тесно прижавшись друг к другу. Женщине казалось, что ледок отчуждения на сердце мужа постепенно тает, а он в это самое время грезил совсем о другой.

Думал о деве, которую он долго знал как немку Аннет, которая оказалась отнюдь не той, за кого она выдавала себя.

И выяснилось оное на их с Глашей свадьбе, когда в супруге комсомольца полка Баталова он вдруг увидел ту, к которой бегал на протяжении полугода. И было оно за гранью его понимания…

А потом Мирослава-Аннет и вовсе загнала его в тупик.

— Серж, я все про тебя знаю, — с грустной улыбкой на губах сказала она, когда они на минутку оказались вместе. — Твой дружок Сеня выболтал все, думая, что я плохо понимаю по-русски…

Набатным звоном застучало в ушах старшего лейтенанта. Дева оказалась в курсе всех их махинаций с горючим, продажей его немцам на сторону. Веселенькое дельце…

— Ловко ты, однако, почистил склад с боеприпасами…

В глазах у Шутова потемнело. Ему показалось, что это конец. До этой минуты с ним ловко играли, выводя его на «чистую воду», а сейчас прихлопнут, как мышь в мышеловке. И провела его, как он считал, прожженного кадра девочка с ангельской улыбкой. Кто бы мог подумать, глядя на нее, что она способна на иезуитскую игру.

— Я не полагала, что ты склонен к воровству с взломом…

По его лицу пробежалась усмешка. Если бы она хотя бы знала, на что он способен, то сто раз подумала бы, прежде чем говорить ему подобные вещи. Он и в училище-то военное поступил лишь для того, чтобы избежать колонии для малолетних преступников.

— Серж, я не пугаю тебя…

Чуть опуская голову, Шутов прищурил левый глаз. Его просто так не устрашить. В свое время он и не через такое проходил. Ему было около шестнадцати, когда следователь из области всю ночь допрашивал его, стращал и пугал. А потом взял и предложил ему уехать из их шахтерского поселка, посодействовал в получении новых документов, в коих он из Панова превратился в Шутова.

— Серж, я люблю тебя…

Женские глаза на миг широко раскрылись, и он убедился в том, что Мирослава говорит ему чистую правду. И он втрескался в нее до беспамятства. Однако обстоятельства, кажется, все ж оказались сильнее их любви. Обстоятельства порой напрямую, а чаще всего исподволь оказывали влияние на их жизнь. И трудно, практически невозможно оказывалось, не сворачивая, следовать своим путем, а не быть игрушкой в их железных и бездушных тисках.

— Поверь мне, я желаю тебе одного добра…

Странно, но почему-то добра ему желали сплошь одни бабы. К тому же, чужие. Собственная мать на него начхала. Она кинула его, оставив жить с бабкой, а сама уехала со своим хахалем в погоне за «длинным» рублем. Мать укатила, когда ему еще не исполнилось и трех лет. В семь лет он остался сиротой.

3

Первой бабой, что пожалела его, была следователь. После того, как Софья Александровна завершила свой очередной допрос, глядя в сереющее окно, она распорядилась освободить его из-под стражи.

— Ты сейчас поедешь со мной! — безапелляционно заявила она, и Серж послушно кивнул головой.

Несмотря на свои юные годы, он прекрасно осознавал, что с ним давно уже играют далеко не в детские игры.

— Если попытаешься сбежать, я посажу тебя лет на шесть…

— Понял, — пацан с шумом засопел, — не дурак…

У Софьи Александровны имелся старенький «Москвич». На нем они выехали. Он сидел на заднем сидении и думал. Размышлял о том, что осталось позади его трудное и тяжелое детство, дружки, с которыми он связался, в общем-то, не по своей воле. Поселковая банда наводила ужас на местных жителей. Вечерами по улицам невозможно было спокойно пройти. Грабили прохожих, приставали к женщинам и девушкам. Воровали…

— Жить будешь у меня в городе…

Невзирая на все бодрые и оптимистические доклады местного милицейского начальства, в их районе процветал самый настоящий бандитизм. Преступная группа поражала своей организованностью и дисциплиной, потому что во главе ее стоял…

— Дело твое я закрыла…

Именно про главаря и хотела узнать Софья Александровна. Но Серж ей ничего толком не сказал, хотя знал и догадывался. И все-таки некоторые подробности следователь из него вытянула, по сто раз задавая одни и те же вопросы, ловко путая его и заставляя выдавливать из себя правду каплю за каплей, крупицу за крупицей. Умела мадам Шутова проводить допросы, имела талант к тому…

— Я займусь твоим усыновлением…

К сожалению, несмотря на данные от Бога таланты, жизнь у Сонечки не сложилась. Если не брать во внимание ее работу. С карьерой-то у нее все выстроилось. Немало способствовало тому то, что женщина жила одиноко и все время отдавала работе.

— Фамилию поменяешь на мою…

Сразу после университета она с головой ушла в профессию, отдалась ей. Когда чуточку «наелась», ушла новизна и романтика потускла, оглянулась и обнаружила, что осталась одна. Все друзья отдалились, вышли замуж и переженились.

— Никто тебя искать не станет…

Неглупая с рождения, Сонечка мужа для себя хотела подобрать умного и интеллигентного. Увы, оказалось, что пока она училась и с упоением осваивала приемы и методы работы, всех стоящих мужиков успели разобрать те, кто думал не только о том, чтобы кругом и везде соблюдалась социалистическая законность.

— Застрянешь в поселке, тебя свои же корешки порешат…

Остались свободными лишь те, на которых никто не смотрел, или же в корне привередливые, как она, или себялюбцы, эгоисты по своей натуре. А такие сокровища ей и даром не требовались. Жить с человеком, который заботится исключительно о себе, каким бы умным он и ни слыл, она не желала.

— Послушаешь меня, в люди выбьешься…

Но Сонечка, оптимистка по натуре, надежды не теряла. Она крепко верила в то, что, «если есть крышка, то и кастрюля к ней найдется». Крышка имелась, однако подходящей посудины к ней все никак не подбиралось. Эксклюзивным товар у нее оказался.

— Иначе у тебя две верных дороги: или «зона», или погост…

Не успела девушка заметить, как перешагнула тридцатилетний рубеж. Юбилейное торжество явилось вехой, обозначившей некий перелом в ее сознании. Теперь она согласилась бы выйти за любого мало-мальски подходящего типа.

— В школу тебя определим…

К вящему своему ужасу, Сонечка обнаружила для себя, что мужики особо не горят желанием связаться с нею узами Гименея. Переспать с ней ночку — на мимолетную связь многие с охотой шли. Но когда дело касалось серьезного, тут же включали заднюю передачу и мгновенно исчезали с ее горизонта, будто ураганным их всех ветром сдувало.

— Окончишь десять классов…

Наверное, мужиков сильно смущала ее должность. Да и погоны майорские пугали потенциальных женихов. Боялись они попасть под прокурорский каблук и под пресс всепроникающего надзора. Какая тут может быть любовь, когда шагу не ступить без…

— Поступишь в военное училище…

Все для себя Софья Александровна распланировала. Тридцать шесть лет — давно не девичий возраст. Еще немного, и она совсем останется одна. А в лице пацана в квартире появится живая душа. За то время, пока она допрашивала Панова, Шутова прониклась к нему неожиданной симпатией, так приглянулся ей гордый паренек.

— Решай…

Если она не сможет воспитывать своих собственных детей, то появится возможность иметь внуков, найдется, кому скрасить ее одинокую старость. Если события пойдут по второму варианту. А если все выйдет так, как она задумала, то…

— Парень ты не дурак…

На это Софья Александровна и надеялась. На то, что разумный паренек примет ее условия, согласится на все ее предложения. По сути, Шутова предлагала Панову выигрышный лотерейный билет. Правда, огромных барышей она не сулила, но лучше пока заиметь синицу в руках, чем наблюдать журавля в небе…

— Зачем тебе по жизни «париться» по «зонам»…

И Серж согласился с ней. Всю жизнь провести в переездах из одной колонии в другую и он не желал. Его тянуло к путешествиям, мечтал он с детства побывать в чужих и дальних краях. Кроме того, он успел заметить, что у подполковника в юбке аппетитные грудки, на которые он жадно засматривался во время допросов.

— Я помогу тебе с учебой…

Нескромные взгляды его женщина замечала, но не одергивала, не загоняла его грозным окриком на место, не застегивала пуговку.

— Подтянем все хвосты…

И ножки в ажурных чулочках у бабенки в погонах смотрелись очень прилично. А он-то в этом деле толк знал, кое-что понимал, несмотря на свои юные годы.

— Выправим тебе приличный аттестат…

Изменчивая судьба предоставляла ему шанс, и он решил им воспользоваться. По крайней мере, ничто, на его взгляд, не мешало ему попробовать. Если у них не сладится, то уйти он всегда успеет.

Мимо пролетали терриконы, отвалы пустой породы, между ними сиротски теснились шахтерские поселки, редкие сады. Вишня цвела, цвел абрикос, цвела черешня. Ветер доносил дурманящий запах. У Сержа кружилась голова. И больше всего от томительной неизвестности. Пытался он предугадать, что ждет его впереди…

Первые дни они приглядывались друг к другу. И хотя и Софья Александровна, и пацан наверняка знали, что рано или поздно они все равно придут к тому, ни одного слова, ни одного намека по этому поводу ни произнесено, ни сделано не было.

В свои тридцать шесть лет Сонечка давно избавилась от чистых идеалов, наполнявших ее светлую головку в юности. Она стала другой, холодной и расчетливой, знала, как и что ей взять самой от жизни, если некоторые правила воспрещали позволить себе то или иное открыто и легально.

Если женщина все еще сомневалась в том, что поступает верно, то Серж опасался, что своей бесцеремонной настойчивостью может нарушить то хрупкое равновесие зарождающегося доверия, которое только-только установилось между ними.

— Доброе утро, Софья Александровна…

— Ты можешь называть меня просто Соней.

— Конечно, Соня…

Женщина не просила величать ее мамой, понимала, что будет выглядеть глупо. К тому же, Сонечка предусмотрительно снимала моральный барьер перед их будущим сближением.

По ночам парень чутко прислушивался к тому, как женщина ворочается, глухо стонет, потом засыпает. Утром у нее под глазами лежали тени, которые она тщательно мазала кремом и пудрила.

— Доброе утро, Соня…

— Доброе утро, Сереженька…

Целыми днями он корпел над книжками, готовился, усиленно наверстывал пропущенное. Постепенно он втянулся. В перерывах между занятиями Серж от нечего делать бродил по городскому рынку и ради одной забавы подворовывал. Там апельсину стащит, тут мандарину упрет. К пяти пацан неизменно шел на квартиру.

— Добрый вечер, Соня…

— Добрый вечер, Сереженька…

Возвращалась женщина домой с работы уставшей. Привыкнув к его присутствию, Софья Александровна переодевалась, для вида повернувшись к нему спиной. При желании он мог сделать шаг в сторону и увидеть ее всю в зеркале. И она прекрасно знала об этом и ничего не предпринимала, чтобы предотвратить возможное с его стороны подглядывание. Напротив, сама упорно подталкивала…

— Подай мне, пожалуйста, полотенце…

В приоткрытую дверь Серж видел, как она неспешно промокает свое стройное, ни капельки лишнего жира, тело.

— Натри мне спину кремом…

По выходным она загорала на балконе. Если, конечно, погода позволяла понежиться под солнечными лучами. Сгорая от жгучего желания, парень дотрагивался до ее нежной кожи, с годами не утратившей шелковистую упругость текстуры.

— Тесемки развяжи…

Аккуратно распускал парень завязки купальника. Короткими и нежными движениями втирал он в кожу крем от загара. Женщина ничего не говорила, лежала, уткнувшись лицом в подушечку, почти не дышала, когда его пальцы опускались все ниже и ниже. Осмелев, его ладони мягко ложились на тугие ягодицы. Соня вздрагивала, но не останавливала его. Ей нравилось, ей было хорошо. Она давно уже не жалела о том, что пустилась, как ей поначалу казалось, на совершенно безумную авантюру — пустить в свой устоявшийся мир незнакомого и диковатого паренька.

— Чуть ниже…

Ее затаенное, слегка завуалированное желание Серж понимал без лишних слов. Его пальцы проникали между целомудренно сведенными бедрами, ласково и нежно массажировали внутреннюю поверхность, наперекор высказанной вслух просьбе исполняли ее скрытое ожидание. Легкими прикосновениями раздвигая нежные складки, указательный палец неожиданно для него проваливался, утопал, не встречая должного сопротивления в обволакивающую, обильно покрытую влагой внутреннюю плоть.

— Как хорошо… — едва слышно выдыхала Сонечка.

Поощренный, он трудился в поте лица…

Казалось, их изощренной пытке неудовлетворенным желанием не будет конца. Никто никогда не осмелится сделать первый шаг. А случилось все просто и обыденно. Ожидание праздника оказалось намного волнительнее, чем сам праздник.

На календаре стоял промозглый сентябрь, самый его холодный конец. На улице иней утренними заморозками покрывал жухлую траву, а редкое дневное солнце застенчиво-стыдливыми лучиками едва прогревало столбик термометра на пару-тройку градусов.

За последние дни квартира катастрофически остыла, по утрам изо рта шел парок. И Сонечка в пятницу вечером кинула на диван не одну, а две подушки.

— Двум индейцам под одним одеялом теплее, чем одному…

И Серж намек понял. Когда он вернулся из ванной, в комнате владычествовала темнота, но его с нетерпением ждали.

— Ложись, согрей меня…

Приглашая его, приоткрылось одеяло, и парень охотно юркнул в узкую щель, устроился. Женщина лежала к нему спиной и не шевелилась, казалось, она вообще отсутствует, лишь дыхание едва доносилось до Сержа, сдерживаемое и учащенное, оно и выдавало ее взволнованное существование.

Чуть шевельнулись холодные женские лодыжки, и ледяные ступни поползли в поисках тепла, нашли, замерли. Отогреваясь, они оживали и чувственно расслаблялись.

Не поворачиваясь, Сонечка отыскала его руку, горячая ладонь легла на тугую женскую грудь и благодарно сжала ее, наслаждаясь нежностью молочной плоти. Осмелевшие пальцы нашли сосок и слегка надавили, вырывая из женских уст сладостный стон.

— Как долго я ждала! — едва слышно прошептала Сонечка.

Не вставая, они провалялись до самого обеда. На женском лице разлилась умиротворенная усталость.

— Ты понимаешь, что никто не должен знать…

— Да, Соня…

Закрывая глаза, женщина потянулась к нему…

Они оба жили от одной близости до другой. Сонечка бежала домой, ни одной лишней минуты не оставаясь на работе после того, как часы пробьют пять ударов. Серж после школы шел во Дворец спорта, два часа занимался борьбой и к четырем всегда переступал порог дома, быстро делал уроки, успевал управиться до прихода жаждущей его щедрых ласк женщины.

— Я по тебе соскучилась! — шептала Сонечка, сбрасывая с себя верхнюю одежду, извиваясь и стаскивая с бедер юбку, скидывая кофту, расстегивая бюстгальтер и избавляясь от трусиков.

А время летело стремительно, день за днем, Серж не заметил, как пришла весна. Подготовка к выпускным экзаменам, сами экзамены. Он старался, и его труд с лихвой вознаградился. По всем предметам он получил пятерки. И как итог: серебряная медаль. И все благодаря Софье Александровне, которая во время замены его документов при оформлении на новую фамилию сумела завести на учащегося десятого «В» класса Шутова Сергея новое личное дело, где красовались в основном одни отличные отметки…

Не зря Сонечка тянула своего приемного сынка на медаль, знала, что с ней поступить в военное училище у Сержа шансов будет намного больше. Москва — город большой, число желающих обучаться в столице во много крат превышало ежегодный набор.

Но Шутов поступил. Сдавал парень один письменный экзамен по математике, справился он с ним успешно. Покусывая губки, Сонечка помахала ему ручкой и уехала к себе домой.

Снова она осталась одна. За год Соня привыкла к тому, что рядом с ней живет человек, которому нужна, в котором нуждалась она. Единственным утешением стало то, что Сонечка точно знала, что внутри у нее зародилась новая жизнь. Она добилась своего, все точно рассчитала. У нее еще оставался последний шанс родить и иметь своего собственного ребеночка. Годы идут-идут, и скоро окажется обидно поздно. И так она многим рисковала…

И назвали девочку Анечкой. Анечка… Почти как Аннет…

В своих мыслях Серж уже не разделял для себя два этих имени. Аннет и Мирослава. Мирослава и Аннет…

Второй бабой, которая приняла в его судьбе непосредственное участие, стала старший преподаватель кафедры математики Лариса Дмитриевна Княжко.

Высокая женщина, стройная, в общем, в его вкусе. Хотя, вместе они смотрелись несколько вызывающе смешно. Ввысь вымахала преподаватель почти на голову выше его. Хотя, как он понимал, в отношениях между мужчиной и женщиной рост и вовсе не помеха.

Высшая математика давалась ему с трудом. Видно, весь свой данный ему от природы потенциал он израсходовал еще в средней школе. На большее его извилин уже не хватило, не тянули они, все тормозили и не ко времени ужасно стопорили.

А больше всего, наверное, закипали его мозги оттого, что приходила Княжко в класс всякий раз в одних схожих платьях, обтягивающих, из тонкой шерстяной материи. Когда она спиной поворачивалась к тяжело сопевшим парням, Серж отчетливо видел выделяющиеся полоски трусиков, кровь у него поступала резкими толчками, дыхание спирало. Включалось воображение. Мысленно он представлял себе женщину полностью обнаженной. Какие уж тут к чертям собачьим интегралы и радикалы…

Краем глаза Шутов видел, как топорщились штаны у соседа, как нырял тот кулаком в карман и увлеченно толкал шары, лихо разыгрывая скоротечную партию в ручной бильярд.

И на самоподготовке ему было не до кривых второго порядка. Вместо того, чтобы готовиться к последующим занятиям, курсант Шутов бегал в самоволки, рискованно играл парень с огнем.

На двенадцать с полтиной, что ежемесячно выдавали всем без исключения курсантам, сильно не разгуляться, а Шутов привык к определенному образу жизни с веселыми подружками и винцом.

Конечно, Софья Александровна изредка высылала ему десятку-другую, но то оказывалось каплей в море окружавшего его со всех сторон соблазна, завлекательно сулящего океан удовольствий.

Вспомнив прошлые привычки, Серж слегка подворовывал в магазинах, где имелось самообслуживание. Он незаметно брал с прилавков пачки сигарет, бутылки со спиртным, умудряясь все прятать под шинелью. Со временем парень наловчился…

И поймали его, как ни странно, не с поличным. Выловил его, вернее, засек воина, шатающегося в неположенное время в городе, военный патруль.

— Товарищ курсант, стойте! — раздался сбоку грозный окрик.

Не оборачиваясь, Шутов рванул с места, как на стометровку, дал деру. Выпала, разбилась бутылка с водкой, другая покатилась.

— Ну, падло! — в сердцах выругался Серж, приводя дыхание в норму в первой попавшейся ему по пути подворотне.

Ему до слез было жалко напрасно потраченного труда. Добытая с немалым риском водочка досталась быстро отставшему патрулю в качестве боевого трофея и вещественного доказательства.

Пока он добирался до училища, объявили общее построение и проверяли всех по спискам вечерней поверки. На их КПП торчал угрюмый помощник военного коменданта гарнизона, вдоль всего училищного забора рыскали усиленные патрули.

— Засада! — Серж попятился назад. — Гады, обложили…

Наблюдая из-за угла, он попытался прокачать обстановку, но все никак не находил разумного и приемлемого для себя выхода.

— Шутов! — раздался позади него вкрадчивый женский голос. — Это не тебя ли, сорванца, ищут? Все училище поставили на уши. Трясут всех так, что пыль столбом стоит…

Оказалось, что за пределами учебного заведения мадам Княжко могла разговаривать не только официально строго и назидательно. И в курсе всего происходящего она находилась по самой простой причине, что муж ее служил командиром взвода в их же училище.

— Может, и меня… — Серж пожал плечами и насупился.

В голову ему пришла мысль, что патруль, по всей видимости, о его бегстве сразу сообщил в комендатуру, и по его душу устроили облаву, обложили флажками, как волка или медведя в берлоге.

— Пошли со мной…

Жили Княжко на съемной квартире в ста метрах от училища. Не разуваясь, Лариса Дмитриевна прошла в комнату, позвонила по телефону, набрав номер дежурного по училищу.

— Игорь! — женщина озорно подмигнула переставшему дышать курсанту. — Забыла тебя сразу предупредить. Кран у нас в ванной прорвало. Так я твоего бойца Шутова прихватила с собой. Сейчас он полы уже подтирает. Потом приступит к замене крана…

На том конце сердито выговаривал жене возмущенный ее безрассудством помощник дежурного по училищу капитан Княжко.

— Ну, виновата, — Лариса Дмитриевна огорченно вздохнула. — Да, через часик я сама его приведу. Нет, Игорек, ты хотел бы, чтоб затопило всех соседей до первого этажа?.. Да, так и скажи… А мне плевать на твою службу… В следующий раз сам будешь краны менять… Ага, я знаю, что кроме авторучки, ты больше ничего сам в руке держать не можешь… Я тебя тоже целую…

Не дыша, курсант замер в прихожей, выставив ухо в дверной проем, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Ну, приступай, — Лариса Дмитриевна открыла дверь в ванную комнату и показала на подтекающие трубы.

Вооружившись разводным гаечным ключом, Серж усиленно пыхтел, выворачивая прикипевший сгон, снимая проржавевший до самого основания кран холодной воды.

— Купила… — женщина показала ему два новеньких латунных крана на полдюйма. — Сойдут?

— В самый раз! — парень удовлетворенно кивнул.

Не ожидал он, что жена Княжко с первого же раза принесет именно то, что требовалось. Насколько он знал капитана, тот особо в технике не разбирался. Приятный сюрприз…

Ротный долго еще потом кричал на Шутова, но у того нашлось алиби. Выговор ему, конечно, перед всем строем подразделения объявили за то, что покинул территорию городка без разрешения командиров. А большего предъявить ему не смогли. В тот день не он один шатался по городу. Бродяг нашлось с добрый десяток.

Их всех таскали в комендатуру на опознание, проводили очные ставки с начальником патруля. Бедный майор, видать, зарекся в следующий раз сообщать о беглецах. Досталось ему от коменданта по самое первое число за то, что «раззявил варежку» и упустил, не смог задержать самовольщика. Вот и проявляй усердие…

Второй кран, тот, что от горячей воды, Серж менял через два дня. На этот раз курсанту официально выписали увольнительную записку и отпустили его ровно на три часа.

— Шутов, признайся, подлец, — Лариса Дмитриевна наклонилась к нему, усердно копошившемуся под раковиной, женские зрачки неотвратимо приближались, — раздевал меня глазами на уроках?

Бедный парень почувствовал, как тоненькая струйка холодного пота побежала у него по спине. Он моргнул и в раздвинувшихся полах халата увидел стройные бедра, белеющую материю.

— Да, я… — челюсть у него непроизвольно вывалилась.

И от того, что он услышал, и от того, что видел перед собой.

— Не свисти, все равно не поверю. Все вы на один манер сшиты, у всех одна похотливая мысля вертится в скудном умишке…

Гаечный ключ с глухим стуком выпал из его разжатых рук.

— Ну, как? — скинув халат, женщина выпрямилась.

— Обалдеть!

Фигуркой Княжко обладала отменной, точно, как у Аннет.

4

Дождевые тучи накрыли не только один военный городок, они плотно затянули весь ночной небосвод. Раздраженная надоедливым стуком в окно, Славка с шумом задернула плотные шторы. Дождь, обидевшись, будто поутих и перестал тарабанить по стеклу.

— А вот и я! — игриво произнес Костик, выходя из ванной.

Не менее двух часов он провел в ней, приводя себя в порядок после полигона, отмокая в горячей воде. Вместе с очищением от грязи к лейтенанту вернулось благодушное настроение.

— Нет, зря ты, Мира, — устраиваясь в постели, произнес он, — заставила меня порвать мой рапорт. Представляешь, Рэм открыто живет тут в городе с женой Мишки Спивака. Вот наглец!

Признаться, этот факт до сих пор не давал ему покоя, внутри у него сидел гнусноватый червяк, который все ковырялся-вертелся…

— Дался тебе Валишев… — лениво протянула Славка. — Оставь ты его в покое. И дай мне, Баталов, поспать. Завтра у меня трудный день, важная встреча…

В одиннадцать часов она намеривалась свидеться с одним человеком, и ей хотелось бы отдохнуть, чтобы выглядеть на все сто процентов. Ибо главным ее оружием выступала красота. В придачу, конечно, к уму. А девочкой она слыла весьма смышленой…

В тиши нагревшегося кабинета слышалось учащенное женское дыхание. Глаша широко раскрытыми глазами глядела на мужа.

— Мне было хорошо…

— Мне тоже…

Старший лейтенант встал, заботливо прикрыл жену армейским плотным шерстяным одеялом и потянулся к одежде.

— Мы с тобой не поторопились, — озорно прищурилась Глаша, глядя на мужа, — оставить их одних?

Нетрудно было догадаться, что ее мысли перескочили на Машу и Дегтярева, от которых они проказливо сбежали.

— Чужая душа — это потемки, — Серж неопределенно пожал плечами. — Мне показалось, что они оба хотели остаться наедине.

— А какие темные уголки у нас тут? — женщина дотронулась до мужского лба. — Что за скелеты в нашем шкафу…

— Сплошные лабиринты, забитые костьми…

Мог бы он еще добавить, что в них змеями кишат всякие думы. Серж нисколько не озаботился тем, что скажут, увидев, как Глаша с утречка выплывает из его кабинета. Как зав офицерской столовой ей полагалось время от времени сверять списки. А потому она по утрам частенько забегала к нему. Его волновало нечто иное…

Кинув на разводе настороженный взгляд в сторону начальника склада боеприпасов, Серж окончательно убедился в том, что все он рассчитал верно. Прапор после хорошей попойки едва притащился на негнущихся ногах, стоял в строю, покачиваясь маятником.

Прежде чем добраться до склада, Степаненко заглянул в одну из рот, к дружку своему старшине Лебедеву. Распив в каптерке на двоих бутылку, они вместе отправились в караульное помещение, где Федька расписался в постовой ведомости о вскрытии объекта.

— Фу, Степаненко, надышал! — поморщился начкар.

Глупо улыбаясь, Федька продефилировал к выходу.

— Ты меня уважаешь? — стараясь идти ровно и не качаясь из стороны в сторону, справился он у топающего рядом Лебедева.

— Уважаю! — кивнул ротный старшина.

— Идем ко мне…

Трясущимися пальцами, не глядя на сам оттиск, Федька сорвал печать, едва не оборвав шнурок, сунул слепок себе в карман. Ключ упорно не хотел вставляться, пришлось вмешаться Лебедеву. С его помощью Степаненко справился с замком, дернул на себя дверь.

— Вот мы и дома! — тяжелые шаги протопали по цементному полу, оставляя после себя влажные подтеки, затаптывая подсохшие грязевые разводы, на которые не обратилось должного внимания.

Ни начальник склада, ни его дружок в упор не заметили, что ночью в помещении кто-то побывал, по одной лишь самой простой причине: оба они на глаза почти ничего уже не видели.

— Вот, зараза! — Федька сильно огорчился, обнаружив, что сейф на наличие спиртного оказался издевательски пуст.

Развалившийся в скромно стоявшем в уголочке стареньком скособоченном кресле, Лебедев пьяно икнул и озадаченно моргнул:

— Чего ты меня звал, а?

Складской начальник, нахмурив брови, выставил перед собой указательный перст:

— Семен, все под контролем!

Оставив дружка одного, Степаненко поспешно, насколько ему позволяли подкашивающиеся ноги, засеменил к боксам с техникой.

— Стой! — прапорщик с ходу уперся в шагающего ему навстречу старшего лейтенанта Иванюка. — Петька, гони бутылку! Ты мне должен! Забыл, что на полигоне за гильзы не отчитался…

Минут через десять дверь на складе надежно заперлась ото всех любопытствующих прохожих с внутренней стороны.

— Наливай! — Федька оживленно потер ладони.

Опрокинув в себя противно попахивающую жидкость — немцы водку так и не учились толком гнать, Иванюк блаженно прикрыл глаза. Тепло потекло по кишкам, отошли в сторону дурные мысли о том, что ночью опять поссорился с женой, поднял на нее руку…

Мимо склада прошли замполит и комсомолец полка. Толкнули дверь, но она не поддалась. Подполковник Шубников махнул рукой и двинулся дальше. Его больше интересовало то, как организовали перевод техники на весенне-летнюю эксплуатацию. Приказом по части на этот период бойцам выдавался дополнительный паек. В него входили хлеб, сало, конфеты…

Желающих наложить руку на то, что долженствовало дойти до солдата, всегда находилось немало, и замполит пытался отследить всю цепочку от продовольственного склада до солдатского стола…

В отличие от замполита Баталова занимали другие мысли. Ему все не давал покоя один из его сокурсников, Валишев…

А Валишев в Потсдаме в последнее время давно не появлялся, целыми днями безвылазно пропадал в парке. Боевую технику в артполку избавляли от полигонной грязи. Гусеницы снимали с катков и тонким слоем покрывали смолой, гудронировали, чтобы те густо не ржавели, пока машины стоят на длительном приколе.

Куда ни посмотри, всюду работы непочатый край. Отдраивая вооружение, одновременно они готовились к очередной проверке. Облезшую местами за зиму технику подкрашивали, подмазывали.

«Двадцатку» Рэма заново покрыли снаружи зеленой защитной расцветкой, а внутри все окрасили в ослепительно белый колер. Там, где полагается, навели строгие красные линии и подправили надписи. В непрестанных заботах время летело…

В половину одиннадцатого Славка вышла из дому, накинув на себя приталенный кожаным ремешком темно-вишневый плащ модного, но ближе к строгому стилю покроя. Лакированные туфли на высоких каблучках смотрелись очень изящно и подчеркивали стройность ее фигуры. В руках девушка держала дамскую сумочку из высококачественной искусственной крокодиловой кожи.

— Bitte… — Славка на приличном немецком языке назвала адрес одного из научно-исследовательских институтов. — Поехали…

Неспешно прогуливаясь возле входа, девушка внимательно посматривала по сторонам, на всякий случай запоминала, кто и как проходит мимо сухонького старичка вахтера, проверявшего, но не у всех пропуска и документы.

Без трех минут одиннадцать Славка вошла и показала дедку свой разовый пропуск, выписанный на имя Аннет Миллер.

— Ausweiß, ihre Papier! — заученно потребовал страж.

Одарив бдительного вахтера очаровывающей улыбкой, Славка выудила из сумочки паспорт гражданки ГДР Аннет Миллер.

— Bitte! — вахтер даже не удосужился сличить фотографию и пригласил посетительницу пройти через «вертушку».

На процедуру проверки ушли полторы минуты. Пока Славка поднялась на скоростном лифте на девятый этаж, секундная стрелка успела пробежать чуть больше круга. На десять шагов до кабинета №917 оставались двенадцать секунд. В одиннадцать часов девушка постучала в дверь, слыша, как внутри пикает радио.

— О, Аннет! Вы, как всегда, точны! По вам можно сверять часы, — профессор Вольф поднялся ей навстречу, на его лице появилась деланно восхищенная улыбка.

Галантный мужчина помог Славке снять плащ, и она осталась в строгом сером костюме.

— Вы очаровательны! — немец взволнованно протер платком вспотевшую залысину. — О, Аннет!

Цепкий взгляд профессора сумел заглянуть за отвороты жакета, наткнулся на ослепительно белоснежную чашечку бюстгальтера, почти не скрывающего нежно-молочную плоть.

Когда Славка села на предложенное ей кресло, короткая юбка натянулась, и мужчина увидел светлую полоску, не скрываемую тончайшими чулками. Профессор втянул в себя обильно потекшую слюну, торопливо поправил узел галстука, будто ворот рубашки ему нещадно жал…

В мотострелковом полку тоже готовились к проверке. Почти весь личный состав пропадал в парке. Офицеры дневали там и чуть ли не ночевали, уходили домой с опускающейся темнотой.

— Машку мою верни! — Петька с силой потянул на себя плечо Дегтярева. — По-хорошему тебя прошу!

Прошло три дня, как его жена ушла и не вернулась. Нигде, кроме как на своем рабочем месте в офицерской столовой, она не показывалась, старательно пряталась от Иванюка.

— У меня ее нет… — капитан пожал плечами. — Хочешь, пойди, сам посмотри, если не веришь…

Набычившись, старший лейтенант взирал на Дегтярева, как на самого злейшего врага, и видел в его глазах одни издевательские огоньки, понимал, что капитан все знает, но правду ему не скажет.

А истина состояла в том, что Маша возвращаться к мужу не желала и идти жить к Артему тоже не соглашалась…

— Ты, подруга, что, совсем? — Славка непонимающе покрутила пальчиком возле виска. — Белены объелась? Стукнут Шубникову, что ты снюхалась с Дегтяревым, завтра же упакуешь чемоданы…

Жена Баталова привычно достала сигаретку. В последнее время пристрастилась к куреву. Поначалу баловалась, потом втянулась.

— И что мне делать? — Машка тяжело вздохнула.

— Живешь пока у Глаши? — Славка прищурилась. — Позови ее. Мне надо с ее мужем переговорить.

Поправив белый передник официантки, Машка вышла, через минутку вернулась, приведя с собой Шутова, который завтракал через стенку. Серж по-прежнему питался в столовой. Выходило им обоим с женой удобно, избавляло от излишних хлопот с готовкой.

— Все у тебя получилось? — тихо спросила Славка, когда дверь за Машкой плотно прикрылась.

Отпив из рюмки глоток, старший лейтенант кивнул. Коньяк ему нравился. Плохого пойла для начальства у них не держали.

— Пусть Сеня передаст товар вот этому человечку, — женщина развернула листочек, дала Шутову прочитать, а потом щелкнула зажигалкой. — Загоруйко на днях сделал ему заказ.

Моргнув, мужчина невольно потянулся рукой к рюмке. Теперь у него в голове все сложилось. Задуманная Славкой комбинация приобрела реальные очертания. Человечек из бумажки давно уже занимался сбытом краденного, скупкой его и перепродажей. Речь шла о боеприпасах, приборах и об оружии…

Подполковник Загоруйко исполнял обязанности заместителя командира части по тылу. Под метр девяносто ростом, с бычьей шеей и лицом, не вмещающимся в фотокарточку на документы.

Нагловатый, хитрый и расчетливый хохол непостижимым для многих простых людей образом умудрялся за год отправлять на родину по два-три пятитонных контейнера, набитых сантехникой и плиткой, декоративными плитами ДСП, и все ему сходило с рук…

— До праздника осталось два дня… — напомнила Славка.

— Я помню, — Серж усмехнулся. — Я приду…

Вернулась Глаша, присела рядом, смотрела на жену Баталова по-собачьи преданными глазами. Всегда она помнила о том, чьими стараниями досталось ей место заведующей столовой.

— Как муж? — Славка прищурилась.

— Он привыкает ко мне…

Постучав пальчиками по столу, гостья посмотрела Глаше прямо в глаза и в упор спросила:

— А ты?

— Мне другого мужа не надобно.

— Вот и ладненько, — Славка поднялась. — Не провожай, дорогу сама найду…

Свою миссию она выполнила. Задачу Сержу поставила, заодно подтвердила договоренность о встрече с ним. Баталова дома на праздник, как всегда, не окажется, и она, наконец, отведет душу.

На восьмое марта Рэму, как молодому и холостому, доверили несение службы в наряде. А еще говорили, что дедовщины среди офицеров в армии не существует. Так что, в город он постарался попасть с утречка пораньше, чтоб к шести вечера вернуться.

Сами немцы, как и во всем оставшемся мире, женский праздник с упорством не признавали. Хоть и придумала его их знаменитая землячка Клара Цеткин. А международным он являлся единственно в кругу братской семьи народов, населяющих СССР.

Вернулась с ночной смены Маринка немного усталая, но, как обычно, веселая и жизнерадостная. Настроение ее взлетело, когда она увидела на вешалке его одежду. А букетик нежных алых тюльпанчиков привел ее в окончательный восторг.

Сколько всего, вообще-то, женщине надо? Немного внимания, капельку душевного тепла, и она готова растаять от счастья.

Маринке казалось, возможно, так оно и было, что становится она парню все ближе и ближе. А все его слова — одни лишь слова.

Просто он боится признаться кое в чем самому себе. Время исподволь свое дело ладит. После возвращения с полигона, он у нее появляется все чаще.

— Рина, если хочешь, то мы можем съездить и посидеть где-нибудь пару часов, — парень, как галантный кавалер, предоставлял ей возможность сделать окончательный выбор самой.

— Нет, Рэм, — не задумываясь, отказалась она. — Я хочу видеть только тебя. У нас есть, что поставить на стол. Получится не хуже, чем в ресторане.

— Как скажешь…

…Она то засыпала, то снова просыпалась, словно от испуга, что он уже ушел. А он был рядом и смотрел на нее с ласковой улыбкой, стоило ей чуть приоткрыть глазик, чтобы в том удостовериться.

— Рэмка, ты всегда бываешь такой разный. Ты почти никогда не повторяешься.

— Ты про что? — не понял он и поэтому прищурил левый глаз.

— Я хотела тебя спросить, — она немного смутилась и замолчала.

Не представляла она себе, как про то спросить, с чего начать. Может, он сам ей поможет? Кинула женщина на Рэма призывный взгляд, но он в ответ лишь пожал плечами:

— Я, Рина, теряюсь в догадках по поводу твоего вопроса…

Не в первый раз он вынужденно признавался в том, что не улавливает смысла и не понимает того, к чему она клонит. Дину он всегда понимал с полуслова. Понимал или думал, что понимает…

— У тебя было много женщин? Я до сих пор о тебе почти ничего не знаю. Ты мне никогда ничего не рассказываешь про себя.

— Много, Рина, много, — загадочно улыбаясь, пряча под маской все свои потаенные мысли, обронил он.

— Много? — женщина оживилась.

Так она и полагала, судя по его искушенности в некоторых деликатных и интимных вопросах.

— А сколько, если не секрет? Какая я по счету?

— Ты? — в его глазах сверкнули веселые огоньки. — Ты у меня по счету… раз, — он принялся загибать пальцы, — два… вторая.

— Вторая? — женские глазки озадаченно хлопнули.

Марина ждала, что у него не хватит всех пальцев на руках, а тут… Нет, он, по обыкновению, слегка подтрунивает над ней.

— А где же все остальные?

— Ты, Рина, ты и есть все мои остальные женщины, кроме одной, первой, — он дотронулся пальчиком до пуговки ее носа и нажал на него, как на кнопку электрического звонка.

— Подожди-ка, — Марина посмотрела на него недоверчивым взглядом. — Ты хочешь сказать, что она?

Кое-что женщине припомнилось. Дина ей рассказывала. Но она отнеслась к тем словам с некоторым скептическим недоверием.

— Да, она была у меня первой, — он грустно усмехнулся. — И я думал, что она будет единственной в моей жизни. Не вышло…

Судьба-разлучница распорядилась по-иному, вдрызг разбила всю его жизнь, безжалостно развеяла по ветру все его «розовые» мечты и крест-накрест перечеркнула все благие намерения…

— Откуда же все твои познания в…

— Ты хотела сказать в… — он показал на постель.

— Да, — она смутилась и покраснела.

Посмотрев на нее, Рэм снисходительно усмехнулся. Неужто для того, чтобы уметь любить, следует зайцем перепрыгивать из одной постели в другую, доведя счет своих побед до сотен…

— У меня, Рина, в свое время была прекрасная учительница, искусно разбиравшаяся во всех тонкостях.

— Так, значит, ты у нее был не первым? Она не была…

Женские брови задумчиво сошлись у переносицы. Выходит, что Дина поведала ей чистую правду.

— Получается, что так, — согласился он.

— И как же ты к этому относился? — Рина затаила дыхание.

— Я? — Рэм неопределенно пожал плечами и пренебрежительно усмехнулся. — Никак. Меня данный вопрос просто не волновал. Для меня данного вопроса не существовало, и все. Для меня ее жизнь началась со встречи со мной. Ее прошлое меня не интересовало.

Марина моргнула. Как можно? Нет, этого она постичь не могла.

— Тебя трудно понять, но, может, ты и прав, — женщина забавно подвигала носиком. — И ты мог бы, случись чё, простить ей измену?

Глядя ей в глаза, Рэм качнул головой:

— Это, Рина, вопрос гипотетический. Как можно предположить то, чего никогда не может быть? Честно сказать, я ей полностью доверял. Подобной мысли у меня никогда не возникало.

— А сейчас?

— А что толку говорить сейчас? У меня своя жизнь, как видишь, рядом с тобой. А у нее? Я не знаю, я сейчас… ничего не знаю…

По его немного растерянному взгляду она, наконец, поняла, что своими расспросами ненароком влезла чуть дальше, чем следовало бы. Нельзя все время дуть на угасающие угли…

В огромной печи ровно гудело пламя. Невысокий, худощавый мужчина в черной спецовке сквозь круглые отверстия смотрел на угли, жарко пылающие розовым цветом.

По проложенным по полу рельсам катилась тележка. Толкал ее перепачканный в угольной пыли узкоглазый боец. Опрокинув тачку и выгрузив ровные поблескивающие брикеты с антрацитом, воин достал смятую пачку сигарет без фильтра, прикурил.

— Праздника сегодня, Николай… — показались два белых ряда зубов и задвигались. — Казаха тоже человека. Стола ждет, работа кончай, бешбармак кушай…

Тот, кого назвали Николаем, трудился старшим кочегаром, по сути, он исполнял обязанности начальника, поскольку прапорщик у печи появлялся изредка. Штатный начальник котельной больше занимался вопросами, лишь отдаленно связанными с подачей тепла и горячей воды. Степка Ковальчук под чутким руководством зама по тылу сбывал немцам сэкономленный уголь. Еще два года назад он служил тут простым кочегаром. Случайно выяснилось, что они с Загоруйко из одного села. Подполковник уговорил земляка, чтобы тот остался на сверхсрочную службу. Степка, имея за плечами строительный техникум, получил погоны прапорщика.

— Еще две ходки сделаешь, и амба, — распорядился Николай.

В его прямые обязанности входило то, чтобы ни в коем случае не произошло перерасхода угля. А в праздник температуру котлов рекомендовалось чуть уменьшить. Народ гуляет, ему и так жарко…

Широкая туша заслонила собой весь узкий проход, откуда в кочегарку полоской проникал дневной свет. По кованым железным ступенькам грузно топали расшитые в икрах хромовые сапоги 47-го размера. Под каблуками, подбитыми металлическими подковами, жалобно захрустела угольная крошка.

— С праздником, Николай! — зарокотал густой голос.

— Я не женщина, товарищ подполковник, — усмехнулся старший над кочегаркой. — Не с чем меня поздравлять…

Нехитрый юмор начальство оценило, широко заулыбалось:

— Сейчас и женщины придут, какой же праздник без них…

Приблизившись к печи, зам по тылу протянул к ней могучие кулачища, разжал их, растопырив пятерней толстые и коротковатые пальцы с зазубренными, в заусеницах неаккуратными ногтями.

— Тепло тут у тебя. Сауна готова? — хитровато прищурился он. — Народ ждет…

Щебечущий женскими голосами народ в количестве трех особ мелкими шашками просочился по проходу в направлении оббитой деревом двери. Дорогу к ней посетительницы знали хорошо, не в первый раз навещали котельную, проторили народную тропку.

— Войтех еще не пришел? — спросил подполковник, косясь в сторону зазывно мелькающих в меру оголенных женских ножек.

— В каморке у меня сидит, вас дожидается…

Когда трое мужчин зашли в парилку, к их приходу все было готово. Две дебелые банщицы держали в руках венички и мочалки, тоненькая подручная наполняла водой жестяные тазы.

— Gut! — довольно крякнул подполковник. — Порядок в танковых войсках. Банная рота, строиться!

Привычные к причудам начальства женщины собрались в одну кучку, подровнялись в линию, поправили переднички, накинутые на голые тела, вытянули вперед подбородки, выпятили торчащие из-под материи вызывающе белеющие разнокалиберные груди.

— Манька! — представил Загоруйко первую женщину.

Правофланговой банщице давали под сорок. Может, ей было и меньше, но жирные телеса молодости не добавляли. Пудовая грудь тяжело свисала, чуть ли не до самого пупка, скромно зарывшегося в многочисленных складках огромного живота. Обнаженные ноги выглядели, как мощные железобетонные опоры железнодорожного моста. Ручища она имела, как у молотобойца. После того, как баба обрабатывала клиентов мочалкой, тем казалось, что они попали в рай. Работала женщина в солдатской столовой старшим поваром.

— Верочка! — ткнул пальцем в торчащую грудь подполковник.

Начальствующий взгляд просветлел. Кладовщица слыла его гордостью. Она брала своей мощной статью, данной ей от природы. Широкая в кости, лишнего жира Верочка не имела. Тугая была, как спелый абрикос, вот-вот соком брызнет. Многие мужики тащились от нее, сатанели, распробовав на вкус, входили в неописуемый раж.

— Любка… — снисходительно хмыкнул начальник.

Крайняя девушка, на его взгляд, казалась тоща и худа. Но, как он понимал, на каждый овощ всегда находился свой покупатель. А потому держал он в своей обойме и мелкокалиберный снаряд, что числился в штате продовольственной службы полка.

— К помывке… приступить!

Не первый раз принимавший участие в подобном мероприятии, Николай отдал себя в худенькие Любкины руки. Он хорошо знал, что Верка достанется гостю, а зам по тылу после того, как зальет себе глотку коньяком, уединится с Манькой. Имел их начальник болезненную слабость к ее трясущимся холодцом телесам. Жирный боров нездорово тяготел к необъятным прелестям самки бегемота.

После первой рюмки Загоруйко остался наедине с Войтехом. Бабье со смехом ринулось в парилку смывать с себя праведный пот и порезвиться, плескаясь в огромном чане-бассейне.

— Ну, как насчет моего вопроса?

— Обещали через неделю принести, — ответил гость. — Цену себе набивают. Или опасаются. Боятся подставы…

Хоть и был Войтех по национальности поляком, разъяснялся он на русском языке довольно сносно, запросто походил издалека на западного украинца.

— Трудные времена настали, никому нельзя довериться…

Жалуясь и сетуя на стесненные обстоятельства, гость сквозь приспущенные ресницы зорко следил за реакцией подполковника. На самом деле, он уже раздобыл то, о чем просил его Загоруйко. Накануне ему принесли два новеньких вороненых «ствола». ПМ — 9-мм пистолеты Макарова попахивали заводской смазкой. АК-74-й давно уже лежал у него в тайнике, терпеливо ждал своего часа…

Плотные шторы не пропускали в комнату дневной свет и создавали иллюзию позднего вечера, хотя солнышко едва-едва лишь докатилось до зенита и остановилось передохнуть на горке.

Посреди стола высился старинный бронзовый канделябр. Три витые тонкие свечки горели неярким желтым светом, отбрасывая по стенам причудливо колыхающиеся тени.

— Мне пора уходить… — мужчина ласково провел ладонью по обнаженной женской спине. — Мирослава…

Тоненький пальчик с нарочитой сердитостью постучал по его полураскрытым губам, будто укоряя их:

— Называй меня в этой комнате Аннет…

— Аннет! — Шутов с силой притянул покорно подавшееся тело к себе, крепко обнял. — Ты не представляешь, как я тебя люблю…

Из соседней комнаты донеслась настойчивая трель дверного звонка. Немного погодя, снова позвонили. Потом еще…

— Черт! Принесла кого-то нелегкая… — женщина, недовольно хмурясь, поднялась, накинула на себя халат.

Легкими неспешными шагами Славка прошла через смежную комнату, прошагала по коридору, приблизилась к двери.

— Ты? — она удивленно отступила на шаг назад.

На пороге квартиры Баталовых стояла Глаша, жена Шутова.

— Проходи…

Нежданная гостья, не раздеваясь, шагнула в кухню, тяжело опустилась на табуретку.

— Петька наш совсем с ума сошел! — в уголках женских глаз набухали крупные капли отчаяния. — Надрался с самого утра под завязку, приплелся к нам, ломится в дверь. А у нас Машка сидит взаперти. И Серж мой, как назло, по делам в город уехал. Не знаю, что делать. Дойдет до начальства, не поздоровится Иванюку…

Не перебивая, Славка слушала. Дело приобретало нешуточный оборот. Конечно, ее саму все это никаким боком не касалось. И все-таки, не совсем чужие для нее люди круто замешались в обойме.

— Подожди меня, Глаша, я сейчас оденусь…

Едва слышимые шаги приблизились, не до конца прикрытая дверь распахнулась, вошла Славка, плотно потянула на себя ручку.

— Ты все слышал?

— Да, — мужчина стоял одетый, при полном параде. — Задержись с ней минут на пяток…

Поймав такси, Шутов добрался до военного городка, скорым шагом направился к ДОСу, где он жил с Глашей. Возле их подъезда гудящим роем собрался праздный народ. Не обращая ни на кого внимания, Серж поднялся по ступенькам, прошел к своей квартире.

Подперев ее спиной, у двери сидел Иванюк. Во весь голос он горланил песни и гулко стучал кулачищем, сотрясая стены.

— Встань, дурень! — Шутов схватил своего бывшего ротного за шиворот. — Пошли со мной…

Пропуская мимо ушей бормотанье и нелестные замечания в свой адрес, Серж вытащил старшего лейтенанта на улицу, провел к соседней парадной, затащил в подъезд, проволок до умывальника и засунул голову Иванюка под холодную воду.

— Остынь маленько…

Прибежав домой, Глаша выпустила Машку из невольного плена, высвободила бедняжку из заточения.

— Где аспид? — женщина испуганно поводила своими глазами-миндалинами. — Я боюсь его, боюсь…

— С ним Серж и Дегтярев. У вас в хате. Мозги ему вправляют…

Закрыв входную дверь, Артем переглянулся с Шутовым, достал из внутреннего кармана куртки и поставил на стол бутылку.

— Выпей, герой, — Серж протянул Иванюку стакан, — полегчает.

Постукивая зубами, продрогший после холодного душа, Петька опрокинул в себя водку, тряхнул упертой головой:

— Все равно ее достану! Жить без нее не могу!

— Жить ты, братец, — иронично хмыкнул Дегтярев, — не можешь без водки. А Маша, пойми ты, не хочет жить с тобой…

Чуть отойдя в сторонку, Серж наблюдал за тем, как два мужика кричат друг на друга, сжимают кулаки — вот-вот дело дойдет до драки не на жизнь, а на смерть. А на кону у них бедная женщина.

— Петя, — Шутов выставил перед собой примирительную ладонь и тихо заговорил, — завтра командиру подробно доложат, и тебя за все твои художества к чертям собачьим с позором выметут из Группы. Вместе, кстати, и с Машей. И она безвинно пострадает. Жить после срама с тобой она ни за что не станет. В Союзе первым же делом она бросит тебя. И останешься ты у разбитого корыта…

— И что мне делать? — глаза у Иванюка внезапно протрезвели.

До мужика разом дошло, что пьяный угар, в котором пребывал он последние дни, довел его до самой черты, до невидимой грани, за которой ничего нет, кроме бездонной пропасти.

— Снимать штаны и бегать!

— Я серьезно…

В ответ Серж лишь неопределенно пожал плечами, а Дегтярев с прыгающей усмешкой на губах предложил:

— Просись у командира на «целину». От дивизии формируется батальон на уборку урожая. Ильин намерен меня послать от нас ротным. Обещал, если вернемся без замечания, технику всю нашу народному хозяйству распродадим, то назначат меня начальником штаба батальона. Уступаю…

Моргнув, Шутов скоренько разлил водку по стаканам. Мысль ему понравилась. Артем не соврал. Про «целинный» батальон Серж знал. Ведал и про то, что посулил командир дивизии тем офицерам, кто возглавит военных «колхозников». Вариант с отправкой в Союз на время Иванюка устраивал всех. И Мирослава поддержит их…

Легко проникнувшая на территорию воинской части, Славка не сунулась к домам офицерского состава, а дождалась подружек в офицерской столовой. Она успела обстоятельно поговорить по телефону с Сержем, который позвонил в кабинет заведующей, уже находилась в курсе того, что предложил Дегтярев.

— Машенька, — ласково начала она, — я понимаю, что ты больше не можешь. А ты через «не могу». Есть такое понятие, как «надо». Вернись к мужу. Я не заставляю тебя жить с ним. Надо сделать вид, что ничего не произошло, что все в порядке. Понимаешь, порой нам приходится переступать через себя, через собственное «Я»…

Отвернувшись в сторону, Славка вздохнула. Ей тоже пришлось перешагнуть через себя, когда на ее горизонте появился Пестиков и клещами обстоятельств легко взял ее в жесткий оборот…

5

В течение последних месяцев подполковник Пестиков рутинно проделывал одну и ту же работу. Каждый понедельник он вставал в семь утра, умывался, тщательно брился, плотно завтракал.

В 8.00 у подъезда дома его ждала неприметная серая «Волга» с особыми номерами, которые свидетельствовали о принадлежности к Комитету и отсекали излишние вопросы у дотошных гаишников.

За время совместной работы водитель не произнес ни одного лишнего слова. Будто в его словарном запасе, кроме «Есть», «Так точно», «Будет сделано», иных фраз и предложений из скудного лексикона Эллочки Людоедки от Ильфа и Петрова не имелось.

— Поехали, Володя… — кивал Борис, захлопывая дверцу.

— Есть! — отвечал водитель и трогался с места.

Ровно в 8.30 и ни минутой позже они подъезжали к воротам Экспедиции, где Борис получал опечатанный чемоданчик. Весил кейс немало. Снаружи отделанный кожей, он имел бронированные стенки из титановых пластин. Во время внезапного нападения им предполагалось надежно прикрываться, как бронежилетом.

— Счастливого пути, — напутствовал Пестикова неприметный человечек в неизменном сером костюме, галстуке в мелкий рубчик.

Даже представить себе Борис не мог, что косящий под мелкого почтового клерка человек всего пять минут назад приехал сюда из Государственного хранилища. В святая святых товарищ Федотов под роспись всякий раз получал материальных ценностей на сумму в несколько сотен тысяч долларов. Ему выдавали золотые слитки, упакованные пачки американских долларов, английских фунтов, швейцарских франков или россыпь драгоценных камней…

Впрочем, подполковника содержимое чемоданчика волновало постольку поскольку. Полковник Юзов сумел внушить Борису, что обязанности курьера у него для дипломатического прикрытия.

Основной задачей Пестикова являлась агентурная работа в Восточной Германии, расширение сети и вовлечение в нее новых членов. Пикантность ситуации таилась в том, что ему предстояло создать сеть из граждан СССР, проживающих на территории ГДР. Именно это обстоятельство донельзя упрощало его адскую работу.

— Баб вербуй, Боря… — инструктировал его Юзов. — Они все знают, а поймать их на жареном легче простого…

В данном случае разговор шел о вольнонаемных женщинах и о многочисленных женах военнослужащих.

— Ты парень у нас видный. Бабы на тебя клюют…

— А как же, — Борис усмехнулся, — моральный облик?

Помнится ему, что в течение полудня он только и слышал о том, чтобы высоко нести звание офицера, беречь честь…

— Высокие слова, — Юзов пренебрежительно взмахнул кистью, — оставь для наших партийных бонз. А у нас работа с людьми. Легче всего человека поймать на его низменных чувствах: тяга к побрякушкам, к деньгам, к выпивке, к противоположному полу…

— Нельзя, — Пестиков пошевелил губами, — ковыряться в дерьме и в нем же по уши не изваляться…

— Совершенно верно…

Инструкции Борису следовало неукоснительно исполнять. Для того они и писаны, чтобы неуклонно следовать их букве и духу.

Пассажирский ТУ-154 рейсом из Москвы приземлился в тот день в аэропорту «Шенефельд» точно по расписанию. Раньше трапа к самолету подкатила черная «Волга» из советского посольства. За рулем сидел резидент из разведывательного управления Комитета.

— Все в порядке? — следовал неизменный вопрос.

— Все в порядке…

В здании посольства Пестиков сдавал дипломатическую почту третьему секретарю и прощался. С этого момента он приступал, как ему думалось, к своей основной работе.

После того, как курьер покидал территорию посольства, из ворот выезжала машина с дипломатическими номерами. На заднем сиденье располагался резидент. В руках у него находился кейс, который самолетом доставили из Москвы. Через пятнадцать минут неспешной езды показывались Бранденбургские ворота.

КПП. Граница между Восточным и Западным Берлином.

Заранее извещенные о проезде советской посольской машины пограничники и таможенники под козырек провожали ее проход.

Серая «Волга» останавливалась возле неприметного здания с неброской вывеской: «Издательство «Свободная Германия». В подвале размещалась портативная типография. Журнал выходил небольшим тиражом, и был известен в узком кругу специалистов.

Резидент нажимал на кнопку звонка, дверь плавно открывалась. Его ждали. Ожидали с нетерпением. Издательство играло роль ширмы, удобного прикрытия. В здании располагался филиал одной коммерческой фирмы, на счетах которой вскоре оседали ценности, перевозимые Пестиковым. Номера счетов знали единицы…

В 9.00 Клара Карловна переступила порог кабинета, где она последние восемь лет трудилась секретарем-делопроизводителем отдела с путано длинным и труднопроизносимым названием.

— Кларочка! — навстречу женщине шагнул полковник Юзов и нежно провел пальцами по ее слегка раскрасневшемуся личику. — Уехал твой? — на мужских губах появилась ироничная улыбка.

— Укатил! Как по расписанию живет, ни минуты опоздания, ни шага влево или вправо…

Хоть и считал Пестиков, что неплохо разбирается в людях, с одного взгляда может определить их скрытую внутреннюю суть, в одном он, безусловно, сильно ошибался. Борис пребывал в полной уверенности в том, что жена его любит, но Клара Карловна никогда не питала к мужу особо теплых чувств.

От своих инфантильных родителей Клара унаследовала, прежде всего, ум отца, ангельски милое и привлекательное личико матери и непонятно в кого фигуру. Нельзя сказать, что природа сложила ее плохо, но издалека девочка походила на мальчика.

Сильные и широкие плечи соседствовали с явно узковатым тазом и совсем худыми бедрами. Природа чуть ошиблась, наделив ее типичными признаками обоих противоположных полов.

Папаша Карл Самуилович, по рождению Цукерман, в молодые годы поменял фамилию на более благозвучную и стал Сахаровым. В зрелом возрасте он слегка жалел о юношеском малодушии, ушел в диссиденты и пописывал пасквили на родное государство. Его изгнали из университета. Возникли трудности с работой. И тут Карл Самуилович решил переродиться, переехал в Читу, женился, взял фамилию своей супруги, что законом не возбранялось.

Именно Карл Самуилович посоветовал Кларочке выйти замуж за Пестикова, за которым, как казалось ему, их девочка заживет, как за каменной стеной.

— Доченька, ты имеешь мне сказать, что не любишь Бориса? — пожилой еврей покачал головой. — Ерунда! Сущий пустяк! Главное, что он таки да имеет горячую любовь к нашей Кларочке!

Воодушевленный родитель долго выкладывал перед ней все те неоспоримые преимущества, которые она заимеет, выйдя замуж за такого гарного хлопца, как Пестиков. За Борисом виделась сила самой могущественной организации в Советском Союзе.

— И что? — пожимались мальчишеские плечики дочери.

— Они могут иметь все! И таки да даже больше…

В том, что Комитет держит в своих руках невидимые ниточки, за которые время от времени дергает и управляет людьми, будто они все бессловесные и послушные марионетки, Клара Карловна сама убедилась, когда села за рабочий стол и через ее руки одно за другим проходили дела, учет которых она вела.

— На них работают все! Даже те, кто на словах их громко хает…

Ему-то, Карлу Самуиловичу, доподлинно известно, что многие известные деятели искусств, так или иначе, сотрудничали с ГКБ. Писатели, художники, актеры…

— Кто имел глупость отказаться, того за границу не пускали, делали не выездными…

Губы человека в годах искривила улыбка, наполненная едким сарказмом. Уверовал он в свою правоту, ничто его не переубедит.

— Спроси сама у своего Бориса Соломоновича.

— Бориса Семеновича! — поправила его дочь.

Вскорости она вышла за Пестикова. Борису все казалось, что его одного заслуга в том, что последовал перевод в Москву. А она по этому поводу мыслила несколько иначе. Посодействовал Юзов.

В ту пору еще майор, Юзов приехал в их областное Управление из самой Москвы. Прибыл он не столько с проверкой, сколько для того, чтобы на месте детально разобраться со всеми фактами, изложенными в рапорте старшего лейтенанта Пестикова. Заодно поручили ему на месте присмотреться к тому, чем дышат их бойцы на периферии, подстегнуть их, поднять закисший моральный дух.

Начальник отдела пристегнул Бориса к москвичу, велел ни на шаг от него не отходить, ни на минуту не упускать из виду, быть всегда на подхвате и создавать гостю максимально возможный в их провинциальных условиях комфорт…

Возле Восточного вокзала Берлина, напротив железнодорожной эстакады на Варшавской улице, располагалась явочная квартира. Покатавшись чуток на метро, Пестиков проверился. Хвоста за ним не тащилось. Борис, смешавшись с толпой, поднялся наверх, вышел в город на аллее Карла Маркса и пешочком прошелся несколько кварталов. Свернув в переулок, он попал в небольшой дворик. На пару минут мужчина присел на скамеечку, достал сигарету…

В квартиру на третьем этаже при желании люди попадали с двух разных входов: с парадного крыльца и по узкой лестничке для прислуги. Пестиков воспользовался главным входом, вошел в подъезд, неторопливо поднялся по стоптанным тысячами пар обуви ступенькам. Ничто, кроме его размеренной поступи, не нарушало прохладной тишины. Казалось, жизнь в доме остановилась, она замерла, на прикорнувшее время остановив свой суетный бег. Или все обитатели разом покинули свое жизненное пристанище. Или…

На самом деле, жизнь в доме не остановилась. Просто заселяли его в основном немощные старички и старушки, которые доживали свой век, надежно отгородившись от всего мира, заперев себя в своих квартирах-раковинах. Замшелые раки-отшельники…

На условный стук к двери подошла хозяйка квартиры, фрау Эльза. Женщина перешагнула рубеж в сорок лет. Родилась она во время войны в семье антифашистов и рано потеряла родителей, погибших весной сорок пятого. Воспитывалась девочка в приюте, несколько раз она побывала в Артеке. Жемчужина на Черном море всякий раз вызывала у Эльзы нескончаемый восторг. Девочка до глубины души влюбилась во все, что связывалось с Советским Союзом. Помогала она не за деньги, а по велению души и сердца.

Впрочем, от денег женщина никогда не отказывалась. Работая на дому портнихой, фрау Цепеллин в совершенстве освоила вторую профессию гримера, о которой ее клиенты, шившие у нее модную одежду, ничуть не подозревали.

— О, Борис! — женщина, называя его по имени, кидала ударение на первом слоге. — Я по тебе скучала…

Живя затворницей, Эльза не могла отказать себе в маленьких радостях жизни, которые приносил с собой хорошенький агент из Союза. Медовый торт к чаю, шоколадные конфеты к коньяку и неизменно следовавшая близость после первой-второй рюмки.

— Ах, Эльза! — мужчина прижался губами к женской щеке.

Глядя на несколько поблекшее с годами лицо фрау Цепеллин, многие мужчины затруднялись предположить, что под ее одеждой скрывается чудное тело, как у восемнадцатилетней девушки.

Снимая плащ, Борис припрятал невольно скользнувшую по его губам усмешку. Он вспомнил, как все случилось в первый раз. Не он стал инициатором, а женщина. Первые опасения, что он может потерпеть фиаско, мгновенно растаяли, когда фрау, гипнотизируя его своим умоляющим взглядом, развязала поясок на халате…

— Ты — мой Бог! — выдохнула из себя женщина, наполненная вибрирующим по всему телу счастьем. — Зигфрид непобедимый…

Во время второй встречи они заключили негласный союз. Их связь фрау вполне устраивала и даже органично вписывалась в рамки ее одинокого существования. У обеспеченной всем женщины появился солидный мужчина, который аккуратно навещал ее один раз в неделю. Соседи смотрели на создавшееся положение вещей сквозь пальцы. Каждый у них волен сам устраивать свою жизнь…

Отпив небольшой глоток, Эльза отставила рюмку в сторону. Она томно прикрыла глаза в предвкушении скорого прикосновения чутких мужских рук. Внутри поднималась теплая волна…

Из постели Пестиков отправился в душ. Около часа над его внешностью чудодействовали волшебные пальцы Эльзы. После случавшейся между ними близости умиротворенная и наполненная радостью насыщения женщина ощущала в себе прилив творческого вдохновения, безудержный полет неистощимой фантазии.

Небольшая накладная русая бородка, пышные усы, искусно нанесенные морщины превратили Пестикова в мужчину далеко уже не средних лет. По узкой лестнице для прислуги тяжело спускался немощный старик. При каждом шаге он опирался на бамбуковую трость с наборной перламутровой ручкой.

За углом дома его поджидал старенький «Трабант». Борис, до самого конца играя роль, натужно кряхтя, уселся, облегченно выдохнул, вставил ключ в замок зажигания. Выехав из города, он свернул на трассу, ведущую в сторону Потсдама.

По тихой улочке старого квартала Потсдама, скромно опустив глазки, устало вышагивала молодая женщина в синем простеньком плащике, в голубеньком полинялом на солнце ситцевом платочке.

Стоптанные, не по сезону светло-серые парусиновые туфельки дополняли ничем непримечательный наряд. В руке фрау держала сумочку из потертого, местами потрескавшегося дерматина. Тонкие матерчатые перчатки стыдливо хранили аккуратные штопки.

Не поднимая головы, женщина свернула, обогнула дом, вошла в него через «черный» ход для прислуги. Фрау тихо поднялась на третий этаж, мягко толкнула обшарпанную дверь.

Скинув с себя плащ и сняв косынку, гостья преобразилась. Под невзрачной верхней одеждой таилась броская красавица.

— Сотрудник госбезопасности Павлова! — с легкой усмешкой на губах отрапортовала она. — Агент Птица…

Сидящий в глубоком кресле мужчина преклонного возраста тепло и приветливо улыбнулся. Агент Птица была его детищем. Он курировал Павлову больше восьми лет. Заочное их знакомство началось, когда девчонке едва исполнилось тринадцать годочков. Славка и не подозревала о том, что ее вплотную ведут органы.

— Докладывай, Птица…

Широким веером распахнулись складки коротковатой юбки-колокола, открывая молочно-белые бедра, и грациозно опали вслед за хозяйкой, опустившейся на маленький диванчик. А мужское воображение мгновенно дорисовало все остальное…

На память мужчине пришла их первая встреча. До 77-го года Пестиков вкалывал в Управлении по Забайкальскому краю. В ту пору Борис еще носил погоны старшего лейтенанта и подвизался на шестых ролях. Но он всегда верил в свою судьбу и собственными руками любовно пестовал и выкладывал ее по кирпичику.

На «золотую» жилу он напал совершенно случайно. Перебирая собранные сведения на уличную банду несовершеннолетней шпаны и отморозков, Борис обратил внимание на Славку Красильникову. Трудно сказать, что его заинтересовало. Рутинное дело…

Хотя, его зацепило то, что девчонка внезапно исчезла из поля зрения, растворилась в пространствах их необъятной страны. Он доложил начальству и взял Красильникову в плотную разработку. Поначалу и сам не знал, зачем. Наверху считали делом «тухлым» и бесперспективным. Мол, кому нужна беспризорница…

— Вояки, — тем временем докладывал Борису симпатичный агент в юбке, — торгуют горючим, толкают «налево» бочками…

Поморщившись, Пестиков махнул рукой:

— Нашла, кого и чем удивить. Давай по существу…

Ему пришлось попотеть, мобилизовать все свои умственные способности. Войдя в азарт, Борис закинул настолько мелкую сеть, выуживая любую маломальскую информацию, что скоро он знал о семействе Красильниковых больше, чем они сами ведали о себе.

В поле зрения попал Мартов. Генерал, на ту пору полковник, приезжал, встречался с Матреной Красильниковой. Состоялся у них, по рассказам соседей, долгий и нелицеприятный разговор.

Это-то его и насторожило. Что могло быть общего у двух столь разных индивидов, обитающих на крайних полюсах жизни? Борис копнул еще глубже. Выяснилось, что Мартов начинал службу в их краях, откуда следовал определенный вывод, что…

Родись Пестиков провидцем, на худой конец, медиумом и имей связь с астральными силами, то он в ту же секунду запрыгал бы от радости, ибо в своих предположениях попал в точку. Борис точно предугадал, что между Матреной Красильниковой, дочерью ее Мирославой и самим Мартовым существует определенная связь. Славка оказалась родной дочерью генерала, правда, внебрачной.

До некоторых пор Владлен Сергеевич и сам не подозревал о том. Он не вспоминал про одну случайную и мимолетную связь…

…Накануне вечером, размещаясь в купе поезда «Москва-Чита» Владлен не обратил внимания на свою попутчицу, так, скользнул взглядом по ее стройной фигуре, правда, отметил хороший вкус явно пошитого по заказу платья, вежливо поздоровался и, уложив свою сумку на багажную полку, отправился за постелью.

Время было позднее, да и усталость, накопившаяся за день, не располагала к продолжительной беседе. А потому, застелив свою, отданную ему по праву молодости, любимую им верхнюю полку, он разулся, скинул рубашку и завалился спать.

Утром, как всегда в дороге, проснулся парень поздно. До Читы оставалось добрых двенадцать часов езды, он решил не торопиться вставать и поваляться в постели, от нечего делать пялился в окно.

Поезд медленно тащил свои вагоны, словно нехотя постукивали колеса. В такт им внизу, на столике, звякали пустые, не убранные с вечера стаканы. Первое время Владлен старался не обращать на них внимания. Но когда их звон надоел ему, он свесил с полки голову и замер, напрочь забыв опустить руку.

Его попутчица уже встала. Прикрыв дверь и, видимо, надеясь, что парень крепко спит, она переодевалась, сидя внизу. Скинув ночную рубашку, она неторопливо и аккуратно натягивала чулки на обнаженные, темные от загара ноги.

Тонкие розовые бретельки лифчика туго обхватывали ее грудь, но чашечки его были настолько малы, что под ними укрылись бы разве что по одной пятикопеечной монетке. И они ничего не скрывали от восхищенного взгляда. Он пошевелился, машинально просовывая руку под одеяло, но полка предательски заскрипела, и женщина, вздрогнув, подняла голову.

Их взгляды встретились, его растерянный и испуганный, ее спокойный и чуть насмешливый. Вместо того чтобы вскрикнуть и поспешить прикрыть свое тело, как часто происходит в подобных ситуациях, попутчица улыбнулась и дружелюбно спросила:

— Что, проснулся?

— Да, — вымолвил Владлен, не зная, как себя вести дальше.

Но то, что поставило его в тупик, женщину, казалось, вовсе не волновало. Спокойно она закончила надевать чулки и неторопливо накинула на себя халат, щедро позволив Владлену еще в течение нескольких минут любоваться своим телом. Застегнув халат на все пуговицы и повязав поясок, она вновь обратилась к парню:

— Скоро обещали принести чай. Так что, если ты собираешься завтракать, поторопись.

— Я мигом! — обрадовался он возможности ретироваться.

Послушно соскользнув вниз, парень нашарил ногой тапочки, захватил полотенце, зубную щетку и мыло, отправился умываться, все еще находясь под впечатлением происшедшего с ним.

«А что случилось? — размышлял он. — Случайно я увидел, как она переодевалась. Все произошло случайно. И потом она, кажется, на меня не в обиде, а значит, мне не в чем себя упрекнуть. Было и было, незачем мне краснеть и прятать глаза, как провинившийся школьник. Тем более, довольно красивая женщина, и ничего, кроме удовольствия, я не испытывал, когда пялился на ее грудь».

В конце своих рассуждений Мартов пришел к выводу, что надо быть проще и вести себя так, словно ничего не произошло. В купе он вернулся совершенно умиротворенный, спокойный и веселый.

Пока он отсутствовал, попутчица собрала на стол немудреный завтрак, преимущественно состоявший из овощей, вареных яиц и незаменимой в дальних поездках колбасы. Снедь она живописно разложила на столе, что сильно возбуждало аппетит.

— Прошу к столу, завтрак подан, — тихо произнесла женщина, указывая ему на место напротив себя. — Чай сейчас принесут.

Отказываться Владлен не думал. Дождавшись, когда парень сядет, попутчица белозубо улыбнулась и доверительно сообщила:

— Меня зовут Матрена.

Мельком подумав о том, что она его старше лет на пятнадцать, Владлен назвал свое имя.

— Ты живешь в Кургане? — поинтересовалась Матрена.

В ответ парень мотнул головой, особо не распространяясь:

— Нет, ездил по делам.

— И я тоже по делам, у меня там сын учится в военном училище, — не без гордости сообщила женщина.

Парень слушал ее невнимательно и думал о своем, о том, что, факт, она уже не девочка, лет за тридцать пять или чуть больше. Не возраст для женщины, если следить за фигурой и лицом.

Ему казалось, что соседка может дать фору семнадцатилетней девушке. Лицо особо красивым не назвать, но довольно приятное, особенно, когда она улыбается. Открытые сероватые глаза, в меру полные чувственные губы, небольшой чуть курносый носик. За ней стоило приударить. Короткий флирт, сближение… и расставание.

Утренняя сцена стояла у Владлена перед глазами, ему до дрожи захотелось прервать Матрену, взять ее маленькую теплую ладошку и всем телом почувствовать прикосновение ее пальцев. От жарких мыслей даже есть расхотелось. Словно уловив, о чем мечтает ее собеседник, Матрена замолчала и виновато улыбнулась.

— Тебе, наверное, неинтересно? — спросила она, глядя на парня широко открытыми и потому кажущимися наивными глазами.

Но только что-что, а простодушной наивности в них не было ни на йоту, напротив, необъяснимо дерзкое таилось в них, манило парня, настойчиво подталкивало его, обещая все или почти все из того, что он мог себе вообразить.

— Вай! Какой женщина! Цветок!

Приоткрыв дверь, в купе заглянул мужчина, явно кавказского происхождения, скользнул оценивающим взглядом по Матрене.

— Не смотри такой грозный, эй! — он недовольно поморщился, наткнувшись на помрачневшее от хамской бесцеремонности лицо сидящего напротив женщины парня. — И сам ухожу, да…

Гордый джигит отправился дальше в поисках приключений, и дверь медленно и с неохотой вернулась на место.

— Ты такой сильный, — произнесла Матрена.

Парень не знал, что она имела в виду под словом «сильный», да оно его и не интересовало, у него имелись собственные взгляды на происходящее и собственное понимание ее слов.

Повернув защелку замка, Владлен опустился на полку рядом с женщиной. Она доверчиво улыбнулась и отложила яблоко, которое с удовольствием грызла. Нежно взяв руку Матрены, еще пахнущую свежестью яблочного сока, парень поднес ее к своим жаждущим губам. Он быстро скользнул вверх от запястья и, прочертив языком полоску на ее коже, замер там, где начиналась ткань халата.

— Подожди, торопиться не надо…

Откинувшись к стенке, женщина постанывала от получаемого удовольствия. Стоны ее, стук колес, шаги и голоса где-то за дверью в коридоре слились в одну чудесную музыку, которая кружила парню голову и воодушевляла его на новые ласки…

Некоторое время Матрена лежала без движения, затем открыла глаза и, повернувшись, прикоснулась к нему губами. Женщина благодарила его за краткий миг бабьего счастья. Но не более того. Никаких чувств, кроме похоти и животной страсти…

Проводница в коридоре объявила о скором прибытии в Читу. Владлен выходил на остановку раньше.

— Мы еще увидимся когда-нибудь? — спросил он возле двери.

— Когда-нибудь? — равнодушно повторила Матрена. — Лет через пять я стану старой и некрасивой бабой, я стану тебе не нужна, как и сейчас я тебе, в общем-то, не нужна. Постарайся меня забыть. Я уже ничего не помню. Смотри на жизнь проще…

Поезд остановился, заскрипев вагонами. Вышел Владлен, что называется, по-английски, не прощаясь. Поскучневшая женщина осталась сидеть в купе, безразлично глядя в окно. Думала она, что пройдет время, и все забудется о мимолетной интрижке в дороге.

Но судьба распорядилась по-иному. Буквально через месяц у Матрены трагически погиб сын Игорек. Экипаж боевой машины, провалившейся под лед, задохнулся, не сумев выбраться.

Узнав о постигшем ее горе, женщина поседела. Потеряв все в своей жизни, Матрена попыталась покончить с собой, приняла огромную дозу снотворного. В больнице ей сообщили о том, что она ждет ребенка. И Матрена очнулась…

Всего этого Мартов не знал. Он несколько лет ходил по тем же самым улицам, что и его малолетняя дочь, пока его не перевели на новое место службы.

Вторая их встреча уже не носила случайный характер, но, увы, большой радости не дала. Ни ему, ни Матрене…

6

Оформив командировку, Пестиков отправился на Юга. Он не торопился. Он нисколько не сомневался в том, что найдет ту, кого искал, хотя все запросы вернулись с отрицательным ответом.

Первым делом Борис поселился в гостинице «Аркадия», в двух шагах от пляжа. До конца недели он занимался релаксацией своего уставшего на трудной работе организма. И, лишь почувствовав прилив новых сил, Борис вышел на охоту…

— Те чё надо? — сузив шалые глаза, выпустила острые коготки девчонка, когда Пестиков схватил ее за руку чуть выше запястья.

— Может, поговорим? — Борис вытянул перед собой сливочный пломбир в шоколаде. — Хочешь?

За прошедший год Красильникова сильно вытянулась, почти до неузнаваемости похорошело ее округлившееся, видно, на хороших харчах личико. Голубая майка девчонки в двух местах сильно оттопыривалась крупными сосочками налившихся соком грудок. Из-под коротко обрезанных джинсов вызывающе торчали ноги, длинные, стройные, загоревшие до бронзового оттенка.

— Ты чё, дядя, офонарел? — деваха попыталась вырваться. — Я, блин, с незнакомыми фраерами на улице фуфло не перетираю…

— Брось, Красильникова, строить из себя цацу…

В девичьих глазах промелькнул испуг и притаился в уголках. Ее все еще немного по-мальчишески угловатое тело напряглось, готовое к отчаянному рывку, выжидало удобного момента.

— Павлова я! — упрямо вздернулся ее гордый подбородок.

Пресекая малейшую попытку к бегству, Борис цепко обхватил правой рукой девичью талию и вкрадчиво прошептал:

— Конечно, Павлова. Я все про тебя знаю, Красильникова…

К тому времени он успел многое прояснить. Генерал удочерил эту девчонку, но фамилию ей свою не дал, новые документы они оформили как на Павлову Мирославу Аркадьевну.

— Ты не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю…

Левой рукой Пестиков стальным хватом вцепился в запястье тоненькой девичьей руки. Не вырваться. А с виду, будто парочка одна влюбленная гуляет по бульвару, любуется видом на море.

— Чё я, — фыркнула Славка, — должна каждого фраера бояться…

А у самой в глазах притаился испуг. Прошлое настигло ее в тот момент, когда она уже начала забывать о прежней жизни.

— Пойдем со мной, поговорим…

— Чё зря рот проветривать, зубы стынут…

Будто загипнотизированная, она пошла за ним. Удобно вышло, гостиница оказалась всего в двух шагах, идти далеко не пришлось.

— А чё, коньяку ты не держишь? — Славка пренебрежительно кинула растаявшее мороженое на тарелочку и плюхнулась на стул.

С видимым принуждением Борис отвел свой взгляд от развязно раздвинутых в стороны гладких бедер, округлых коленок, красиво очерченных икр, сильных, не худых и не слишком полных.

— Ростом ты не вышла! — Пестиков откровенно наслаждался комизмом сложившейся ситуации. — Мала еще, сявка…

— Я? — Славка вскочила, словно выпущенная катапультой. — Да ты чё гонишь-то! Глянь! — девчонка вся вытянулась.

Действительно, в свои четырнадцать она вымахала под все метр семьдесят с хвостиком. Не знай ее точных паспортных данных, он вполне дал бы ей все семнадцать-восемнадцать.

— Ну, если так…

Особыми моральными принципами Пестиков не отягощался и знал, что в их нелегкой работе все методы и средства хороши. Он достал из холодильника армянский «Арарат», накапал в стакан. Свои действия он объяснял исключительно интересами службы: под воздействием алкоголя углублялся психологический контакт, возрастала степень доверительности, повышалась искренность. Все это в полной мере относилось и к случаю физической близости с вербуемым или действующим агентом. Но о том, чтобы переспать с девчонкой, Борис не думал. Смущал и останавливал ее возраст.

— Красильникова, подпиши! — Борис подсунул девчонке заранее заготовленную бумажку.

— Ты чё? — Славка непонимающе округлила глаза. — На понт меня берешь? За пять капель вонючего пойла решил купить?

Вытянув из пачки сигарету, она закурила, пустила дым прямо ему в лицо, выказывая свою полную независимость.

— Чё ты на меня имеешь?

— Забыла, Красильникова, — скинул он козырь, — как выставили хату профессора Чижевского? Или, скажешь, не твоя работа?

Пестикову вдруг показалось, что девчонка вдохнула в себя весь сигаретный дым обратно, поперхнулась, сильно закашлялась. Лицо у Славки приобрело багрово-пунцовый оттенок…

Ей не исполнилось и девяти, когда ее приобщили к воровскому промыслу. Вместе с паханом поднялась она по пожарной лестнице на четвертый этаж. Потом по карнизу пробралась к окну, влезла в форточку. Узка, как кошка, и гибка, как змея. Играючи справилась она с замком, отперев его изнутри. За порогом ее ждали пацаны с баулами в руках. Вынесли почти все, кроме мебели.

— Не докажешь, начальничек! — девчонка быстро пришла в себя.

А потому эффект неожиданности пропал впустую. Крепким орешком оказалась подружка, с одного наскока не расколоть.

— Накапай еще в стаканчик…

До сих пор еще Славка помнила ощущение высоты и липкого страха. Шла по карнизу, подталкиваемая жестким взглядом пахана, а сама обмирала, живот судорогами сводило. Хотелось прижаться к стене и навечно прилипнуть. Камешек сорвался, нога потянулась за ним вниз. Она вся покачнулась, еле удержалась. Долго стояла на месте, все никак не могла отдышаться.

— Рассмешил, чуть не описалась одна…

А тогда ей точно стало не до смеха. Чувствовала, как намокли трусишки, как горячее противно потекло вниз по ногам. Очнулась, зашагала дальше. Форточка оказалась приоткрытой, протянуть руку и толкнуть. Встала ногами на отлив. А сил влезть не осталось. Все силы утекли в сандалии, пудовым якорем прилипли к карнизу…

— На, прочитай… — Борис протянул протокол допроса.

— Подстава…

Славка небрежно откинула листок, хотя определенно заметила, что на нем имелись необходимые печати. Не «липу» подсунули ей, а взаправдашний документ, где белым по черному прописали, что некая Красильникова М. А. принимала участие в краже…

— Чё те от меня надо?

Несмотря на внешнюю браваду, она сильно перепугалась. Не знала, что ей делать. Немалый опыт общения с представителями закона нашептывал ей, что она вляпалась по самое невозможное. А недостаток жизненной мудрости не позволял принять единственно правильное решение. Славка прибегнула к первому, что пришло ей в ее отчаянную головенку.

— Выпусти меня, гад! — в правой руке у нее появился складной ножичек. — Попишу, век воли не видать!

Ей по малолетству подумалось, что стоило ей снова оказаться под защитой Мартова, как все утрясется само собой. Стоило ей лишь переступить спасительный порог генеральской квартиры…

— А бумажками ты своими подотрись! — девчонка отступила к двери, но та оказалась заперта. — У, сучий потрох!

Лениво улыбнувшись, Пестиков даже не встал с кресла. Он все предусмотрел. И финт с острым ножичком в том числе.

— Ты думаешь, Красильникова, я не знаю, кто отворил кровь Дуньке-стекольщице? Да так, что бедняга к утру аж посинела…

Славка побледнела. Ей подурнело. Если проделки с кражами ей могли списать по малолетству и глупости, то тут дело пахло не одним годом. Дуньку она пырнула пикой в драке и убежала. Даже не подумала, что девка окочурится. Поделом Дуньке, стервой была еще той. Только Славка считала, что их никто не видел, дрались они на пустыре вдвоем, без свидетелей.

— Чё те от меня надо? Может, это? — девчонка пустила в ход свой последний козырь, рывком сдернула с себя шорты.

Широко расставив ноги, она бесстыдно открыла лобок, едва начинающий покрываться редкими волосиками. Что именно стало в тот момент для него спусковым крючком: ее беззащитная нагота или гуляющий в девчоночьих глазах страх, Борис так и не понял.

Скользящим движением он шагнул к Славке, крепко обхватил руками, нащупал губы, запустил ей в рот свой язык, почувствовал прикосновение двух жемчужных рядов.

Вопреки его ожиданиям, деваха не осталась безучастной. Ее рука занялась его брюками, умело расстегнула ремень…

— А ты ничё…

Когда он потянул края майки, обнажая плоский, подтянутый живот, волнующе подрагивающую выемку пупка, узкую талию, чуть расставленные по сторонам остро торчащие тугие груди с длинными сосками, Славка вытянула руки вверх, помогая ему.

— Не торопись…

Целовалась она неумело, но охотно училась, открывая для себя новый мир. Широко раскрытые ее глаза изумленно сверкали. Охнув разок, второй, третий, она сама впилась в его губы, показывая ему, что из нее со временем выйдет неплохая ученица.

— Подожди…

Подхватив деваху на руки, Борис отнес ее на постель, зарылся лицом в нежные складки, ощущая языком юную плоть. К щекам его прикасались своей внутренней поверхностью девичьи бедра. Кожа их оказалась нежна, шелковиста. Она искрила и возбуждала.

— Чё ты ждешь? Давай…

Корчась под его ласками, Славка уже изнемогала. Закинув ее долгие бронзовые ноги себе на плечи, мужчина соединился с нею, почувствовав своей обостренно-чувствительной частью тела все ее напряжение и желание. И он забыл и про цель своего появления в южном портовом городе, и про то, что нарушает все должностные инструкции, и про то, что имеет дело с малолеткой. А за связь с нею ему могла светить статья…

Хитрая девчонка так сладко стонала, так благодарно елозила по нему, продлевая ему состояние блаженства, что Борис в какой-то момент расслабился, поверив в то, что он одержал полный верх.

— Искупнемся? — лукаво прищурившись, спросила Славка.

И он всецело повелся, наивно согласился:

— Давай…

Пока спускались к пляжу, он успел проанализировать сам факт вступления в половую связь с несовершеннолетней девчонкой. Его не волновала моральная сторона вопроса. Красильникова давно уже не оставалась девочкой в том самом смысле. Она вполне созрела для любви. Бориса мучило смутное чувство вины перед женой, Кларой Карловной. Он страстно любил супругу. Остальные бабы существовали единственно для удовлетворения его потребностей.

Его Клара Карловна не отличалась особой страстностью, и ему время от времени требовалась разрядка, которую он получал, имея короткие и ни к чему сильно не обязывающие отношения с другими женщинами. Борис до сих пор не мог себе внятно объяснить, что же безудержно притягивало его к жене.

— Плывем к волнорезу…

Пестикову пришлось признаться в том, что он переоценил свои силы. Красильникова отлично плавала, он ей здорово проигрывал. Плутовка доплыла раньше и уже успела избавиться от купальника, дразня и показывая ему в руке пестрые кусочки материи. Он и не догадывался о том, что бестия успела вытянуть шнурок из лифчика.

— Я выиграла! — радостно выкрикнула она и бросилась ему на шею, в поцелуе свинцовым грузилом уходя вместе с ним под воду.

Принимая игру, Борис дотронулся до ее распрямившейся на глубине восхитительной груди, и в это время жесткая удавка легла на его ничего не подозревающую, а потому беззащитную шею.

Пришлось ему напрячь и мобилизовать все имеющиеся силы, чтобы выжить. Он вспомнил, чему их учили, и попытался спасти себя, вытащить из могилы, в которую он залез обеими ногами.

Ему повезло. Будь на месте Славки мужик, на крайний случай, баба с опытом, ему бы не выжить. Большим пальцем ему удалось пролезть под шнурок и ослабить давление. Судорожно дергаясь, он выпустил часть воздуха, пузырьки побежали вверх и обманули девчушку. Борис высунул набок язык и безжизненно обмяк.

И у Славки запас кислорода в легких оказался не безграничен, она перестала тянуть за концы шнура и всплыла. Пестиков изо всех сил держался на глубине, не поднимался…

— У, ё!..

Его всего вывернуло наизнанку. Минут десять мужик плашмя лежал на волнорезе, не мог отдышаться. С трудом дотянул он до берега. И помчался в гостиницу. Успел вовремя. Деваха шарила по всему номеру в поисках собранного им на нее компромата.

— Ты чё, — Славка побледнела, но держалась из последних сил, — за мной с того света явился?

— Являются черти, — Борис угрожающе вытянул перед собой руки. — Ты, мерзавка, хотела меня убить. Я тебя за это…

К вечеру они обо всем договорились. Пестиков вернулся к себе в управление и дня три составлял отчет, одним пальчиком тыкая по клавишам печатной машинки с западающими буквами.

— Настоящим докладываю… — по слогам выговаривал он вслух.

Память у Славки оказалась настоящим кладезем. В ней легко упряталось столько информации, что хватило бы на десяток и не один оперативных встреч.

–…что в ходе проведенной разработки…

Неудавшаяся попытка утопить в море человека, который сжал ее горло железными пальцами, случившая после между ними все сжигающая близость так потрясли девчушку, что она совершенно расслабилась и в порыве душевного откровения выболтала столько всячины, что Борис едва успевал запоминать.

–…мною завербован агент. Оперативный псевдоним «Птица»…

Он с радостью все сразу записал бы, только обе руки его были заняты чувственными ласками. Старший лейтенант очень старался, а она в благодарность ему за то все болтала, болтала, торопясь выговориться и снять с себя камень прошлого…

— Мною выявлены новые каналы поставки в город и область наркотических средств…

Искусно раскинув паутину достоверных фактов и логических домыслов, Пестиков выудил из ошалелой девчонки почти все, что она знала об окружавшем ее ранее преступном мире. Шаг за шагом, ниточка за ниточкой…

–…определена сеть торговцев валютой и фарцовщиков…

Понятно, ловкий старший лейтенант постарался облачить все добытые им сведения в нужную для него форму, выпятив все свои немалые заслуги, что не осталось незамеченным на самом верху.

Его повысили в звании и в должности. А разработкой агента по кличке Птица заинтересовались в самой Москве. Через три года Пестикова перевели в столицу. Теперь Борис вплотную занимался подрастающей Павловой, вел, чуть ли не каждый ее шаг…

По его настоянию Славка поступила на юридический факультет университета, записалась в секцию рукопашной борьбы, увлеклась стрельбой из мелкокалиберного пистолета.

Странно, но Клара Карловна жутко ревновала мужа к девчонке и всегда встречала его из командировок своим особым взглядом, всегда предшествующим близости, что случалось крайне редко, и возбуждающим даже больше, чем последующее за ним обнажение ее тела. Обычно нагой жену он свою не видел. Она стеснялась и сорочку с себя снимала в исключительных случаях.

Может, оттого Борис настойчиво искал и находил в Павловой то, что так скудно дозированное получал он от своей жены…

Подспудно, слушая доклад агента, Пестиков в душе уже желал продолжения их связи, что на некоторое время у них прервалась. Мужик сдерживал себя изо всех сил, следил за своей мимикой, когда задавал наводящие вопросы, за голосом.

Изводя себя, Борис не хотел выказать перед нею владеющих им чувств, старался избежать ненужной суетливости и одновременно всеми фибрами своей души желал подстегнуть события.

По большому счету, все, что ему говорила Павлова, он знал из ее же донесений. Нового ничего не открылось.

Наверное, он начал стареть. Сердце колотилось, как во время начальственного разноса в восемьдесят первом году, когда у него поменялся шеф, а пришедший на его место полковник ничего не хотел слышать про то, что они играют против армейских чинов. Его собирались вышвырнуть из органов, но ситуация поменялась…

А Павлова, видя его мучения, еще и тихо издевалась над ним, говорила деловито и строго официально. И никакого намека на то, что между ними когда-то и что-то происходило.

— У тебя все? — Пестиков поднялся, прошелся по всей комнате, вышел в прихожую, проверил, закрыта ли дверь на замок. Постояв, вернулся. — Или еще что-то есть?

— Все, товарищ начальничек!

В былое время игра в конспирацию обостряла любовную игру.

— Как муж? — спросил он.

— А никак… — Славка безразлично пожала плечами. — Никаких проблем с человечком с полочки для пустых сувениров…

Слабовата кишка оказалась у мужа, чтобы тягаться с нею. Шаг за шагом она раздавила его, подавила его волю и полностью смогла подчинить себе. Кто бы мог с первого взгляда определенно сказать, что у красавца Баталова за его солидной внешностью скрывается мелкая и неуверенная в себе трусоватая душонка.

— Смотри, не заигрывайся… — предупредил Пестиков.

Не выдержав внутреннего томления, он шагнул к девушке и опустил руки на ее плечики, с кажущейся непринужденностью освобождая их от легко тянущейся материи…

Вытянув из пачки сигаретку, Славка закурила. По ее губкам то и дело пробегала снисходительная улыбочка. Блаженствующий после случившейся близости мужчина не знал и не догадывался, что его давно переиграли, что в их тандеме не он ведет первую роль, хотя и пыжится, корчит из себя заоблачное начальство.

— Деньжат мне подкинь, — Павлова, провокационно оттопырив свой восхитительный зад, медленно натягивала узенькие полоски материи, традиционно именуемые трусиками.

Словно сомнамбула, не отводя расширенных глаз от дразнящих и покачивающихся тугих ягодиц, Борис нащупал рукой бумажник, выудил из него несколько сложенных вдвое бумажек.

— Я пошла? — Славка набросила на себя плащ, накинула платок, провела по личику ладошкой, ссутулилась и снова превратилась в уставшую от жизни женщину неопределенного возраста.

— Иди…

Робко скрипнувшая подъездная дверь приоткрылась ровно на столько, чтоб в образовавшуюся щель тенью просочилась молодая женщина в синем простеньком плащике, в голубеньком полинялом на солнце ситцевом платочке.

Стоптанные, не по сезону светло-серые парусиновые туфельки устало зашагали по дорожке. В такт мелким шажкам покачивалась сумочка из потертого местами дерматина. Ее придерживали тонкие матерчатые перчатки, стыдливо хранящие аккуратные штопки.

Через пять минут старенький «Трабант» отправился в обратный путь. Рутинная встреча для очередной галочки в отчете…