Офицеры. Книга третья. За гранью

Роман Булгар

Трилогия «Офицеры» повествуют о самых простых людях, которые живут и ходят рядом с нами. Книга об армии, взгляд на нее, на ее проблемы изнутри глазами тех, кто на своих плечах выносил все тяготы и лишения воинской службы, тех, кто не шагал легко по ступенькам служебной лестницы, движимый вверх всемогущими членами особой военной касты.

Глава вторая

Телеграмма

1

В начале апреля согласно утвержденному плану в артполк прибыла комиссия, и грянула проверка.

Все, как обычно. Один раз Рэм Валишев подобное проходил.

Строевой смотр полка. Со столь важного мероприятия брала старт любая проверка, даже самая незначительная, не говоря уже про итоговую. Сдача зачетов по отдельным дисциплинам.

Завершал все выезд на полигон для проведения тактических учений с боевой стрельбой, по результатам которых выставлялась окончательная оценка.

И еще, в который раз, Рэм убедился, что в их работе мелочей не существует. Опытный, уверенный в себе старший офицер батареи Стасев прокололся на сущем пустяке, на совершенной безделице.

И все прошло бы хорошо, если бы, если бы резко и внезапно не поменялась погода. Весь март на удивление стоял теплый. Когда они готовили технику к смотру, все металлические детали затворов орудий хорошенько смазали.

И надо ж было случиться такому, чтобы в тот вечер, когда они прибыли на полигон, задул ледяной ветер, добравшийся до них из далекой Арктики, лизнул морозным языком. А ночью пошел самый настоящий снег. После двадцати-то градусов и выше тепла.

Куда с утра смотрел всезнающий СОБ Стасев? Или его подвела излишняя самоуверенность? Рэм не знал. Но на затворы орудий при подготовке к стрельбе никто внимания не обратил. А зря…

Команда «Огонь!» пошла, а выстрела все нет и нет. С огневой позиции докладывают о том, что у них произошла осечка. Следом снова осечка и опять осечка. Начали разбираться. Нашли…

Обильно наложенная смазка затвердела. И боевая пружина во время спуска с трудом разжималась не в силах протолкнуть боек ударника сквозь загустевшую массу, превратившуюся в настоящий тормоз, переставшую способствовать скольжению.

Стальное жало ударника слегка касалось капсюля-детонатора и оставляло на нем легкую вмятину, не производя его подрыва. Не тот случай, когда кашу маслом не испортить. Испортили…

Пока еще догадались, в чем дело, поезд уже ушел. Несколько невыполненных огневых задач, и общая оценка батарее за учения, вырисовалась, соответственно, «неуд». В целом-то их дивизион на тройку, конечно, вытянулся за счет первой и третьей.

Комбат Матюхин досадливо передернул плечами. По крупному счету, ему оказалось все равно. Он, как и старший офицер батареи Стасев, как и командир огневого взвода Шаваран, через парочку месяцев заменялся. В конечном итоге, наплевать хотелось Толику, на пару с Васькой загубившему все дело.

А Рэм из случившегося казуса извлек хороший урок. Если в умной книжке что-то уж написано, то надо обязательно исполнять.

Контрольный осмотр орудия перед стрельбой включал в себя и проверку работы частей механизмов затвора. Следовало произвести контрольный спуск. Если послышится звонкий, уходящий вверх звук щелчка бойка ударника, значит, все в порядке.

Недаром у них говорят, что век живи, век учись. И желательно бы учебу проходить на чужих ошибках, а не на своих промахах.

Проверка полка закончилась, и опять начался так называемый «рабочий» период. Все снова пошло, как по хорошо накатанной колее, один раз им, Рэмом, уже пройденной.

День шел за днем, пока одно неожиданное и ошеломительное известие снова не перевернуло всю его жизнь, не поставило все с ног на голову…

…Телеграмма.

Рэм оторопело смотрел на полоску желтовато-сероватой бумаги и не мог, и не хотел поверить тому, что все происходит не с кем-то другим, а именно с ним. Пару минут назад батарейный почтальон принес и передал листок Рэму.

«Поздравляем рождением дочки…».

Не держи парень бумажный бланк в собственных руках, то он подумал бы, что все это банальный розыгрыш. Решили над ним подшутить. И посмеялись паяцы крайне неудачно…

Официальный документ. Обратный адрес: город Октябрьский. Телеграмма заверена. Значит, вовсе это не шутка и не дьявольски коварный способ заманить его в родные края. Выходит, что все правда? В голове перемешалось, и мир рушился на его глазах…

За тысячи километров отвергнутая им женщина ждала от него ребенка, а он преспокойно жил с ее подругой. Дина ему писала, а он, не читая, отправил ее послание назад. И кто он после всего? Как ему смотреть в глаза людям, в прекрасные глаза Той, которую любил и бросил, предал? Нет ему прощения, нет…

Вряд ли, Рэм смог бы сказать, откуда про телеграмму узнал Сашка. Хотя, в полку любые новости разносятся быстро. Верный товарищ и друг понял, что есть на свете человек, который в данную минуту нуждается больше других в его поддержке. Бросив все свои дела, он помчался на помощь.

— У-у-у… — Рэм сидел на стуле и монотонно покачивался всем туловищем вперед-назад.

Бессмысленный пустой взгляд ничего не видящего перед собой человека. Пустые остекленевшие глаза. Побелевшие от напряжения пальцы с силой вцепились в край письменного стола.

— Рэм, — Сашка тихонько дотронулся до его плеча.

— У-у-у… — неслось в ответ.

— Рэм! — Григорьев тряхнул его с большей силой.

— А?.. Ты… чего? — мутные, страшные, ничего не понимающие и не замечающие глаза Рэма уперлись в Сашку. — Тебе что еще от меня надо? Уйди, пожалуйста! Уйди! У-у-у…

Несмотря на то, что Григорьеву ясно давали понять, что его присутствие в данном месте и в данный момент нежелательно, Сашка никуда не ушел, а своим большим пальцем резко приподнял подбородок друга, направив его взгляд на себя.

— Рэм!

— Кто я теперь после всего этого?..

Кажется, Рэм не слышал того, что к нему обращаются.

— Кто я? Последний подлец! Бросил все и уехал от женщины, которая готовилась стать матерью. Но я же не знал. Я ничего не знал, — выдавил он из себя в слабой попытке оправдать самого себя. — И что мне теперь делать с Маринкой? Как мне ей все сказать? С какими глазами я должен на нее смотреть? Что мне делать дальше? Лучше всего, наверное, если никуда не ехать. Теперь, после того, что случилось, после того, как я с Маринкой, ехать просто ни к чему. Что я говорю, что? Саша, я запутался, запутался…

— Рэм, может, ты сомневаешься в том, что это твой ребенок?

— Мой? Мой ли это ребенок? — на лице Рэма появилось вполне осмысленное выражение. — Может ли ребенок быть моим? Сегодня у нас двадцать шестое апреля. Девять месяцев назад. Конец июля. Отпуск после выпуска…

На память он никогда не жаловался. Ему быстро вспомнилась беззаботная неделя, проведенная вдвоем с Диной. Время, когда они ни на одну минуту не разлучались друг с другом.

— По срокам вполне возможно. И не станет она шутить такими вещами и никогда не пойдет на подлый обман. Не в ее характере…

— Ну, черт, — Сашка непонимающе моргнул, — в чем дело? Бери бумагу и бегом пиши рапорт на отпуск.

Больные глаза человека, потерявшего точку опоры, уставились на друга, предлагающего, на его взгляд, очевидное решение.

— Стой, Саша. Я и сам не знаю, как мне поступить. Не все так просто, как тебе кажется. Мы с ней все отношения порвали. Раз и навсегда. Зачем, следовательно, я поеду? Чтобы дома сделать перед всеми вид, что между нами ничего не произошло? Но оно, к сожалению, уже случилось, и назад ничего не вернуть. Я не знаю, я больше ничего не знаю… — с глубоким душевным надрывом то ли произнес он, то ли простонал.

— Слушай меня, Рэм. У тебя еще есть час, от силы два, чтобы принять решение. Если до праздников визу не откроешь, то отсюда скоро не уедешь. Думай, я через час к тебе снова зайду…

Друг ушел, а Рэм, потрясенный до глубины души свалившимся на него известием, остался один и напряженно, до боли в голове, думал. Вопросов стояло много. Ответов на них пока не находилось.

Нет, сразу все ему не решить. Надо бы сначала ему определить для себя главное. Ехать ему домой или не ехать…

А что делать потом, в том или ином случае, по порядку — вопрос другой. Его он решит во вторую очередь.

Если не ехать, то он неминуемо сожжет за собой все мосты, порвет все свои связи с прошлым. От него, как от чумного, как от проказы, отвернутся все родственники и знакомые.

Никто ему не простит, несмотря на то, что именно и конкретно у них с Диной между собой ни происходило бы, того, что он даже не приехал посмотреть на свою дочку.

И тут он спросил себя, хочется ли ему самому взглянуть на нее, на свою дочь. Отчего при одной мысли о девочке начинал гулко постукивать его внутренний моторчик? Но дома ему волей-неволей придется общаться с Диной, снова смотреть ей в глаза.

И что он увидит в них? Злость, разочарование. А может, и презрение? Он ничего про нее не знает. Прошло столько времени. Вспомнив, как без оглядки отослал ее письмо, он заскрежетал от отчаяния зубами, жестоко проклиная себя за собственное ослиное упрямство и непомерную снобистскую глупость.

Скорее всего, в послании она написала ему про себя. Прочти он письмо, и не было бы сейчас мучительно больно за совершенные после поступки. И речи не могло идти об отношениях с Маринкой. И все стало бы намного проще. А теперь… Не сдержавшись, Рэм застонал от боли, засевшей глубоко внутри и рвущейся наружу.

Вернувшись через час, Сашка увидел застывшее и посеревшее лицо друга, с выступившими скулами, и встретился с его тяжелым сумрачным взглядом. Перед Рэмом на столе лежал лист бумаги с написанным рапортом.

— И что ты решил? — спросил Сашка, хотя отчетливо наблюдал перед собой ответ. — Написал?

— Поеду, посмотрю, поздравлю и уеду. Скажу дома всем, что у меня отпуск всего на десять суток.

— Как? Как ты сказал? — Сашка не врубился и с удивлением посмотрел на него. — Как уедешь? Куда?

— Мы с ней разошлись. Навсегда, — медленно, чеканя каждое слово, произнес Рэм. — Для всех будет лучше, если я не задержусь.

Григорьев укоризненно покачал головой:

— И куда ты поедешь?

— Куда? — по губам Рэма расплывалась горькая усмешка. — Хоть куда. У нас в стране мест, что ли, мало, где еще можно прилично отдохнуть?.. По Волге можно запросто прокатиться туда и обратно.

— Ну, ты и дурак! — Сашка покачал головой. — Ну и упрям же ты, братец, однако. Тебя за то судьба и наказывает. Ладно, чего сидишь. Беги и подписывай свою бумажку, пока поезд не ушел.

Кочевавший от одной инстанции к другой, рапорт, в конце концов, начальники подписали. Дал свое разрешение и командир полка. Дело оставалось за загранпаспортом.

— А твоего паспорта у нас нет, — огорошили его в отделе кадров. — Он в дивизии. Они еще осенью паспорта всех лейтенантов собрали, — майор с сочувствием посмотрел на Рэма.

И у того вспышкой промелькнула мысль: «Приехали…».

Со всех ног Рэм кинулся за помощью к Двуреченскому, начштаба полка. Коротко, в двух словах, объяснил ему суть дела.

— Спокойно, Валишев, не кипятись, сейчас мы разберемся, — подполковник, доброжелательно улыбаясь, решительно взялся за трубку телефона. — «Иволга», соедини-ка меня с «Каленым»… «Каленый», дай мне начальника штаба… Виктор Федорович…

Стоя рядом, Рэм слушал, напрягаясь от волнения.

— Валишев, — начштаба положил трубку в свое гнездо, — все в порядке. Завтра с утра подъедешь в дивизию к девяти и заберешь. Команда у них, кому следует, дана. А ты волновался…

Рэм вздохнул. Был ли то вздох облегчения или то, может быть, было что-то другое? Но колесо закрутилось, не остановить. Теперь ему хода назад не оставалось. Да, на сегодня он сделал, вроде, все. Или еще нет? Не все! Как же он совсем про подарки забыл? Надо ему вещички для дочки-лапушки купить. И лучше, если покупками займется женщина. Сам он лично ничего не смыслит. Можно попросить подобрать подарки жену Грибкова, Ирину…

–…ты понимаешь, тут такое дело…

— Я все куплю, — Ира с готовностью восприняла его не совсем обычную просьбу. — Скажи, на сколько денег могу я рассчитывать?

В ответ молодой отец небрежно махнул беззаботной рукой:

— Да мне, Ирина, особо без разницы. Полный комплект всего, что можно, и больше. Тебе лучше знать. Деньги? Тут две тысячи марок. Если не хватит, я потом еще добавлю…

Подходя к двери своей коммуналки, Рэм вспомнил, но поздно. Упустил он вовсе из виду то, что у Маринки проклюнулись выходные, и то, что она некстати болтается в городке. Представил себе парень, какой разговор его ожидает, и невольно поежился.

— Рэм, ты чё, едешь? — в упор спросила она. — Скажи только: «да» или «нет», — горящий взгляд прожигал насквозь и требовал немедленного ответа. — Рэм, пожалуйста, скажи мне всю правду.

— Да, еду, — кивнул он головой и медленно отвел свой взгляд в сторону. — Извини, Рина, я не могу не поехать.

— И чё будет дальше? — женский голос дрожал, а глаза влажно поблескивали. — Чё будет со мной? Ты ее увидишь и не сможешь от нее уехать. А я, как же я? Ты про меня подумал?

Именно этого вопроса он боялся больше всего. И как ответить, не обидев и не оскорбив человека, с которым столько связано…

— Я не знаю, Рина. Сам не знаю, что со мной будет. Я понимаю, любое, что я ни скажу тебе, будет выглядеть дико. Все слишком запутано. Пока я собираюсь съездить домой и посмотреть на дочку. Всего на несколько дней. Потом уеду. Я намерен так поступить, — добавил он, посмотрев ей в глаза.

— Ты, Рэм, не сможешь уехать, — обреченно произнесла она, расстроившись, а на глазах у нее появились беспомощные слезы. — Не надо, Рэм, себя обманывать. Я знаю тебя. Ты никогда не сможешь уйти от нее и от своего ребенка. Если только она сама не прогонит тебя, насладившись твоим беспомощным видом. Но и это не в ее правилах. Она не давала бы тебе телеграмму, — Марина, перебирая варианты, тщетно искала в них свое будущее место, но найти его не могла. — На подлость она не способна…

— Рина, подожди, — Рэм крепко сжал ее ладони в своих руках.

Глядел он в расширенные скорбные глаза Маринки, сердце его разрывалось на куски. Видать, крепко он успел за все прошедшие месяцы прикипеть к ней.

— Зачем заранее говорить о том, что еще неизвестно?

— А-а-а, — она, вздохнув, махнула рукой. — Ничё не изменишь. Ты был прав, когда говорил, что у нас с тобой нет будущего. Я могу отвезти тебя на машине. Куда тебе завтра ехать?

— Нет, Рина, я поеду один, — твердо ответил он. — Так будет для нас лучше. Не будем рвать друг другу души…

Понимал он, что в подобных случаях терзания, упреки никогда ни к чему хорошему не приводят. Через нечто схожее он проходил.

Лишь в том случае, когда возникала необходимость срочно попасть в Темплин, где располагался штаб дивизии, только тогда приходило понимание того, какая там, на самом деле, дыра, до которой нелегко добраться и откуда еще труднее выбраться.

И сам военный городок стоит на отшибе. Невольно возникала, закрадывалась крамольная мысль о том, как живут люди вдали от всех мало-мальски на что-то похожих признаков цивилизации.

А Рэм брал их артполк и сравнивал его со всеми остальными частями дивизии, и выходило, что живут они, чуть ли не в самом центре. От их городка и Берлин почти рядом, а Потсдам, тот просто под боком находится.

В девять часов утра Рэм, как штык, замер у дверей кабинета в отделе кадров дивизии. Паспорт ему выдали сразу, не задавая вопросов. По всему чувствовалось, что у них хорошо сработал предварительный звонок большого начальника. Дали расписаться в получении документа. Первую часть дела он провернул. Теперь ему предстояло выбраться из лесной глуши. И унести свои ноги из густой чащи как можно шустрее…

Своей пружинистой походкой Рэм успел пройти, наверное, не меньше километра по дороге к железнодорожной станции, когда его обогнал и неожиданно остановился командирский Уазик.

— Прыгай, братишка…

Может быть, на прапорщика, сидящего на месте старшего, магически подействовала его голубая парадная шинель, которую он надел по случаю первый раз в своей жизни. Носить ее в полку было негде. А может, так поступали из простого человеческого желания облегчить нелегкое бытье жителей затерянного в лесах городка.

— Конец подкрался незаметно…

Рэм с унылой растерянностью смотрел на расписание движения электричек. Следующий поезд отходил только в час дня. Сегодня, увы, он никуда не успеет. Там, где оформляли визы, принимали до двух, после чего прием документов прекращался.

— Вот засада…

Еще не теряя всей надежды, парень заглянул на автовокзал, так удобно примостившийся за углом, рядом. И там картина оказалась не лучше. Было от чего призадуматься. Если отложить его дело на следующий день, то потеряются целые сутки, а времени у него и так в обрез. И нет никакой уверенности в том, что непредвиденная заминка не приведет к полному краху его затеи…

— Не было печали, черти накачали…

Его бесцельно блуждающий взгляд наткнулся на подъехавшее такси. Может, плюнуть ему на все, махнуть на тачке? Прокатится по пол-Германии с ветерком. А что? Спрашивается, чего он себе голову ломает? Главное — согласится ли на поездку таксист…

А водителя нисколько не смутил тот факт, что придется ехать за пару сотен километров. Его интересовал вопрос о наличии денег у русского офицера в достаточном количестве. Увидев сотенные купюры в руках пассажира, он вмиг согласно кивнул головой. «Волга» рванула в сторону Эберсвальде…

Еще полчаса кружили они по городу и никак не могли найти то место, где находится нужное ему здание. Один из них двоих оказался совершенно непонятливым. Рэм хорошо помнил, как туда добираться, но только пешком и лишь со стороны вокзала. В конце концов, он попросил высадить его у вокзала и дальше до пункта назначения добирался сам… на своих двоих… и нашел…

В пять часов вечера он стал счастливым обладателям своего паспорта с открытой визой. Можно было отправляться в обратный путь. И ехать он решил по другому направлению, минуя Темплин, который его, какое счастье, больше совершенно не интересовал.

За прошедшие сутки Рэм так сильно устал и вымотался, а пара кружек отменного пива столь расслабляюще подействовала на его организм, что он проспал свою остановку и доехал до Потсдама. А на конечной станции его вежливо разбудил заботливый проводник.

Туго соображая со сна, Рэм вышел, двери вагонов закрылись, и состав пошел обратно, в нужную ему сторону. Он одно лишь успел, что выругать себя за полную бестолковость. Сплюнув от досады и укоряя себя за смороженную им совершенную глупость, парень спустился на автостанцию, сел на автобус. Намного дольше, но за неимением лучшего. Поздно ночью добрался он до своей двери…

Отпускной билет находился у него на руках. Ира Грибкова купила все, что он просил. Ничто его больше не держало. Маринка настояла и отвезла его на станцию, прихватив с собой и Сашку. Какой смысл имелся у Рэма отказываться от ее помощи, переться пехом несколько километров с чемоданами на руках? Никакого…

Глядя поверх провожающих его друзей, Рэм машинально махнул на прощание рукой, а мысли его бежали далеко впереди. Что его на родине хорошего, а может и скорее, скверного ждет?

Нервно покусывая губы, Маринка стояла, готовая разрыдаться на виду у всех. Сашка подошел к ней и взял ее за руку.

— Что, Марина? — он посмотрел в ее печальные глаза. — Если честно, то я даже не знаю, что тебе сказать и как тебя утешить. Ты стала близка и дорога мне, как друг. Но и Дина мне не меньше дорога. А за Рэма и говорить не стоит. Интересный треугольник вышел. Третий неминуемо окажется лишним, — Саша сочувственно посмотрел на нее. — Рэм говорил мне, что он дома не собирается надолго оставаться. Может все еще…

— Он мне тоже сказал, но я ничему не верю, — Марина окинула Сашку своим потерянным и по уголкам серых глаз скептическим взглядом. — Он не сможет от них уехать. Слишком хорошо я их обоих знаю. Стоит им увидеть друг друга, взглянуть прямо в глаза, как… — она с пугающей обреченностью во взгляде тихо покачивала головой. — Он нисколько ее не разлюбил. Напрасно я надеялась…

Низко опустив голову, женщина потерянно пошла по перрону. Не в добрый час она решила для себя, что Рэм может принадлежать ей. Пришла неминуемая и горькая расплата, настигла ее…

2

Серая неприметная «Волга» доставила Пестикова до штаба Группы войск. Борис пешочком прошелся до гостиницы. У него в запасе до отправления поезда оставалось чуть больше шести часов.

— Заказать вам обед в ваш номер? — подобострастно улыбаясь ярко накрашенными губами, спросила дежурный администратор.

— Для начала организуйте мне сауну…

У Рэма не сразу, а постепенно возникало ощущение того, что, начиная с прошедшего дня, он объехал всю Германию, вдоль и поперек. А теперь ему предстояло добираться до Вюнсдорфа, где размещался штаб Группы, откуда шел прямой поезд на Москву.

Одна пересадка. Потом вторая. Шенефельд. Снова пересадка. У немцев поблизости столицы располагался крупный международный аэропорт, воздушные ворота Берлина. И, понятное дело, а как же в этом случае без него, выставлялся комендантский патруль.

— Предъявите ваши документы!

Рэма с огромным чемоданом немедленно остановили. Парень и не пытался маскироваться под местного жителя. В отпускном билете у него стоял штамп: «Проезд через Берлин разрешен».

Капитан, начальник патруля, улыбнулся и отпустил, пожелав счастливого пути. Когда все законно, к чему лишние придирки…

Так и на том капитану, хотелось сказать Рэму, спасибо. Что-что, а немного удачи ему не помешает. Таких как он, желающих уехать в Союз, оказалось немало. В кассу за билетами происходила запись на очередь. Люди сидели на вокзале сутки, а кто и двое…

Среди очередников Рэм сразу приметил знакомую ему молодую женщину, супругу майора Зимина, начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения артполка.

— Давно стоите, Надежда Юрьевна? — спросил лейтенант не ради одного лишь праздного любопытства.

— Ох, Рэм, вторые сутки не могу уехать. Непонятно, что тут творится. Билеты продают, а очередь почти не движется…

Отмокнув в парилке, Борис поплавал в небольшом бассейне, больше, конечно же, похожем на квадратную ванну. Контрастный душ, и подполковник почувствовал, как к нему возвращаются силы, да и бодрости духа прибавилось.

— Обед мне в номер! — распорядился он.

Не спеша, Пестиков насытился, прилег на пару часиков. В пять вечера его разбудили. Он оделся, собрал вещи, позвонил. Молодой человек появился в номере, словно уже с самого утра ждал вызова. Персонал гостиницы обучили, старался он выше всякой похвалы.

С некоторых пор Борис привык к комфорту. Детство у него выдалось весьма трудным, со временем достигнув определенного положения, Пестиков старался брать от жизни по максимуму.

— Отнесите вниз и вызовите мне машину…

Зачем ему, спрашивается, тащить самому свои вещи, если для этого существуют носильщики, получают за свой труд зарплату. Не все про то знают, потому и не пользуются, сами прут чемоданы.

На вокзале Пестиков первым же делом оглянулся по сторонам, профессиональным взглядом профильтровал толпу. И просветил ее рентгеном вовсе не по укоренившейся привычке. Ему требовался попутчик. Бронь имелась на два места, а он убывал один. По залу метались люди, все хотели ехать. Растерянно смотрел в окошко лейтенант в голубой парадной шинели, в руках держал телеграмму. Равнодушный взгляд Бориса скользнул по офицеру, не задержался.

Не то все, не то. Его глаза остановились на молодой женщине. Устало облокотившись на выступ стенки, она потерянно смотрела в угол, скорее, уже не надеясь на то, что сможет уехать. Минут пять у мужика ушло на то, чтобы составить себе первое представление о будущей попутчице. Не броская красавица, но мила. Скромна и, должно быть, умна. Правда, в житейских вопросах неопытна.

— Позвольте мне взглянуть на ваше требование, — негромко проговорил Пестиков, остановившись возле нее. — Я могу помочь.

Вздрогнув, женщина подняла на него свои миндалевидные, чуть раскосые глаза. Удивленно приподнялись полукружья тонких бровей. Борис успел отметить неброский, с чувством меры и собственного достоинства макияж и при близком рассмотрении по-спортивному подобранную, по-девичьи стройную фигурку.

— Вы, позвольте, следуете одна? — на всякий случай уточнил он, хотя и пребывал в том в почти полной уверенности.

— Да, я одна…

И ехала она, как быстро определил Пестиков, до самой Москвы, что представлялось большой удачей. При определенном стечении обстоятельств их знакомство предполагалось легко продолжить, а при возможности попутно осуществить вербовку.

— Ждите меня здесь…

Показав свое удостоверение и назвав фамилию, Борис быстро оформил места. Правда, за Зимину Надежду Юрьевну, как было указано в ее требовании, ему пришлось доплатить разницу, так как ей полагалось обычное купе, а он брал билеты в мягком салоне.

— Пятый вагон у нас, — широко улыбнулся Пестиков, увлекая женщину за собой, — первое и второе места…

— Я вам так благодарна! — Зимина смущенно перебирала края вязаного шарфа. — Даже не знаю…

В самом деле, Надежда Юрьевна не представляла себе, чем и как ей следует отблагодарить своего неожиданного спасителя.

— Что вы! — на лице Бориса появилась великодушная улыбка, которая любого могла ввести в заблуждение. — Какие тут счеты…

Рэм сунулся со своей телеграммой, а ему в ответ лишь мило улыбались и говорили, что случай у него не смертельный, ничего, подождет. У многих, видно, причины имелись куда уважительнее…

Причины были разные, а желание у всех имелось, похоже, одно — уехать. Но одного желания, увы, недостаточно. Протянутых рук с телеграммами оказалось не перечесть. Их быстро выстроили в живую очередь. Рядом с нею образовалась цепочка рук с записками и талончиками от военного коменданта.

— Девушка, мне обещали! — необъятных размеров дама закрыла своим могучим и бурно вздымающимся торсом весь обзор.

В своей руке она зажимала квиток серого цвета со штампом на оборотной стороне. В ее заграничный паспорт предусмотрительно вложили купюру в пятьдесят марок. Для придачи веса записке…

— Я от Петра Петровича! — тряс козлиной бородкой тщедушный человечек в круглых очках на носу.

Под конец над ним, над Рэмом, сжалились.

Когда свободных мест уже не осталось, а очередь почти так и не сдвинулась, и продажа билетов прекратилась, милая девушка за окошком, загадочно улыбаясь, предложила:

— Молодой человек, стоя поедете?

— А можно? — удивленно переспросил он. — Вы шутите?!

Ему показалось, что над ним иронично подтрунивают, желая слегка подсластить горькую пилюлю от досадной неудачи.

— Так вы, мужчина, хотите уехать? — два доброжелательно настроенных глаза пристально смотрели на него. — Или нет…

Всем своим видом она вопрошала: если он не хочет ехать, то к чему в таком случае весь птичий базар на разных языках.

— Очень хочу! — вырвалось у него, еще до конца всерьез не поверившего в свою удачу. — Очень хочу…

— Давайте ваше требование…

И на руках у него оказался билет, у которого в графе «Место» красовался прочерк. Вагон указали, а место — нет. Да, все мелочи, главное, чтобы ехать. А как, в его положении не особо-то важно.

Узнав, что он путешествует без места, проводница никак не удивилась. Рядом с ней тихонечко стоял такой же клиент. Значит, это для нее дело вполне обычное и привычное. Рэм улыбнулся.

Мелькнуло в голове, что по два человека, да в каждом вагоне, и сколько человек сверх нормы можно провезти. Интересный выход нашла железная дорога для увеличения пассажиропотока, не меняя количество подвижного состава. Молодая девушка в форменной одежде предложила им оставить пока их вещи в служебном купе.

Тук-тук-тук — стучали колеса.

Тук-тук-тук — отстукивало женское сердечко. Она ехала. И она до сих пор не могла поверить в свою удачу.

За окном давно потемнело, мужчина опустил штору, оглянулся. Обычное двухместное купе, увы, даже без умывальника. Минимум удобств. Две узкие диванные лавки, не идеально, но аккуратно застеленные чистым казенным бельем со штампами.

Мужской взгляд по ходу зацепился за тонкие длинные пальцы с блеклым маникюром. Женщина торопилась в дорогу или же просто не уделяет внимания таким мелочам. Значит, не из кокеток. Пальцы ее чуть подрагивали, волновались. И вся Зимина в напряжении, особенно мышцы лица. Крылышки с едва заметной горбинкой носа волнительно расширены, что могло говорить о скрываемой от всех и, прежде всего, от самой себя чувственности. Губки чуть поджаты от стремления не показать растерянности, овладевшей ею. Возле уголков рта собрались задумчивые морщинки.

— Думаю, никто нам теперь не помешает… — с двусмысленной интонацией произнес Борис, запирая замок.

И женщина поняла, покраснела, задышала чаще. Она ощущала его возбуждение, и сладкая истома охватывала ее. «Этого не может быть со мной», — мелькает у нее мысль, но уходит также внезапно, как и появляется. Пестиков ждал, что сейчас Зимина возразит или ироничной репликой ловко выпутается из нелегкого положения, выскользнет, выставив неприступный заслон. Случается такое…

— Я не знаю… — Надежда Юрьевна беспомощно моргнула.

Что она хотела сказать ему этим, Борис так и не понял. Зато он уяснил, что попытки с ее стороны перечеркнуть его намерения не последует. Перед ним находилась слабая и беззащитная женщина, нисколько неспособная оказать ему адекватного сопротивления. То ли из чувства благодарности, то ли еще по какой-то иной причине. А может, на дамочку оказывала магическое влияние его красная книжечка с гербом, с пугающей обывателей аббревиатурой.

— Вот и хорошо…

Не спеша, мужчина поднялся и подсел к Зиминой, положил руку ей на плечо. Она не шелохнулась. Свободной кистью Борис нырнул в вырез платья и нащупал грудь. Надежда Юрьевна охнула и покорно прикрыла глаза. Плечи ее обмякли. Мужской язык вел себя безупречно, ласково касаясь ее шеи, опускаясь все ниже.

Женщина с ужасом почувствовала, что ее белье предательски намокло, и ей становится крайне за себя неловко. Зимина послушно приподнялась, когда он стаскивал с нее одежду. Мужские руки жадно погладили все еще обтянутые скользкими прохладными колготами бедра. Глаза его жадно разглядывали тяжело налитые груди при столь узкой, почти девчоночьей талии.

— Поцелуйте меня… — низким голосом выдохнула Зимина.

Слившись в потрясающе чувственном поцелуе, они настолько тесно прижались друг к другу, что он даже сквозь свою одежду почувствовал каждую складочку и жар ее тела. Одежда становилась лишней, и Борис торопливо разделся.

Раскинув руки, она ждала, а он все не мог насмотреться на ее тело. Из скромной раковины простенького платья совсем негаданно выпала чудесная жемчужина и ослепительно засверкала…

Изогнувшись в спине, женщина вскрикнула, дернулась, вся задрожала, успокаиваясь, затихла. Минут через пять она очнулась.

— Боже! Боже мой! Что со мной?

Пестиков заглянул в ее широко распахнутые глаза. В них вязко застыло удивление: как низко пала она! Как такое могло с нею случиться? Еще накануне она даже не могла представить себе, что с немыслимой легкостью изменит мужу, первый раз в своей жизни переспит с другим человеком…

Тук-тук-тук — стучали колеса.

Тук-тук-тук — беспокойно отстукивало встревоженное сердце молодого лейтенанта. Ему и не сиделось, и не стоялось. Едва лишь вагон остановился, как он выскочил на перрон.

Знакомый вокзал. Именно тут он встречал Маринку. Вроде, и недавно то было, и в то же время настолько давно, словно в другой жизни, в той, что осталась за гранью…

— Вышли подышать, Рэм? — на искусанных губах у женщины смятенная улыбка, а в глазах растерянно подрагивающие слезы.

— Вам что, плохо, Надежда Юрьевна? — больше из чуткой и доброжелательной деликатности спросил у нее лейтенант.

От его взгляда не ускользнуло то, что Зимина кидает косые и чуточку испуганные взгляды в сторону занавешенного окна, из которого хищно проступал настороженный силуэт ее попутчика.

— Он вас обидел? — Рэм нахмурился.

Всхлипнув, женщина спрятала от него свои глаза, не ответила. Но он и так все понял. По ее виду. По ее растерянно распахнутым глазам, по несколько учащенному дыханию. По чувственным губам и пальцам, которые не находили себе места.

— Ах, оставьте вы меня в покое, не спрашивайте…

— Извините меня, Надежда Юрьевна…

До него дошло, что ему лучше не вмешиваться. Разберутся и без него. Вернее, уже разобрались…

До Бреста оставалось ехать чуть более суток. Скорый поезд Вюнсдорф-Москва мчался по восточной Германии. В одном из его служебных купе сидели проводницы, пожилая и полная Лера Петровна и ее напарница Наташа.

Если бы не униформа, Наталья Николаевна легко сошла бы за учительницу или даже врача. Красивая блондинка с приятными манерами, в прошлом библиотечный работник. На прежнем месте ей платили мало, и она без сожаления ушла.

Даже в дальней дороге, на их канительной работе, женщина постоянно следила за своей внешностью и всегда выглядела очень креативно, а облегающая форма проводницы лишь подчеркивала изумительную привлекательность ее фигуры.

Обслужив пассажиров, проводницы ужинали и в молчании пили чай. Внимательно присмотревшись к своей подруге, Лера Петровна участливо спросила:

— Что, накатило?

С ожесточенным выражением глядя в сумеречное окно, Наташа кивнула. Подобное с ней периодически происходило раз в два-три месяца, и тогда семья, женская верность, деньги — все уходило куда-то в небытие, и на поверхность выплывало одно неукротимое желание, совладать с которым она оказывалась не в состоянии. И женщина кидалась в него безоглядно, как кидаются в омут головой, зная, что иного выхода нет.

— Вижу. И кто? Приличный человек, с деньгами? Молчу, молчу, — тут же замахала рукой Лера Петровна, хорошо зная, что за ее словами последует вспышка длительной обиды на нее.

Однако, собрав со столика и направляясь мыть посуду, она укоризненно произнесла:

— В конце концов, ты же не миллионерша какая-нибудь…

Но Наташа уже не слышала, находясь во власти все сильнее охватывающего ее возбуждения.

Оставшись одна, она по привычке подкрасила губы, а перед глазами стоял молодой лейтенант, широкоплечий и стройный, с цепким взглядом и решительным волевым лицом.

При первой же встрече безошибочным инстинктом женщины она сразу почувствовала в нем страстного мужчину, способного доставить наслаждение. Инстинкт никогда не обманывал ее.

Наташа достала металлическую фляжку с коньяком и отпила два небольших глотка. В подобных случаях она всегда прибегала к его помощи: вино добавляло раскованности в любви.

В десять часов вечера, передав дежурство Лере Петровне, она с горящим от нетерпения взором поджидала лейтенанта возле своего служебного купе.

На ней был один лишь халатик, застегнутый на две пуговки. Ночник слабо освещал крошечное помещение.

— Заходи, лейтенант, посиди, в ногах правды нет, — улыбнулась она, приглашая Рэма. — Чайку попей.

Ничего не подозревающий парень устало вытянул ноги, взял со стола стакан, поднес ко рту. Сладкий и горячий чай пришелся ему по вкусу. Блаженствуя, лейтенант прикрыл глаза.

Тихо задвинулась дверь, сухо щелкнул замок. Обнаженная рука коснулась его плеча, и он вздрогнул, повернул голову. Короткий халатик едва держался на женских плечах.

— Не надо этого, Наташа, — мужская щека дернулась, по ней пробежала болезненная судорога. — Я не могу…

Увидев его глаза, наполненные болью, она быстро запахнула разлетевшиеся полы, туго затянулась шнурком.

— Я думала, ты из тех…

Немного помолчав, она добавила:

— Ездит тут один. Каждую неделю. Купе на двоих. Каждый раз с новой женщиной. Чего бабы липнут к нему, чем он их берет… А ты, выходит, не по этому делу…

— Извини, Наташа…

Достав чистые стаканы, женщина плеснула в них коньяк.

— Я, наверное, скверная баба. Как видишь, изменяю…

— Муж знает или подозревает?

— Даже не догадывается…

С ироничной усмешкой проводница поведала, что муж у нее исключительно положительный человек, иного секса, кроме одного традиционного, не признает — считает буржуазным извращением.

Одним словом, настоящий советский кандидат филологических наук, закомплексованный на так называемой порядочности. Секс для него — супружеская обязанность, не больше. Он увлечен своей филологией и счастлив. Как и всякой кабинетной крысе больших эмоций горе-мужику не требуется. Ей же иногда хочется сильных ощущений, хочется насладиться мужчиной.

— Поэтому и пошла в проводницы?

— Ты догадлив. Впрочем, до отгадки не трудно дойти. Ты… иди, уже все прошло. Лучше мне побыть одной…

Остаток ночи лейтенант прошагал по узкому коридору вагона, день прокоротал, то стоя возле окна, то сидя в ресторане.

Наступила последняя ночь. Лера Петровна выделила ему и его невольному товарищу по несчастью одну койку на двоих в своем служебном купе, пообещав утром в Бресте оформить им места до самой Москвы.

Действительно, билеты закомпостировали без особого труда.

Но внутреннее чувство не давало Рэму покоя и гнало, гнало его вперед. Он физически не мог и не хотел тащиться в поезде, ехать спокойно, никуда не торопясь. Рэм понимал, что, если рвануть до Москвы самолетом, то он одним махом выигрывает сутки.

Попрощавшись с проводницами и поблагодарив их за заботу, Рэм забрал все свои вещи и сошел с поезда. Вперед, отбросив все сомнения в правильности или нет принятого им решения…

У выхода в город он столкнулся с попутчиком Зиминой.

— Что, брат, завидно стало? — Пестиков нехорошо улыбнулся.

Прошедшей ночью от его внимания не ускользнуло, как его женщина на одной из остановок прогуливалась с лейтенантом и, возможно, делилась своими впечатлениями или больше того.

— Мне завидовать вам не в чем, — сухо ответил Рэм. — Если вы — офицер, то такие, как вы, позорите честное имя офицера.

— Да, как ты смеешь, лейтенант! — лицо Бориса побагровело. — Ты хоть знаешь, кто я?

— Вы, — Рэм жестко усмехнулся, — один из тех, кто безжалостно ломает человеческие судьбы и делает это, бездумно и походя, по одному лишь вам известной прихоти. Вы — негодяй…

3

Не обращая внимания на то, что угрожавший ему человек все еще продолжал кидать ему вдогонку тяжелые слова, Валишев шел, не оборачиваясь и не сбавляя шага, смешался скоро с толпой, после чего с облегчением вздохнул. Разговор позитива ему не добавил.

Почувствовав, наконец, свободу действий, мысль заработала широко и вдохновенно. В первую очередь, ему надлежит еще в Бресте получить свои деньги по вкладной книжке, на которую ежемесячно исправно начислялась часть денежного содержания, выплачиваемого ему в рублях. По полному окладу в месяц…

Нелегко придется в Москве с поисками банка, где проводят операции по подобным вкладам. А тут, вот он, родной, стоит рядом и завлекательно подмигивает. И убегать никуда не собирается…

В банке извивалась очередь, сравнительно не такая уж большая. Через полчаса Рэм вышел из здания, ощущая себя в определенной степени богачом. Настало время без оглядки мчаться в аэропорт. Билетов в свободной продаже, естественно, не нашлось. Но, если ему всего немного доплатить, то, bitte, пожалуйста, на его рейс только что объявлена посадка: «…пройдите к стойке регистрации».

И лишь удобно усевшись в мягком кресле самолета и осознав это, Рэм с облегчением вздохнул. Так много всего спрессовалось в последних двадцати минутах. Беготня от кассы к кассе, регистрация билета в самую последнюю минуту, когда кругом погасли цифры на информационном табло и у стойки.

— Лейтенант, продолжим? — мужская ладонь опустилась на его правое плечо. — Пойдем, поговорим?

По голосу, по интонации Рэм легко и быстро догадался, что за ним устроился тот самый попутчик Зиминой. Лера Петровна даже назвала его фамилию, случайно высмотрела документы пассажира, красную корочку со знакомой всем аббревиатурой из трех букв. Пестиков Борис Семенович.

— Я все вам сказал, — обернувшись, ответил Рэм и отвернулся.

— Ты еще пожалеешь… — донеслось до него.

От досады Борис стукнул кулаком по колену. Ничего, он еще достанет желторотого наглеца. Большого труда ему не составит разузнать все о ершистом лейтенанте и устроить тому пакость…

Два часа лету, они в Москве. Дождавшись, пока мимо него к выходу пройдет Пестиков, Рэм неторопливо поднялся, постоял, сам пропуская торопящихся пассажиров. Особого желания в очередной раз столкнуться с обидчиком Зиминой у него не имелось. В душе он надеялся, что в Москве их пути-дорожки, наконец, разойдутся и навсегда. Делать таким, как Пестиков, в Бугульме просто нечего.

Услужливые таксисты распахивали перед Рэмом дверцы своих авто, предлагая за совсем незначительную, по их мнению, сумму доставить с ветерком в любой уголок столицы. Усмехаясь, парень покачивал головой. До аэропорта «Быково», куда ему следовало перебраться, чтобы лететь дальше, он замечательно доберется и на обычном рейсовом автобусе практически за то же самое время, значительно сэкономив при этом энную сумму денег.

Дома Пестикова ждала жена. Клара Карловна любила моменты, когда он возвращался из командировок и привозил подарки. Если мужу удавалось ей потрафить, то женщина разрешала ему отнести себя в их супружескую постель.

Шестилетний сын Володька в тот день предусмотрительно «отпрашивался» в гости к соседским детишкам или его забирала к себе Антонина Степановна, мать сослуживца Пестикова, точнее, его непосредственного начальника. И никто не мог Кларе помешать вдохновенно поиграть в смущенную признательность.

Мужа своего она никогда не любила, вышла замуж по одному расчету. Внутреннее чутье еще на втором курсе университета верно подсказало ей, что Борька с его способностями и талантами далеко пойдет. Да и родители настойчиво настаивали на их браке.

— Ах, я так тебя ждала! — радостно и без всякого притворства потянулись к мужчине женские руки.

В приподнятом настроении подполковник выложил подарки: брючный костюм для жены, чудные замшевые сапожки от фирмы «Саламандра», игрушечную железную дорогу для сына…

Частенько, находясь вдалеке от Клары Карловны, Пестиков задавался вопросом: что же именно особо привлекало его в жене? Он не мог назвать ее страстной женщиной. Как ему казалось, Клара долго заводилась, у нее был заторможенный, отодвинутый оргазм. И в свои самые первые разы, что его сильно беспокоило и смущало, жена с ним ничего не испытывала.

— Ах, ты такой милый! — женщина запечатлела на щеке мужа признательный поцелуй.

Горячее желание испытывать удовольствие вместе с женой и дарить ей радость со временем подсказало Борису единственно верный, на его взгляд, выход. Пробуя различные предварительные ласки, он дошел до куннилингуса, до предварительной стимуляции самой эротически чувствительной части женского тела.

— Давай! — Клара Карловна привычным движением раздвинула ноги и прикрыла глаза. — Приступай…

Ни разу еще во время их совместных игр она не смотрела на мужа, вечно отговариваясь тем, что сильно смущается. Может, она не хотела, чтобы Борис увидел то, что отражалось в ее глазах. Муж нашел способ, как практически насильно вовлекать ее в плотские утехи. Но над внутренним ее миром он оказался не властен.

— Клара! — мужчина с воодушевлением ринулся в атаку.

Стянув трусики, он жадно гладил гладкую кожу внутренней поверхности бедер, захватывая упругие полушария ягодиц. Утолив первый голод жаждущих прикосновений, всей пятерней вторгся в густые волосы, нырнул головой вниз, раздвинул пальцем влажные складки, раскрывая створки сладостной жемчужины.

— Нежно-нежно…

Несмотря на все усилия Бориса, женщина не смогла до конца настроиться. Ей пришлось немного поиграть, изображая бурную страсть. Под конец она благодарно выдохнула:

— Как хорошо…

То ли из нее вышла очень искусная притворщица, то ли муж был чем-то сильно озабочен, но Борис не уловил явной фальши.

Красный «Икарус» остановился, дверь со вздохом ушла вверх и вправо. Быково. Небольшое здание аэровокзала. Аэропорт местного назначения. В нем все несколько попроще и толчеи побольше. Собрались до одной шумливой кучи, кто летит в сторону Урала.

Снова Рэм мысленно приготовился к штурму билетных касс. Но тут, к его полному изумлению, на нужный ему рейс, и какой же приятный сюрприз, имелись свободные места. Невероятно! Трудно поверить! Только факт, оказывается, вполне объяснимый.

— Рейс №… — предложили ему в кассе. — Вылет в 0.40…

Не каждый, если проникнуться духом путешествия, согласится лететь на допотопном и тряском АН-24 с двумя промежуточными посадками. Да еще ночью, на всю длину которой растянется полет. Лучше отправиться утром прямым рейсом на ЯК-40, что намного комфортнее и быстрее. Без всяких посадок по пути следования. Не каждому растянутый во времени круиз по душе…

А ему все как раз подходит. По тому самому времени. Один черт, ночью-то ему себя куда-то девать-то придется…

— Беру, беру! — парень согласно закивал головой.

С вожделенным билетом в руке он вышел на улицу. Рэм успел, заметил, что в последние дни вся его жизнь напоминала странный рваный бег. То он мчится, сломя голову, во весь опор, то не знает, куда девать появившееся в огромном излишке время.

Хотя, неплохо бы вышло, пришло Рэму на ум, если в город он смотается. Парень прищурился то ли от светящего в глаза солнца, то ли от посетившей его вовремя заманчивой мысли.

А почему, собственно, и нет? Никуда не спеша, пройтись по Калининскому проспекту, заглянуть в магазины и удостовериться в том, что их столица еще дышит. Заодно фруктов чуток прикупить. Посмотрит он, может, что путное по пути встретится…

Отметившись, как всегда, для приличия на Красной площади, Рэм пошел по бывшему Арбату, то ли Новому, то ли Большому. Прогуливался он и попутно не пропускал ничего, что могло бы его заинтересовать.

Не обделил Рэм вниманием «Малахитовую шкатулку». Увидел, он и больше не смог отвести своих глаз от одного чудного колечка с небольшими камешками по всему кругу. Как завороженный смотрел парень на него и все глядел. И когда его окликнули, что-то подсказали, попросил он выписать чек и оплатил.

Вышел на улицу и только там Рэм очнулся. Нет, не уплаченная им сумма взволновала его. Его смутил сам факт совершенной им покупки. Когда-то парень мечтал подарить своей Дине нечто подобное. Но раньше ему ничего не попадалось, да и денег, честно сказать, у него на ту пору не водилось в достаточном количестве.

Но для кого он, окатило его ледяной водой, купил колечко? Если он не собирается ни с кем мириться? Его внутренний порыв оказался сильнее, проворнее на минутку зазевавшегося разума.

Вот попал он, так попал! Встрял в кизяк обоими лаптями…

Лихорадочно пытаясь найти выход, Рэм озадаченно покачал головой. Может, ему пойти назад и вернуть? Пока еще не поздно?

А само колечко ему так понравилось, что уже не хотелось с ним расставаться. Махнул Рэм рукой, была бы вещь, а применение ей при желании всегда найдется.

Мысль едва лишь постучалась, а парень тут же мгновенно за нее ухватился и успокоился. Запас карман не тянет…

По крайней мере, у него растет дочка, которая впоследствии вполне может взятое кольцо носить. А можно подарить его Дине в честь рождения дочери. Как-никак, а именно она родила ему дочь. Дина-Дина. Опять у него все мысли только о ней. Ах, Дина-Дина…

Подарит ей колечко и сразу уедет. Что и станет решением всех его проблем. И никто потом не сможет упрекнуть его в черствости, бездушии и черной неблагодарности. Да, так он и поступит…

Старушка «Аннушка» в полете вся мелко тряслась, двигатели натужно гудели, невыносимо давя на уши. Казалось, перепонки вот-вот не выдержат и лопнут. Но парень ничего не чувствовал, просыпался, будимый стюардессой, для того чтобы покинуть салон на время дозаправки. Взлет-посадка. Взлет-посадка.

Под утро сели в Бугульме. Попав на рейсовый автобус, все ж не решился Рэм выйти по пути в Бавлах, чтобы, хотя бы на минутку, зайти к себе домой. Прикрыл глаза, дождался отправления дальше по маршруту и лишь тогда посмотрел по сторонам, где слева и справа мимо его взгляда пробегали с детства знакомые ему места.

Поехал он прямиком в Октябрьский, оправдывая себя тем, что бережет время. А если выписка произойдет именно сегодня? И он может не успеть, если заедет к себе домой. Уговорил свою совесть. При сильном желании оправдание себе всегда найдется и не одно.

Показался давно знакомый ему автовокзал. Несчитанное число раз Рэм приезжал на эту станцию. За многие годы вокзал стал ему, как родной, будто появился на свет в нем и вырос.

Сложив в отдельный пакет приготовленные вещи из большой сумки, он закинул ее в автоматическую камеру хранения и пошел пешком, минуя городской рынок, длиннющий проспект Ленина, двигался споро, подгоняемый всевозрастающим волнением.

С утречка Пестиков двинул на работу. В течение нескольких часов он составлял отчет, все время ждал звонка. Он не сомневался в том, что его милая попутчица обязательно еще напомнит о себе. Потому как Борис кое-какие шаги для продолжения их знакомства предусмотрительно предпринял, накануне не поленился, позвонил нужным людям и попросил притормозить решение всех вопросов со студенткой Зиминой до определенного момента.

Городской телефон выжидающе безмолвствовал, а едва часовая стрелка отошла от цифры «11», неожиданно проснулся и смущенно залился мелодичной трелью.

— Борис, — донесся из трубки растерянный и наполненный обидным разочарованием женский голосок, — у меня ничего толком не получается! Говорят, что я опоздала! Прикинь, а?

— Ты… откуда звонишь? — по лицу Пестикова разливалась довольная улыбка, он весь просиял.

Как Борис и предполагал, все сработало. Женщину вынудили обратиться к нему за экстренной помощью. Они договорились заранее, что при надобности Зимина свяжется с ним. А он по возможности примет участие в конструктивном решении всех ее неотложных вопросов.

— Я из номера гостиницы…

О том, чтобы забронировать ей место в «России» позаботился Борис. Гостиница очень удобно располагалась в двух-трех шагах от места его работы и трех-четырех — от его квартиры. Цена — это уже второй вопрос, который улаживался легче всего. Оплату номера произведет их ведомство по своей статье расходов. Имелась у них и подходящая лазейка — работа с агентами…

— Жди меня, я к часу подъеду…

Одного его звонка в деканат института оказалось достаточно, чтобы снова запустить приторможенное колесико в действие. Ему клятвенно обещали, что к студентке Зиминой проявят человеческое понимание и окажут ей всестороннее содействие.

— Ё… моё! — Борис посмотрел на часы и заторопился.

Скомкав последнюю часть докладной записки с выводами и предложениями, подполковник торопливо выстукал на печатной машинке завершающий абзац, выдернул листок, пробежался по нему глазами. Сойдет и так. Пестиков давно склонялся к тому, что его писанину толком никто не читает, особо созданной им сетью наверху не интересуются. Порой у него складывалось впечатление, что он работает или вхолостую, или его вслепую используют в чьей-то замысловатой игре, как пешку, как отвлекающий маневр.

— И хрен с ними! — Борис пристукнул кулаком по столу.

Главное, что именно его все устраивало. Еженедельные поездки за «бугор». Возможность очередного знакомства с симпатичной особой, завязывания скоропалительного «романчика». И оплата его труда в иностранной валюте…

— Главное, чтоб «бабки» шли и часовой стоял, — закрывая кабинет, довольно фривольно ухмыльнулся Борис. — Пограничник на посту. На опушке, посреди густого леса…

Несмотря на то, что день у них шел рабочий, хоть и короткий, в коридорах стояла тишина. Иностранный отдел. Большинство всегда в разъездах, а кабинеты начальства находились этажом выше. Там и полковник Юзов сидел, протирал штаны, там и его Клара Карловна работала со всеми многочисленными бумажками.

Дверь 711-го номера открылась, стоило ему чуточку легонько поскрестись. Надежда Юрьевна подняла на него миндалевидные чуть зауженные глаза, наполненные тревожным ожиданием.

— Все будет, Наденька, хорошо! — широкой улыбкой обнадежил женщину Пестиков, шагнув к небольшому столику, водрузил на него пакет с покупками, которые успел сделать в «Елисеевском», где он отоварился в одной из подсобок.

Одного взгляда на Зимину ему хватило, чтобы сразу понять, что женщина однозначно к его приходу подготовилась. На личико нанесли макияж, волосы уложили в новую прическу. Коротенький халатик, а под ним угадывалось кружевное белье. Лепота…

4

Задумчивая Дина бродила по больничному коридору. Двадцать шагов в одну сторону и двадцать шагов в другую. Мимо проходили медсестры, шустро сновали санитарки. Грузно, как утки, вальяжно переваливаясь с ноги на ногу, степенно прохаживались еще не родившие пациентки. Некоторые оглядывались на нее, украдкой показывали пальцами. Но она не замечала их, напряженно думая о своем. Только одно, одно на всем свете волновало и мучило ее.

Если Рэмка надумал к ним приехать, то ему, по ее подсчетам, надлежало появиться у них в течение дня, в крайнем случае, на следующее утро. Слишком хорошо она его знала, его характер, его деятельную натуру. Но появится он, если надумает приехать. В ее незавидном положении оставалось единственное, что ждать.

Томящая душу неизвестность сильно угнетала. Ее остановили, пытались ей что-то втолковать. Едва ли не с третьего раза до Дины дошло, что к ней пришел незнакомый им всем в палате парень.

Ожив, она встрепенулась. Сразу мелькнула мысль, что то мог быть единственно он. В этом городе у нее знакомых наперечет.

Быстро развернувшись, Дина рванулась к палате и подбежала к окну. Она не ошиблась. Там стоял он, родной и одновременно весь чужой. Радостное чувство охватило ее и вылилось наружу.

— Рэмка, Рэмка, родной мой, ты приехал! Рэмка, Рэмка, ты приехал… — она позабыла про все остальные слова, они разом улетучились при виде приехавшего дорогого и любимого мужа.

От волнения у Рэма на секунду потемнело в глазах, и во все стороны побежали круги. Милое, до бесчувствия любимое лицо. Как же ей, бедной, досталось! Бледная, ни кровинки. Как же ему хотелось прижать ее к себе. Но Рэм надавил ногой на свои чувства. «Стой, постой, горшок пустой!» Что-то он расчувствовался не по делу. Он не за этим пришел.

— Здравствуй, Динара, — сухо произнес Рэм, в ровном голосе его не улавливалось ни малейшей интонации.

Словно с разбегу налетев на каменную стену, Дина, оцепенев, замерла. Так официально, полным именем, он ее никогда еще не называл. Ни разу в жизни. Она замечталась и совершенно забыла о том, что именно она с явным нетерпением ждала его приезда. А с каким настроением, с чем он приехал, она не представляла себе.

Попыталась Дина заглянуть к нему в глаза и прочитать его мысли, как она обычно и всегда с большим успехом проделывала. Нет, проверенный фокус ей не удался. Его направленный на нее в упор настороженный взгляд ничем не пробивался. На его глазах застыла неподвижная защитная пленка. Он и не отворачивался, и не шел на контакт с нею. И весь он стоял холодный, далекий и чужой. Он стал чужим, совсем чужим. Горький комок подкатился к горлу.

— Динара, это тебе, возьми, — Рэм протянул ей пакет, который все время держал и машинально крутил в руке, совершенно не зная, что с ним делать, куда его приткнуть. — Поправляйся…

— Спасибо, Рэмка, — она осторожно втянула кулек в форточку.

Кинула Дина передачу на тумбочку, быстро смахнула слезинку и, глубоко вздохнув, повернулась к мужу:

— Рэмка, меня завтра выписывают.

— Хорошо, Динара, — согласно моргнули мужские ресницы, — я приду. Не стой у окна. Можешь простудиться.

Махнув ей рукой, он начал поворачиваться, собираясь уходить, и Дина поняла, если муж уйдет, то больше она сегодня его не увидит. Не увидит и не успеет сказать самого главного…

— Рэм… — протянула женщина упавшим голосом.

— Я слушаю, Динара, — он повернул в ее сторону одну голову.

Хмурый неприветливый взгляд его холодных и колючих глаз заскользил по темнеющему проему окна, пока не наткнулся на белеющее в нем женское лицо той, которую он любил больше всего на свете, но все пути к которой для него оказались, увы, заказаны.

— Рэм, — Дина вздрогнула от обдавшего ее ледяного холода, с трудом нашла в себе силы передать то, что хотела, — приходи через сорок минут. Я покажу тебе дочку.

— Хорошо, Динара. Я приду, — все так же спокойно ответил он, отвернулся в сторону и, не оглядываясь, зашагал.

Провожая мужа взглядом, женщина тяжело вздохнула. Марат оказался прав, когда говорил, что, если Рэмка и приедет, то, может, совсем уже другим человеком. Нет, неправда! Она никогда и ни за что этому не поверит. Так не может быть! То была его маска. На нем были его защитные доспехи, покрывшиеся ледяным налетом! Надо скорее сколоть колючую корку с него. Да, пусть он стал, стал другим. Но хуже, чем был, он стать не мог, не мог, не мог…

Покачивая головой, Дина машинально разворачивала пакет. Глянула и чуть не ахнула. Бананы, гранаты, яблоки. Соки, шоколад, сушеные фрукты, так всегда ею любимые. Она не сдержалась, и слезки закапали по хрустящей упаковке. Где он сумел все это для нее раздобыть? У них в магазинах ничего подобного нет, в них, хоть шаром покати. Разве его забота ей ни о чем не говорит? В душе он остался прежним, чутким и любящим…

Далеко Рэм не ушел. Дал небольшой круг и вернулся назад. Сел на скамеечке в саду. Того, что он так долго и упорно добивался от себя, не случилось. Как ни старался, он не смог ее забыть. Он сжег все ее фотографии, чтобы ничто не напоминало ему о ней. Но при одном взгляде на нее, у него в душе все вмиг перевернулось, внутри все задрожало и потянулось навстречу к ней. И ему стоило большого труда удержать себя в руках, выдержать холодно строгий и равнодушно безразличный тон.

Ему показалось и, наверное, оно, все-таки, так и было, что в ее лучистых глазах горела искренняя радость оттого, что она его видит, которая, правда, сменилась недоумением и разочарованием после его холодных слов. Он все еще любит эту женщину. Любовь, загнанная им насильно глубоко внутрь, теперь снова поднималась, расправляла свои насильно свернутые крылья, распаляя его сердце, уставшее от долгого одиночества…

Вытянув перед собой, Дина показала ему крохотную дочурку с нелепым зеленым пятнышком на лбу, должно быть, от сглаза. Спазмы в один миг перекрыли все его дыхательные пути.

Напрягшись, Рэм стоически выдержал мучительную пытку, не дав воли своим чувствам, галопом рвавшимся наружу. Девочка чуточку похлопала черными глазенками, чудными, роскошными, большими, точно такими, как у него в детстве, и убаюканная, сытая и довольная уснула на руках у матери.

Время вышло, и маленькое чудо, поразившее его, унесли. А он все еще стоял, долго не выходя из состояния оцепенения.

А Дина видела, как на одно мгновение его глаза раскрылись, восторженно вспыхнули от радости и восхищения, но потом потухли, когда он, наверное, смог справиться со своим волнением.

Не так уж и крепка, как оказалось при первой же проверке, его броня, его ледяная защита. Есть в ней слабые места, есть…

— Динара, поговорим обо все завтра, — он, наконец, очнулся, махнул ей на прощание рукой и ушел.

Не бродила больше Дина, не выхаживала по коридору. То, чего она долго ждала, произошло. Присев на кровать, она достала из тумбочки банан. Сей заморский плод она, честно сказать и стыдно даже признаться, держала в руках впервые в жизни. Срамота…

Даже у них на Юге бананы ей не встречались. Ах, как вкусно! И он специально все привез для нее. Он… и для нее…

Пусть все вышло чуть не так, может, совсем не так, как ей хотелось бы. Но главное, что он, все-таки, приехал и никуда теперь не денется. Завтра она с ним все окончательно решит.

Ждать ей осталось совсем недолго. Много больше она ждала. Ничего, все у них наладится. А сейчас ей ни в коем случае нельзя волноваться. Все окончательно решится завтра. Да, завтра. А пока она полакомиться тем, что он для нее принес.

После пяти вечера к ней подошли Марат и Рита. Дина им все подробно и обстоятельно поведала.

— И где же он бродит? — недоумевал Марат. — К нам не зашел. Дорогу забыл, что ли? Ладно, Рита, поедем. Может быть, он сейчас у наших дверей стоит, бедолага, хозяев дожидается. Деваться ему все равно, как мне кажется, некуда. Если только Рэм к себе не уехал. Но ночевать он к нам должен вернуться. Я так думаю! — брат мужа шутливо поднял вверх указательный палец.

Хоть и скреблись дикие кошки на душе, Дина не удержалась от улыбки. Ну, ни дать ни взять, а вылитый Мкртчян…

С волнением Марат поглядывал на свои часы. Время неуклонно подбиралось к десяти, а братец куда-то запропастился. И, похоже, что он, неприкаянный, с утра свою дочку забирать не собирается…

— Тебя где черти носили? Ты куда пропал? — накинулся хозяин на гостя, появившегося на пороге.

— Пропал? — Рэм удивленно посмотрел на брата. — Я что, кому-то и что-то обещал? Откуда тебе известно о моем приезде?

— Здрасте, я ваша тетя. А кто тут, интересно, в твое отсутствие за твоей брошенной тобою женой присматривает, а?

И по выражению его наполненного праведным негодованием лица гость осознал, что все заботы, само собой разумеется, легли на Ритку и ее мужа. Можно более ни о чем никого не спрашивать…

— Вы были у нее, — Рэм немного смутился. — Извини. Я сегодня туго соображаю, — он виновато улыбнулся.

— А тебе не кажется, Рэм, что у тебя с головой с прошлого года чуточку плохо, а? — язвительно выплеснул Марат, для наглядности крутанув пальцем возле виска. — Совсем плохо, дорогой…

— Возможно, — Рэм не спорил, на это у него не оставалось сил. — Но ты, брат, все равно давай, полегче на поворотах. Если тебе не нравится, то я могу повернуться и уйти…

Для того чтобы у некоторых вдруг не возникло сомнений, гость легонько и показательно дотронулся до дверной ручки.

— Вот-вот, — Марат, четко прочитав в его глазах непреклонную решимость, еще больше завелся. — Уйти у тебя, как я вижу, отменно получается. Хлопнул громко, понимаешь, дверью и оставил бедную девочку одну в чужом городе. Молодец! Герой!

— Эта бедная девочка сама выгнала меня, — Рэм занял глухую оборону и ощетинился. — Не ставь все с ног на голову…

В душе он подспудно предчувствовал, что дома все настроены против него. Приехали одни на побывку, называется…

— Ну и что? Разве нельзя было все решить на следующий день? Один из вас двоих должен был оказаться умнее, стать выше всего. А вы? Что сделали? Что натворили? Бедная девочка!

— Не бедная она вовсе, — хмыкнул Рэм, понемногу сдавая свои позиции. — У нее еще оставался ты с Ритой. Все, давай, на сегодня хватит. Закрывай собрание, составляй протокол, подписывай…

Всем своим видом гость недвусмысленно показывал, что на данную тему разговаривать он больше не намерен. В противном случае он немедленно шагнет за дверь.

— А где ты до сих пор бродил? — пробурчал хозяин, сбавляя обороты. — Ездил домой?

— В Бавлах в военкомате на учет встал. Да и с отцом моим за его новорожденную внучку стопочку пропустил.

— Нужное дело, — Марат кивнул головой. — А со мной ты пропустишь? Первачка? Домашнего, собственного изготовления?

Прищурившись, он еще ждал ответа от дальнего гостя, а рука его сама по себе вожделенно тянулась к дверце кладовки.

— Заманчиво, — намного веселее улыбнулся Рэм. — Повод у нас хороший имеется. Когда ты видел, чтобы я отказывался. Давайте, мы сначала решим все на завтра. Ты сам поедешь?

— Нет, — брат, задумчиво прищурившись, качнул головой, — раз уж ты появился, я лишний раз отпрашиваться с работы не хочу. Ключи от машины я тебе оставлю. Таксуй…

— Как знаешь, — Рэм пожал плечами. — Дело хозяйское. Да, еще. Рита, я в этом деле совсем не разбираюсь. Ты посмотри, пожалуй, что мы возьмем в роддом с собой завтра, — он раскрыл сумку, принялся вынимать и разворачивать упакованные свертки на глазах у изумленной хозяйки.

Похлопывая ресницами, Рита все перебрала, профессионально отложив в сторону самое необходимое.

— Рэм, откуда богатство?

— Все оттуда, — прищурившись, усмехнулся он. — Из-за бугра…

Потом Рэм пояснил, что соседки по его просьбе покупали.

— Живут же люди. Везет же им. У нас простой вшивой пеленки днем с огнем не сыскать. А тут вам и конвертик, и шапочки, и распашонки, и пеленки. И такие и сякие, всякие и разные… — покачивала головой Рита, рассматривая вещи.

— Рита, а где она, вообще-то, собиралась жить с ребенком? — неожиданно спросил Рэм, словно невзначай вспомнив.

Интересно было ему знать, по какому сценарию развивались бы события, если бы он не приехал, не заявился…

— У нас в комнате… — невозмутимо ответил Марат за свою жену. — А мы пока у моих родителей перекантовались бы.

На несложный первый вопрос ответ нашелся легко, далеко за ним ходить не пришлось.

— И сколько она собиралась у вас оставаться?

Второй вопросик, на его взгляд, тянул на большую сложность.

— Недолго. Дина говорила нам, как ты приедешь, она с тобой вместе вернется обратно туда, в ваш город.

— Со мной?! — вырвался из его груди изумленный возглас.

Ему становилось занятно. Даже так! Да тут целый заговор! В его приезде некоторые нисколько не сомневались…

— Мы с ней все решили, — Рэм нахмурился. — Возвращаться в тот город я не собираюсь. Фенита ля комедия…

— Ты, Рэм, давай, пей и не ерепенься… — братская рука прижала его к стулу. — Ничего вы еще не решили. А то, видишь ли, надулись друг на друга, как маленькие дети, и разбежались. И думаете, что все, вся жизнь закончилась. Вернее, ты думаешь. Дина, к счастью, мыслит по-иному. Один ты, дурак, никак не уразумеешь…

Стоя в стороне, Рита не вмешивалась. Рэма у них в семье все любили и уважали. Порой она даже испытывала нечто похожее на благоговейный трепет, когда муж или Дина рассказывали про его уникальные способности легко и просто, играючи разобраться с любой каверзной задачей, мигом разложить все по полочкам и по частям перещелкать, как орешки. Однако жизнь, увы, не сплошная математика. И не все в ней подчиняется строгим законам логики.

Но, с другой-то стороны, и Дина была их общей любимицей. Оттого-то ее муженек, слегка подвыпив, и наезжал упорно на Рэма, разрываясь на две части от большой любви к двоюродному братцу и не меньшей привязанности к своей дражайшей невестке.

Наслушавшись пословиц и поговорок, Рита решила на время покинуть словесное ристалище. Забрав сына, она направилась к свекрови. Маленький Ринат с радостью зашагал вперед, крепко держа в руке крупный ярко-оранжевый апельсин.

Разошедшийся не на шутку, Марат неотступно и со страшной силой продолжал все наседать и давить.

— По-твоему выходит, что во всем виноват я? — Рэм задумчиво смотрел на своего разгорячившегося брата.

— Он еще спрашивает! Ты же знаешь ее характер лучше всех. Она в тот раз погорячилась. В такие моменты происходит проверка на зрелость. А ты, братец, не выдержал испытания. Ты повел себя, как настоящий трус, как дезертир. Ты малодушно уклонился от схватки и тылами на цыпочках покинул поле боя. Ты должен был стать выше своих личных амбиций ради вашей, заметь, любви.

Конец ознакомительного фрагмента.