Песочный город

Роман Анатольевич Радченко

Если над вашим родным городом сгустился вечный мрак, родные и соседи исчезли, температура неуклонно падает, что вы будете делать в одиночестве среди этой тьмы и холода? Книга содержит нецензурную брань.

2. Что-то ходит рядом

Я тяжело дышал, перед глазами стояли брошенные на дороге машины с заведёнными двигателями, чёрное небо и адский кот. На улице смерть, туда соваться нельзя.

Немного придя в себя, я заметил, насколько душно в зимней одежде. Я умираю от жары! Куртку, свитер, всё утеплённое сорвал и бросил прямо у двери. Не до порядка сейчас. Прошёл к себе в комнату, за окном та же картина из голых деревьев и красной листвы на земле. Я так поспешно задёрнул шторы, что чуть не сорвал со штанги. Со звоном они съехались, отрезая уличную жуть, в комнате стемнело.

Так меня с улицы не увидят.

Я грохнулся на постель, горячее тело остывало. Да уж, ноябрь. Снова тронул рукой батареи — ну да, комнатная, даже чуть прохладная.

Что же стряслось? Все исчезли, испарились прямо из одежд? Чушь какая-то.

Тогда что? Война, катастрофа? А люди где, хотя бы мёртвые? Всех эвакуировали, меня забыли? Не может такого быть, я бы проснулся. Мать бы разбудила. Шум бы разбудил. Да и не выйдет так запросто вывезти всех людей, будет хаос и бардак. Останутся следы: брошенный багаж, распахнутые двери квартир, беженцы, отставшие от автобуса. Ничего подобного на улице нет, я один.

Зато куча других признаков того, что люди тихо-мирно испарились, ничего не успев понять. Без войны и паники, без шума и сборов.

Одно ясно точно: это связано со вчерашними странными молниями, грозой без дождя.

Мучила жажда. Я полез в шкаф, в одном из пакетов нашёл шорты. Почему наступил июль? Нацепив их, я открыл дверь в коридор, даже шагнул в темноту, но резко замер. Перехватило дыхание.

Около двери сидели странные тёмные существа, бесформенные, я не мог разглядеть деталей. В один миг вернувшись в комнату, я схватил стул как оружие. Началось! Они пришли и за мной!

Дверь в коридор была открыта, я стоял посреди комнаты минуты две, сжимая стул, не чувствуя рук. В голове звенело, я забыл как дышать, но ничто не выползало из темноты коридора, было тихо. Я осторожно сделал шаг, ещё, выглянул. Твари так и сидели на прежнем месте.

Тьфу! Это же моя зимняя одежда, брошенная на пол!

Нервы ни к чёрту. Я вернул стул на место, отправился в коридор, попинал свитер и куртку. Неудивительная паранойя, когда не знаешь, с какой стороны враг.

Наконец, я добрался до кухни, вылил остатки сока из коробки в кружку, жадно приложился. Пустой сад голых деревьев за окном молчаливо наблюдал за мной, а я — за ним. Жаль, тут нет плотных штор.

Я порылся в тёмном холодильнике, чего бы ещё попить, нашёл почти пустую бутылку выдохшейся «Монастырки». Остатки тёплой солоноватой жидкости растворились во рту, синеватая бутылка стукнула о пол, покатилась в угол.

Жаль, воды больше нет. Я хотел вернуться в комнату, но в коридоре на глаза попалась дверь в спальню матери.

Кстати, да. Мать тоже исчезла, и тоже странно, даже не убрав постель. Или иначе? Может, в её комнате есть подсказка?

Собрав волю в кулак, я толкнул дверь с силой, та резко отворилась.

Здесь тоже полумрак, но порядок, не как в моём свинарнике. На полу чисто, у кровати тумбочка с цветами, даже красные шторы задёрнуты аккуратно, ровно. Только постель чуть скомкана, немного.

Я аккуратно обошёл кровать, выглядывая необычное. Конечно, всё в порядке. Осторожно я отодвинул штору, чтобы свет с улицы упал на постель.

Вот одеяло, тёплое в аномальной жаре, простынь… и край ещё чего-то. Я потянулся второй рукой, отдёрнул покрывало.

Под ним пижама с жёлтыми звёздочками, мамина. Расправлена и уложена как раз по фигуре спящего человека: штанины внизу, рукава аккуратно в мою сторону.

Я прямо вообразил: мать лежит в постели на боку, в сторону окна. Безмятежно спит. Вдруг случается нечто, и мать исчезает, не успев проснуться и пошевелиться. Одеяло оседает, под ним — пустая пижама, её я и вижу.

Это не может быть розыгрыш, мать бы в инсценировке никогда не стала участвовать. Да и для шутки всё слишком далеко зашло.

Я отпустил штору и попятился из комнаты, прикрыл дверь.

В один миг все эти люди исчезли. Вот утро, даже почти день, люди не спеша идут на работу и по делам. По дороге носятся авто. Внезапно небо чернеет, что-то происходит ещё — и все испаряются, не успев сообразить. Тут и там оседает одежда, где были прохожие. Неуправляемые машины несутся на встречные полосы, с грохотом сталкиваются, вылетают на тротуары, в кюветы. Те, что в подъём, остановились быстро, ещё и развернулись поперёк движения.

Если я пойду заглядывать в окна врезавшихся машин, везде найду одежду. И на тротуарах. В магазинах. Можно ходить сколько угодно и проверять — никого, только вещи.

Но конечно, никуда я не пойду, потому что могу попасться тем, кто испарил, стёр остальных, а меня забыли. Фьють — и я серым дымком улетаю в чёрные тучи, на асфальт падает лёгкая одежда, как листва с деревьев месяц назад.

Я вернулся в свою комнату. Дверь закрыл на щеколду, и очень хотелось забаррикадировать выход столом. Ладно, всегда успею, в квартире пока не опасно. Я аккуратно выглянул через штору. Вроде, без перемен: ковёр из красных листьев, штиль и голые деревья смотрят в окно, словно мертвецы, ожидающие сигнала к атаке.

Все исчезли, абсолютно, я один. Если где-то и есть люди, их не видно и не слышно. Можно бы поискать, но слишком опасно.

Инопланетяне? Демоны? Чушь, но разумных объяснений нет. Скорее, инопланетяне. Технология дала сбой, чистильщики пропустили одного человека, а жуткие тучи — следы их двигателей.

И теперь они улетели, довольные? Можно спокойно выходить наружу? Или насчёт планеты у них отдельные планы? Как понять?

Буду ждать. Монстры покажут себя или не покажут. Может, они не улетели, но собираются, и на улице я лишь случайно не пересёкся с ними.

Я вспомнил фильмы, где пришельцы сначала зачищали города супероружием, а потом приходили сами. Если они заползут в квартиру, у меня будет один шанс, чтобы ударить внезапно. Хотя чем? Табуреткой?

Аккуратно, на цыпочках я пробрался на кухню. Чтобы с улицы не заметили, пригнулся. Пошарив в ящике стола, я старался звенеть вилками тише. Вот нож — отличный, крепкий, острый, для мяса. Уже кое-что.

С облегчением вернувшись в сумрак коридора, я отправился в ванную. Пришлось подсвечивать телефоном. Стиралка, вёдра… Ага! Три полных пятилитровых бутылки, за тазами. Я вдоволь напился из одной, вода стекала по шее и подбородку.

Вернулся в комнату, прихватив бутыль. От жажды пока не помру, есть и еда, консервы… Мой дом — моя крепость. К осаде готов.

Я немного подождал, аккуратно выглянул через штору. Те же облезлые деревья, то же безмолвие. Что ещё сделать? Я сходил в кладовку, опять же, светя телефоном. Хороший, тяжёлый точильный камень оттягивал ладонь. Я вернулся в комнату и стал водить по серой поверхности ножом. Шорк-шорк, прислушался. Надо тише. Шорк-шорк. Острым ножом проще отбиться от вурдалаков.

Ритмичные действия успокаивали. Подумать только, ещё вчера я ехал с работы в автобусе в толчее. Позже говорил с матерью, потом буйный пятничный Артём, девушки эти. А по субботам мы с ним обычно пьём пиво. Шорк-шорк. Теперь уж не до пива, да и Артёма, наверное, нет. Или есть?

Шорк-шорк.

Руки онемели, я прилёг, положив рядом нож. Он чуть испачкался в серой пыли, следы на белой простыни, но меня это мало беспокоило. Зато оружие.

Зарплата на следующей неделе. С Маринкой хотел встретиться. Работу в банке предлагают, престиж. Хоть кого-нибудь увидеть, поговорить! Вместо общения с близкими я сижу и точу нож, ожидая, когда за мной придут.

Время тянулось, мысли метались бессвязные: то мать учит жизни, то пьяный Артём, то брошенные машины на дороге. В животе заурчало, пришлось прогуляться на кухню. С бутерами заморачиваться не стал, просто кусал колбасу и хлеб, запивая водой из кружки. Глотал кусками, бездумно. Пойду лучше, нож поточу, пока через окно не заметили.

Я выглядывал на улицу через штору, но никаких движений. Только поднялся лёгкий ветерок, да качает голые ветки на ветру. Если приглядеться, видно ряд тёмных гаражей. Пара хрущёвок, сопка, а за ней ничего, только чёрное небо с красными вспышками уходит до горизонта. Тихо и тоскливо.

Однажды услышал знакомый звук, резко выглянул, боясь дышать. Чёрно-белая сорока балансировала на ветке, отчаянно стрекоча. Она сорвалась с места, полетела дальше. Неуверенно, неровно, судорожные взмахи крыльями — то вверх, то кубарем вниз. Она продолжала истерично стрекотать, затихая вдали.

Я уже видел рыжего кота, теперь сорока. Они хоть настоящие? Странно себя ведут. Может, это шпионы захватчиков маскируются?

С другой стороны, я и сам себя странно веду.

Время тянулось, ничего не происходило. Когда надоедало шоркать ножом по камню, я выбирался в тёмный коридор. Пальцы рассеянно щёлкали по выключателям, хотя уже ни на что не надеялся, шёл проверять в ванной краны. Конечно, безрезультатно.

Сеть на телефоне тоже не появлялась. Я доел колбасу и сыр, пришлось открыть тушёнку. Подумав, перенёс посуду к себе в комнату, где плотные шторы скрывают меня от улицы, да и улицу от меня — лишний раз не хотелось видеть пустой и тоскливый сад, без толку ломая голову над происходящим.

Слух мой обострился, шорох точильного камня и звон вилки казались громовыми. Я даже дышать старался тише. Но других звуков не было — ни шума, ни шагов. Только ветерок посвистывает ветками за окном.

Наверное, инопланетяне улетели.

Становилось жарче. Я немного вспотел, пришлось оставить из одежды только шорты. Кажется, не ноябрь, а июль, пекло! Хотелось открыть форточку, но не решался. Да и вряд ли на улице прохладнее — тепло оттуда.

Раз по привычке полез в телефон — убедиться, что связи нет, и обратил внимание на время: 21:20! Но солнце, похоже, остановилось — на улице ровно тот же сумрачный день, что и прежде. Опять чудеса. Земля больше не вращается? Это бы объяснило аномальную жару.

Может, светит не солнце? Источника за тучами не видать. Может, я провалился во времени и сейчас прилетят лангольеры? Я не знаю. Версии одна безумнее другой.

Пускай хоть что-то произойдёт, остановившийся день и тишина сводят с ума. Хорошо, есть шершавый брусок точильного камня. Шорк-шорк.

Я в сотый раз на цыпочках крался по тёмному коридору к двери на лестницу, когда казалось, будто кто-то крадётся в подъезде. Замирал перед запертыми дверями спальни матери. Озабоченно вращал вентили в ванной.

Жара продолжала усиливаться, хотелось залезть под кондиционер или вентилятор. Я вспомнил про вентилятор в кладовке, и даже встал с кровати, чтобы отыскать, но хлопнул себя по лбу.

Ну да, вентилятор. Заодно интернет, чего мелочиться.

Ух, много бы я сейчас отдал за связь, хотя бы телевизор. Да что там, сойдёт и радио. Может, электричество в другом районе или других городах, а я сижу в безумной тишине? Может, надо собирать провизию в рюкзак и выбираться к выжившим? Если бы знать.

Или пойти по квартирам, молотить во все двери подряд, пока не отзовутся. Правда, отозваться могут не люди, а чудовища, неведомые Стиратели.

Отчаяние достигло предела, когда я стоял перед кухонным окном, не таясь. Там всё так же покачивались унылые ветки деревьев и перекатывались чёрные клубы дыма наверху. Вдали воздух колыхался от жары, с меня в три ручья тёк пот.

Пусть видят, пусть приходят, пусть случится что угодно, иначе я обуваюсь и выхожу в подъезд. Я уже повернулся к коридору, думая обуться и открыть замки, когда заметил, что нечто переменилось.

Коридор был темнее, чем все последние часы. Чудится? Я снова поглядел на улицу. Будто стало мрачнее, недоброе предчувствие упало на деревья, как тень. Тени! Они стали глубже. Гаражи вдалеке сливаются с землёй, линию горизонта не разобрать. Сгущаются тучи или просто солнце вспомнило наконец, что давно пора закатиться?

С отчаянной вылазкой я решил повременить. Посмотрим, что будет. Часы показывали полночь, и чтобы чем-то заняться, я немного поточил нож. Пришло время второго ужина, пустая банка тушёнки отправилась в мусорное ведро. Я полежал на постели, покрутил мысли так и эдак.

Час ночи. Надо выглянуть через штору.

Точно, тени сгущаются. День был пасмурный, тёмный, но теперь явно приходит тьма. Хронически затяжной день сменился тоскливой агонией вечера.

Комната погружалась во тьму, я уже едва различал противоположную стену. Девушка в красном купальнике на постере окончательно сгинула в сумраке.

Мне почудилось движение в углу за шкафом, потом под столом. Просто воображение. Чертовщина со временем суток, как и с остальным! Уж лучше бы тянулся бесконечный день. И можно ли гарантировать, что Стиратели не доберутся до меня во тьме?

Ерунда, они и при свете могут добраться. Наверное.

Спохватившись, я ринулся в кладовку. Коридор совсем сгинул во мраке, опять пришлось светить телефоном. Я долго рылся на полках, наконец отыскал две парафиновых свечи. Одной пользовались, она была короче, оплывшая немного и с огарком фитиля. Вторая — гладкая и новая с белой нетронутой верёвочкой наверху.

Зажигалка нашлась в ящике кухонного стола. Я вернулся в комнату, зажёг короткую свечу. Несколько капель расплавленного парафина, и я поставил её на блюдце. Вроде, видно лучше, но чуть-чуть, пока серое окно за шторами кое-что освещает.

Я задул свечу и проверил время. Два часа ночи! Самый поздний и долгий заход солнца в моей жизни. Я лежал на кровати час, тяжело дыша от жары и наблюдая, как постепенно деревья за окном тонут во мраке. Комната сгинула ещё раньше. Скоро наступила тьма без малейшего проблеска. Ни фонарика, ни искорки. Я лежал в темноте на мокрой от пота простыни, слушая, как тихо-тихо ветерок шевелит листья на земле за окном. Собственное дыхание казалось оглушительно громким, я старался дышать тише, чтобы не привлечь внимание. В ушах жутко шумело. Пекло.

Может, я в аду, и растопленные котлы уже подвозят? Это многое объясняет. Может, Земля падает на Солнце и скоро всё сгорит? Может, а чем я помешаю? Интересно, я потеряю сознание от духоты или всё ж почувствую, как плавится кожа и органы? Если станет совсем тяжело, есть острый нож под рукой, можно прервать страдания в любой момент. Или броситься вниз головой с третьего этажа туда во мрак. Где-то там должен быть старый потрескавшийся асфальт.

И больше никаких хлопот и ужасов.

Пока подождём. Я нащупал в темноте бутылку, отвернул крышку. Мерзкая тёплая, почти горячая вода совсем не остужает горло. Я откинулся на сырую постель. Неприятно заканчивать так: в темноте, задохнувшись раскалённым воздухом. Хотя бы свечу запалить.

Я щёлкнул зажигалкой, фитиль затрещал, замигал, тени метнулись по комнате. Я даже замер, присматриваясь. Никаких тварей по углам, просто непривычно видеть старую комнату такой, изломанной чёрными провалами. Огонёк свечи горел ровно, дарил надежду. Казался сердцем, последним оплотом цивилизации в погибшем мире. Я предпочёл смотреть на свечу, а не искать демонов по углам. Я лежал на боку, пламя изредка шевелилось от моего дыхания, завораживало.

Я не заметил, как закрыл глаза и провалился в сон.

Мне чудились мрачные картины. Крылатые твари с чёрными глазами спускались с красных небес, хватали людей на улицах, испепеляли, превращая в дым. Я убегал от них, забрался в подвал, но и там чудовище накинулось, я видел глаза с вертикальными зрачками.

С криком я вскочил на кровати, долго не понимал, что происходит. Идеальная тьма. Подавив панику, я дрожащими руками нащупал нож, зажигалку, с третьей попытки добыл свет.

Ну да, от свечи осталась застывшая лужа парафина. На экране телефона восемь утра. Недолго я спал. По идее, должно светать, но окно зияло тем же чёрным прямоугольником. Та же тишина.

Как не переживал за трату свеч, я всё ж установил на блюдце вторую, новую. Огонёк светился выше, чем прежде, разгораясь.

Я вдруг заметил, что ненароком кутаюсь в тёплое одеяло. Жара ушла! Хотя бы не сгорю. Я снова напился воды, она оставалась такой же тёплой, но сейчас это не так раздражало. Я взял домашнюю красную футболку со стула, натянул. Заметно комфортнее.

Прихватив свечу, я прогулялся в кладовку за новым запасом консервов. Немного подсохшего хлеба тоже ещё оставалось. На этот раз я предпочёл зелёный горошек и гречневую кашу.

Снова прилёг. Понаблюдав за пламенем свечи минут пятнадцать, я собрал волю и решился задуть огонёк.

Опять полный мрак. Ни намёка на рассвет.

Прошли сутки от нашествия Стирателей. Я вспоминал родных и друзей, они казались далёкими, мелкими. Всё застилали последние впечатления: аномальная жара и холодные закуски. Странно долгий день, теперь ночь. Мрачно пустые машины на дороге. Чёрные клубы туч и леденящие душу кучки одежд.

И я понятия не имею, что же стряслось, хотя бы в общих чертах. Чья злая воля перечеркнула прежнюю уютную, безопасную жизнь?

Очень хотелось вернуться в спокойное прошлое. Я залез под одеяло и включил телефон.

Четыре процента заряда.

Вот старые фото. Друзья, такие живые и осязаемые. Тут мы на даче. Серёга суетится у мангала, Артём курит на лавке, небрежно развалившись, что-то рассказывает Настьке, Киря уже с бутылкой.

А вот — мать на дне рождения год назад. В новом синем платье, счастливая, помолодевшая. Хахаль её рядом очередной, усатый. Перематываем.

Три процента заряда.

Видео. Танька в постели, прячет лицо: «Ну, не снимай, ты чего!» Растрепленная блондинка с белой кожей. А вот Артём напоил своего серого кота валерьянкой, тот катается по полу в блаженстве, тянется, как змея.

Два процента.

Я после успешного собеседования на работу. Снимает мать, я в костюме и смущённый. «Ну, улыбнись», — просит она. А вот мы с друзьями в машине, за окном вечер и проносятся дома, фонари, рядом Юля, улыбается загадочно…

«Батарея разряжена. Телефон выключится через 30 секунд». Надпись резанула по экрану, как приговор. Я ещё судорожно попытался что-то листать, но экран вспыхнул напоследок заставкой и погас навсегда, безжалостно отсекая прежнюю жизнь.

Я лежал под одеялом, лелея ускользающие картинки. Двадцать шесть лет обычной жизни — и всё перечёркнуто. Теперь Стиратели и жуть вокруг. Я потянулся к ножу, большим пальцем проверил острое лезвие. Мой новый друг.

За окном — непроглядный мрак. Сколько было времени? Десять, вроде. И как теперь определять? Без часов и солнца время исчезнет, я же сойду с ума.

Часы, нужны обыкновенные часы! Я скатился с кровати, дрожащие пальцы не сразу нащупали зажигалку. Я запалил свечу, вокруг возникла комната, мрачная, изрезанная тенями. Где же?.. Я метнулся к столу, стал рыться в ящиках. Старый хлам, ручки, бумажки, диски — музыкальные, игровые. Салфетки, модем, провода… Где же?

Я вышел из комнаты, аккуратно придерживая блюдце со свечой. Коридор выступил пустыми, длинными ночными стенами. Я с опаской глянул в сторону спальни матери. Казалось, её призрак ещё живёт за закрытой дверью.

Не буду себя накручивать. Мне в кладовку.

Я принялся шарить по ящикам и полкам. Плоскогубцы, отвёртки, консервы — неудобно копаться в глубинах одной рукой. Я отставил блюдце со свечой, но так ещё хуже, углы в смоляной тьме, всё на ощупь. К счастью, под руку попался фонарик и даже батарейки к нему. Свечу я сразу задул, с фонариком дело пошло, искать куда удобнее. Где же, где… Ага!

Красная коробочка в застарелых пятнах и пыли. Я бережно достал её из дальнего угла, открыл. Древние электронные часы со стрелками, а упаковка пальчиковых батареек нашлась ещё раньше. Я нетерпеливо разорвал блок, батарейки посыпались на пол. Я вставил одну в часы, она вошла со щелчком. От волнения чуть не сломал крышку.

Секундная стрелка сдвинулась с места, тихо постукивая поползла по кругу. Я вздохнул и вернулся в комнату, бросая фонариком круги на стены. Блюдце с остывающей свечкой я, конечно, тоже прихватил.

Сколько сейчас? Пол одиннадцатого? Скорее, одиннадцать. Окно за шторой такой же чёрный квадрат. Я покрутил штырьки на задней стороне часов, большая стрелка рывками наматывала круги. Плевать на минуты, хотя бы приблизительно, хотя бы время суток не потерять, иначе сойду с ума среди бесконечной темноты.

Несколько часов я лежал на кровати, в сотый раз силясь понять мотивы Стирателей и так же не находя надёжных версий. В темноте ровно отстукивала секундная стрелка. Иногда я зажигал слепящий фонарик, узнать время и вообще, убедиться, что ещё обладаю зрением.

Постоянный мрак жутко давил на психику. Мне казалось, окружающий мир пропадает, стоит убрать луч фонаря, и я вишу в небытии, один во вселенной.

Опять сморил сон. Снова кошмары, Стиратели — летающие осьминоги ползали снаружи по стенам домов, разыскивая меня, заглядывали внутрь. Один появился в моём окне — два огромных мёртвых глаза. Потянулись длинные щупальца, синие, блестящие, мокрые и холодные…

Я проснулся и долго отмахивался от чего-то в темноте, пока не догадался зажечь фонарик. Та же тумба, стол, цветы на обоях — призрачные, чёрные, смутные. Блики свечи играют на стенке шкафа. На часах опять одиннадцать. Вечера или дня?

Холод щупалец осьминога был не совсем сном — я продрог в шортах. Теряя равновесие, я встал и оделся в тонкие штаны и носки. Так не только теплее, но и психологически легче воспринимать враждебную среду.

Судя по урчанию в животе, проспал я немало. Каша и горох сохли в открытых банках у кровати, я их прикончил и убрал в пакет к стене. Мусор накапливается. Бутылка булькнула, когда я наливал из неё в кружку.

Голод прошёл, я погасил свечу и прилёг. Пятно огонька ещё рисовало на сетчатке, потом растворилось и оно. Тьма, хоть закрывай глаза, хоть открывай — одинаково.

Когда-нибудь же рассветёт? Рано или поздно придётся покинуть квартиру и бродить по опустевшему городу в кромешной тьме. Надеюсь, не придётся. Может, вообще ничего не придётся, может, через минуту меня накроют Стиратели, и я просто воспарю к небу, оставив одежду на кровати. По крайней мере, пытка закончится.

Или не закончится?.. Фантазия с энтузиазмом нарисовала мрачные карцеры, где тысячи голых людей гонят по чёрным коридорам на убой. Они спотыкаются и плачут, спрашивают друг друга: что случилось? Куда нас ведут? Мы когда-нибудь вернёмся домой?

Так что, мне, быть может, ещё повезло. Вообще, воображение не на шутку разыгралось, то и дело чудилось движение в комнате, а изредка даже звуки: лёгкое постукивание, топот крошечных коготков. Я истерично хватался за фонарик, водил лучом по комнате. Но на свету демоны исчезали. Или вон движение в углу? Нет, это сумка.

Родная комната выглядела иной, чуждой. Вечно скрытые во мраке углы. Тонкие тени дрожат, шевелятся. Ощущение, будто я давно покинул родной дом и переселился в подземелье, полное скрытых тварей.

Батарейки нужно беречь, поэтому я гасил фонарик — и опять начинало чудиться. Я слышал топот и крики, но то, наверное, был сон. Или нет.

Это походило на помешательство. Провалявшись несколько часов, я встал и зажёг свечу. Минут десять тупо смотрел то на неё, то на стены с голубоватыми обоями, на дверь, на стол. Безумие отступило, и я со свечой отправился за новыми консервами в кладовку.

Пока ходил и ел, ощущал себя сносно — никаких рож во тьме и воплей. Разве что пришлось вместо футболки надеть тонкий свитер, холодало.

Стоило же поесть и погасить свечу, спрятавшись под тёплым одеялом, началось опять — голые люди в коридорах, твари по стенам, кто-то тихо, неразборчиво говорит со мной из угла. Зажигаю фонарь: никого. Тишина и тени на стенах. За окном непроглядный мрак, чёрное стекло. Может, города уже и нет? И Земли нет, а я лечу в космосе за световые годы от родного мира?

Пока горел свет, я мог прогнать навязчивые мысли, но без фонарика безумие побеждало. Оно будто жило вне разума, рисовало чертовщину, заставляя прислушиваться и сажать батареи фонарика. Часы что-то показывали, но это мало помогало. Два часа, пять, девять… Что это? Без рассветов и закатов нелепый ход стрелок по кругу. Кому он нужен, какой в нём смысл?

Я часто вставал ради повода зажечь свет. Ходил в кладовку, перебирал консервы, искал полезное. Перевернул ящики вверх дном, кажется, много шумел. В один из походов отыскал забытые батарейки в дальнем углу — очень кстати, лампочка фонарика едва тлела. Луч от свежих батарей ослепил. Может, не подходят по напряжению? Нет, стандарт, это я отвыкаю, для меня и свеча, как солнце.

Холодало сильнее. Вначале не обращал внимания, свежесть напоминала, что я ещё жив. В комнате было теплее, особенно под одеялом, но когда в очередной поход по квартире я четыре раза громко чихнул, пришлось вспомнить о плотном домашнем свитере на молнии и ватных штанах. Другое дело, тепло и комфортно, не хватало заболеть.

Шли часы, десятки часов, тьма не прекращалась. Сон, дрёма и явь путались всё сильнее. Я не мог сказать, что делал в реальности, а что в кошмарах. Начались сны во снах: хожу по квартире, что-то ищу, навстречу из коридора — челюсти и вой. Подпрыгиваю на кровати, хватаю фонарик, а на потолке стелятся щупальца, среди них — ярко-жёлтые глаза… После таких сериалов я долго сидел над горящей свечой, дрожа от испуга и до красных пятен щипля запястье.

Я поймал себя на том, что всё чаще кутаюсь в зимнее одеяло, прячу ладони подмышками. Откуда такой холод, что творится на улице?! Недавно (или давно?) я думал, что сгорю, теперь эти страхи казались смешными. В комнате ещё терпимо, но стоило выбраться в очередную вылазку в коридор, я заметил в луче фонаря своё белое дыхание: пар. И холодина невозможная, я перекладывал ледяной фонарик из руки в руку.

Я снова наведался в кладовку, теперь за одеждой. Не сдерживаясь, натянул зимний уличный свитер под горло, шерстяные носки поверх прежних, вязаную шапку, перчатки. В квартире! Минут двадцать я сидел, глядя на потрескивающую свечу. Как ни экономил, но её осталась треть, остальное оплыло на тарелку, жёлтые застывшие ручейки. Это конец?

Пришлось задуть свечу и зарыться в одеяло. Обхватив себя руками в перчатках, я лежал полчаса, прежде чем согрелся. В общем, не так и плохо. Снова одолевала безумная дрёма или что-то похожее, когда я случайно посмотрел мимо шторы.

Ветки деревьев. Я вижу их на чёрном… нет, тёмно-сером фоне!

Я поспешно выпутался из одеяла и долго всматривался в окно, опершись на подоконник. Да, на фоне неба можно разглядеть контуры — труба завода, и кажется, дальняя высотка офисов. Конечно, я помнил, где и что искать, иначе бы не разглядел. Но ещё недавно видел лишь залитые гуашью квадраты окна. Или так и было, просто глаза адаптировались?

Каждые пять минут я вскакивал, чтобы поглядеть в окно, и через пару часов уверился: становится светлее. Очень медленно. Я разглядел дальнюю гору, чернее остального, а потом и силуэт соседнего дома. Ещё через час стали видны листья на земле: серые, невнятные, но я был уверен, что вижу их. Знакомая улица даже подивила после ночных кошмаров — я всё ещё на Земле у себя дома.

Неужели, рассвет? Я готов был молиться, чтобы так и произошло. Очень я устал от темноты и холода. Пусть будет день. Пусть будут чёрные с кровавыми прожилками тучи, пустые улицы и брошенные машины. Плевать. Главное — свет и тепло. Нет ничего хуже, чем замёрзнуть среди вечной ночи.

Прошёл ещё час, два, я так часто прыгал к подоконнику, дёргая штору, что даже согрелся. Но день не начинался. Те же смутные очертания дальних построек и призрачные ветки деревьев.

Я тешил себя мыслями, что вечер тянулся очень долго, и рассвет должен быть таким же коматозным. Но за шесть часов наблюдений я так и не заметил перемен.

А спустя ещё время я понял, что больше не могу разглядеть земли, да и стволы деревьев исчезли, только на фоне неба контуры верхних веточек. Через час пропали и они, я снова вглядывался в абсолютно чёрный квадрат окна.

Апокалипсис посмеялся надо мной фальшивым рассветом. Похоже, день не наступит. Вдобавок, холод усилился, пришлось натянуть пуховик, обуть зимние ботинки. Так я и лежал на постели, неуклюжий и большой, ощущая, как морозец обжигает щёки, щекочет ноги снизу через штанины. Пуховик я застегнул до конца, с капюшоном, а дышал давно через тёплый воротник свитера — кажется, он покрывался льдом.

Я пытался налить воды, но кусок льда со стуком скользил внутри бутылки. Консервы замёрзли, недоеденная кукуруза окаменела на стуле. Свечу я зажигал не то для света, не то для тепла, держа руки в перчатках и лицо ближе к огню. Комната напоминала морозильную камеру.

Можно ещё побрыкаться, разжечь костёр из мебели, но это поможет ненадолго. Если холод продолжит усиливаться, не спасёт ничто.

Пару часов пролежав в забытьи, я с трудом поднялся и запалил остатки свечи. Руки плохо слушались, всё тело будто скрипело, заиндевевшее. Я взял остро заточенный нож, тот блестел, отражая крохотный огонёк. Может, по руке?.. Лезвие очень острое, если достать до артерии, страдания быстро закончатся. Хватит.

Но упав на колени, я проткнул всё же бутылку, располовинил с треском. Лёд вывалился куском, скользкий, я с трудом схватил его онемевшими пальцами в перчатках. Пришлось стукнуть по полу раз десять, прежде чем откололись куски. Я жадно засовывал их в рот, они перекатывались, жгли язык, хрустели на зубах. Восхитительные, сочные! Я ел лёд, как ягоды, глотал, ползая по полу в пуховике и обуви. Холодные обломки скользили по пищеводу, царапая. Что-то пшикнуло сверху, я встал на колени и долго глядел, одуревший, на оплывшую кучку парафина. Свеча закончилась. Надо насыпать сверху мусора, так делали в детстве, парафин сам по себе пропитает спички и бумагу, отчего они будут гореть долго.

Но к чему эти полумеры? Я с грохотом уронил стул на бок, тарелка и банки посыпались на пол. Руки плохо слушались, пришлось навалиться на стул телом, давить рывками, пока тот не хрустнул. Теперь пара книг с полки, любых. Страницы рвались с трудом, перчатки скользили, никак не мог схватить листков поменьше. Подложить бумагу под стул. Сейчас станет тепло. Я чиркнул зажигалкой раз, другой, пальцы совсем одеревенели. Нет огня. Очень нужен огонь. Зачем? Не помню, но огонь очень нужен, больше ничего не важно.

Что-то творилось странное, зудела смутная мысль. Я сидел на полу, тупо глядя на зажигалку и перчатки, на толстые рукава пуховика, на разломанный стул и разорванные книги под ним: одна с обложкой однотонной, зелёной, другая пёстрая, яркая.

Спустя пару минут дошло, что я вижу без свечи и фонарика. Медленно повернул голову: из окна лился свет: хороший, уверенный. Ноги не держали, я заполз на кровать на карачках, а штора давно сбилась набок.

Подоконник, пыль вытерта, где я опирался. За стеклом скат водоотлива, сероватые берёзы, тополя, а снизу угадывается пушистый ковёр из листьев. Вдали, на горе я тоже различал деревья, высоковольтную вышку на склоне, а в дальнем доме — окна и балконы.

Зыбкий, несмелый полумрак. Опять ложный рассвет? Чего ждать, на что надеяться с этим новым небом? Но как ни крути, я вижу синие рукава пуховика, грязные перчатки и чёткие рисунки обоев на стенах у окна. Само по себе это должно бы радовать, но я так закоченел, что ничего не чувствую.

Я подвигал пальцами, они едва гнулись. Ещё, ещё! Даже больно. Встал, присел два раза, кряхтя. Ноги тоже не слушаются, стены шатаются, голова гудит. Ещё приседать, сжимая-разжимая кулаки. Вся одежда ездила на мне, под штанины и рукава жадно лез мороз. Я упал на пол и стал отжиматься. Дыхание стало частым, сильным, тело оживало и кололо, я будто выходил из комы.

Пар валил изо рта, я отжимался и приседал до изнеможения. Тело разогрелось, хотя ледяной воздух обжигал и щекотал даже сильнее. Поправив одежду, я нашёл на полу открытые консервы со сладкой кукурузой и стал долбить внутрь ножом, чтобы выковырять хоть немного. Только после двух ложек я ощутил, как сильно проголодался, умираю с голоду! Работа ножом тоже согревала. Главное — двигаться!

Я добывал еду около часа из этой банки и двух других, с мясом. Конечно, большую часть вынуть не удалось, примёрзло к стенкам. Я переворачивал банку, чтобы крошки сыпались прямо в рот — они хрустели льдом на зубах и падали мимо рта за воротник. Так и не наелся, но ощутил, что жив.

Я снова полез на кровать, прилип к окну. Однозначно, светает. Глаза слезятся, всё плывёт, но я точно вижу землю и окна дальнего дома.

Я не мог снова ложиться, ожидая неведомого. Только не это! Пока двигаюсь, не так мёрзну, да и належался на сто жизней вперёд. Рассвет! Я буду двигаться, неважно куда.

Комната была разрушена, особенно у кровати. Разломанный стул, на полу битая посуда вперемежку с банками еды и листами книг. Ковёр на полу волнами, стол тоже сдвинут — видимо, я зацепил его ночью. Монитор чудом не разбился. В саму постель будто снаряд попал — страшно перевёрнута. Кажется, под конец вместо одеяла я пытался укрываться матрасом. Подушка укатилась на пол, в пыль.

Комната пропиталась безумием. Я понял, что не могу находиться здесь и минуты. Не обращая внимания на холод, я поправил многочисленные носки и свитера и уверенно вышел в коридор.

Тут было неприятно, потому что темно. В глубине квартиры утро ещё не начиналось. На ощупь отперев оба замка, я отправился в подъезд как был — одеваться-обуваться не пришлось.