Мифы Ктулху

Роберт Ирвин Говард

Роберт Ирвин Говард вошел в историю прежде всего как основоположник жанра «героическое фэнтези», однако его перу с равным успехом поддавалось все: фантастика, приключения, вестерны, историческая и даже спортивная проза. При этом подлинной страстью Говарда, по свидетельствам современников и выводам исследователей, были истории о пугающем и сверхъестественном. Говард – один из родоначальников жанра «южной готики», ярчайший автор в плеяде тех, кто создавал Вселенную «Мифов Ктулху» Г. Ф. Лавкрафта, с которым его связывала прочная и долгая дружба. Если вы вновь жаждете прикоснуться к запретным тайнам Древних – возьмите эту книгу, и вам станет по-настоящему страшно! Бессмертные произведения Говарда гармонично дополняют пугающие и загадочные иллюстрации Виталия Ильина, а также комментарии и примечания переводчика и литературоведа Григория Шокина.

Проклятье моря

Кто-то придет к ней домой в угасающем свете,

Кто-то на зов сновидения в яви ответит,

Ливень в ночи сообщит — она точно услышит,

Как они все соберутся на балке под крышей…

Д. Р. Киплинг, Хозяйка морей

Джон Калрек и его закадычный друг Канул Гнилоуст были дебоширами и самыми большими хвастунами, самыми отъявленными задирами и запойными гуляками в маленьком городке Фаринг. В детстве я неоднократно прокрадывался к двери таверны, чтобы подслушать их проклятия, их безбожные ссоры и разудалые моряцкие байки. Я восхищался этими дикими бродягами, но они также и пугали меня. Что ж, все в Фаринге восхищались ими, но в то же время боялись их, ибо они не были похожи на остальных: им было мало заниматься промыслом вдоль берегов и между морскими скалами, острыми, как зубы акулы. Баркасы и ялики были для них слишком мелкой посудой — они ходили в дальние плавания на самых настоящих парусниках, уносились, оседлав прилив, туда, где еще ни разу не был брошен их якорь.

Ах, я хорошо помню то волнение, которое наполняло маленький прибрежный городок Фаринг всякий раз, когда Джон Калрек причаливал к берегу. Моряк вальяжно спускался по сходням в перепачканной дегтем матросской одежде, а смахивавший на пирата Гнилоуст тоже крутился где-нибудь неподалеку, держа руку на рукояти ножа, заткнутого за широкий кожаный кушак. Покровительственными возгласами Калрек приветствовал некоторых из ближайших знакомых, и уж точно этот пройдоха целовал всякую девушку, которая подходила к нему достаточно близко. В компании верного Канула он закладывал круг почета по улице, распевая фривольные песни, а подхалимы и бездельники толпились вокруг, точно свита, рассыпаясь в комплиментах и улыбках, приветствуя смехом всякую грязную шутку. Для всех завсегдатаев таверны, потихоньку пропивающих последний разум, Канул и Джон с их рассказами о семи морях и тропических краях были кем-то вроде могучих былинных героев.

И да, все боялись их — настолько, что жители деревни закрывали глаза, когда кто-то из мужчин оказывался избит, а честь чьей-нибудь жены или дочери была поругана. Решительно ничего не предпринимали они, чтобы осадить Канула и Джона. И даже когда Калрек начал приставать к племяннице Молли Фаррел, никто не осмелился сказать то, что давно следовало.

Старуха Фаррел никогда не была замужем — она жила с юной родственницей в маленькой хижине недалеко от пляжа, причем настолько недалеко, что в час прилива волны чуть ли не в дверь им стучали. Жители деревни считали Молли ведьмой; в действительности она была зловещей, изможденной старой каргой, которая особо ни с кем не имела дел. Свой скудный достаток она поддерживала тем, что подбирала выброшенные морем ракушки и замысловатого вида коряги.

Племянница ничем не походила на свою тетку: была она хорошенькой, глупенькой, тщеславной и легко одурачиваемой — иначе она никогда не поддалась бы звонкой и дешевой лести Джона Калрека.

Я отчетливо помню тот день — холодный зимний день с сильным ветром, задувавшим с востока, — когда старуха пришла в деревню и стала всех расспрашивать, не видел ли кто ее родственницу. Весь город рыскал в ее поисках по пляжу и прилегающим бесплодным холмам — все, кроме Джона Калрека и его свиты, которые сидели в таверне, играли в кости и напивались. Все это время из-за каменистой отмели доносился непрекращающийся рев вздымающегося, беспокойного серого чудовища по имени Море; и вот в тусклом свете призрачной зари пропавшая девушка вернулась-таки к нам.

Волны прибоя мягко пронесли ее по мокрому песку и уложили почти прямо перед дверью Молли. Белая она была, как сама невинность, и руки ее покоились скрещенными на неподвижной груди. Ее лицо выглядело донельзя умиротворенным, и серые волны ласкали ее стройную фигуру. Взор Молли Фаррел был тверже камня — она стояла, сгорбившись, над мертвой девушкой, и не говорила ни слова, покуда Джон Калрек и его собутыльники не вышли из таверны с кружками в руках. Джон был пьян, и люди уступали ему дорогу с мрачным, растерянным видом.

Морской волк подошел к Молли Фаррел — и лишь посмеялся над ее горем.

— Тысяча островов! — выругался он. — А шлюха-то эта утопиться удумала, Гнилоуст!

Канул Гнилоуст лишь рассмеялся, поджимая тонкие губы. Он всегда терпеть не мог Молли Фаррел — ведь это именно она одарила его однажды столь нелестным прозвищем, которое легко прижилось, несмотря на всю принужденную народную любовь.

Джон Калрек поднял кружку с пивом и пошатнулся на нетвердых ногах.

— Тост за душонку шлюхи! — рявкнул он, и все уставились на него в тихом ужасе.

Наконец Молли Фаррел молвила свое слово — облеченное в крик, от которого у всех свидетелей мурашки пробежали по коже:

— Именем Нептуна, Царя Морей, проклинаю тебя, Джон Калрек, — да не упокоиться твоей мерзкой гнилой душе вовек! Желаю тебе в странствиях твоих повидать такое, что от глаз своих захочешь ты отказаться; такое, что на грубом сердце твоем воспылает каинова печать! Сдохнуть тебе лютой смертью и корчиться в темной бездне миллионы за миллионами лет! От моря и от суши, от земли и от эфира проклинаю тебя — мощью демонов морей и духов болот, горних чертей и чащобных леших! Метку Смерти помещаю я на твое чело, Джон Калрек, — и жить тебе отныне в страхе, и умереть далеко, среди холодных серых вод! Помни, что море, принявшее в свое лоно эту невинную душу, не захочет держать тебя на плаву — и смердящую твою тушу оно да уткнет обратно, в этот же песок! На холмах сейчас лежит снег, Джон Калрек; прежде чем он растает, твой труп будет у моих ног. Довольно скоро я плюну на него — и в том обрету утешенье!..

Калрек и его спутник на рассвете отправились в очередное дальнее плавание, а Молли вернулась в свою хижину и продолжила собирать ракушки. Она исхудала и ожесточилась, а глаза ее сияли почти безумным блеском. Шли дни, и люди шептали друг другу, что душа Молли вот-вот оставит бренное тело. Однако старуха, держась непоколебимо, отвергала любую предложенную помощь.

Пришло холодное короткое лето. Снег на бесплодных холмах близ Фаринга так и не растаял, что было очень необычно и вызвало многочисленные пересуды у жителей деревни. Молли ходила на пляж на рассвете и на закате, раздраженно глядя на сверкающую белизну на холмах и на море.

Наконец дни снова стали короче, ночи — длиннее и темнее, леденящий серый прибой разбивался о пустынный берег, а пронизывающий восточный ветер приносил к нам дожди и колючие метели.

В один из пасмурных дней в бухту вошел и бросил якорь купеческий корабль. Все бездельники и завсегдатаи таверны тут же явились на пристань, ибо то было судно, на котором Джон Калрек и Канул Гнилоуст отправились в море. Канул спустился по сходням, смахивая на пирата еще сильней обычного, а вот Джона что-то нигде не наблюдалось.

Канула осыпали вопросами, но тот лишь качал головой и повторял:

— Калрек высадился в порту на Суматре. Он подрался со шкипером, друзья! Я хотел с ним задержаться — да вот подумал: как же мне не навестить таких славных людей, как вы, жители Фаринга!

Канул Гнилоуст почти уже миновал причал — и вдруг попятился, пораженный: Молли Фаррел направлялась к нему через толпу. Мгновение они смотрели друг на друга, затем губы Молли искривились в отвратительной ухмылке.

— Твои руки — в крови, Гнилоуст! — вдруг рявкнула она на него так внезапно, что моряк вздрогнул, уставился на свои ладони — и вытер правую о левый рукав.

— Прочь, карга, прочь! — разгневанно зарычал он, продираясь сквозь мешавшую ему толпу. Его поклонники тут же последовали за ним в таверну.

Я до сих пор помню, что на следующий день снова похолодало. Серые туманы летели с востока, окутывая море и пляжи. В тот день ни один корабль не отплыл, и все жители оставались в своих уютных домах или обменивались историями в таверне. Так случилось, что Джо, мой друг-ровесник, и я стали свидетелями диковинных событий, произошедших в тот день.

Беспечные, как и подобает мальчишкам, мы сели в маленькую весельную лодку и погребли вдоль берега, даже не отвязав фалиня^[4], ибо тот был довольно длинный. Мы оба дрожали от холода, и каждый в душе мечтал, чтобы другой скорее предложил вернуться обратно. У нас не было причины находиться здесь, кроме желания продемонстрировать незнамо кому удаль и мужество да помечтать под плеск воды о том о сем.

Внезапно Джо вскинул руку.

— Ты это слышал? — спросил он. — Кто бы это мог в такой день заходить в бухту?

— Никто. А ты что, услышал что-то?

— Да, весла плещут! Это точно были весла, ну или я — сухопутная крыса. Ты вслушайся!

В густом тумане ничего не было видно, да и слышно — тоже. Однако Джо полностью полагался на свои уши — и вдруг на его лице появилось странное выражение.

— Там точно кто-то гребет — по всей бухте плещут, аж до самого пролива! Сдается мне, десятка два лодок — никак не меньше! Ну ты чего, оглох, что ли?

Я честно ничего не слышал, и тогда Джо принялся отвязывать лодку.

— Ты как хочешь, а я сплаваю посмотреть. Уверен: в бухте сейчас полно лодок, и они выстроились в линию, как флот. Если нет — можешь при всех называть меня лжецом. Ну так что, ты со мной?

Конечно, я поплыл с ним — надо же было проверить слух! Мы скользнули в серую мглу, и завесы тумана сомкнулись вокруг нас, да так плотно, что стало казаться, будто весь мир с его звуками и зрелищами навек отрезан от нас — или мы от него, что, в сущности, одно и то же. Мы заблудились в мгновение ока. Я проклинал Джо за то, что он втянул нас в эту бессмысленную авантюру: она наверняка закончится тем, что лодку унесет в море! Я вспомнил о скорбной участи племянницы Молли Фаррел — и вздрогнул.

Не могу сказать, как долго мы так болтались на волнах. Минуты казались часами, часы — веками. Джо упорно клялся, что слышит гребцов. Весла, по его мнению, звучали то совсем рядом, то где-то в отдалении, и он держал курс на их зов, то ослабевающий, то набирающий громкость в его воображении. Позже я много раз вспоминал об этом — и никак не мог объяснить собственную глухоту. Будь там хоть что-то, хоть слабый звуковой ориентир — я бы и отпираться не стал!

Руки мои так занемели, что я с трудом удерживал весло. Когда от холода и усталости мною уже начала овладевать неприятная дремота, когда сквозь окутавшую нас влажную пелену проглянули бездушные белесые глаза звезд — туман как-то вдруг рассеялся, распался на призрачные дымные клочья; мы обнаружили, что плывем очень близко к устью залива. Поверхность воды была гладкой, как в пруду, темно-зеленой и серебристой в свете небес, а холод сделался еще более пронизывающим, чем раньше. Я раскачивал лодку, чтобы повернуть ее назад к заливу, когда вдруг Джо закричал, и я впервые услышал стук уключин. Я оглянулся через плечо, и кровь застыла в моих жилах.

Над нами навис широкий корабельный нос в форме клюва. На фоне звезд он выглядел странно и чуждо. Когда я отдышался, он резко развернулся и пронесся мимо нас со странным свистом — подобного я никогда раньше не слышал ни от одного корабля. Джо начал кричать и яростно грести. Наша лодка отскочила в сторону как раз вовремя, потому что, хотя нос не протаранил нас, огромный борт корабля чуть не стал нашей погибелью. По бокам корабля мы увидели торчащие длинные весла, несущие его по воде. Хотя я никогда раньше не видел такого судна, я знал, что передо мной галера. Но что она делала у нашего побережья? Старые моряки говорили, что варвары-язычники до сих пор выходят в море на таких весельных судах, но до стран, где эти люди живут, — бессчетное множество долгих и неспокойных морских миль. При этом галера совсем не походила на те корабли, какие часто описывали нам, ребятишкам, кругосветщики.

Мы пустились в погоню за кораблем и, как ни странно, довольно быстро нагнали его, хотя временами чудилось, что галера вот-вот оторвется от вод и воспарит, раскроив очередную накатившую волну острым, как жало, носом. Привязав фалинь к свисающей с кормы цепи вне пределов досягаемости огромных весел, мы принялись громко кричать, выкликая команду. Подождав и не получив никакого ответа, мы побороли страх и, вскарабкавшись по цепи, очутились на палубе, сам вид которой наводил на мысли о давно минувших днях и вызывал в воображении яркие картины кровавых морских битв. Она была совсем пуста…

— Это не варварская галера, — с тревогой пробормотал Джо. — Видишь, на сколько лет она выглядит? Почти разваливается. Она насквозь гнилая!

Ни на палубе, ни на протяженном мостике никого не наблюдалось. Мы подкрались к люку, ведущему в трюм, откинули его и заглянули внутрь. Если кто-то и бывал на грани сумасшествия — в ту минуту это, безусловно, были мы двое. Ибо там на самом деле сидели на гребных скамьях весельники и тащили скрипучие весла по серой воде — но каждый из них представлял собой обчищенный до грязно-белых костей остов скелет!

Мы с криками побежали по палубе и в слепой панике хотели прыгнуть в море. Но, не доскакав до перил, я споткнулся и упал головой вперед. Распластавшись на досках, я увидел нечто такое, что заставило меня на мгновение забыть об ужасном зрелище, увиденном под палубой: я споткнулся о человеческий труп — и в тусклом сером свете, что медленно полз к нам по волнам с востока, увидел, что меж его лопаток торчит рукоятка кинжала.

Джо встал у перил и поторопил меня. Вместе мы скользнули вниз по цепи и отвязали фалинь. Воды несли нашу лодчонку напрямик к бухте; темная галера неудержимо гребла, и мы медленно и изумленно следовали за ней. Казалось, она направляется прямо к берегу рядом с пирсом. Подплыв ближе, мы увидели, что на набережной полно народу. Без сомнения, на суше нас хватились — и бросились искать; теперь же все спасатели застыли в раннем свете хмурого утра, потеряв дар речи при виде призрака, исторгнутого мрачными морскими туманами.

Галера плыла все дальше и дальше, ее весла со свистом вспахивали воду. Не успела она достичь мелководья, как — бац! — бухту сотряс страшный гул. Мрачный корабль тут же начал словно таять на глазах…

В конце концов он исчез, и лишь зеленая рябь кружилась там, где он только что был. Однако его визит к нашим берегам не прошел бесследно: что-то было выброшено на берег — какой-то ужасный груз был доставлен сюда по холодным волнам.

Мы сошли на песок под ропот возбужденных голосов. Но вдруг все замолчали. Молли Фаррел стояла перед своей хижиной. Ее фигура мрачно возвышалась на фоне призрачного рассвета, указывая на море костлявым перстом. Через отмель что-то плыло, подгоняемое приливом, и это вскоре оказалось у ног старухи. Когда мы собрались вокруг нее, то в волнах прибоя увидели труп: два слепых глаза бездумно уставились на нас с объеденного рыбами лица. Джон Калрек все-таки вернулся домой.

Он лежал, неподвижный и отталкивающий, покачиваемый нежными волнами. Когда волны перекатили его на бок, все увидели кинжал, торчащий в его спине, — тот самый кинжал, который мы все тысячу раз видели заткнутым за кушак Канула Гнилоуста.

— Да, это я убил его! — завопил Канул, извиваясь и корчась под нашими осуждающими взглядами. — Стоял мертвый штиль… мы напились со скуки и подрались… и я ударил его ножом в беспамятстве, а как понял, что учинил, — выбросил труп за борт! Но он даже со дна поднялся, чтобы уличить меня! — Голос Канула упал до лихорадочного шепота. — А все из-за проклятия этой карги… из-за него море не смогло удержать… этот… груз!.. — С этими словами негодяй осел на землю дрожа, и тень виселицы уже отражалась в его глазах.

— Да! — сказала Молли Фаррел сильным, низким, торжествующим голосом. — Из ада погибших кораблей Нептун прислал галеру минувших веков! Корабль, красный от крови и замаранный памятью о гнусных преступлениях! Ни одно другое судно не смогло бы взять на борт труп такого мерзкого человечишки, столь сильно смердящую падаль! Но проклятие моря свершилось — и моя просьба удовлетворена. А теперь смотри, Гнилоуст, как плюю я в лицо Джона Калрека!

И с торжествующим смехом она подалась вперед — морщинистые губы покраснели от прилившей к ним крови…

Над маетно вздыхающим морем вставало рдяное солнце.

Перевод Г. Шокина

Примечание

Рассказ написан в 1927 году. Первая публикация — журнал “Weird Tales”, май 1928-го. Входит в выделяемый исследователями творчества автора условный подцикл о городке Фаринг, состоящий из еще одного рассказа «Из глубины» (“Out of the Deep”, впервые опубликован посмертно, в 1967 году) и стихотворения «Легенда городка Фаринг» (“A Legend of Faring Town”, впервые опубликовано посмертно, в 1975 году). Тема морских проклятий и «мести из пучины моря» роднит данный подцикл с историями «океанических ужасов» Говарда Филлипса Лавкрафта, но — лишь отчасти. Лавкрафт, зачастую полагавшийся на непознаваемых монстров — эмиссаров моря (а в «Из глубины» действует как раз такой), достаточно редко обращался к фольклорным, едва ли не «быличным» мотивам, которые очевидны в «Проклятии моря» и выделяют данную историю в первую очередь особой самоценной сказовой атмосферой.

Примечания

4

Фалинь — канат, которым шлюпка привязывается к пристани или к кораблю.