Незнакомец. Суровый батя для двойняшек

Регина Янтарная

— И лица у детей до боли знакомые. Настолько, что в груди снова что—то колет. И внутри меня что—то ломается, будто кто мой стальной стержень только что переломил. — Нет! — рычу так громко, что гости вскидываются и поворачивают головы в мою сторону. А та самая, которую хотел забыть столько лет, отделяется от гостей и спешит ко мне. — Вам плохо? — спрашивает и смотрит пустым взглядом. — Неужели я настолько изменился, что ты меня не узнаешь? Машенька… Маша в ужасе округляет глаза, а затем начинает грубо выталкивать меня из зала. — Убирайся. Уходи. Тебе здесь не место. — Они мои? Только скажи… двойняшки — мои? — Нет. Мои и моего мужа.

Глава 4

Седой

Что несет эта глупая кукла?

Непроизвольно кладу руку на ее тонкое запястье и сжимаю его как тисками своими пальцами.

— Кто. Тебе. Сказал. Что. Отец. Умирает?

Сердце качает кровь с утроенной силой. Кажется, даже слышу его. Сейчас я как вампир — все мои чувства обострены. Глаза готовы увидеть невидимое, уши — услышать только то, что слышат звери. Нос готов унюхать за версту.

Как я мог пропустить такой важный момент?

Два года под боком у Угрюмого, и вдруг информация о его болезни стала известна всем, кроме меня?

Мне не доверяют?

Если так, то это конец!

Угрюмый подозревает меня в чем-то?

Или хуже того, уже в курсе, что я агент под прикрытием. И для меня готовится ловушка???

Ловушка… Капкан… Клетка…

Слова пульсируют в голове. И меня бомбит не по-детски.

Как на зло, снова не могу справиться с собой рядом с этой пигалицей. Почему так происходит?

Я — майор полиции Серов Мирон Михайлович не могу справиться с собой рядом с девятнадцатилетней тщедушной малышкой. Ее синие глаза заглядывают мне прямиком в душу, и копаются в ней с особой циничностью и бесцеремонностью.

Дочь явно пошла в отца!

— Мама сказала, — шепчет Маша и я вижу, что она дрожит вся. То ли от страха, то ли от холода. Не поймешь. На всякий случай включаю печку. Не полезу же я обниматься к дочери босса, чтобы согреть ее.

— Стоп… — заставляю себя остыть и обмозговать ситуацию.

— Твоя мама сказала тебе, что ты должна приехать срочно в России, потому что папа смертельно болен. Верно?

— Да.

Падам. Цепочка событий склеивается. Выдыхаю облегченно.

Я не раскрыт. План полиции не сломан.

Видимо, произошло еще что-то, о чем я не был осведомлен.

Становится ясно почему Угрюмы в последнее время такой нервный, плохо спит, видит кошмары, просыпается в пять утра, и сидит на кухне, глушит черный кофе.

— Мне жаль, — говорю безэмоционально, и девушка бросает на меня осуждающий взгляд. По ее мнению, я должен был распустить нюни. Поплакать вместе с ней. У нее отец умирает, у меня хозяин.

Но я не собака. Хозяев у меня нет.

В целом не привык подчиняться.

Даже службу я выбрал себе такую, чтобы как можно чаще находиться вдали от начальства.

Закусив губу, бросаю на Машу быстрый взгляд.

Машенька, что с тобой будет, когда узнаешь правду?

Твой отец — бандит. Скоро сядет за решетку. Его имущество будет конфисковано. А тебе придется идти работать, как всем простым девушкам.

Бросаю взгляд на ноги Маши, и она машинально поджимает их под сидение.

— Извини. Ничего личного. Привычка глазеть на женские ножки, — произношу тихо.

— Вы женаты? — слова Марии бьют меня под дых. И я вздрагиваю. Отворачиваюсь от пассажирки, смотрю на дорогу. Одна за другой бегут в голове мысли о жене, но я их отбиваю, не впускаю в себя. Не хватало еще раскиснуть.

В груди нарастает боль.

Да, Машенька. Я женат. Но из-за твоего отца нам не удалось пожениться официально. Поэтому моя девушка осталась без кольца и печати в паспорте. Пожалей меня.

Нет, эта не пожалеет.

Такие, как Мария Угрюмова-Маркина любят людей только в одном случае, когда они им служат и деньги приносят в зубах.

В висках пульсирует, становится трудно дышать. Трудно врать, когда на тебя смотрят подобным изучающим взглядом.

— Нет, у меня нет жены! — лгу. Открываю окно и вдыхаю свежего воздуха.

— Можете выключить печку, я согрелась.

— Спасибо.

Поздно. Голову сдавливает тисками боли.

Седой

Меня злит тот факт, что я должен лгать и извиваться лишь бы не нервировать хозяйскую дочку.

Молча везу Марию к ее отцу.

Вашу мать!

При чем здесь я. Не нянька я этой великовозрастной девчонке. Пусть сам Угрюмый объясняется с наследницей. Мне-то на черта лезть в его дела.

Подъезжаем к особняку, где нас никто не встречает, кроме охранника.

— Хозяин у себя? — блуждаю взглядом по окнам, наблюдаю горит ли свет.

Выход из этой ситуации вижу один — притащу к нему его дочку, пусть разговаривает с ней.

Пусть его Машенька, мнящая себя психологиней, решает папуля был прав или нет, когда лгал ей.

По мне так он отъявленный мерзавец. Так прокатить родную дочурку.

А она пусть сама оценку дает его мерзкому поступку.

Возможно, Мария простит отца сходу, всё-таки родной человек, кормилец. Может, он для нее особенный и априори заслуживает прощения.

По моей вере — не прощать лгунов. Если они соврали тебе раз, будут и последующие.

Уверен, что веры у нас разные с этой девицей, выросшей в тепле и комфорте у синего моря, среди чужеземцев.

Хмыкаю.

Ловлю себя на мысли, что не хочу быть глашатаем и нести плохие новости. Девушка моментально запишет меня в чудовища, я видел, что сразу пришелся ей не по душе.

Ладно. Не буду отнимать у нее ее веру, пусть это сделает кто-нибудь другой!

Ощупываю ментально свои ощущения, и понимаю, что меня даже чувство вины не жрет.

Черствый я стал. Давным-давно.

Жизнь не облизывала, и таких как Угрюмый не жалею от слова совсем. Они же не жалеют простых людей, отнимают последнее, подставляют невиновных.

С чего бы жертве жалеть палача?

Бросаю на малышку беглый взгляд, понимаю краем мозга, что по какой-то неизвестной мне причине не желаю показывать Маше своих демонов. Ни к чему.

Машенька — она как светлый лучик в нашем царстве тьмы угрюмых мужиков.

Пусть она станет для своего отца частичкой света.

Может Угрюмый захочет пойти за ней, и найдет свет.

Он разлагается, а она его вылечит.

— Угрюмый занят. Просил тебя прийти к нему. А Маше занять ее комнату. Он увидится с дочерью завтра.

— Папа так плох? — шепчет девушка и я слышу в ее голосе вину. О боги! Она еще и винит себя за то, что сразу не приехала.

— Да, — отвечает сухо охранник, добивая ее.

— Может, не так плох, а устал, — говорю, пытаясь исправить ошибку бессердечного мужлана — сторожа.

Тот удивленно мотает гривой и утыкается въедливым взглядом в меня, потом в Машу.

Ощущение складывается такое, что порвет нас обоих, потому что мы такие тупые, не хотим выполнять приказ главного.

— Идем, — хватает вещи Марии.

— Я к папе…

— Нет. Иди за мной, — бездушно смотрит на гостью, появление которой его страшно раздражает.