Качели

Ракитин Кирилл (2024)

Егор учится в школе и мечтает стать писателем. Он посещает занятия в литературном кружке, но выполняя задания наставника, в своих фантазиях он настолько оторвался от реальной жизни, что это начинает вызвать тревогу у его родителей. Однажды вечером Егор случайно знакомится на улице с маленькой девочкой, которая, несмотря на дождь и позднее время, отказывается возвращаться к себе домой и просит Егора забрать её с собой. Егор, неожиданно для себя, соглашается. Родители мальчика изумлены его поступком, но узнав историю девочки, решают принять участие в её судьбе, полагая, что это пойдёт на пользу и их сыну. Последовавшие за этим драматические события вынуждают Егора окунуться в настоящую реальность, и меняют его взгляды на жизнь в целом. Через дружбу с своей необычной знакомой, через её талант и собственные размышления происходит взросление мальчика, его становление и как человека, и как писателя.

Глава 3

Это была странная ночь. Пожалуй, лишь сама виновница устроенного ею переполоха, как это ни покажется странным, спала спокойно и безмятежно на диване в гостиной. А Нина Сергеевна всё никак не могла унять волнения от сознания того, что в её доме спит маленькая девочка. Девочка, которой так и не случилось в её собственной жизни. Девочка, которая очевидно, нуждается в её помощи. Наконец, девочка, которая удивительным образом смогла привлечь внимание её сына, заставить его совершить какой-то значимый поступок в настоящей жизни, а не в реальности его книг и фантазий. И ведь никакой «романтики» здесь, совершенно очевидно, и близко не было. Значит, её сын увидел нечто в этой Тане; увидел то, что имело для него значение, а, следовательно, не могло игнорироваться его родителями. Если они хотели понять своего сына, разумеется. А Нина Сергеевна хотела. Поэтому сон всё никак не шёл к ней. Она даже несколько раз выходила из спальни, то вроде попить, то как бы по иным делам, и подолгу задерживалась возле спящей гостьи, вглядываясь в её лицо.

А лицо Тани лишь на первый взгляд было обычным. Если же посмотреть более внимательно, то можно было обратить внимание на аккуратный тонкий и острый нос, придающий общую аристократичность её облику. Тонкие губы говорили о твёрдости и характере упрямицы, печальные глаза о не свойственной ребёнку вечной грусти, а небольшой острый подбородок напоминал, что это всего лишь маленькая девочка.

Нина Сергеевна не считала себя физиономистом, но многолетний опыт работы с людьми научил её многому; в том числе и «считывать» лица.

Примерно так думала Нина Сергеевна, глядя то на крепко спящую Таню, то на полоску света, пробивающуюся из-под двери комнаты сына. Удивительная гармония в сочетании таких разных черт, при беглом и поверхностном взгляде, создавала у случайного наблюдателя впечатление самого обычного лица, что, словно маскировочная сеть, закрывало от чужих взглядов истинную суть человека. Возможно, что Егор, чей мозг, под влиянием наставника, был тонко настроен на поиск необычного в окружающем обычном, интуитивно почувствовал это несоответствие, а потому и принял вдруг совершенно нетипичное для себя, и столь удивительное для своих родителей решение привести эту девочку домой.

Егор, как и его мать, не спал. Взяв перед сном «чисто из вежливости» полистать Танин альбом, он быстро утратил как сон, так и чувство времени. Танины рисунки не были обычными картинками, типа «вот луг и речка, пастух и овечка», или «дом на горке», или «птичка на ветке». Её рисунки не имели чётких границ; отдельные их фрагменты словно перетекали друг в друга, являясь одновременно частью разных картин, смешивая и масштабы, и перспективы. Дом на горе прорастал корнями, которые и питали то дерево, где сидела на ветке чудо-птица, запутавшаяся в сетях, что забросил рыбак на реке.

«Вот уж действительно мыслеобразы», — невольно усмехнулся про себя Егор, рассматривая рисунки. Чем дольше он вглядывался в них, тем больше начинал видеть деталей, и тем больше уже собственных «мыслеобразов» рождалось у него в голове. Картины в Танином альбоме начинали словно бы оживать и складываться в истории. Ещё не чёткие, туманные, ещё лишь отдельными фразами, но они уже были, и только ждали того, кто сможет разглядеть их, и представить миру уже не в виде картин, а виде слов. Егор, словно зачарованный, никак не мог оторвать взгляда от этих рисунков, разорвать волшебную связь с ними, и, в конце концов, так и уснул с Таниным альбомом в руках.

Таким его утром и обнаружил Павел Михайлович, пришедший будить сына к завтраку. Сам Павел Михайлович тоже спал плохо, слушая всю ночь, как бродит по квартире и тяжело вздыхает его супруга, и, примерно догадываясь уже, что планы у неё в голове. А потом и выслушивая эти планы. Одна лишь Таня выглядела свежей и отдохнувшей; она приветливо улыбалась всем, и, казалось, нисколечко не беспокоилась о том, что и как будет объяснять родителям по поводу своего отсутствия дома этой ночью.

Подъём был ранним; несмотря на субботний, день школьники учились, а Тане ещё надо было зайти домой за тетрадями и учебниками. Нина Сергеевна была решительно настроена поговорить с родителями девочки, Павел Михайлович брился в ванной, готовясь сопровождать супругу в её миссии, в то время, как сама она хлопотала на кухне, готовя завтрак для всех. Таня быстро переоделась в выстиранную накануне Ниной Сергеевной и уже сухую одежду, и теперь растерянно теребила свои растрепавшиеся со сна волосы. Просить чужую расчёску она стеснялась, и что сделать со своими волосами не знала. Неожиданно, ей на помощь пришёл Егор, заметивший Танины проблемы;

— Садись, — указал он ей на стул в своей комнате, и немного подержав в задумчивости Танины волосы в руках, принялся, к изумлению девочки, заплетать их в довольно сложную причёску.

— Где ты этому научился? — не выдержала Таня, крутя головой и пытаясь рассмотреть себя в полировке мебели, на что Егор, слегка усмехаясь, раз за разом невозмутимо возвращал её голову в исходное положение, и даже не делал ей замечаний, которые всегда делала ей мама в таких случаях.

Секрет был прост; когда Егор учился в младших классах в их школе закрыли «продлёнку», и Нина Сергеевна договорилась (разумеется, за небольшое вознаграждение) с родителями одноклассницы Егора, что после уроков он будет приходить к ним домой, где бабушка девочки, сама бывшая учительница, накормит их обедом, а после проследит за выполнением уроков. К девочке приходили подружки, или она сама шла к ним; благо, жили все они в одном подъезде. Девчонки играли в куклы, заплетали их и друг друга, учились шить и вязать. Егор же, вначале от скуки, а после и с интересом, принимал во всём этом участие, так постепенно и научившись всем этим девчачьим премудростям. Возможно, уже тогда, когда они, играя, придумывали на ходу истории для всех этих пластмассовых «Маш» и «Варь», Егор и ощутил впервые вкус творчества, что позже реализовалась в его тяге к сочинительству историй. Но Егору нравилось удивление Тани, и он не спешил разрушать интригу;

— На куклах научился, — наконец сказал он неопределённо, и уже сердито прикрикнул «Не вертись!», потому, что Таня от изумления развернулась на 180 градусов и недоверчиво уставилась на Егора, который досадливо крякнул, упуская из рук тут же распустившуюся тонкую косичку, что шла вокруг головы, одновременно украшая и скрепляя всю сложную конструкцию причёски.

— Извини, — повинилась Таня, возвращаясь на место. — Ты играл в куклы? Но мальчишки не играют в куклы!

«А маленькие девочки не ночуют на качелях», — едва не сказал вслух Егор, но лишь пожал плечами, тут же коленкой пресекая Танину попытку повернуться ещё раз.

— Ой, — сказала Таня, и схватилась за бок.

— Что случилось? — замер Егор, — я же лишь слегка, чтоб ты не вертелась.

— Ничего, — ответила Таня, — это я вчера ушиблась. Уже всё прошло.

Но Егор не зря тренировал внимательность к мелочам. Он видел, что ничего не прошло, и что не может быть так долго и так сильно больно от простого ушиба и лёгкого прикосновения. Он вспомнил, как Таня вчера вскрикивала, когда он брал её за руку, и быстро сложил «дважды два».

— Всё, — сказал Егор, отступая на шаг, и рассматривая свою работу, — будешь сегодня самой красивой в классе!

Ему вдруг захотелось сделать что-то для этой, в общем-то по-прежнему чужой, но такой непохожей на других, девчонке. Которая, ещё несколько часов назад, была ему совершенно безразлична, а сейчас, отчего-то, он её такой чужой уже не воспринимал. Егор сел перед Таней на корточки, и, сплетя руки, положил их ей на колени, не давая подняться.

— Таня, — сказал он, внимательно глядя ей в лицо, — КТО. ТЕБЯ. УДАРИЛ?

Таня сморщилась, словно вновь собираясь заплакать, и попыталась встать, но Егор не дал ей этого сделать.

— Таня, не надо плакать, и не надо убегать. Поверь, от ЭТОГО убежать нельзя. Мне тоже доставалось, и я знаю.

— Тебе? — переспросила Таня.

— Конечно. Мальчишки, даже если они играют в куклы, всё равно остаются мальчишками, а все мальчишки знают, что такое драка.

— Ты любишь драться? — нахмурилась девочка.

— Нет, терпеть не могу; да я и не умею драться толком. Поэтому мне обычно и доставалось больше всего.

— Тогда зачем же ты дрался? — удивилась Таня.

— Потому, что иногда нет другого выхода.

— И ты не боялся, что тебе будет больно? Что тебя побьют?

— Я же тебе толкую; иногда просто нет другого выхода, и убежать тоже нельзя.

— Почему?

— Потому, что от себя и своего страха невозможно убежать. Никому нельзя. И тебе тоже не удастся. Так кто тебя ударил?

— Папа, — помолчав сказала Таня. — Он хотел выбросить мой альбом, а я не дала.

— Ты молодец, — сказал Егор, поднимаясь, и помогая встать Тане, — ты не испугалась. Это уже не мало, тем более для девчонки. А рисунки у тебя замечательные! Было бы очень жаль, если бы они пропали.

— Тебе понравилось? Правда? — обрадовалась Таня, тут же забыв о неприятном разговоре. — Когда ты успел посмотреть? Утром?

— Да я пол ночи на них смотрел, и настолько увлёкся, что так и уснул с твоим альбомом в руках, — рассмеялся Егор. — Ты оставишь мне их ещё посмотреть? Это надо делать не на ходу, и лучше всего, когда все спят. Это моё самоё любимое время.

— Я тоже рисую, когда все спят. Мне ещё и за это попадает. И от мамы тоже, — улыбнулась Таня. — Но мне кажется, что нас уже зовут.

«Нас», — отметил про себя Егор, привыкший обращать внимание на слова, и приобняв Таню за плечи, подтолкнул её к выходу:

— Мама зовёт завтракать. И поверь моему опыту; не стоит заставлять её ждать.