Поэты и революция

Коллектив авторов, 2017

В сборник вошли лучшие стихотворения пятидесяти современных петербургских поэтов, прозаиков, философов, литературоведов, отражающие взгляды на события 1917 года и вызванные ими последствия.

Мария Амфилохиева

Дом прадеда

Змеится трещина в стене,

И рушится гнилая крыша.

Я каменею, как во сне,

И против воли шёпот слышу:

«Знай, эти стены помнят речь

Нерусскую, тебе родную!»

А в доме покосилась печь,

Завален хламом пол… Какую

Пытался долю обрести

Мой прадед, отписав жилище

Властям крутым? Его пути

Средь тысяч судеб не отыщешь.

Дом занят был под исполком.

Потом уж непонятно вовсе,

Что было в нём в году каком…

Я век спустя решилась в гости.

Открыта дверь. Но тишина

По нервам ударяет звонко.

Свет чуть сочится из окна,

Затянутого грязной плёнкой.

Всё предназначено на слом —

И прадеда мечты, и планы,

И то, что прочил исполком…

Нет, жизнь — не дамские романы,

Сюжет красивый не пророс

Из зёрен — сплетен понаслышке,

И вместо поминальных слёз —

Лишь быстрый выстрел фотовспышки.

Колхоз «Миртайя»

Где испокон седых веков

Землицу холил местный житель,

Трудом добыв еду и кров, —

Колхоз назвали «Разрушитель».

Сама история порой

Иронизирует печально:

Как будет жить колхоз такой —

Ответ в названии буквально.

Согнав хозяев крепких с мест,

Рассеяв их по всей Сибири,

И финнов выселив окрест,

Остаться с кем хотели в мире?

Со старых снимков на меня

Глядят прадедушкины братья,

Но до сегодняшнего дня

Судьбу их не смогла узнать я.

Нам горько думать, пусто жить,

Кукушечьим безгнёздым стаям,

Когда времён порвалась нить,

И мы корней своих не знаем.

Память 1937-го

Бабушке Элме Томасовне Вильки

Бабушка чудесно вышивала

Аккуратным крестиком и гладью,

Только занималась этим мало,

Небольшого заработка ради.

Вышитые коврики, подушки

Не водились в маленькой квартире,

Да расспросов не любила слушать

Бабушка, хоть мы в ладу и мире

Жили с ней…

И пролетели годы

Прежде, чем узнала я случайно:

Вышиванье — память про невзгоды,

Тяжкая под ним скрывалась тайна.

Нет, дорога гладью не лежала:

Мастерство нерадостным трудом

Ей в тюремной камере предстало,

Из «Крестов» та вышивка крестом.

Оттого узорные салфетки

Для неё — не праздничный уют,

А сквозь стенку перестук соседки,

Весть, что на допросах снова бьют.

Легенда Крестовой горы в Токсове

Вспоминаю я часто легенду одну,

Вырастают преданья из жизни самой.

На Крестовой горе крест стоял в старину,

И возникла коммуна под этой горой.

На Крестовой горе отгремела дуэль,

Был один из противников насмерть сражён.

Вспоминает погибшего старая ель,

Головою качает: не лезь на рожон.

Под Крестовой горой — быт политкаторжан,

Гомонящий во двориках сереньких дач.

Им за прежнюю доблесть правительством дан

Шанс решенья житейских нехитрых задач.

Коммунары картошку сажают в золу:

В годы голода — самый картошечка смак.

Клубеньки семенные лежат на полу,

И гостей принимает радушный Маршак.

Здесь Зиновьев проездом порою бывал,

Киров жёг под сосной золотой костерок.

И никто из гостей в это время не знал,

Что судьбы переменчивой близится срок.

Нет, дуэли старинные — штучный товар!

Не на всех напасётся Россия крестов:

Забушует лихой репрессивный пожар,

Превращая товарищей в злейших врагов.

На Крестовой горе не найти старый крест,

О коммуне не помнят хозяева дач,

Но когда ветер сосны качает окрест,

В шуме леса мне слышится сдержанный плач.

Призраки Ингрии

Аникайнен и Эльфенгрен —

Имена былины достойны.

Девятнадцатый год гремел,

Красно-белые длились войны.

Как на Токсово бодро шли

Добровольцы — лишь знает ветер.

Возле Грузина полегли

Очень многие, пулю встретив.

Дни у Ингрии сочтены,

Вся история — две недели,

И Крестами Белой Стены

Наградить едва ли успели.

Лишь почтовой марки квадрат,

Где в рисунок кирху вписали,

Знатоку набалладить рад

О республике в Кирьясале.

Кто из наших рассудит дней,

Выбор чей из двоих фатальней,

Кто виновней, а кто правей —

Эльфенгрен или Аникайнен?

Эльфенгрен возглавил добровольческую армию и вёл её от шведской границы к Токсову, Если бы авантюра удалась, возникла бы республика Ингрия, Уже были напечатаны почтовые марки нового государства с изображением токсовской кирхи, учреждён орден — Крест Белой Стены. Не случилось. Республика с центром в Кирьясале продержалась недели две… В этих же краях действовал отряд «красного финна» Аникайнена.

* * *

«Акмеизм — тоска по мировой культуре»

О. Мандельштам

Век двадцатый входил

Неожиданно, резко и броско.

Паровозом дымил,

Как закушенной зло папироской.

Крепко сжата в руке

Смерть несущая дура-винтовка,

Свежий шрам на щеке,

И военная стать, и сноровка.

Он плечом вышибал

Особнячные двери и рамы.

Он врывался как шквал —

Только в обморок падали дамы.

Красотой мир спасти,

К сожаленью, уже не по силам.

Где бы силы найти,

Чтоб простить всё, что гнуло, косило?

Но под грубою той,

Залихватски-жестокою миной

Века облик иной

Просквозит обречённо-незримый.

На фронтах, в лагерях

В час вечерний, усталый и нежный,

Не забыл о стихах

Кто-нибудь в безнадёжной надежде.

И осталось в веках,

Словно голос печальный из бури:

— Акмеизм — тоска

По утраченной миром культуре!

Прогулка

Н. Гумилёву

Под полуночным и унылым,

Надрывно плачущим дождём

Нева и бредила, и стыла

На ложе глинистом своём.

Поскольку непременным пунктом

Проекта утренней зари

Глухое рокотанье бунта

Бурлит у города в крови,

И я, хоть мне иное свято,

Походкой быстрою и мерной

Иду от улицы Марата

До набережной Робеспьера,

Чтоб угадать в боренье света

(Рассвет кровав и ветер лих)

Георгиевский крест поэта

И пулей перебитый стих.