Рыжая 5. Пропавшее Рождество

Полина Дельвиг (2025)

Загадать новогоднее или рождественское желание в уютном отеле в заснеженных горах — что может быть романтичнее! Морозный воздух, лёгкий аромат глинтвейна, чарующая природа и красивые спортивные люди вокруг. Что может пойти не так? Только одно: ваше желание начнет сбываться. И изменить уже ничего нельзя…

Глава 1

1

Бледная, как снег за окном, молодая рыжеволосая женщина с трудом разлепила глаза и пошмыгала распухшим носом. Увы, нормальным путем воздух отказывался попадать в легкие. И, значит еще один день лежать в кровати, в душном номере, судорожно хватая спертый воздух распахнутым ртом, словно какая-нибудь выброшенная на лед ставрида.

Даша закрыла глаза. Ей даже плакать не хотелось.

«Нет, я не ставрида, — печально размышляла она. — Ставрида, она жирная, аппетитная, лоснящаяся. А я, скорее, сом. Старый, больной и никому не нужный сом. Разве что без усов».

Откуда-то сверху, а может быть, и снизу, доносилась радостная, знакомая до последней ноты, до зубной боли, рождественская мелодия:

Jingle bells, jingle bells,

Jingle all the way…

Даша попыталась уложить длинные русские слова в энергичный английский ритм. Получалось малоинформативно и не очень художественно:

«Бубенцы, бубенцы,

Бубенцы кругом…»

А окончание и вовсе вышло из-под контроля:

«…Бубенцы звонят кругом,

А я как старый дряхлый сом…»

После чего из глубин подавленного вирусом подсознания, возник разламывающийся образ праздничного стола — крахмальная скатерть, зелено-красные салфетки, разрисованные шишками, елками и вышеупомянутыми бубенцами. А так же бессчетное множество мисочек, наполненных салатами, обильно политых майонезом и украшенных резными овощами и зеленью. Высокие, протертые до серебряного звона хрустальные бокалы, ведерко с парой бутылок шампанского и в самом центре — м-м-м! — на огромном блюде, обложенный нежно-зелеными листьями салата, зажаристый, хрусткий снаружи и белоснежно-нежный изнутри, король рождественского стола — карп.

«А я даже не карп, — с трудом сглотнув слюну, думала бедняжка. — Я просто сом, старый, сопливый, никому не нужный сом. Не удостоившийся праздника ни в сыром, ни в вареном, ни в жареном виде».

После чего заплакала. И если бы сомы умели плакать, они бы плакали именно так: большими тягучими слезами, мутными от обиды и насморка.

А музыка звучала все громче. Зарывшись лицом в подушку, — все равно носом дышать невозможно — Даша заткнула уши горячими ладонями. Даже глупые рыбы этот вечер проведут за праздничным столом, а она будет лежать с температурой в этом прекрасном пансионе, в потрясающих, заснеженных Альпах, где полным-полно высоких широкоплечих красавцев в роскошных горнолыжных костюмах…

«Ну вот за что?!»

На этот отдых ушла половина всех накопленных средств. Остальная половина была потрачена на покупку зимнего снаряжения, вечернего платья для праздничного вечера и парикмахера.

С уголка отекшего глаза скатилась еще одна сомовья слеза. Что ж, деньги пущены коту под хвост. Никакая одежда в мире, никакая прическа ее уже не спасут. Даже распоследний неудачник, которого приятели берут, чтобы было кому присматривать за вещами, и тот не захочет провести рождественский сочельник года в компании с усморканной до смерти рыжей, красноносой особой. Скорее всего, ее даже к столу не подпустят, кому охота, чтобы на его салаты чихали!

Оглушительно чихнув, Даша выдрала из коробки очередную салфетку и вытерла нос.

И почему это должно было случиться именно с ней и именно сейчас? Ведь эта поездка была последней надеждой познакомиться с интеллигентным и симпатичным — чего уж греха таить — мужчиной. Все выглядело так романтично: горы, снег, он, она, последняя неделя уходящего года…

Половину ноября и весь декабрь Даша почти ежедневно тренировалась с лыжами и палками перед большим зеркалом, дабы выглядеть как можно элегантнее при спуске и чтобы при падении (разумеется, в нужный момент) иметь выражение очаровательной беспомощности.

Сколько ночей она провела в представлении о том, как все должно произойти! Вот, она падает, вот, он возникает в вихре снежных брызг, подает руку…

«Я видел вас во сне, — говорит он улыбаясь. — Вы должны быть только моей…»

Расчувствовавшись, Даша снова зашмыгала носом, но воздух не проходил ни туда, ни оттуда.

…И все было бы именно так, если б в последний момент ей не пришла в голову идиотская мысль о том, что после бурного и плодотворного знакомства в горах прекрасный незнакомец наверняка захочет заехать к ней в гости (из Альп-то в Прагу!) на чашечку кофе и вдруг увидит, как солнце высвечивает подтеки на оконном стекле. Если бы она не бросилась в минусовую температуру и ледяной ветер перемывать все стекла в квартире, то веселилась бы сейчас вместе со всеми и, накатавшись на прекрасном укатанном снегу, попивала бы коньяк в новом свитере и чудных лосинах, под которые так усердно худела два последних месяца. Сколько денег и сил насмарку!

Не иначе как Полетаев сглазил. Очередной взрыв хохота в коридоре заставил сжать зубы сильнее.

«Чтоб вас там всех замело по самые уши!» — дрожащей от бессилья и злости рукой, Даша потянулась за каплями от насморка.

Снаружи что-то громко бухнуло, занавеска дернулась, и потянуло холодом.

«Сосульки что ли падают?» — с вялым удивлением подумала больная, бросив равнодушный взгляд в сторону окна.

Форточка была распахнута. Ветер, воспользовавшись образовавшейся щелью, немилосердно трепал легкую штору. Если окно не закрыть, то можно окончательно загнуться.

Скинув ноги на пол, Даша посидела так немного, потом со скрипом приподнялась и поковыляла к окну. На подоконнике лежал снег. И на стекле был снег. Все ясно: какая-то гадина запустила в ее окно снежком. Им мало того, что она и так почти умерла, нет, надо добить ее окончательно. Даша с силой навалилась на раму: окно никак не хотело закрываться, то ли было перекошено, то ли силы окончательно покинули ее. А по ту сторону стекла царило настоящее рождественское веселье: отдыхающие во всю развлекались, катались, кидались снежками, пили глинтвейн. Вид заснеженных елей и разноцветных лыжников, радостно снующих между ними, заставил покрасневшие очи вновь увлажниться. Нет, такой несправедливости не заслуживает даже она. А может, все-таки выползти в люди, поближе к ночи, когда все уже изрядно примут на грудь, и под толстым слоем грима распухший нос не будет так бросаться в глаза?

«Да разве ж столько выпьешь…»

Даша уже хотела задернуть занавеску, как неожиданно ее внимание привлекла пара лыжников на противоположном берегу узкой речки, отделяющей отель от горнолыжного склона. Особа справа, судя по импульсивности жестов и ярко-желтому лыжному комбинезону, женского пола, умоляюще протягивала руки к высокому мужчине в серо-синем лыжном костюме. Мужчина отталкивал протянутые к нему руки и, не выпуская лыж, довольно ловко уворачивался от настойчивых попыток женщины его обнять или поцеловать.

«Надо же, как припекло, — раздраженно подумала Даша, опираясь локтями о подоконник. — Ни мороз, ни ветер ее не останавливают. Такая, небось, не стала бы сидеть, закрывшись в номере. На всех начихала бы, но своего добилась».

Тем временем, на берегу горной речушки страсти накалились до предела. Дама решила перейти к более активным действиям: театрально раскинув руки, она буквально кидалась на своего собеседника. Тогда до мужчины наконец дошло, что с навязчивой особой просто так не справишься. Не выпуская лыж, он с силой оттолкнул женщину от себя. Некоторое время фигурка в ярко-желтом комбинезоне отчаянно балансировала на самом краю, но в последнюю секунду не удержалась и, взмахнув руками, скрылась за холмом.

Даша выпрямилась. Она не знала, что именно находится за холмом. Может покатый спуск, а может и крутой обрыв. Дальнейшая реакция мужчины заставила ее занервничать еще сильнее. Упав лицом на землю, он подполз к краю холма, словно пытаясь заглянуть за него. Это было плохим признаком: если бы спуск был пологим, то мужчина просто подал бы упавшей руку, или, на худой конец, развернулся и ушел. Но лыжник некоторое время лежал неподвижно, затем присел и обхватил голову руками. В таком положении он просидел несколько минут, затем встал и медленно пошел в сторону подъемника.

Даша была настолько потрясена увиденным, что даже не заметила, как распахнула окно и высунулась наружу до половины. Мужчина в серо-синем комбинезоне прошел вдоль всей видимой части реки и скрылся за рестораном возле подъемника.

Только после этого она почувствовала, как иней забирается под легенькую кружевную пижаму. Захлопнув окно, Даша вернулась в кровать.

«Что это было?» — растерянно думала она.

Даже проклятый насморк уже не так беспокоил. Ей было важно понять, что же случилось с дамой в желтом комбинезоне. Не мог же незнакомец, в самом деле, просто скинуть с обрыва свою подругу, а затем, как ни в чем не бывало, пойти кататься дальше?

Пролежав в кровати еще минут пятнадцать, Даша поняла, что ей уже все равно, как она выглядит и что об этом думают окружающие. Ей не терпелось выяснить, что именно произошло по ту сторону холма.

2

В нижнем холле гостиницы было людно и весело. Уютно потрескивал камин. В креслах сидели раскрасневшиеся, кто от спорта, кто от чего покрепче, отдыхающие. На нее почти никто не отреагировал. Лишь пара скучающих джентльменов лениво скользнули по изможденному лицу и тут же вернулись к более интересному зрелищу — трансляции прыжков с трамплина. Впрочем, отсутствие интереса к собственной персоне Дашу скорее обрадовало: уж лучше пусть совсем ее не заметят, чем запомнят такой.

Оглядевшись, она подсела к стойке бара и заказала глинтвейн. Бармен, очаровательный молодой француз по имени Жан-Жак, сочувственно глянул на распухший нос и улыбнулся.

— Маленькие проблемы?

— А! — Даша махнула рукой. — Со мной всегда так. Раз в тысячу лет захочу покататься на лыжах и… — она снова обречено махнула. — Не везет, да и только.

— Ничего, — в голосе бармена слышались покровительственные нотки, — сейчас мы приготовим вам один волшебный напиток и будете снова как рыбочка. — Он поставил перед ней стакан с горячим вином.

Рыжая благодарно улыбнулась. Хоть кто-то ей сочувствует. Бармен быстро обслужил двух шумных итальянцев и вернулся.

— Может приготовить для вас что-нибудь легкое? Вы со вчерашнего вечера ничего не ели.

Преимущество небольших альпийских гостиниц заключалось в том, что здесь все всё знали о своих постояльцах. И одинокая русская, закрывшаяся в номере сразу же после приезда, наверняка вызвала у персонала подозрение, к примеру, не решила ли она здесь покончить жизнь самоубийством. Потому бармен, скорее всего, действительно обрадовался, поняв, что причинной затворничества является сопливый нос, а не несчастная любовь.

— Сделать вам тост?

— Нет, нет, спасибо! — Она вовсе не для того вылезала из своей постели, чтобы жевать бутерброды. — Дождусь обеда.

И оглядев сидящих в холле мужчин, как бы невзначай поинтересовалась:

— Рассматривала из окна окрестности и мне показалось, что увидела своего старого знакомого. Теперь сижу, думаю: он это был или нет. Высокий такой, в серо-синем комбинезоне.

Бармен задумчиво потряхивал шейкером.

— В серо-синем?.. Сложно сказать. Популярные цвета. А как его имя? Можно посмотреть в книге гостей.

— Имя? — Даша растерялась. Естественно, она не знала никакого имени. И будь она поздоровее, то, конечно, придумала бы что-нибудь поумнее. — Ммм… Дело в том, что я не помню точно его имени. Мы как-то случайно встретились. Знаете, как иногда бывает — встретились, разговорились… и все такое прочее. — Ей было нестерпимо стыдно, но на ходу придумать иное объяснение столь поверхностному знакомству было сложно. — Получается, вроде как знакомы, а толком вроде как и не познакомились.

Томные очи красавца Жан-Жака дали понять, что уж кому-кому, а ему это объяснять не надо — он прекрасно понимает, что можно встретиться, поговорить и все такое прочее, но имя при этом знать совсем не обязательно.

— Я понял вас, мадемуазель. Повторите еще раз — как выглядел ваш знакомый?

— Высокий. — Она прикрыла глаза. — Я так полагаю, что высокий. В серо-синем комбинезоне.

— Блондин или брюнет?

— Что?

— Какой у него цвет волос?

И снова бросило в жар. Мужчина был в лыжной шапочке.

— Я… Понимаете… Не помню. К сожалению.

Темные глаза француза стали глубокими, как мерцающее звездное небо. В них читался неподдельный интерес. Он дотронулся до бледной руки и слегка сжал:

— Как я вас понимаю! Меня тоже страсть иногда делает совершенно слепым. Я постараюсь вам помочь. Буду примечать все серо-синие костюмы. Хотя повторяю — в этом сезоне эти цвета популярны.

— Значит шансов практически нет? — Сквозь неподдельное смущение прозвучало не менее искреннее разочарование.

Бармен отчего-то насторожился. Еще чего доброго заподозрит ее в желании навязаться одному из гостей. Даша поспешила рассеять подозрения:

— Не переживайте, это я так. Просто сейчас не в форме и, конечно, было бы легче общаться со старыми знакомыми, а не искать новых. Понимаете?

Жан-Жак понимал и это. Не зря за этим отелем слыла слава отличного места для знакомств.

— Я постараюсь вам помочь, — он выразительно подмигнул. — Попрошу своего брата Жана-Луи, он работает на подъемнике, чтобы взял на заметку всех подходящих джентльменов. В крайнем случае я вас просто познакомлю с ним — брат на это Рождество свободен. Выпьете еще один бокальчик?

Даже если бы французы обладали всеми пороками мира, то и тогда бы их перевесило лишь одно качество — истинный француз никогда не замечал недостатков дамы, какой бы невзрачной она ни была. Или, может, действительно, полагали, что у женщин не бывает недостатков?

Даша благодарно улыбнулась и кивнула. Если брат хотя бы наполовину обладает его достоинствами, то она не зря сюда приехала.

После нескольких глотков глинтвейна ей стало намного лучше, даже дышалось легче.

— А скажите, Жан-Жак, а нет ли во Франции какого-нибудь чудодейственного лекарства от простуды? Чтобы за одну ночь и как рукой сняло.

Договорить ей не удалось, молодой бармен растянулся в лукавой улыбке.

— Разумеется, мадемуазель. Это — любовь.

— Ага. — Даша покраснела, насколько это позволяла ее и без того красная физиономия. — Но, откровенно говоря, я не очень уверена в том, что…

— О! Мадемуазель не знает французов. — Полные губы сложились красивым алым сердечком.

Даша принялась смущенно ерзать на высоком стуле. Разговор принимал пикантное направление, а она, по очевидным причинам, была к этому не совсем готова.

— А еще я видела девушку в ярко-желтом комбинезоне. Не встречали такую? — Исходя из предыдущего разговора, Даша почти не сомневалась, что симпатичный бармен не пропустил без внимания ни единой особы женского пола и, скорее всего, сразу назовет ее имя.

— Ярко-желтом? — Жан-Жак чуть поморщился, возможно, желтый не был его любимым цветом. — Даже не знаю… Сразу не могу припомнить.

— А может, она из другого отеля?

— Нет, это невозможно — спуск принадлежит гостинице, и здесь могут находиться только наши гости.

— А разве нельзя прийти покататься из другого места?

— Нет. На спуск можно попасть только через гостиницу. А здесь я и месье Беранжу, — он кивнул в сторону рецепции. — Этот никого не пропустит, даже президента республики.

— Понятно. — Даша отставила пустой стакана. — Значит это могли быть только свои…

— Что, простите?

— Нет, нет, это я сама с собой разговариваю. Значит женщину в желтом комбинезоне вы не встречали?

— Нет. Но опять же могу спросить у брата.

— Да, была бы вам очень признательна. И все-таки: как насчет лекарств? Любовь это, конечно, замечательно, но нет ли у вас чего-нибудь менее… темпераментного.

— Конечно, — невозмутимо тряхнул черными кудрями шармантный бармен. — Финский священник. Он живет в соседнем номере с вами.

Даша укоризненно поджала губы:

— Вот уж не думала, что вы станете шутить на такие темы.

— Что вы, мадемуазель! — непритворно ужаснулся француз: — О вине и Боге я никогда не шучу. Я имел в виду, что у пастора Хахенникена целый набор лечебных трав и бальзамов. Недавно одна наша гостья почувствовала себя плохо, так он ей дал понюхать какую-то бутылочку, и все как рукой сняло. Он предложил всем страждущим обращаться к нему без промедления. Ничего другого я не имел в виду.

Больная от стыда готова была провалиться сквозь землю..

— Бога ради, простите! Но просто вы так это сказали… Получилось, будто… Извините, я совсем плохая. Прямо сейчас и пойду к пастору… Хе… Ха…

— Хахенникену.

— Вот, именно.

Продолжая бормотать извинения, Даша соскользнула со стула и проворной рысью покинула холл.

Жан-Жак посмотрел вслед и расплылся в довольной улыбке. Сколько в одиноких женщинах непосредственности…

3

Менее темпераментного человека, чем пастор Хахенникен представить было трудно. При виде незнакомой рыжеволосой женщины на пороге он даже не удивился.

— Проходите. — Его немецкий был так тверд, что им запросто можно было колоть орехи.

Даша немецкий знала не очень хорошо, но поскольку вести продолжительные беседы не собиралась, лишь робко ответила.

— Danke.

— Вы простужены? — спросил пастор блеклым, невыразительным тоном и раскрыл черный саквояж, стоявший на столе. — Я дам вам настойку. Пейте по чайной ложке каждые три часа. И еще сбор трав. Заварите горячей водой, но только не кипятком, и пейте каждый час по полчашки. Если вы сделаете все, как надо, то обещаю, что день рождения нашего Спасителя вы встретите в добром здравии.

Смущенно кашлянув, Даша переступила с ноги на ногу. Странный пастор вел себя так, словно всю жизнь ожидал ее прихода.

— Может, вам записать?

— Нет, нет, огромное спасибо! — она опять замялась.

Просто забрать лекарство и уйти казалось невежливым. Но не предлагать же слуге божьему деньги!

— А… я могу вас как-нибудь отблагодарить за помощь? — слезящимися от насморка глазами Даша преданно посмотрела на худого священнослужителя, темный костюм которого, еще больше подчеркивал бледность лица.

Она ожидала улыбку или какой-нибудь знак ободрения, но костистое лицо вдруг напряглось, словно тот хотел ее о чем-то попросить или спросить, но в последний момент сдержался.

Помолчав несколько секунд, финн сложил перед собой руки:

— Помолитесь за тех, кому судьба в эти дни добра и ласки приготовила тяжкие испытания.

Даша растерялась еще больше — к своему стыду она не знала ни одной молитвы. Но какое-то внутреннее чувство подсказывало, что отказать пастору было бы не по христиански. Потому, пятясь задом к дверям, она лишь кивала рыжей головой:

— Разумеется отец Хе… отец Хо… Ха-ха… разумеется святой отец. Буду молиться во дне и в ночи. Сейчас только чаю выпью и сразу же начну…

4

Оказавшись наконец за дверью, Даша с облегчением выдохнула. Что за чушь она сейчас несла? Единственным оправданием могло служить то, что никакого опыта общения с духовными особами у нее не было. А, ладно, пастор на то и пастор, чтобы прощать.

Она смотрела на зажатые в руке лекарства. Но не отравит ли он ее этим снадобьем? Вдруг данный слуга божий один из тех, кто верит, что в ближайшее время наступит конец света и теперь ходит и всех травит? Чтобы при апокалипсисе не мучились. Увидит грешное лицо и, хоп, ему в стакан цикуты.

Она покрутила пакетик с травками и даже посмотрела на свет. Черт его знает, чего он туда сунул. Однако, заметив свое отражение в зеркале, махнула рукой. Какая разница, умереть от яда или от одиночества?

Заварив чай, она выпила омерзительную на вкус жидкость, запила ее ложкой микстуры и, содрогаясь от отвращения, провалилась в сон.