Книга Греха

Платон Беседин, 2012

«Книга Греха» – дебютный роман молодого, но уже известного прозаика Платона Беседина, чей яркий авторский стиль с его отточенной лаконичностью и сочной образностью поистине уникален. История, которую он рассказывает, одновременно жёсткая и романтичная, остросоциальная и отчасти детективная. Герой романа, погружается на самое дно ада, чтобы попрать его внутри самого себя. Он желает участвовать в истории, поэтому состоит в тоталитарной секте и националистической партии. Он изменяет жизни людей, взрывает бомбы, громит старые порядки и, взрослея, ищет себя в мире успешных ловцов удачи. Яростный, откровенный, скандальный роман Платона Беседина – долгожданный срез эпохи. Он завораживает или возмущает, но не оставляет равнодушных. Такие книги читать обязательно – они социально симптоматичны. Не говорите потом, что ничего не знали.

Глава пятая

I

Прохладный, свежий ветер обдувает моё лицо. Передо мною раскинулся дивный пейзаж. Посреди горных хребтов затаилась долина, симметрично разделённая надвое кристально-голубой речкой, похожей на гигантскую артерию Бога. Стройные хребты вырисовываются на фоне прозрачного неба снежными нимбами. Солнце зависло посреди двух сияющих вершин, и его лучи расходятся по небу золотыми стрелами. И в горных хребтах, и в надраенном до блеска солнце, и особенно в прозрачном небе царит умиротворяющая гармония, возносящая меня на вершину мира.

Я поднимаюсь всё выше, приклеившись взглядом к этому прекрасному небу. И в тот момент, когда я почти достигаю его, оно с треском рвётся, будто старая, изношенная ткань. Я падаю на землю, а надо мной нависает кровоточащее дуло пистолета. Кровь заливает всё вокруг. Треск нарастает. Я захожусь в крике и проваливаюсь в бездну…

Меня будит звонок мобильного телефона. Как и многие, я страдаю фобией: остаться вне зоны доступа. Ученые утверждают, что пользование мобильным телефоном вызывает лейкемию, катаракту, опухоль мозга, сердечно-сосудистые заболевания и даже повреждение ДНК. Страшные вещи, но остаться вне зоны доступа ещё страшнее.

Мобильный телефон — Библия современного человека. Здесь есть всё. Как заработать миллион. Как делать минет. Как молиться. Как мастурбировать зубной щёткой. Разве это не стоит опухоли мозга?

Сбрасываю звонок. Перед глазами прозрачное небо, разрываемое дулом пистолета. Я шарю по полу, чтобы найти выпивку. Отыскиваю остатки коньяка и опрокидываю их в себя.

Небо. Пистолет. И маленькая азербайджанская девочка. Неужели всё это со мной?

Я проснулся в ванной, в воде, усеянной окурками и пробками от бутылок. Банально, но мне казалось, что я смогу отмыться. Моя кожа стёрта в кровь пемзой. Жаль, нельзя очистить мозг. Есть такой род медитации — физическая уборка дома, когда ты выбрасываешь из головы, как из собственного жилища, всё не нужное: старый хлам, бесполезные вещи, мусор. То же самое и с мыслями, но с ними куда сложнее. Весь ужас в том, что я совершаю страшные вещи, не удосужившись родиться злодеем.

Как никогда в жизни я жалею о том, что остался без работы. Сейчас нужны любые наполнители, любые отвлекающие факторы — лишь бы не эта девочка перед глазами. Я глушу её образ алкоголем и телевизором. Переключаюсь между протестантским каналом и порнографией.

Бог любит всех нас.

Люби меня! Люби как грязную, похотливую шлюху!

И я до сих пор вижу страх в глазах девочки.

Бог твой лучший Друг, твой лучший бизнес-партнёр.

Трахай меня жёстче, Рокко, жёстче!

И я до сих пор чувствую дрожь тела маленькой девочки.

Скажите, Иисус, дай мне то, что я хочу, и вы увидите подлинное чудо.

Соси его, сучка, соси!

Где бы взять пульт, чтобы переключать каналы в своей голове? Мэрилин Мэнсон постановил: «Бог в телевизоре». Как вытащить его оттуда?

Учёные утверждают, что телевизор — раковая опухоль современного общества. Посмотрите на ваших детей, говорят они, это разжиревшие зомби с проблемным метаболизмом, гормональными нарушениями, близорукостью, аутизмом, диабетом и слабоумием. На моей стене висит вырезка из газеты, где учёные винят во всём телевизор и ссылаются на факты.

Ожирение. Уставившись в ящик, дети не гуляют, не играют, а валяются на диване и механически жрут. Не дремлют и сердечно-сосудистые заболевания, портится зрение.

Утрачивается способность человека концентрироваться на «нетелевизионных предметах»: рассеянное внимание, проблемы с памятью и скоростью реакций повышают риск развития болезни Альцгеймера, старческого слабоумия.

Телевизор «подавляет» производство мелатонина, ключевого гормона и мощного антиоксиданта, который играет важные роли в иммунной системе, цикле «сон-бодрствование» и половом созревании, которое начинается раньше, чем нужно.

В ДНК начинаются мутации, способные вызвать рак.

Мы похожи на мух, попавших в паучьи сети. Даже термин придумали — «хроническая усталость».

Но я готов получить все «телевизионные болезни» в обмен на выход из автобуса.

II

Эта работа подвернулась как нельзя кстати. В принципе, я бы согласился на любое предложение, лишь бы не сходить с ума дома, в одиночестве.

Моя работа — папарацци для бедных. Я фотографирую из самых необычных мест и положений. Главное — добиться эффекта неожиданности. Лучшие фото всегда получаются тогда, когда объект не знает о том, что его фотографируют. После того, как ты откинул два десятка неудачных снимков, можешь подходить к своим будущим клиентам с предложением моментальной распечатки фотографии. Так же мы предлагаем постановочное фото для детей в оригинальных костюмах.

Когда маме жирного и наглого паренька, едва влезшего в костюм Человека-паука, в десятый раз не нравится, как смотрится композиция, меня окликают.

— Даня, привет! — передо мной медсестра «скорой помощи».

— Привет! — кажется, её зовут Нина.

— Узнал?

— Как можно не узнать джинна? — улыбаюсь я.

— Вы фотографируете моего ребёнка или нет? — орёт мне мамаша жирного паренька.

— Пусть ваш сын залезет вон на то дерево.

— Как настоящий Человек-паук! — Вопит малец.

Говорят, все дети прекрасны. Я не верю этому. В моей жизни было слишком много детей, послужными списками грехов которых мог бы гордиться сам Сатана.

— Дай мне пять минут, — прошу я Нину в надежде, что она уйдёт.

Когда я заканчиваю с Человеком-пауком, Нина ждёт меня.

— Приходи в гости, — говорит она.

— В смысле?

— Просто приходи, — она смотрит мне в глаза, как бездомная собака. Мне её жалко. Жалость — мерзкое чувство. — Напиши мне телефон. Я позвоню.

Отказать ей всё равно, что отказать бездомному, скулящему щенку в кусочке хлеба. Я диктую ей свой телефон. Мне хочется соврать в паре цифр, но я знаю, она сразу же перезвонит. Так она и поступает.

— Простите, а вы давно фотографируете? — говорит мамаша Человека-паука. Некоторые люди похожи на сифилис — от них не избавиться.

— Шесть лет, — вру я.

— Да? — она удивляется.

— Вы не верите в мои таланты? — я демонстративно поднимаю бровь.

— Дело в том, что нам нужен фотограф, — по лбу мамаши, прямо посередине, ползёт гигантская капля пота. Медленно и верно она приближается к переносице.

— На постоянную работу? — уточняю я.

— Нет, что-то вроде периодической подработки. У нас приватные вечеринки, — она смотрит мне в глаза. Капля пота разбивается о её переносицу.

На миг я представляю, как она участвует в оргии в каком-нибудь закрытом клубе. Сейчас это модно. Невольно оцениваю её огромную грудь. Наверняка, у неё огромные соски и просвечивающиеся вены.

— Так что? — она выводит меня из ступора.

Я диктую телефон и провожаю её взглядом, протирая объектив от невидимых капель крови.

III

Сто тысяч раз я повторял себе: пора остановиться, Даниил, ты зашёл слишком далеко. И каждый раз я находил оправдания. Мне всегда казалось, что я не переступил той грани, за которой кончается человечность.

Сейчас я пытаюсь в очередной раз убедиться в этом. В моих руках бутылка коньяка и пакет с лимонами. Я нажимаю на кнопку дверного звонка.

На пороге эффектная блондинка. На ней вновь золотистое платье. Её красоту несколько портит фурункул на правой щеке. Она приглашает меня войти.

Я прохожу в просторную комнату, застланную коврами. Они везде: на полу, на стенах и даже на мебели. Ковры делают мои шаги неслышными, словно у призрака.

Блондинка улыбается и молчит. Меня передёргивает, будто затвор. Передо мной оживший кошмар из того самого парка, где я должен был пройти посвящение. Чувствую, как сводит яйца.

— Присядь, — говорит она.

— Выпьешь?

Я наливаю коньяк. Она режет лимон.

— Чёрт! — отдёргивает палец. — Порезалась!

Я вижу, как кровь капает на нож, а потом на лимон.

— Смой её, — прошу я.

— Смысл?

Мы выпиваем коньяк. Она закусывает лимоном.

— И? — наконец, произносит она.

Я вспоминаю, как в парке занёс над ней ампулу. Такие разговоры сложно начать. Это как ступить на узкую доску, связывающую крыши двух небоскрёбов, а внизу гигантская, зияющая пропасть, от которой кружится голова. Я пытаюсь выжать из себя слова:

— В общем, вот так.

— Как так? — кровь по-прежнему украшает лимон.

— Где здесь туалет?

— По коридору направо.

Я захожу в туалет. Меня рвёт. Нет сил, чтобы наклониться к унитазу, поэтому я блюю прямо в раковину.

Чищу зубы пальцем, вымазав его в пасте, чтобы перебить мерзкий запах. В зеркале я вижу своё испуганное, посеревшее лицо и огромные капли пота на лбу. Глаза лихорадочно блестят, выдавая меня больше, чем что-либо.

— Вырвало?

— Да, — мне не хочется врать.

— Ты не переносишь кровь, так?

Она видит меня насквозь. Я это чувствую. Будто меня просвечивают сотни рентгенов, стимулируя раковые клетки. Сейчас я и сам в клетке. Она ловец. Я пойманный зверь.

— И что ты думаешь? — она улыбается.

— В смысле?

— В прямом. Что думаешь прямо сейчас, когда ты один на один с тем, кто может тебя с лёгкостью выдать?

— Прямо с лёгкостью?

— Почему бы и нет?

Она подходит ко мне вплотную. Её палец по-прежнему кровоточит. Усаживается мне на колени, задирает юбку. Вижу её гладко выбритый лобок с голубоватой татуировкой. Она облизывает моё ухо. Переходит на шею и расстёгивает мне ворот рубашки. Это было бы весьма приятно, если бы не её кровь. Когда она нашаривает мой член сквозь ткань джинсов, я отталкиваю её. Она падает на пол, задевая бокал с коньяком. Коньяк выливается на ковёр.

Блондинка смеётся. Меня колотит. Она поднимается, одёргивает юбку и наполняет поднятый бокал.

— Не вижу смысла скрывать, — говорит она.

— Я вижу.

— Я поняла это ещё тогда, на первой встрече, когда ты вышел на сцену. Ты не наш!

— Разве?

— Конечно. Я была твоим посвящением?

Согласно киваю. Тогда, в парке, она должна была стать моей жертвой. Я занёс шприц с кровью, но не смог. Может быть, испугался. Или жалость взяла верх. Не знаю. Я предпочитаю называть мой мотив совестью. Я только сделал вид, будто уколол её. Михаил Петрович, скрытый за трансформаторной будкой, не заметил обмана. Жаль, что моя первая потенциальная жертва оказалась палачом.

Её зовут Юля. Она ходит вместе со мной в секту.

Теперь Юля всё знает. Не надо много ума, чтобы догадаться. Я не часть их. Во мне нет вируса, и я не способен разносить его. Она невольно поймала меня в ловушку. Тогда, в парке, я думал о воле Божьей. Что же, Бог как всегда распорядился по-своему.

— Неудивительно, что ты отказался переспать со мной, — говорит Юля.

— Может, ты просто не в моём вкусе?

Она фыркает:

— Ты не наш. Тогда для чего ты среди нас?

— Не знаю.

— Не знаешь? — она подливает мне коньяк. Капли крови с её пальца падают в мой бокал. — В такой ситуации надо знать. Что помешало тебе уколоть меня в парке?

Я думаю, ибо сам не знаю ответа на этот вопрос. Она ждёт. И я говорю:

— Наверное, боязнь переступить черту. Если бы я сделал это, то уже не смог бы повернуть назад.

— А теперь ты можешь, так?

— Не знаю.

— Слова «не знаю» худшие для настоящего мужчины, — цедит Юля.

— Если я был среди вас… — обрываю фразу.

— Был? Разве ты не есть среди нас? Или ты думаешь уйти так просто? — она смеётся. Её смех звучит по-старчески. — Просто выйти из игры?

— Я хочу назад.

— Нет уж, милый. Ты либо с нами, либо против нас.

Пауза. Слышно только, как Юля пьёт коньяк из бокала. Пьёт его вместе со своей кровью.

— Я думала так же, как и ты. Можно выйти. Можно сбежать. Но было слишком поздно. И потом я поняла — это не наказание. Это счастье, чистое, стопроцентное счастье, которое не дано испытать каждому человеку. Мы свободны, Даниил! Неужели ты не понимаешь?

— Свободны в чём? — кидаю окурок в бокал с коньяком.

— В поступках. Мы вольны делать всё, что угодно. Нас не держит страх. Нам всё дозволено, потому что единственный сдерживающий фактор для человека — это страх расплаты. Но, поверь мне, Даниил, когда ты знаешь, что скоро умрёшь, знаешь от чего именно, то тебя ничего не держит. Да, первое время тяжело, невыносимо, но потом у тебя вырастают крылья. Это кровь божья.

— Или дьявольская.

— А где гарантия, что дьявол или тот, кто исполняет его обязанности, не есть сам Бог, а Бог не есть дьявол, а? Кто это тебе сказал? Если всё это Бог, и на всё воля Его, то как происходит то, что происходит?

— Это болезнь.

— Пусть это будет болезнью, но она помогла нам стать богами!

— Вы постоянно говорите о Боге, но разве Бог завещал вам право решать, кому и когда умереть? — говорю я.

Её глаза поводит поволокой. Она резко подаётся вперёд. На миг я отчётливо вижу перед собой злобную старуху.

— А кто дал Богу право обрекать меня?

— Ты!

— Я? — она швыряет бокал на ковёр.

— Ты спросила меня, для чего я пришёл к вам, — мне становится легче, — я скажу. Я ждал того, что изменит мою жизнь, потому что напоминал себе пустую тыкву на Хэллоуин. В ней пылал огонь. Ад, действительно, был внутри меня. Я забивал голову пустяками, чем угодно, лишь бы не быть наедине со своей пустотой. И чем дальше я шёл, тем всё больше утопал в пороке. Развлечения становились опаснее, а пустота внутри ширилась. Тогда я попал к вам. На мгновение я ощутил себя действительно живым, но лишь на мгновение. Тыква перестала быть муляжом. Она стала гнить и заражать тех, кто рядом. Пора уничтожить её.

Я выдыхаю.

— Забавно, — Юля закуривает, — тыквы, пустоты. Какой-то маскарад. Только в этом маскараде нельзя снять маску. Она стала твоей кожей, Даниил.

— Так для чего вовлекать в маскарад тех, кто не хочет в нём участвовать?

Она молчит. Я вижу, как по её лбу ходят морщины. Она трёт фурункул на щеке и говорит после паузы:

— Не надо за всех. Речь идёт о тебе. Либо нанимаешься в актёры, и тебе за это платят, либо становишься участником массовки.

Я встаю с кресла и забираю недопитую бутылку коньяка. Ещё раз захожу в туалет, чтобы вывернуть себя наизнанку. Мне хочется верить, что очищение желудка приведёт к очищению разума.

Когда я выхожу за двери, Юля говорит мне вслед:

— Я всего лишь жертва, Даниил.

— Мы все жертвы, — я закрываю дверь.