Книга Греха

Платон Беседин, 2012

«Книга Греха» – дебютный роман молодого, но уже известного прозаика Платона Беседина, чей яркий авторский стиль с его отточенной лаконичностью и сочной образностью поистине уникален. История, которую он рассказывает, одновременно жёсткая и романтичная, остросоциальная и отчасти детективная. Герой романа, погружается на самое дно ада, чтобы попрать его внутри самого себя. Он желает участвовать в истории, поэтому состоит в тоталитарной секте и националистической партии. Он изменяет жизни людей, взрывает бомбы, громит старые порядки и, взрослея, ищет себя в мире успешных ловцов удачи. Яростный, откровенный, скандальный роман Платона Беседина – долгожданный срез эпохи. Он завораживает или возмущает, но не оставляет равнодушных. Такие книги читать обязательно – они социально симптоматичны. Не говорите потом, что ничего не знали.

Глава первая

I

В любой компании у каждого менеджера по продажам есть график встреч с клиентами. Он должен провести их и написать отчёт. Например, результат — успех. Или категорический отказ. Всё это нужно для выполнения плана, установленного директором по продажам.

Говорят, что люди и встречи с ними отнюдь не случайны. Каждый встреченный человек нужен для той или иной цели, как этап на пути, который уготовлен нам Богом. Словно Бог — директор по продажам самой большой в мире корпорации. Планирует генетикой и местом рождения. Организует ситуациями. Мотивирует страданиями. Контролирует грехами.

Когда мне предложили прийти на ту встречу, я ухмыльнулся. Мол, и такое бывает. Встретил знакомую, и она предложила прийти. После работы. На пару часов.

Я здесь уже в третий раз. Среди людей, которые собираются в недействующем кинотеатре. Будто клуб анонимных алкоголиков или кружок кройки и шитья. Человек четыреста в зале. Собрание идёт, и звучит моё имя.

Я выхожу на середину зала. Человек, назвавший моё имя, жмёт мне руку и лобзает в щёку. Жидкие аплодисменты.

— Братья и сёстры, рад вам представить нового члена нашей семьи, — он делает паузу, — Даниил.

Ещё одна порция вялых аплодисментов. Пожалуй, теперь я должен сказать что-то вроде «меня зовут Даниил, я неудачник». Но вместо меня вновь говорит кто-то другой:

— Даниил, ты готов пройти посвящение и послужить на благо семьи?

— Да.

«Кто говорит, тот не знает; кто знает, тот не говорит». Вы когда-нибудь задумывались, сколько раз сказали «да» просто так?

— Всё элементарно, как в сетевом маркетинге, — в зале раздаются смешки, — ты должен привести к нам ещё одного человека, сделать его одним из нас. Понятно?

— Да.

— У тебя будет наставник, с которым ты и пойдёшь «в поле». — Он жмёт мне руку. — Возвращайся в зал.

Я усаживаюсь на деревянное сиденье рядом с чудовищно костлявым парнем в красном свитере. Он шепчет своими синюшными губами:

— Поздравляю.

— Спасибо, — благодарю я.

Миллионы людей считают себя жертвами. Жертвами политики, экологии, экономики, порчи, неважно чего — важно быть жертвой. Те, кто в кинотеатре, не просто жертвы: они считают себя избранными, и их тщеславие порождает действие. Каждый из них болен. Каждый хочет сделать больным весь мир.

Встреча заканчивается, ко мне подходит тот самый человек, что говорил на сцене. Нос с горбинкой и неизменная рыжая щетина. Его зовут Николай. Рядом с ним интеллигентный мужчина в изящных очках.

— Это Михаил Петрович, — представляет Николай, — твой, так сказать, наставник.

— Очень приятно, — протягиваю руку.

— Первый раз, да? — как перед прыжком с парашютом, вздыхает Михаил Петрович.

— Угу.

— Тебе понравится. Это как, — он подыскивает слова, — как побыть Богом. На время.

На улице ливень. Зонтика нет. Я закуриваю и, съёжившись, бросаюсь под крупные капли дождя.

— Укрыть тебя в теремке? — меня окликает стройная блондинка. В её руках зонт баклажанного отлива.

— Нет, спасибо.

— Чего же так? — она идёт рядом. — А, новенький! Понимаю! Даня, да? А я Юля.

Сигарета, размокнув от дождя, ломается. Я сплёвываю и ускоряю шаг. Она, не отставая, идёт рядом, ступая своими длинными ногами, обтянутыми колготками в сеточку.

— Зайдёшь ко мне на чай? — вдруг предлагает она.

— Вот так сразу? — я останавливаюсь.

— Да, — у неё чудные васильковые глаза, — это одно из преимуществ нашей семьи. Мы все свободно, без ограничений, можем заниматься любовью друг с другом.

— Любовью? — вновь закуриваю я. — Или сексом?

— О! — Она кокетливо смеётся. — Да вы романтик, молодой человек! Если вам угодно — сексом! Мы же семья.

Она кладёт свою ладонь на мою. Сигарета вновь намокает и тухнет. Я отдёргиваю руку:

— Спасибо, инцест не интересует.

II

Дождь превратил мир в монолитную бурлящую стену, и добавившийся к нему густой туман разукрасил её в белёсые тона с сизыми узорами. Казалось, тает невообразимых размеров сахарное изваяние, колосс прошлой жизни, и на его месте вот-вот должны вырасти новые могучие идолы. С затянутого непроглядной мглой неба колючими стрелами устремляются вниз водяные стрелы, отчего вся земля походит на кипящую лаву, вздувшуюся мириадами крохотных вулканов.

Я ступаю на пешеходный переход, тщетно пытаясь рассмотреть сигнал светофора. Наконец, решившись, бросаюсь через дорогу.

Слышится визг тормозов. Перед моими глазами двумя мутными маяками вспыхивают автомобильные фары. Из тумана вырастает стальная туша. Меня чуть не сбила машина «скорой помощи». И вызывать бы не пришлось.

Я так и стою. Посредине дороги, а из «скорой помощи» выскакивают двое. Крупный, усатый мужчина и невысокая блондинка. Оба в медицинских халатах. Что-то кричат мне.

— Вам нужна помощь? — наконец, доходит до меня.

— Нет, нет, — твержу я.

И вот мы сидим на скамейке. Я и медсестра. Усатого нет. Машины «скорой помощи» тоже. Я говорю:

— А где ваш коллега?

— Уехал.

— Как? Бросил вас в такую погоду?

— Я живу рядом, — улыбается блондинка.

— Выпьем?

Она открывает свой кожаный чемоданчик. Достаёт бутылку коньяка, шоколадку и два стаканчика.

— Вы джинн? — говорю я.

Она хохочет. Разливает коньяк по стаканчикам. Мы пьём. Ещё и ещё. Ливень не прекращается. Её ступни становятся бледно-синими.

— Это от босоножек, красятся, — поясняет она.

— Я собирался в бар. До встречи со «скорой помощью», — говорю я.

Промокшие, но счастливые мы вваливаемся в бар. Бармен с вечно уставшим лицом ставит два бокала пива на плексигласовую стойку. Вся она покрытыми чёрными пятнами от сигарет. Как лёгкие человека от никотиновых смол.

Я рассматриваю свою спутницу. Нину. Забавно, но она в форме медсестры. Наверное, со стороны мы смотримся, как два порноактёра, заскочившие пропустить по стаканчику в перерывах между съёмками.

Блондинка, невысокая и полная. Пухлые, словно созданные для минета, губы. Влажные, как у собаки, глаза. Раскрасневшееся лицо. Мелкие, острые, как у грызуна, зубы.

Она о чём-то беспрерывно болтает. Как говорится, девушку нужно слушать. Достаточно один раз удачно вставить что-то вроде «ну и козёл», и она твоя.

Когда мы запираемся в туалете бара, я, оставшись без трусов, вновь убеждаюсь, что молчание — самый эффективный способ соблазнения.

— Подожди, у меня нет презерватива, — говорю я.

— Если ты об этом, то я чиста, — она опускается на колени, чтобы вызвать эрекцию орально.

— А ты уверена, что я тоже?

Она смотрит на меня снизу вверх, будто сквозь мой же член, и говорит:

— Уверена. Девушки чувствуют такие вещи.

Ежедневно в России происходит более двухсот пятидесяти случаев заражения ВИЧ. В возрастной группе восемнадцать-тридцать лет каждый сороковой — инфицирован. Наверное, все они «чувствовали такие вещи».

— Ладно, — она поднимается с колен и включает воду в кране, умывает лицо, — всё равно ты не боец сегодня.

Нина приводит себя в порядок, открывает дверь. Я гордо смотрю на какого-то усатого мужика, жутко смахивающего на тюленя из «Алисы в стране чудес». Мы минуем поток его матерных проклятий и усаживаемся за барную стойку.

Нина продолжает тараторить. Я пью, смотрю на её пухлые губы и постепенно отключаюсь.

III

Босиком я бегу по бескрайнему клубничному полю. Клубника давится у меня под ногами, отпечатываясь кровавыми блямбами на желтоватых мозолях. Посреди поля стоит моя мама, улыбается и приветливо машет мне рукой. Я отталкиваюсь от багровой земли и прыгаю в её объятия. Она прижимает меня к себе, держа на руках, словно маленького ребёнка. По её лицу текут крупные слёзы, похожие на сияющие кристаллы. Моё тело наполняется блаженной негой. Она всё сильнее сжимает меня и почему-то начинает трясти.

— Закрываемся! — бармен тормошит меня за плечо.

— Сколько я должен?

— Твоя подружка всё оплатила, — он кивком головы показывает на мою руку. На ней ярко-красной помадой выведен номер телефона.

После дождя в городе пахнет влажной уборкой. Иду пешком. Ищу, где бы купить сигареты. К счастью, на спортивной площадке возле дома кучкуются подростки.

— Сигареты не будет? — я подхожу к ним.

— Чего? — отзывается рыжий детина с тупым взглядом.

— Сигаретки не будет?

Рыжий расплывается в улыбке:

— Костыль, дай-ка ему сигаретку. Не видишь, человек курить хочет.

Один из парней тянется в карман своего кожаного пиджака и бьёт меня в живот. Удар приходится в солнечное сплетение. Вместе с тупой болью накатывает вяжущая тошнота. Я сгибаюсь и получаю ещё один сокрушительный удар в лицо. Падаю.

— Не говорили, что курить вредно? — орёт кто-то.

Я пытаюсь закрыть голову руками и сворачиваюсь в клубок, словно змея. Удары пробивают мою защиту. Из последних сил я откатываюсь в сторону и наугад бью. Слышится вой:

— Блядь, по яйцам попал!

— Хуярь его, Рыжий, хуярь!

Главными инициаторами уличных драк становятся подростки в возрасте от одиннадцати лет до двадцати одного года. Они ставят под вопрос то, что им дадут работу, кров, перспективы и социальные права. Их жестокость — попытка контролировать жизненные ситуации в этом изменчивом мире.

Поток ударов прекращается. Мою голову поднимают за волосы. Рыжий подносит горящую зажигалку к моему лицу:

— Огонька дать?

Пламя обжигает мою правую щёку. В этот миг я почему-то думаю об узниках Освенцима и Бухенвальда.

— Жарко тебе?

— Дай я его охлажу, — слышится прокуренный женский голос.

Из толпы выступает жирная девица. Её ноги похожи на гигантские окорока. Она сбрасывает джинсы, стягивает трусы и обнажает свой волосатый лобок.

«Трусость — мать жестокости», — писал Монтень. Возможно, эта жирная девушка с окороками вместо ног просто страшится увидеть себя такой, как она есть?

Сексологи считают, что склонность к насилию прямо вытекает из латентной гомосексуальности, обусловленной патологиями, воображаемыми или реальными. Возможно, эта жирная девушка с окороками вместо ног просто не определилась в своём половом партнёре?

Впрочем, всё это не оправдывает её и той жёлтой тёплой струи, которая пролилась на меня под улюлюканье остальных подростков.

Психология уличной драки гласит: «Никогда не останавливай нападающих просьбами». Я вырываюсь из хватки и изо всей силы бью жирную девицу головой в её огромный живот. Она, нелепо растопырив руки, падает назад.

— Пизди его!

Я каждый раз тот, кем перестаю быть миг назад. Похоже на попытку, как уроборос, ухватить себя за хвост, который миг назад я сам себе отрубил. Как только приходит осознание того, за кого я себя принимаю, я перестаю им быть, а, значит, осознание бессмысленно.

Так рождается всепоглощающая апатия. Пустоту внутри себя я пытаюсь наполнить алкоголем. Или сексом. Или странными обществами. Все эти наполнители формируют самого меня, того, за кого я себя принимаю.

Истина номер раз: наслаждение — то, ради чего все мы существуем.

Истина номер два: наслаждение есть форма удовлетворения собственных страстей.

Истина номер три: страсти есть то, что наполняет нас.

Боль, причиняемая мне ударами, — лучший наполнитель. Сейчас покрытый кашицей собственной крови и чужой мочи я ощущаю себя как никогда живым. Истерический крик вырывается из моего горла:

— Бейте меня! Оплёвывайте! Терзайте, как терзали Христа! Ибо вы пусты!

— Заткнись, сука!

Они избивают меня, но мой крик не прекращается. Когда он, кажется, рушит стены соседних домов, будто Иерихонская труба, они останавливаются.

— Псих!

— На хер его! Укусит и заразит бешенством!

Они разворачиваются и быстро уходят. Напоследок кто-то кидает мне сигарету. Вместе с табачным дымом я выталкиваю наружу хрипящие судороги смеха.