Раковина

Петр Петрович Драгунов, 1999

Булгаковщина – так, как я ее понимаю, вижу, чувствую. Только скорби и виноватости меньше. Пусть уж смеются…Содержит нецензурную брань.

Раковина появляется на сцене

Ранним, свежим утром…надцатого числа, не помню какого года, я вышел из двери распахнутой в лето. День обещал стать знойным. Хорошо было бы смотаться на парковые пруды и прохладится во взбаламученных водах. А еще хочу пару эскимо на палочке, чтобы обязательно в шоколадной оболочке.

Солнечные лучи у самой земли перемежались зеленью. Составляющие ее листочки заигрывали с небесным теплом и что-то ласково шептали на неизвестном мне наречии.

Асфальт у входа в слегка потрепанные двери подъезда дышал прохладой от вечерней поливки. Я вспомнил, как вчера, уже в темноте, хорошо подвыпившие мужики поливали не только растения, но и друг друга, повизгивая радостными, нецензурными междометиями.

Начинающийся день сиял чистотой, как новый лист писчей бумаги. Мне предстояло всего на несколько километров поистоптать дышащие хлябью башмаки. Конечно можно отправиться в кино или прогуляться к однокашникам в парк, попытать разнообразных ощущений, в местах гражданского отдыха.

Я поковырял носком утоптанную земельку около нашей беседки, но решение главного вопроса не обозначалось. Потом задрал голову вверх и посмотрел на покинутые мной окна. Они утопали в солнце. Духота в темном зале? Сделав окончательный выбор, я устремился в парк КИОИГ (культуры И отдыха имени Горького).

Место нашего обычного сборища — скамейка в тени тополиной листвы, подле памятника Чапаю, с распростертой в революционную даль рукой, оказалась занятой. На ней сидел немолодой и как-то не по-нашему разодетый товарищ.

Видно в ожидании чуда, гражданин елозил задом и нервно покачивал наложенной на ногу ногой в востроносых, до блеска начищенных полуботинках. Он курил терпкие сигареты, опять же импортного производства так смачно, что захотелось и мне.

Я постоял перед ним для создания вида нерешительности, затем как бы набравшись наглости, подошел вплотную и сказал:

— Дядь, дай закурить, а то уши в пельмень опухли, и слюна через губы перехватывает, а?

Товарищ вздрогнул, надолго уставился на меня немигающе круглыми, белесыми глазами, но все-таки выдавил из себя:

— А вот курить не нужно с первого класса и бычки по улицам собирать. Тогда и уши в вареники не превратятся.

Теперь я испуганно вытаращил глаза и кое-как смог ответить на нахрап столь неожиданный:

— Да я вообще, вчера курить начал. Меня от запаха табака тошнит. Как ты сам можешь вдыхать вредоносную гадость. — И что на меня нашло?!

— Ну и брешешь родeмый, как ты курить начал, я хорошо помню. 20 сентября 19.. года вместе с Колобком, вы насобирали долбанов на остановке двадцать девятого и засмолили их в канализационной шахте, напротив дома номер 32.

Тут уж я в штаны чуть не навалил и сразу же перестал понимать, что такое вокруг меня происходит.

— Товарищ! — заорал я благим, но приличным матом, — мы ларьки с арбузами, как есть не брали. Это Куба с компанией кавуны выкатил. А мы и взяли то, что по кусочку на рыло. Да я в тот вечер, всю дорогу просидел дома.

— А в парке Панфилова, год назад, ты тоже носа не показывал!? Небось, еще до сих пор эклерами отрыгается.

Тут я сдрейфил окончательно и даже поднял руки вверх, как в кино про бандитов. Дело в том, что дело было на самом деле. Год назад, наш дворовый придурак Мартышка втянул меня в пренеприятную историю с полнейшим криминалом.

Обнаружив отсутствие решетки в вентиляционном отверстии цеха кулинарных изделий от ресторана"Достык", что рядом с танцплощадкой, он вовлек нас на путь крупного хулиганства.

Когда мы попали вовнутрь и увидели гору аппетитных, кулинарно упомянутых изделий, то остановить нас стало просто невозможно. Взыграло постоянное недопотребление сладкого в обыденной семейной жизни.

И самое обидное в том, что съели мы сравнительно не много. Вот я, например, после трех эклеров, газировки, пары кексов, батончиков в шоколаде, только икал надсадно и боялся, что обратно не вылезу.

Но потом же, как нам упомнить, кто первый принялся кидаться пельменями и остатками дважды недобро упомянутых кулинарных изделий? А ведь получился такой разгром, какие наносил противнику, исключительно нежно любимый Чапай, т.е. полнейший. Мы неделю потом на улицу с опаской появлялись. Просыпались и вздрагивали от каждого стука, в каждую дверь. А он знает! Нет, теперь мне каюк. Что мне за сей криминал отвалится?

— Что сдрейфил, в штаны наложил трубач сопливый, — гнул прежнюю линию гражданин начальник. — Небось в колонию-то, не хочется?

— Дяденько, вы меня тюрьму содить будете? — сдавлено проблеял я.

— Нет пацан, повезло тебе. Есть для тебя настоящее дело.

И тут то понял я окончательно, что будут сейчас вербовать в заправдишные шпионы. Я набрал полные легкие для храбрости и выдохнул:

— Товарищ, вы только скажите. Вы наш советский?

Он хитро прищурился и ответил, слегка скривив тонкие губы под заграничными усами:

— Наш, точно наш, и задание у меня особое.

Я опустил руки по швам, козырнул и по военному четко доложил об ожидании дальнейших указаний.